В Кремле Московском

Метель! Который день метет, воет.

Переплет окна холодит лоб. И без того тусклые стекла от дыхания запотевают, скрывая декабрьскую метельную мглу.

Княгиня тыльной стороной ладони провела по стеклам. Вновь перед глазами хоромы, службы. Совсем близко внизу ветер рвет ярко расписанную ставню. Дальше – тесно нагроможденные по скату кремлевского холма избы, занесенные белыми увалами снега, а чуть в стороне – острый верх теремного крыльца; снегу на нем нет, лишь внизу, во впадине между стеной и кровлей, намело сугроб; над свисающим краем его снежная пыль тучкой летит, дымится.

И опять на стеклах муть. Нет, муть не в окне – в очах. Княгиня тронула влажной, холодной рукой лоб, устало пошла в глубь горницы.

Сломило лихо княгиню. За эту осень она заметно осунулась с лица, потемнела. Не мудрено, давно ли мужа схоронила, а осенью рядом с отцом в Архангельском соборе княжич Иван лег, а ныне и Митя занемог. Черная смерть мерещится княгине. Нет, у Мити не чума – она с людьми расправляется быстрее, а Митя вторую неделю лежит, но после Ваниной кончины, как Митя слег, и утешить княгиню никто не смел, шептались потихоньку стороной, боясь громко слово сказать, лишь ветер выл над кремлевским теремом в полную свою лютость.

Потому ли, что задумалась княгиня, потому ли, что тишину все строго блюли, но когда услышала она крик за дверью, вздрогнула, сердце в комок сжалось.

Вбежал Владимир, что есть силы хлопнул за собой дверью.

Он и всегда–то тихо говорить не умел, а тут такое услышать довелось… Как же! Только что Ванька Вельяминов с улыбочкой подошел да и посмел сказать: «Везет же тебе, княже». А когда Володя не понял, Ванька пояснил бесстыдно: «Было–де три князя на Москве, княжич Иван помер, а ныне ежели, волею божией, князь Дмитрий помрет, ты, князь, Володимир Андреевич, единственным Московским князем будешь».

– Я ему едва в очи его бесстыжие не наплевал. Пусть Ваньку самого мор… – Владимир остановился на полуслове.

Княгиня сидела согнувшись, закрыв лицо ладонями, потом, точно толкнуло ее чем в спину, она поднялась, судорога пробежала по телу. Страшно, коротко вскрикнув, княгиня грохнулась на пол.

Володя понял – Черная смерть! Невольно попятился, опомнился, побежал звать на помощь.

Дмитрий, лежавший в соседней горнице, сбросил с себя одеяло, как был босой, ступил на холодные половицы. Волна озноба прошла по телу, от слабости пошатывало. Митя по стенке добрался до двери, увидев лежащую посреди горницы мать, забыл о своем недуге, кинулся к ней, споткнулся на ровном месте, ища опоры, ухватился за угол печи, но пальцы скользили по глади изразцов. Перед глазами извивались какие–то страшные, небывалые, но такие знакомые цветы. Промигался. Цветы застыли неподвижно, окаменели. Только теперь понял, что перед глазами пестрые изразцы печи. Повернулся, опять увидел лежащую на полу мать, хотел подняться, звал:

– Матушка! Матушка! – Но голос перехватило, будто кто мертвой хваткой в горло вцепился.

Прибежавшие люди нашли Митю в забытьи. Очнулся, когда клали его на постель.

В голове муть, только где–то далеко в сознании осталось:

«Матушку хворь ударила, как тогда Ваню… Значит… Значит…»

Дата добавления: 2015-06-26