Первая чара

Мамай откинулся на подушки, гневно полоснул темным взглядом по лицу Дмитрия. Откажись Дмитрий от первой чары, сославшись на то, что не в русском обычае пить кумыс, Мамай не стал бы настаивать, но Дмитрий ответил, как ножом обрезал:

– Не буду!

Этого простить Мамай не мог. Забыл он слова Сарыхожи, забыл свою хитрую повадку, захлебываясь, твердил:

– Ты, ты посмел так ответить мне! Ты посмел отказаться выпить чару в мое здравие! Я тебя раздавлю, как червя! Я тебя…

Дмитрий, усмехаясь неуловимо, одними глазами, сказал:

– Ну, раздавить меня не так–то просто.

Действительно, стоял он над Мамаем такой могучий, широкий, спокойный, что Мамай казался перед ним щуплым, ничтожным. Но все понимали: «Сейчас Мамай крикнет нукеров, сейчас начнется расправа». Однако Дмитрий до этого не довел. Он наклонился, взял чару. Мамай стих, впился глазами в князя. Дмитрий, подняв чару на уровень глаз, со спокойной укоризной попенял:

– Если ты сам о своей чести не печешься, не перечь в том мне. Аль ты большего не стоишь, чтоб за твое здравие кобылье молоко из медной чарки пить?

Презрительно отбросил чару, залил кумысом ковер. Мурзы ахнули на такую дерзость, а Дмитрий, как ни в чем не бывало, оглянулся, кивнул своим. Княжеская свита, толпившаяся у входа в юрту, распалась на две части, пропуская отроков. Шли они попарно, одетые, как один, в алые кафтаны, несли в дар Мамаю полный воинский доспех. Чуть позвякивали кольца драгоценного панциря, украшенного золоченым узором. В полумраке юрты слабо мерцал золотой узор, врезанный в темный булат наручей, зато меч, на треть длины вытянутый из бархатных ножен, сверкал светлой сталью.

Мурзы, тянувшие шеи из–за плеч Мамая, зашептались между собой:

– Струистый булат!

– Меч струистого булата!..

Немало было среди мурз знатоков оружия.

Отроки несли и несли дары. Из саадака, расшитого шелками и горевшего, как павлинье перо, выглядывал мощный, усиленный сухожилиями лук. Кое–кто из мурз чуть заметно ехидно скривил уголки рта. Лук богатырский – и явно не для Мамаевых рук. Не согнуть такой лук эмиру. Что ж, можно и улыбнуться, ибо русские смотрят на Мамая, а Мамай на дары, и глаз у эмира на затылке нет.

Князь взял у отрока шлем, перевернул его, тотчас другой отрок налил в шлем немного меду. У Мамая дрогнули тонкие ноздри. В юрте явно пахнуло цветущей липой.

Подняв шлем, как чашу, Дмитрий сказал:

– Пью во здравие твое, Мамай, пью из булатного шлема, ибо ты великий воин, и не кумыс пью, а столетний мед, да будут твой разум и сила так же крепки на многие лета.

Выпил, с поклоном подал шлем. Мамай принял дар слишком торопливо, откинул стальную, кольчатую ткань бармицы, впился взглядом в золотую насечку, ярко сверкавшую на темном булате. Из толпы мурз послышался голос Сарыхожи:

– Таких даров от князя Тверского мы не видели.

Мамай обернулся, что–то пробормотал. Стоявший за спиной князя Тютчев шепотом перевел:

– Мамай говорит, что и чести такой он не видывал. Доволен.

Дмитрий взглянул на Тютчева веселым прищуром глаз.

– Доволен? Ну и ладно!

– Проси у него ярлык, княже, самое время.

– Да что ты, Захар! – Веселого прищура как не бывало, князь шептал деловито: – Прежде чем ярлык дать, и Мамай и мурзы сколько даров еще сдерут. Ну и пусть их дерут, не в том корень.

– На что ты, Дмитрий Иванович, намекаешь?

– А ты гляди! Вон меж мурз парень в русской одеже сидит. Ведаешь, кто таков?

– Нет!

– Княжич Иван, сын Михайлы Тверского. Приехал в Орду, сулит за ярлык дани Батыевы.

– Это худо!

– Худо, да не дюже! Казны у него кот наплакал, даров богатых ему не сделать. Вот мы и будем с ним тягаться, он посулом, а я серебром да соболями.

– А дани Батыевы?..

– Платили во времена Батыевы. Хватит Мамаю даров. Батыевы дани отдать – всю Русь по миру пустить и мою казну повытрясти до конца.

Князь замолк, приметив, что Мамай начал прислушиваться к его шепоту.

Дата добавления: 2015-06-26