Потом стал передо мною, положил на голову руки, погладил и глубоко, глубоко вздохнул

Незадолго до кончины своей, а именно 23 апреля 1853 года, блаженный Феофил перешел из Китаевской пустыни в Голосеевскую. Сделал это он не по принуждению начальства и не по своей воле, а по желанию начальника сей пустыни, питавшего к старцу искреннюю любовь и уважение.

Последние месяцы жизни, беседы и наставления, кончина старца.

Царский гроб твой обливаем

И тоскуем за тобой,

Погляди, мы все рыдаем

Что же рано так собрался

Что ж, родной наш, не дождался

Охранял ты наш покой.

Перед целою вселенной

Благодарности от нас?

В путь далекий в этот час?

Неподкупною слезой." ²¹

После этих слов митрополит призвал к себе своего камердинера Гавриила Феодоровича Галушку и сказал:

— Помнишь ли, Гавриил, нашу поездку с Государем в Китаев? А помнишь ли муравьиную кучу и Феофила в ней?

— Как не помнить, Владыко святой. Это было три года тому назад.

— Так вот знай же, что я до сего времени не мог разгадать его странного поступка. Теперь же пророчество старца мне ясно, как Божий день. Муравьи, — это злобствующие враги нашего отечества, стремящиеся истерзать великое тело России; крестообразно сложенные руки и смеженные очи Феофила — это внезапная, скорая смерть нашего возлюбленного Царя-батюшки.

Блаженны умирающие в Господе... Они успокоятся от трудов своих, и дела их идут вслед за ними (Апок. 14:13).

"Немного ты прожил, но много любил

И много скорбей в свое сердце вместил."

— Будь по твоему, — сказал старец начальнику, отвечая на его любезное приглашение, — я переселюсь к тебе, но помни, — умирать я пойду опять на старое место.

Эти слова оказались пророческими: 15 июля того же года, т. е. за три месяца до своей кончины, старец Феофил, по распоряжению митрополита Филарета, снова возвратился в Китаев.

В последнее время своей земной жизни блаженный Феофил, видимо, стал изнемогать силами, но, не желая угождать плоти, чуждался всякого телесного покоя, утешаясь лишь одним только утешением духовным: богомыслием и молитвою, — в них находя для себя единственный источник крепости и сил. Ибо едва только начинали угнетать его телесные страдания, он приступал к молитвословию и тотчас обновлялся душой и укреплялся телом, яко орля юностью. Так, не изменяя своего настроения, образа жизни и привычек, блаженный Феофил продолжал жить по прежнему: нрав кроток, уста молчаливы, сердце смиренно, дух умилен, девство непорочно, труд усерден, пища грубая, постель жесткая, одежда рубищная, келья душная, болезни тела — источник радостей для души, скорби, лишения и нужда — ради возлюбленного Христа Господа.

О, какое великое море бескорыстной любви! Какой великий подвиг смиренномудрия и превышающего силы человеческие терпения!

Глядя на него со стороны, каждый мог вынести глубоко-поучительный пример. Просветленное чистотою души лицо его обрисовывало в себе Евангельскую кротость, смирение и простоту. Поникнутый взор и полное глубокой думы чело ясно свидетельствовали о том, что ум его постоянно был занят совершенно иным, невидимым. Пребывая видимо с людьми, старец внутренне пребывал с Богом, мысленно уносясь к небу. Но только имеющие понятие об умном делании могли видеть то, что он постоянно и беспрерывно совершает молитву в своем уме и сердце. Первое состояние духовной жизни — страдный и многоскорбный путь креста, борьба с самим собою, с миром и диаволом — была окончена; наступило второе состояние — глубокий мир и спокойствие утомленной души, которая, победив при посредстве благодати Христовой человеческие страсти, была уже очищена, просветлена и в таинственном общении с Богом обрела еще здесь, на земле, залог будущего блаженства небесного. Нам, грешным людям, не очистившим сердца от страстей, невозможно постигнуть умом этой дивной тайны облагодатствованного состояния души праведника, ибо в этом сокровенном для нас мире действуют совсем иные законы, не подходящие под нашу земную мерку. Нам доступно лишь с благоговением созерцать некоторые лучи этой светлой, Богоподобной чистоты, да и то самые слабые, которые против воли самих носителей этой благодати как бы прорываются наружу в их необычных поступках, словах и движениях. Ударяя благодатною теплотою в наши сердца, они поражают и смиряют наш ум необычайным сиянием совершенно иного, высшего порядка вещей и влекут наши души к этим дивным избранникам Божиим.

Образ жизни Китаевской и Голосеевской пустынь, т. е. тех пустынь, в которых обитал старец Феофил, отличался патриархальностью в духе иноческо-преподобническом. После вечерни нельзя уже было здесь встретить никого из мирян. Это было как бы условным временем их ухода из обители. А потому и вся братия этих пустынь могла располагаться здесь свободно, так сказать по патриархальному, кийждо, находясь, если не под смоковницею своею, то в своем спокойном уголке, в палисаднике перед келиями или же в саду. Вот свидетельство известного подвижника старца Парфения, не менее других любившего прогуливаться по лесу в то время, когда он бывал в Голосееве: "Здесь носится дух преподобных отец наших Печерских. И если есть на земле утешение и радость, то это в пустынном безмолвии. Люди отлучают нас от Бога, а пустыня приближает нас к Нему."

Такого же духовного единомыслия придерживался и старец Феофил и по целым дням безотлучно находился в лесу. Там, кроме большого пня, на котором он молился коленопреклоненный, было у него еще и громадное дупло срубленного ветхого дуба, в котором висело Распятие и горела лампада. В нем он проводил целые дни и ночи, подражая этим подвигу столпничества и пребывая в тишине един с Единим, ибо общение наше со Отцем и Сыном Его, Иисусом Христом ( 1 Іоан. 1:3). Иногда же в летние знойные дни видели Феофила в лесу совершенно нагим, что делал он для того, чтобы предать свою плоть, и без того истомленную необычайным воздержанием и подвигами, на искусание комаров и друг. ядовитых насекомых. И как первозданный Адам прежде своего преступления ходил наг и не стыдился, так и старец Феофил, свыше украшенный душевною красотою, не стыдился своей наготы, бесстрастия одеждою одеявся. Нередко видели о. Феофила, в предсмертные дни его жизни и в Лавре, куда он приезжал каждую субботу служить акафист Богоматери пред чудотворной иконою Ее "Ченстоховскою"²². Совершал он это чрезвычайно оригинально: ухватит у пономарей Великой церкви первую попавшуюся под руку ризу, облачится в нее и, ну, по братским келиям поспешно бегать да клирошан на акафист собирать; кто же если противился из них, тех беспощадно подгонял палкой. Поэтому и служение о. Феофила бывало всегда торжественным, и множество народа присутствовало в хлебной на этих акафистах.

В последние месяцы своей жизни старец уже охотнее беседовал с людьми и не скупился на советы и наставления, завещая каждому не забывать в молитвах своих "смердящего" Феофила. Речь его обнаруживала глубокое знание Свящ. Писания, дух и смысл которого он постигал не только умом, но и сердцем, просвещаемый благодатью Божиею и руководимый опытом духовной жизни.

— Любите, — повторял он часто, — любите друг друга любовью святою и не держите гнева друг на друга. Не прельщайтесь ничем, не прилагайте сердца своего ни к чему земному: все это оставим здесь, только одни добрые дела пойдут с нами на тот свет. Хорошо будет жить в раю с Богом; но не приведи Бог быть в аду с демонами! Надо больше пещись о душе, нежели о теле, чаще молиться и оплакивать свои согрешения, да не только свои, но и ближнего своего; без этого ни одна плоть человеческая не спасется. Неверов ныне много стало, и многие отстали от стада Христова. Горе им! Ведь Пастырь у нас — Господь. Все его овцы по Нем идут, следуя Его учению и исполняя Его святые заповеди. Правда, есть больные и слабые овцы — то есть грешники, — но все же они плетутся за стадом. Но веру потерявшие — это те, которые совсем отстали и брошены на съедение зверям. Они ушли из стада Христова и гласа Его не слушают, ибо Овцы Мои гласа Моего слушают, и Аз знаю их, и по Мне грядут. Не вем вас; отыдите! — скажет и Он им в день Страшного Суда Своего.

Скончавшийся в 1897 году известный странник Ив. Иванов. Троицкий²³, видевший старца Феофила незадолго до его смерти и гостивший у него в Китаеве почти целое лето, с трогательным умилением вспоминает о любвеобильном сердце блаженного.

— Мало мы пребывали с ним в келии, — так рассказывал странник Троицкий иноку К.П. Лавры Вл. Бобкову, — все больше в лесу. Там старец заставлял меня читать вслух псалтирь и по временам останавливал и делал пояснения ее. Когда же я утомлялся, посылал на Голосеевский двор за молоком, которого коровницы давали с большим усердием и которое мы со старцем понемногу в лесу и выпивали. По возвращении же домой, старец принимал странников, а я занимался варкою галушек (клецок), которые тут же и предлагались в пищу всем приходящим к нему.

Вот эти впечатления странника Троицкого, вынесенные им после пребывания у Феофила и найденные в письмах его к подвижнику Югской Дорофеевой пустыни, старцу Адриану:."..старцу Феофилу Господь удостоил меня хоть небрежно послужить. Один взор на этого изнуренного Боголюбца, его странная непостижимая умом внешним жизнь, по которой нет ему друзей в человечестве, его изгнание из высокого и блестящего мира, его рубище, в котором он и в церкви и в пустыне — всё это невольно заставляют мой спящий ум пробуждаться и благоговеть. Жизнь его, мои отношения к нему в продолжении короткого времени, назидательные его притчи, замечания и уроки мне, если будет угодно Господу, рассказаны будут мною при личном свидании с Вами. Расставаться ему со мною было жалконько, оставлял меня сперва только до Покрова, а потом — и зимовать в Киеве; с этою целию заставлял подавать прошение Владыке Тверскому о выдаче паспорта еще на год. Но расположение мое к Вам запрещало мне согласиться на его просьбу, и я много колебался в помыслах. Когда же получил я Ваше письмо, положительно отзывающее меня в Ваш край, старец Феофил, провидя такое положение моих дел при встрече с ним по получении вашего письма, благословив, сказал мне: ‘Теперь мне тебя не треба. Иди, куда зовут,’ — и я был очень поражен его чудною прозорливостью."

"Как сейчас помню, — так рассказывала пишущему эти строки, одна почтенная дама²⁴, — приехали мы в Голосеев целою компанией. Мать моя отлично знала Феофила, была близка к нему и велела непременно в сей раз благословиться у него. Старца не было в обители в то время, когда мы явились к нему, и мы отправились искать его по лесу. Мне тогда было шесть лет, а братишке моему Шуре — пять. И вот, когда мы резвились и играли, увидала я над обрывом глубокого яра громадный срубленный дуб. "Смотри-ка, Шура, — кричу я ему, — вон дерево с дуплом!" Заглянули мы туда, а там стоит и молится худощавый высокий монах. На голове у него скуфейка, такая, как сейчас пр. Серафима рисуют, а в руках — раскрытая книга. Я не испугалась, а побежала к своим и зову: "Идите, идите сюда! отец Феофил в дупле стоит!" Увидал нас старец, что мы к нему направляемся, вышел к нам навстречу, лицо такое светлое, ясное, а на губах мелькает блаженная улыбка. Прежде всех благословил нас, детей. Подошел к Шуре, и говорит:

— Хорошее ты дитя, кроткое, милое, послушное. Пусть тебя Господь благословит. Но хорошие и Богу нужны.

— Бедное, бедное дитя. Горька твоя доля. Целый век будешь трудиться на земле, а благодарности ни от кого.

— И что же случилось?

— Да что случилось. Шурка после этого заболел и через 3 месяца скончался, а я целый век в одиночестве страдаю, на чужих людей силы положила, а благодарности ни от кого. Но это не все. Подошла сестра моя Пелагия Григорьевна Яновская, а старец как накинется на нее.

— Вишь, глупая, сколько людей понаводила! Пришли бы двое, а то 17 душ под благословение привела. Старца от молитвы вздумала отбивать. Проведи-ка их теперь назад, коли такая умная, о через цю яму.

И при этом указал рукою на большой яр. Мы остановились в недоумении: "Если перейдем через яр, — так рассуждали старшие, — там болото, грязь; обувь перепачкаем, да и дети могут простудиться." И выбрав удобную минуту, когда старец снова вошел в дупло для молитвы и стоял уже, обернувшись к нам спиною, мы, не долго думая, пустились сухим путем в обратный путь.

Вскоре после этого отправилась к блаженному старцу мать моя Агафия Ивановна Черникова вместе со вдовою, киевской купчихою Ксенией Ивановной Мизерниковой. Старец на этот раз оказался дома. Уважая мою мать, он посадил ее на скамью, обращаясь же к купчихе, сказал:

— Ну, Ксения Ивановна. Как придешь домой, свари мне вареников с капустой. Только чтобы вкусные были. Я пришлю за ними келейника Ивана, ему и отдай.

Возвратившись домой, Мизерникова маме и говорит:

— Ради Бога, исполни заказ о. Феофила.

— А вы то что? Ведь он вас просил.

— Право мне некогда. Я и муки, и масла пришлю, ваш только один труд будет.

Мама согласилась. Приготовила. В назначенный день приходит келейник Иван и приносит с собой громадную, прелестную, мягкую "бабку" и две просфоры: большую и маленькую.

— На что вы, Иван, просфоры принесли? — спрашивает мать.

— Батюшка Феофил прислал, — отвечает Иван. — Отдай, говорит, вдове (маме) пасху и большую просфору, а купчихе маленькую. Вдова потрудилась и вареники для меня варила, а купчиха не хотела старания приложить, вздумала меня старика обмануть. Так вот ей маленькую просфору и отдай.

Так и угадал, прозорливец, кто больше для него труда приложил."

"Мне было 12 лет, когда я впервые надумала обратиться за советом к старцу Феофилу, — так рассказывает киевская мещанка Евфросиния Михайловна Цыбульская. — Оставшись круглою сиротою, я жила все время у чужих людей, терпела нужду, горе, обиды и притеснения. Но, услыхав от добрых людей, что в Китаеве живет "святой батюшка," решила во что бы то ни стало идти к нему, чтобы поведать свое горе. Пошла я не одна, со мною были две женщины. Когда мы проходили через лес, навстречу нам попался высокий, оборванный монах.

— Ты кого ищешь? — спросил он, подходя ко мне.

— Отца Феофила, — отвечала я ему.

— Он тебе нужен? Нужен, говоришь? Ну, если нужен, иди к нему в келейку.

Я иду и горько, дорогою, плачу, а спутницы мои во всю глотку хохочут, все над старцем смеются, больно он им смешной показался. Досада меня взяла, что они над человеком Божиим смеются:

— Глупые вы, — говорю, — не раз еще горькими слезами за праведника заплачете.

Дата добавления: 2015-06-26