Всегда говори «всегда» – 3 18 страница

Ольга бессильно опустила руку с телефоном, в котором еще что‑то возмущенно объясняла Анна Алексеевна.

В кухню заглянули Мишка и Машка.

– Мам, ты сегодня дома осталась? – с надеждой спросила Маша.

Нет, она не может… остаться. Она должна быть в том мистическом спасительном кругу, где, взявшись за руки, она вместе со всеми идет к совершенству.

– Нет, я сегодня не дома, – отрезала Ольга. – Но Анна Алексеевна не придет, так что придется вам за Петькой присмотреть. Справитесь?

– Справимся, конечно. Что мы, маленькие, что ли, да, Мишка?

Мишка кивнул без особого энтузиазма и ушел в детскую. Когда Ольга закрывала дверь на замок, громко заплакал Петька.

«Я не могу остаться», – повторила она себе в сотый раз.

В этот вечер Ольга чувствовала себя виноватой перед Ириной Петровной.

Взнос, вернее, пожертвование получилось совсем уж мизерным – до зарплаты еще неделя, а за сапфировые сережки ювелир предложил такие копейки, что Ольга решила подождать с их продажей.

Когда наставница провожала ее до ворот, Ольге пришла вдруг спасительная идея.

– Я подумала, Ирина… Знаешь, я подумала, что если продать мою квартиру…

– Ты всегда сможешь найти приют здесь! – с улыбкой перебила ее Ирина Петровна. – Всегда! И ты, и твои дети. Вместе с другими. Ведь ты не первая пришла к такому решению. Деньги от продажи квартиры существенно ускорят строительство. Я помогу тебе с этим. У нас есть связи. Это очень правильное решение.

– Я еще не до конца все продумала, – призналась Ольга.

Если они переедут сюда – как же школа? Отсюда по пробкам полдня добираться. Да и работа… Придется ее сменить, потому что тоже неблизко. Но хуже всего с няней. Дети обожают Анну Алексеевну, но она сюда не приедет ни за какие деньги, об этом и речи не может быть…

– Никто тебя не торопит. – Ирина Петровна подняла на Ольгу лучистые глаза и погладила по руке. – Что ты! Ты должна все взвесить. Думай… Но я рада за тебя. Это решение дает тебе возможность увидеть себя и людей по‑новому, откроет тебе очередную грань в череде бесконечности граней человеческого духа. – Наставница открыла калитку. – Ну, до свидания, Оленька.

– До свидания, – задумчиво сказала та, направляясь к машине.

Без квартиры она проживет, а вот без сестер и братьев по духу…

Все. Решено.

Завтра она подыщет школу поближе. А Анне Алексеевне скажет, что если она не согласится приезжать сюда, то в ее услугах больше нет надобности.

Воодушевленная этим решением, Ольга села за руль и по заведенному правилу сразу же включила телефон. Он тотчас же затрезвонил – словно кто‑то давно и упорно пытался до нее дозвониться.

– Слушаю, – равнодушно ответила Ольга, даже не посмотрев, кто звонит.

– Оль, ты только не волнуйся, – послышался голос Нади. – Тут Петька…

– Что?! Что с ним?! – закричала Ольга, понимая, что сейчас же умрет, если с Петькой что‑то случилось.

– Он клей выпил.

– Надя! Он жив?! – Крик перешел в рыдания, рыдания в хрип, рвущийся из груди. – Надя…

– Тихо, тихо! Все в порядке! Ему сделали промывание, он уже спит, тут, в больнице, и завтра, если все будет нормально, сможешь его забрать.

Если все будет нормально… Слезы хлынули потоком из глаз. Господи, да гори он синим огнем, этот город чудес, этот божественный дух, братья и сестры…

Из‑за них она опять оставила детей одних, из‑за них чуть не погиб ее Петька…

– Господи! И как он клей умудрился найти?! – вздохнула на том конце Надька. – И зачем он у тебя в доме, целая бадья?

– Я… Я из него рельефы делала, – всхлипнула Ольга, чувствуя, как железная лапа дикого страха немного отпускает ее.

– Вот Петька твои рельефы и выпил!

…Из‑за них – сестер и братьев по духу – она оставила этот клей на кухне, даже не задумываясь об опасности. Как же – нужно строить город чудес и становиться человекобогом! Какие там дети!..

– А где Мишка, Машка, Костя?! – срываясь на визг, закричала она.

– У меня, у меня дома, не волнуйся, – успокоила Надя. – Приезжай в больницу. Я жду.

Ольга не помнила, как домчалась.

Из памяти выпали пробки и светофоры.

В голове больно пульсировало только одно слово: «Дура, дура, дура»…

Она ворвалась в приемный покой, отпихнув опешившего охранника.

– Надя! Где он?!

Надька бросилась ей навстречу, извинилась перед охранником и провела Ольгу в палату интенсивной терапии.

Петька спал – бледный, почти одного цвета с простыней. В его тоненькой ручке торчала иголка от капельницы. Ольга бросилась перед ним на колени.

– Господи! Что я наделала! Господи! Меня судить надо, казнить! – прошептала она. – Как я могла! Бросить детей! Господи!

Надя погладила ее по голове.

– Все хорошо будет… Все хорошо. Ты только собрания свои эти брось.

На следующий день Петьку выписали, посоветовав ей повнимательней следить за ребенком.

Ольге хотелось на коленях ползать – перед врачами, перед детьми, перед Надькой. Такой вины на ней никогда не было.

Такой вины, такого греха…

Петьку она не спускала с рук. Прижимала так, что он кряхтел и канючил:

– Мама, больно…

Надя весь день не отходила от них ни на шаг, снова и снова пересказывая события вчерашнего дня.

– Понимаешь, Машка звонит, кричит в трубку: «Петька клей выпил!» Ну, я сначала даже вроде и не очень испугалась… В войну‑то вон, говорят, клей ели! Это уж потом мне врачи объяснили. Клей‑то тогда другой был! Казеиновый какой‑то, а этот – на щелочи…

– Прости меня, Надь, – заплакала Ольга, выслушав эту историю раз десятый. – Прости! Я преступница…

– Не преувеличивай! – весело отмахнулась Надя. – Крышу у всех иногда сносит. Тем более после такого.

Вечером, едва Надя ушла, раздался звонок. Думая, что вернулась подружка, Ольга открыла дверь:

– Забыла что‑то?

– Забыл, – поправила ее гора разноцветных коробок приятным мужским голосом. – У меня голова абсолютно дырявая.

Из‑за коробок показалось улыбающееся лицо Алексея.

– Вот! Я не очень понимаю в детях, так что купил на все возрасты… Конструкторы, железные дороги, куклы и даже музыкальные инструменты. Да, и еще планшетники, куда ж без компьютера‑то ребенку! Особенно этому! – Он подмигнул Петьке, которого Ольга прижимала к себе, и протянул ей штук сто белых лилий. – А это вам.

Ольга поставила Петьку и взяла лилии.

– Только не говорите, что я маньяк, – жалобно попросил Алексей. – У меня, между прочим, даже ученая степень есть.

– Значит, вы маньяк с ученой степенью, – улыбнулась Ольга.

– Мам, не выгоняй его, – попросил подбежавший Костик.

– Да, мам, нам все это очень нужно! – подтвердил Мишка, и они с Костиком начали затаскивать коробки в квартиру.

– Ура! – победно вскинул руки Алексей. – Во всяком случае, детям я симпатичен…

Депрессия душила ее третий день.

Железной хваткой брала за горло, за сердце, выворачивала душу.

С тех пор, как приехал Барышев, как посмотрел на нее невидящим взглядом, даже не поздоровавшись, Оксана места себе не находила.

Когда первый раз увидела его в «Стройкоме», обрадовалась – думала, не выдержал, примчался, чтобы в ноги упасть и попросить прощения. Но прошло три дня – он смотрел мимо, не здоровался и занимался только работой.

– Будь ты проклят, – шептала она, кусая до крови губы. – Будь ты проклят!

Рабочие дни в «Стройкоме» похожи были на пытку. Барышев не нуждался в ее услугах. Не нуждался в ее теле. И в ее магическом обаянии.

Она появлялась – он отворачивался. Она говорила – он уходил.

К вечеру третьего дня Оксана почувствовала, что находится на грани истерики. Она заперлась в кабинете, села за стол и медленно стала рвать все бумаги, попадающиеся под руку. Когда на столе документы закончились, она подошла к стеллажу. Там стояли папки с актами и договорами – раздолье для ее пошатнувшейся психики.

– Черт его принес! – услышала вдруг она визгливый голос Виная. – Все пропало! Надо же было ему прилететь именно сейчас! Все пропало!

Оксана погасила тусклую настольную лампу и на цыпочках подошла к открытому окну.

– Что делать?! Что делать? – верещал Винай по‑тайски, не очень заботясь, что его могут услышать. – Весь твой план насмарку!

– Прекрати истерику, – глухо ответил Тханет. – Что ты визжишь, как женщина?!

– Но ведь Барышев прилетел в Паттайю! Что мы теперь можем сделать?!

– Что собирались сделать, то и сделаем. Главное, чтобы он ни во что не вмешался до завтра. А до завтра он ни во что вникать, а уж тем более вмешиваться не будет. Акклиматизация и все такое прочее. Видел, какой он серый ходит?

– Ты уверен?!

– Абсолютно. Успокойся. У меня все готово. – Тханет перешел на шепот, и Оксана была вынуждена высунуться в окно, рискуя быть замеченной в темноте в своем белоснежном платье. Тханет и Винай стояли возле машины, курили и разговаривали, не догадываясь, что в офисе в такой поздний час может кто‑то быть.

– О банкротстве вашей с Барышевым фирмы будет объявлено завтра, – тихо продолжил Тханет. – Деньги со всех счетов переведены через нужных людей в несколько банков на Кипре. Вся недвижимость переоформлена на подставные лица.

Винай что‑то тихо возразил – Оксана не расслышала что.

– Да надежные люди, можешь быть уверен! – раздраженно повысил голос Тханет. – Я это делаю не первый раз, и, как правило, ошибок не допускаю. Прекрати паниковать. Завтра утром твой Барышев проснется нищим! А мы… – Тханет засмеялся, – станем немного богаче. На пару‑тройку десятков миллионов долларов… Успокойся!

Оксана видела, как они синхронно отбросили окурки, пожали друг другу руки и разошлись по своим машинам. Она еле дождалась, когда две пары фар скрылись из виду, и помчалась к своему красному кабриолету.

Судьба милостиво подкинула ей еще один шанс. Теперь бизнес Барышева был у нее в руках.

Она на полную катушку включила музыку и нажала на газ.

– Господин Барышев в ресторане, ужинает, – вежливо сообщил портье.

Стараясь не бежать, Оксана направилась в сияющий огнями просторный зал. Барышев сидел за самым крайним столиком и ножом отрезал маленький кусочек стейка. Она не сдержалась и все‑таки подбежала к нему, запальчиво выкрикнув:

– Сережа!

Он поднял глаза и тотчас же опустил их, продолжая пилить пережаренный стейк.

– Я должна сказать тебе что‑то очень важное… – Удары сердца отдавались во всех частях тела – даже в кончиках пальцев, даже в мочках ушей. – Ты слышишь, очень важное! От того, что я тебе сейчас скажу, зависит многое, если не все!

Стейк не поддавался тупому ножу, на лице Сергея появилась страдальческая гримаса. Он упорно пытался отрезать кусочек…

– Ты понимаешь, что я тебе говорю?! – закричала Оксана, привлекая внимание окружающих. – Почему ты молчишь?!

Он отбросил нож и вскочил.

– Уходи, – прошипел Барышев, с ненавистью глядя ей в глаза. – Я ничего не хочу слушать! Я не хочу тебя слышать и видеть! Уходи! – Он сел и салфеткой вытер со лба испарину. – Ненавижу тебя… Ненавижу. Будь проклят тот день, когда я впервые тебя увидел. Я слишком дорого заплатил за это. Слишком дорого. Ты этого не стоишь. Уходи.

Оксана развернулась и, стуча каблуками, направилась к выходу. Десятки глаз провожали ее, и, хотя почти никто не знал русского, все прекрасно поняли ее унижение.

У двери она обернулась и крикнула через весь зал:

– Ты пожалеешь об этой минуте, Сережа! И очень скоро! Ты даже представить себе не можешь, как ты пожалеешь и насколько скоро!

* * *

Леонид Сергеевич ехал в метро, когда его взгляд случайно зацепил заголовок газеты, которую читал пожилой дядька в очках.

«Банкротство «Стройкома» – было напечатано большими буквами на первой полосе.

Леонид Сергеевич сначала решил, что ошибся, достал очки… Но диоптрии ничего не изменили, он только увидел под заголовкам портрет сына.

– Простите. – Он вырвал газету у дядьки, быстро пробежал глазами статью.

«Одна из крупнейших строительных компаний страны, «Стройком», организованная предпринимателем Сергеем Барышевым, признана несостоятельной (банкротом), сообщили нам в Арбитражном суде. Решение было принято на основании заявления кредиторов компании, перед которыми у «Стройкома» образовалась непогашенная задолженность в размере ста пятидесяти миллионов долларов».

– Так ему и надо, буржую, – проворчал дядька, не выразив неудовольствия тем, что у него отобрали газету. – А то разбогатели на народном добре…

Не дослушав его, Леонид Сергеевич выскочил из вагона – благо поезд остановился. Он побежал налево, потом направо…

Где же здесь кассы‑то?

– Скажите, где здесь можно купить билет на самолет? – бросился он к человеку в полицейской форме.

– Ну, это точно не здесь, – хохотнул тот. – Это вам на улицу 1905 года.

Ближайший самолет оказался через четыре часа.

Леонид Сергеевич успел заехать домой, сменить деловой костюм на джинсы и свитер и позвонить в институт.

– У меня с сыном беда, – сказал он декану. – Нужно срочно уехать.

– Знаем, – вздохнул декан. – В новостях только об этом и говорят… Езжайте спокойно, Леонид Сергеевич, заменим чем‑нибудь ваши лекции.

Хуже всего было то, что ни по одному из телефонов Сергей не отвечал. В «Стройкоме» тоже не брали трубку.

Это еще не конец света, успокаивал себя Леонид Сергеевич все четыре часа полета, но понимал отлично – банкротство, может, и не конец… Но вместе с уходом Ольги для сына это может быть слишком сокрушительным ударом.

Нокаутом.

И нужно помочь ему подняться и оклематься – ведь не такой уж он и подлец, кому, как не отцу, это знать. Просто запутался. Почву потерял под ногами.

А все потому, что отродясь бабником не был и в бабьих хитростях не разбирался. Попался в капкан первой же стервы, а когда спохватился – поздно, жизнь искалечена.

Сын не только не отвечал на звонки, но и не открывал дверь.

Хотя охранник поселка сказал, что «Сергей Леонидович уже три дня никуда не выезжает».

Барышев‑старший колотил кулаками и ногами в дверь, терзаемый самыми дурными предчувствиями.

– Сережа! – срывая голос, кричал он. – Открой! Открой немедленно!

Придется вызывать спасателей. Спасателей, «Скорую», а может быть – Ольгу?!

Неужели не примчится, узнав о несчастье?

Леонид Сергеевич обессиленно сел на крыльцо, дрожащей рукой отыскал в кармане телефон. В этот момент дверь дома открылась.

Небритый, бледный Сергей стоял, покачиваясь в дверном проеме, хватаясь за косяки. На Леонида Сергеевича пахнуло застарелым перегаром. Он вскочил, хотел броситься к сыну, но тот, покачнувшись и схватившись за дверь, чтобы не упасть, равнодушно пробормотал:

– А, отец… Прилетел? Заходи…

Сказав это, Сергей развернулся и пошел в дом, словно забыв о нем.

В гостиной на полу валялось с десяток бутылок из‑под водки и виски, сигаретные окурки и газеты, газеты, газеты… Со страниц различных изданий хищно смотрели заголовки, ключевыми словами которых были «Банкротство «Стройкома». Каждый заголовок подкреплялся фотографией Барышева с осунувшимся лицом и мрачным взглядом.

Леонид Сергеевич пнул одну из бутылок, и она с грохотом откатилась к стене.

– Извини, у меня тут… некоторый беспорядок… Впрочем, не только тут…

Сергей повалился на диван и натянул на себя мохнатый плед, несмотря на то что был в свитере и джинсах. Похоже, он не раздевался и не брился уже несколько дней.

Леонид Сергеевич сел рядом с ним и взял с журнального столика недопитую бутылку виски.

– Это единственное, что тебе пришло на ум? – горестно покачал он головой.

– Ну, почему же… – Сергей зябко поежился. – Масса вариантов. Я могу, например, застрелиться. Хотя… Нет! Не могу! Оружия нет… Можно, конечно, удавиться, но это, насколько я знаю, весьма неэстетично… Правда. Синее лицо, вывалившийся язык… – Сергей приподнялся, забрал у отца бутылку и из горла стал пить виски.

– Прекрати! – Леонид Сергеевич, вырвав бутылку, отшвырнул ее в угол. Бутылка со звоном разлетелась вдребезги. Остро запахло алкоголем. – Перестань пороть чушь! Возьми себя в руки!

– Ты не представляешь себе, отец, сколько раз я слышал эти слова… – Сергей с силой потер руками лицо, словно пытаясь прогнать из головы хмель. – Похоже, все хотели от меня только одного – чтобы я взял себя в руки. А я не взял… И теперь меня взяли другие. Взяли в клещи… и задушили. Дурак я был, да, папа?

«Бедный ты мой, – подумал Барышев‑старший. – Бедный, заплутавший пацан». Как тогда, в десять лет, когда в лесу потерялся, отбившись от группы грибников. Все по паре ведер белых набрали и вдруг хватились: а где Серега?

А Серега сидел на пеньке возле болота и, стиснув зубы, дрожал и молчал – даже «ау» ни разу не крикнул, боялся дураком выглядеть. Его тогда Тошка, овчарка, нашла.

– Ты что не кричал‑то? – схватил его на руки Леонид Сергеевич.

– А ты учил всегда самому справляться и помощи не просить, – ответил продрогший сын.

– Дурак, – выругал его тогда Барышев‑старший. – А если б в болоте тонул, тоже не крикнул бы?

– Нет, – упрямо набычился Серега. – Чего позориться‑то?

Вот и сейчас – сидит на краю болота, виски глушит, и ни «ау», ни «помогите» – чего позориться…

– Дурак, – не дождавшись ответа, сказал сам себе Сергей. Нагнувшись, он взял с пола ворох газет и потряс ими перед Леонидом Сергеевичем. – Видишь, опять про твоего сына все написали… Вот, смотри… – Он одну за другой стал выхватывать газеты из пачки и бросать их на пол. – Вот… вот… И здесь… и тут… Я стал знаменитым, папа! А знаешь, это даже хорошо… Без этого… – Он потряс оставшимися газетами и запульнул ими в телевизор. – Без этого картина была бы неполной! В ней не хватало завершающего мазка. Стильно! В этом есть законченность. Я потерял жену, семью… а теперь потерял все остальное! У меня нет ничего! – Он с бравурной веселостью ударил себя по коленкам. И тут же, сменив ернический тон на серьезный, добавил почти по слогам: – У ме‑ня ни‑че‑го нет!

Леонид Сергеевич крепко взял сына за плечо и легонько встряхнул.

– Я знаю, как тебе сейчас плохо, – тихо сказал он. – Но поверь мне, все проходит. Пройдет и это. Надо жить, сын. Не гневи бога… Ты здоров, руки‑ноги на месте, голова на плечах!

Сергей закрыл глаза и будто не слышал его.

– А может, ну его к черту, а? – Леонид Сергеевич встал и прошелся по комнате, пиная пустые бутылки и газеты. – Ты же прекрасный строитель! Замечательный специалист. Ну не всем же быть олигархами! Да шут с ними, с деньгами! Не в них счастье! Пропади они пропадом!

Сергей сел, опустив ноги на пол, и снова с силой потер лицо.

– Ты не понимаешь, отец! Не понимаешь! – с болью произнес он. – Моя жизнь кончилась в тот самый момент, когда от меня ушла Оля. Не надо стреляться и вешаться, я давно уже мертвый, отец. И мне сейчас все равно, есть у меня деньги или нет. Это не имеет никакого значения. – Он нащупал на столе сигареты, закурил на ощупь, словно слепой. – Все это время я пытался как‑то жить, заниматься делом, я старался… Но у меня ничего не получалось! Я не мог ни о чем думать, ни о чем! Я ложился и вставал только с одной мыслью, мыслью о ней! И эта мысль жгла мне душу, лишала сил, воли, разума… Она не дает мне покоя и сейчас. Я не могу без Оли, я пробовал – не вышло… – Сергей говорил все тише и тише, словно силы покидали его, он забыл о сигарете, тлеющей между пальцев.

– Хочешь, я поговорю с ней? – Леонид Сергеевич забрал у него сигарету и затушил в пепельнице. – Хочешь?

Сергей отрицательно покачал головой.

– Она знает?! – Барышев‑старший носком ботинка поддел заголовок «Банкротство «Стройкома».

– Ты же узнал, – усмехнулся Сергей. – Сегодня об этом все знают.

Бедный ты мой…

Леонид Сергеевич наконец скинул пальто и, поддернув рукава свитера, начал уборку.

Это было пока единственное, чем он мог помочь сыну.

– Не надо, пап, – еле слышно попросил Сергей.

– Молчи! Нельзя распускаться, что бы ни случилось – нельзя! Я сейчас заварю чай, и мы будем думать, как дальше жить…

Почту принесли утром.

Ольга обычно не читала газет – они полдня лежали в приемной, а после обеда секретарша Марина относила их главному редактору. Но на сей раз с первой полосы смотрел Барышев.

Опять выиграл какой‑нибудь тендер, про себя усмехнулась Ольга, но тут заметила в заголовке слово «банкротство».

Она взяла газету и ушла в свой кабинет.

В статье довольно издевательским тоном сообщалось о крахе строительного гиганта «Стройком» и о том, что его глава Сергей Барышев своими волюнтаристскими действиями уничтожил не только свой бизнес, но и обрушил строительный рынок, подведя его к краю пропасти времен кризиса девяносто восьмого года.

Только сейчас Ольга заметила, что на фотографии тень Барышева – бледная, мрачная и осунувшаяся. Она отбросила газету.

Это ее не касается.

Какое ей дело до того, что генеральный какого‑то там «Стройкома» остался нищим?

Она сложила газету вчетверо – так, что на нее с портрета смотрел один только глаз Сергея, измученный и больной.

Ей нет никакого дела до этого глаза. Ольга поставила на газету чашку с остывшим чаем.

В сумке зазвонил мобильный.

– Да, – ответила Ольга, увидев неизвестный номер.

– А почему невеселый голос? – весело поинтересовался Алексей.

– Не помню, чтобы я давала вам свой номер.

– А мне Костик дал! Кстати, ни Мишка, ни Машка не имели ничего против. Так какие у вас неприятности?

– Нет никаких неприятностей, – вздохнула Ольга и добавила: – У меня нет!

– Тогда чьи неприятности вас расстроили?

– Вы позвонили, чтобы устроить допрос?

– Хорошо, не буду вам докучать. У меня прекрасная идея – нам с вами надо съездить куда‑нибудь на природу. Я знаю чудесный парк, сразу за Кольцевой. Поехали! Нужно подышать воздухом. Мне – точно, я совсем заработался.

– Но я на работе. А после работы – сразу домой, мне нужно отпустить няню, – растерянно сказала Ольга. Ей показалось странным гулять в парке с чужим человеком, пусть даже с тем, кому Костя, Мишка и Маша вручили с радостью ее номер телефона.

– А вы сбегите с работы, – заговорщицким тоном посоветовал Алексей.

– Как – сбежать?

– Обыкновенно. Тихо, не привлекая внимания, встаньте, незаметно проберитесь к выходу, и все!

Из‑под чашки с недопитым чаем на Ольгу осуждающе смотрел измученный глаз Сергея. Наверное, наперекор этому взгляду она действительно встала и пошла к выходу, не обращая внимания на усмешки коллег.

– Может быть, мне ползти по‑пластунски? – смеясь, шепотом уточнила она в трубку.

– Правильно! – засмеялся Алексей. – А если заметят, отстреливайтесь!

Парк и правда оказался чудесным.

Высокие ели доставали почти до неба, а снег на их лапах лежал пышными шапками.

Ольга вспомнила свою прогулку с Сергеем… И тут же запретила себе думать об этом – ничего не было.

Алексей вел ее под руку по аллее и говорил, говорил – с темпераментом итальянца – об итальянцах.

– Они очень беспечный народ! Состояние души – лучезарное. Причем всегда. Что бы ни произошло.

– Правда? – улыбнулась Ольга. Было забавно смотреть и слушать, как Алексей старается быть интересным собеседником.

Он бурно жестикулировал, иногда забегал вперед, возвращался, снова брал ее под руку – словом, пытался понравиться.

Ольгу это забавляло, не более. Хотя, по его мнению, наверное, ее это должно было сразить наповал. Как же – такой молодой доктор наук, консультировавший итальянских ученых по принципам строения гравитационно‑волновых детекторов. Приглашенная звезда.

– Среднему европейцу, а уж тем более нашему брату, там очень трудно приспособиться! Ну, вот, к примеру, транспорт…

– Он что, у них особенный?

– Транспорт обычный, но как он организован! Расписание у них – штука весьма условная. Скузи, сеньоре, трено ретардо – поезд опаздывает, и все! И это ретардо может быть и два часа, и три! Главное, никто по этому поводу особенно не переживает. Кроме иностранцев. Те в иных случаях головой о стенку бьются. Ну, если трено должен был отвезти их в аэропорт, к самолету, к примеру.

– Ужас какой! – рассмеялась Ольга.

– Это для нас с вами ужас, а для них – маленькое недоразумение, на которое не стоит обращать внимания. – Алексей опять забежал вперед и пошел спиной, обращаясь к ней. – А шоперо! Бесконечные шоперо! Забастовки. Они непредсказуемы и относятся итальянцами к разряду вещей обыденных. Шоперо – это не событие, а так, заурядная мелочь жизни. Приходишь на вокзал и за час до отхода поезда выясняешь, что трено никуда не пойдет – шоперо. Хорошо, если успеешь на автобус и если он вообще есть. А то на этом вокзале так и проживешь пару дней. Да… – Он вернулся и взял Ольгу под руку. – Я поначалу намучился! Потом привык к этим милым национальным особенностям.

– Все! В Италию не поеду, – с шутливой решительностью заявила Ольга.

– Вы поедете со мной. Я отвезу вас в Италию!

Он снова прыгнул вперед, заглянул в глаза и сделал замысловатый жест, очевидно, обозначающий, что весь Апеннинский полуостров будет у ее ног, если она примет его предложение.

– Нет, нет, – засмеялась Ольга. – Вы меня так напугали своими страшными историями!

– Со мной вам нечего бояться. Я смогу защитить вас не только от сложностей итальянского быта… – Он вдруг стал очень серьезным и тихо добавил: – Я готов вас защищать от всего и всегда.

Ольга остановилась и огляделась, лихорадочно размышляя, как бы поприличнее обставить свои слова. «Все, спасибо за прекрасную прогулку, но нам больше не стоит встречаться…» Как ни скажи – хоть с реверансом, – все равно грубо выйдет. Особенно учитывая то обстоятельство, что дети сами дали ему ее телефон.

Она вдруг заметила неподалеку киоск.

– О, мороженое! Вы любите мороженое?!

– Обожаю! Сейчас мы с вами будем есть пломбир!

Алексей потянул ее к киоску, но Ольга вдруг вспомнила…

Сергей вытирает ей губы платком, целует и говорит что‑то нежное, глупое и смешное… В таком же заснеженном парке она ела мороженое, полагая, что это самый счастливый день в ее жизни…

– Постойте! А я не люблю… Зимой. Холодно.

– Тогда поужинаем где‑нибудь в теплом местечке? – воодушевился Алексей, по‑своему поняв Ольгины слова.

– Нет, нет! – Она посмотрела на часы. – Мне пора. Надо отпустить няню.

Он тяжело вздохнул и, не сильно докучая рассказами об особенностях итальянского быта, довез ее до подъезда.

– Когда мы увидимся?

Ольга была готова к этому банальному вопросу, но отвечать: «Нам больше не надо встречаться» – все же не стала. А почему, собственно – не надо? Почему бы не забить свой багаж новыми воспоминаниями – с веселым итальянским колоритом и легким флиртом с намеком на серьезные намерения…

– Не знаю, – улыбнулась она, давая надежду.

– А я знаю! – правильно расценил ее мягкую интонацию Алексей. – Завтра!

– Я не могу каждый день по‑пластунски уползать с работы!

– После работы.

– Тоже не могу. Надо отпускать няню.

– С няней я договорюсь. Это я умею. Всегда находил с нянями общий язык.

– У вас же нет детей, откуда такой опыт?

– У меня самого были когда‑то няни, вот с ними я всегда умел договариваться. Серьезно! Они меня просто обожали.

– Попробуйте, – улыбнулась Ольга, вспомнив суровую Анну Алексеевну. – Но боюсь, это не тот случай.

– Заодно убедитесь в моих талантах.

Он проводил ее до подъезда и поцеловал руку, деликатно прикоснувшись губами чуть ниже запястья.

– На час опоздали! – возмущенно воскликнула няня, едва Ольга переступила порог.

– Извините, Анна Алексеевна, я…

Ольга очень смутилась. Ей показалось – у нее на лице написано, что она «бегала» на свидание. Отвернувшись, чтобы няня не заметила покрасневших щек, она начала раздеваться.

– Нужны мне ваши извинения! – Анна Алексеевна схватила с вешалки свое пальтецо с чернобуркой и раздраженно оделась. – Зачем я все терплю, а? – засовывая в сапоги ноги, ворчала она. – Нет, ну спрашивается, зачем я все терплю?! Что я, себе работы не найду, а?! Дети накормлены, Петя уложен, – выпрямившись, резко доложила она.

И ушла, хлопнув дверью.

– Господи, – Ольга схватилась за пылающие щеки. – Как девчонке влетело…

В сумке тотчас зазвонил телефон.

– Как вы добрались? Нормально? – бодро поинтересовался Алексей.

– В каком смысле? – не поняла Ольга.

– Лифт пришел вовремя? Задержек в пути не было?

– Все в порядке! – Ольга рассмеялась, подумав, что он и с трубкой, наверное, сидя в машине, умудряется бурно жестикулировать. – Лифт доставил меня на этаж точно по расписанию. Мы не в Италии все‑таки!

– Отлично.

– Зато няня устроила выволочку. Хотела бы я увидеть, как вам удастся с ней договориться.

– Увидите, увидите… До завтра?!

Ольга промолчала. Наверное, она сделала глупость, оставив ему надежду.

– Вы мне не ответили, Оля.

– До свидания, Алеша.

В коридор, хихикая, заглянула Машка.

Дата добавления: 2015-06-25