Божественный ребенок 3 страница. Рассмотрим для примера религию

Рассмотрим для примера религию. Может ли быть уверена наука, что нет такого факта, как «религиозный инстинкт»? Можем ли мы действительно принять, что религиозный феномен есть лишь вторичная функция сексуальности? Может нам кто-нибудь показать нормальные народы или расы, которые свободны от такой вытесненной сексуальности? Но если невозможно указать на расу или на какой-либо народ, полностью свободный от религиозных фе-

' N i с h t s als (нем.) — не более чем. — Примеч. пер.

Аналитическая психология и воспитание

номенов, то я действительно не знаю, откуда берется повод для допущения, что религиозный феномен — лишь простое вытеснение сексуальности.

И все-таки, разве история не дает фактов, в которых сексуальность была бы даже интегрирующей составной частью религиозного переживания?Это же относится и к искусству, которое тоже должно возникнуть из сексуального вытеснения, когда даже животные имеют эстетические и художественные инстинкты.

Смешное и почти болезненное преувеличение сексуальной точки зрения есть сам по себе симптом современного душевного расстройства, которое главным образом состоит в том, что в наше время нет правильной оценки сексуальности. Если все время недооценивать важный инстинкт, то следствием этого должна быть переоценка его проявлений. И чем несправедливее была недооценка, тем болезненнее будет следующая за ней переоценка. В действительности ни одно моральное суждение не может сделать сексуальность столь ненавистной, как неприличие и глупость психоаналитической литературы. Она ведет не иначе как к новой и более опасной девальвации сексуальности. Интеллектуальная неуклюжесть такой литературы делает невозможной правильную оценку сексуальности.

Школа Фрейда продолжает тему вытеснения сексуальности, вероятно, даже против личных намерений Фрейда. До него ничто не могло быть сексуальным, теперь все не что иное, как сексуальное. Если бы эти люди были способны понять соответствующее достоинство сексуального фактора, они бы не стали его так пачкать. Но в действительности они боятся огромного значения и огромной силы инстинкта и надеются свести его к интеллектуальному искажению. В результате происходит недооценка чувств, в то время как мы именно через соответствующие чувства можем надеяться продвинуться вперед в решении сексуальных проблем.

Сексуальная проблема — одна из психических проблем нашего времени, и именно потому, что это — болезнь, мы не должны позволять ей закрывать глаза науке. То обстоятельство, что наша современная оценка сексуальности в

к. г. юнг

чем-то неверна, не должно ограничивать наш дух настоль ко, что мы ничего, кроме сексуальности, не видели и сво лили красоту к набору извращенных фантазий.

Аналитическая психология занимается изучением комплексных психических систем и их изменением. Как и любая наука, она редуцирует эти взаимосвязи к первоначалам или элементам, С другой стороны, она пытается в соответствии с телеологической природой психики понять ее творческое действие. Редукгивная или строго аналитическая часть имеет задачу представить принципы структуры человеческой психики в соответствующей терминологии. Синтетическая или конструктивная часть пытается понятийно реконструирован функционирование сложных психических взаимосвязей.

В отличие от предшествующих этапов, аналитическа? психология не избегает заниматься комплексными психическими процессами, такими, как мышление, чувство, интуиция и восприятие. Мы допускаем, что мы не знаем, что из себя представляют эти функции в действительности. Мы охотно бы познали, на какие первичные элементы разложима, например, чувственность. Но, несмотря на незнание их глубокой природы, мы занимаемся этими функциями, как если бы они были ясно определяемыми органами духа.

Другое отличие аналитической психологии состоит в методе исследования. У нас нет академической лаборатории. Наша лаборатория — весь -мир. Наши опыты — это действительные события ежедневной человеческой жизни, и наши подопытные —- это наши пациенты, ученики, сторонники, друзья и, последнее по порядку, но не по важности, — мы сами. Судьба играет при этом роль экспериментатора. Нет иголочных уколов, искусственных шоков, потрясающего освещения и всех прочих условий опыта в искусственном лабораторном эксперименте, а есть боли и радости, ошибки и достижения действительной жизни, которые и есть так называемый материал для наблюдений.

Наш метод — изучение жизни, причем в той форме, как она преломляется в человеческой душе. То, что мы познаем, по моему глубокому убеждению, не должно окаменеть в виде какой-либо интеллектуальной теории, а должно стать

Аналитическая психология и воспитание

инструментом, практическое применение которого позволит улучшить свойства этого метода. Таким образом, аналитическая психология — почти практическая наука. Мы исследуем не из страсти исследования, а из совершенно непосредственного намерения — помочь. Это — отличительная особенность аналитической психологии. Мы могли бы даже сказать, что собственно наука — лишь лобочный продукт аналитической психологии, а не ее главнейшая задача. Это также отличает ее от того, что понимают обычно под академической наукой.

Ясно, что стремление и внутренний смысл этой новой психологии является как медицинским, так и воспитательным, а потому, по возможности, индивидуальным и экспериментальным. Познание истины начинается каждый раз снова, так как каждая жизненная истина индивидуальна и невыводима из предшествующих формул. Каждый индивидуум — это эксперимент вечно меняющейся жизни, это попытка нового решения. Мы исказили бы смысл индивидуальной психики, если бы толковали ее на основе предшествующих мнений.

Для врача это означает индивидуальное изучение каждого случая, для педагога — индивидуальное изучение каждого воспитанника. Конечно, этим я не хочу сказать, что изучение каждого случая нужно начинать с нуля. Понимание возможно лишь до тех пор, пока пациент или воспитанник соглашается с нашим толкованием. Понимание «через голову» отдельного случая — ненадежное дело. Оно отчасти возможно в случае с ребенком, но — не со взрослым с его определенным уровнем духовной зрелости.

Поскольку истина очень часто скрыта как от врача, так и от пациента, разработаны различные методы, открывающие путь к познанию неизвестного. Я намеренно говорю «неизвестный», а не «вытесненный», так как думаю, что во всех отношениях неверно с самого начала допускать, что все неизвестное есть не что иное, как «вытесненное».

Есть четыре метода изучения неизвестного у пациента.

Первый и простейший метод — метод ассоциаций. Я не думаю, что сейчас есть смысл вдаваться в частности, так как этот метод известен уже двадцать лет. Его принцип — поиск

К. Г. ЮН)

наиболее важных комплексов, которые искажаются в результате расстройств. Как введение в аналитическую психологию и в познание симптоматики этих комплексов, метод ассоциаций можно порекомендовать новичкам. Они найдут необходимые подробности в моей книге «Диагностическое изучение ассоциаций», 2-е издание, Иоганн Амброзии Барт, 1911.

Второй метод симптоматического анализа, к сожалению, имеет лишь историческую ценность и уже давно не применяется Фрейдом, его изобретателем. С помощью средства гипнотической суггестии пытались воспроизвести у пациента определенные патологические симптомы лежащих в основании воспоминаний. Метод хорошо применим во всех тех случаях, где есть шок, душевная рана или травма как главные возбудители невроза. Это был метод, на котором Фрейд основывал свою раннюю травматическую теорию истерии. Но так как большая часть случаев истерии не травматического происхождения, эта теория исчерпала себя вместе со своим методом. В случае шока используют метод терапевтической действенности. Во время и после войны этот метод имел определенное применение при лечении шока, вызванного осколками гранаты, и тому подобных случаях.

Третий метод — анамнестический анализ — имеет большое значение и как метод исследования и как терапия. Он состоит на практике из тщательного анамнеза или реконструкции исторического развития невроза. Материал, получаемый таким образом, представляет из себя серию более или менее взаимосвязанных фактов, которые пациент рассказывает врачу, если он в состоянии их вспомнить. Пациент, конечно, упускает отдельные частности, которые или кажутся ему незначительными или которые он забыл. Опытный аналитик, знающий, как обычно протекает невротическое развитие, ставит пациенту вопросы, с помощью которых можно уяснить определенные недостающие взаимосвязи и закрыть дыры.

Уже одно это может иметь большую практическую ценность, так как это помогает пациенту понять главные факторы своего невроза и изменить решительным образом при определенных обстоятельствах его установку. Необходимо, чтобы аналитик не только ставил вопросы, но и давал кон-

Аналитическая психология и воспитание

кретные пояснения и указания, чтобы выделить важнейшие, неосознанные самим пациентом взаимосвязи.

Во время моей службы в качестве санитарного офицера швейцарской армии я часто имел возможность применять эту форму анамнестического метода. Например, однажды заболел девятнадцатилетний молодой рекрут. Когда я увидел этого молодого человека, то понял, что он страдает воспалением почек. Он сам тоже сказал мне об этом. Я удивился, что он так хорошо знает свой диагноз, на что он ответил, что его дядя страдает от этой же болезни и испытывает те же боли в спине. Но дальнейшее, более подробное исследование не выявило признаков какой-либо органической болезни. Это был, очевидно, невроз. Я провел тщательный анализ истории болезни. Главным было то, что молодой человек довольно рано потерял родителей и жил у дяди. Дядя стал ему приемным отцом, и он его очень любил. В тот день, когда он почувствовал себя больным, он получил письмо от дяди, который сообщал ему, что из-за нефрита он снова слег в постель.

Письмо было неприятным, и он его тотчас выбросил. У него появился сильный страх, что его приемный отец может умереть, и это вызвало у него воспоминание о той боли, которую он испытал, потеряв родителей. Он идентифицировал себя с дядей, и это вскрылось в результате тщательного анамнеза. Реализация подавленных чувств имела терапевтический эффект.

Подобный случай был у другого молодого рекрута, который уже несколько недель лечился из-за расстройства желудка, когда я с ним познакомился. У меня возникло подозрение, что он невротик. Анамнез вскрыл тот факт, что его расстройство началось тогда, когда его тетя, заменявшая ему мать, должна была лечь на операцию по поводу рака желудка.

Такие простые случаи неврозов встречаются очень часто и поддаются анамнестическому анализу. Вместе с благотворно действующим осознанием непонятных ранее взаимосвязей врач старается дать еще хороший совет или указание.

Это есть практический метод для лечения невротических детей. При лечении детей нельзя применять метод анализа сновидений, позволяющий очень глубоко проникать в бес-

К. Г. ЮНГ

сознательное. Обычно неврозы у детей — простое дело, если нет часто встречающейся взаимосвязи между ними и неверными установками у их родителей. Это переплетание питает детский невроз, несмотря на все терапевтические атаки.

Четвертый метод есть анализ бессознательного. Несмот ря на то что анамнестический анализ может вскрыть определенные, не осознанные пациентом факты, он не является тем методом, который его основатель назвал «психоанализом». В действительности существует большая разница между двумя этими методами. Анамнестический метод, занимается, как я уже показал, осознанным и ухе готовым к репродукции содержанием, в то время как анализ бессознательного только тогда и начинается, когда осознанный материал исчерпан.

Я прошу обратить внимание, что этот четвертый метод я не называю «психоанализом», так как оставляю это выражение фрейдовским последователям. То, что они понимают под психоанализом, в действительности является сексуальным анализом. Это не только техника, но и метод, догматически связанный с фрейдовской сексуальной теорией и основанный на ней.

В то время как Фрейд открыто заявлял, что только то, что он называл психоанализом, и является в действительности психоанализом, я пошел другим путем, ибо был не в состоянии поддерживать его сексуальную теорию. Это и было причиной, почему я Предпочел говорить об этом четвертом методе как об анализе бессознательного. Я утверждал, что данный метод может быть применен правильно лишь тогда, когда осознанный материал уже исчерпан.

Анамнестический метод в действительности лишь введение в четвертый метод. В результате тщательного исследования самосознания становится ясно, что прежние гипнотизеры называли термином «раппорт». Личный контакт имеет абсолютно основополагающее значение, так как он закладывает фундамент, на котором можно отважиться познать бессознательное. Это часто упускаемое обстоятельство, и, если его недооценивать, оно станет источником всех опасностей этого метода. Поскольку даже самый

ный исследователь человеческой психологии не в состоянии познать психику каждого индивидуума, то он должен полагаться на добрую волю, то есть на хороший контакт с пациентом, который и поправит аналитика, если что не так.

Конечно, если начинать анализ с определенной догмы что человеческий дух есть то или это и неврозы не что иное как то или это, тогда справиться со своей задачей очень легко, но здесь возникает опасность упустить из вида действительную ментальность пациента и его индивидуальность. В первом случае не добиваются успеха, во втором — результат неудовлетворительный.

Я видел большое число случаев ухудшений из-за вмешательства так называемого психоанализа. Во всех без исключения случаях это был недостаток контакта врача и пациента.

Только чрезвычайно серьезное соблюдение этого правила в состоянии устранить непредвиденную катастрофу. До тех пор пока длится человеческий контакт и сохраняется атмосфера естественного доверия, нет опасности. Но такой контакт установить совсем непросто. Обоюдное или одностороннее недоверие — плохое начало. Если я обнаруживаю малейший признак недоверия или сопротивления, я стараюсь со всей серьезностью дать пациенту возможность восстановить контакт. Пациент должен всегда иметь надежное основание для своего осознанного отношения к аналитику, а последний нуждается в контакте, чтобы быть достаточно информированным об актуальном самосознании пациента. Без этого знания он был бы неспособен понять сны пациента. Поэтому не только вначале, но и в течение всего анализа главным объектом наблюдения должен быть личный контакт, так как только он может устранить фатальные исходы. К тому же знание доставляет аналитику чрезвычайно необходимую информацию и является средством корректировки ложных представлений пациента.

Я хотел бы это продемонстрировать. Молодой человек примерно тридцати лет, очевидно очень умный, пришел ко мне не для лечения, а, как он сказал, чтобы поставить мне вопрос. Он дал мне довольно обширную рукопись, которая, по его мнению, содержит историю и анализ его слу-

К. Г ЮНГ

чая. Он назвал его принудительным неврозом очень правильно, в чем я убедился, прочитав рукопись. Это было нечто аналитической биографии, интеллектуально обработанной, с любопытной интроспекцией. Это было научное сочинение, основанное на широком материале и тщательном самонаблюдении. Я поздравил его с достижением и спросил, с какой целью он пришел ко мне.

Он ответил: «Вы прочитали, что я написал. Можете вы мне сказать, почему я с таким пониманием себя так же невротичен, как и прежде? Согласно теории, я должен был вылечиться, ибо я вызвал у себя в памяти самые ранние воспоминания. Я читал о таком большом количестве случаев, когда люди вылечивались с меньшим самопониманием, чем у меня сейчас. Почему же я исключение? Пожалуйста, скажите, что я упустил и от чего страдаю и сегодня». Я сказал ему, что в настоящий момент не могу объяснить, почему его невроз в результате действительно удивительного самопознания не был излечен. «Но, — сказал я, — разрешите получить больше информации о вашей личности». — «С удовольствием», — ответил он. «Вы ранее сказали, что проводили зиму в Ницце, а лето — в Энгардине. Я предполагаю, что вы — сын состоятельных родителей». — «Ох нет, они совсем небогаты». — «Ну тогда вы заработали свои деньги сами?» — «О нет», — сказал он, ухмыляясь. «Но как же тогда?» — спросил я, немного помедлив. «О, об этом не стоит. Я получил их от одной женщины, ей тридцать шесть лет и она учительница в школе. Это в Лийазоне, знаете?» — добавил он.

«Вы не думаете, — предположил я, — что факт получения вами финансовой поддержки от одной небогатой женщины мог быть причиной, затрудняющей ваше лечение?» Но он лишь рассмеялся над моей, как он сказал, «абсурдной игрой», которая, по его мысли, никак не связана с научным пониманием структуры его невроза. «И все-таки, — сказал он, — я говорил с ней об этом, и мы оба согласились, что это не имеет значения». На это я ответил: «Вы допускаете всерьез, что в результате обсуждения этой ситуации исчез сам факт — то, что вы получили помощь от бедной женщины. Представьте, что вы не имеете чужих де-

Аналитическая психология и воспитание

нег». После этих слов он безмолвно встал и вышел. Он был один из тех, кто думает, что мораль не имеет отношения к психологии, и обдуманный грех — не грех, так как интеллектуально рационализирован. С такими взглядами можно войти в жизнь, только если являешься преступником. Но этот пациент не был преступником, а лишь современным интеллектуалом. Я верю в силу и достоинство интеллекта, но чувства тоже нельзя недооценивать. Они — не только инфантильное сопротивление.

Если анамнестическая стадия анализа уже пройдена, что возможно лишь при достаточном исследовании всего осознанного материала — воспоминаний, вопросов, сомнений, то можно переходить к анализу бессознательного. Здесь мы вступаем в новую сферу. С этого момента мы занимаемся непосредственно живым душевным процессом, а именно снами, которые несут это бессознательное. Сны — не простые репродукции воспоминаний, не абстракции пережитого. Они — истинные манифестации бессознательной творческой деятельности. Здесь нет полного соответствия моего понимания позиции Фрейда, считающего сны исполнением желаний, что лишь в определенном смысле охватывает сущность сна.

Мой опыт позволяет мне думать скорее о компенсаторной функции, чем об исполнении желаний. И это понятно, так как бессознательные возможности и есть производители сновидений. Проиллюстрирую: пожилая дама пятидесяти четырех лет, но хорошо сохранившаяся консультировалась по поводу своего невроза, который начался у нее через год после смерти ее мужа двенадцать лет назад. У нее появились различные фобии. Она мне рассказала длинную историю, из которой я упомяну лишь тот факт, что с момента смерти своего мужа она живет одна в своем прекрасном загородном доме. Ее единственная дочь уже много лет замужем. Эта пациентка была поверхностно образованной женщиной с узким духовным горизонтом. Ее идеалы и убеждения относятся к знаменитой эпохе 1870—1880-х годов. Она была верной супругой и, будучи вдовой, считала себя в браке. Она не могла понять, что могло быть причиной ее фобий. Являясь верующим человеком, она верила лишь в телесные причины. Фо-

К. Г. ЮН1

бии она связывала то с сердцем, то с легкими, то с желудком, но врачи не нашли у нее отклонений в этих органах.

Я сказал ей, что мы теперь попробуем посмотреть, каким образом сны могли способствовать ее фобиям. Сны ее имели характер моментальных фотографий: граммофон играет песни о любви; она — молодая девушка; ее муж — врач и так далее. Это была, очевидно, проблема второго брака. При объяснении этой проблемы я наблюдал, с каким усердием пациентка стремилась назвать эти сны не «исполнением желаний», а лишь «фантазиями» и тем, что «часто снятся всякие глупости».

Ясно, что аналитик должен хорошо знать точку зрения пациента, иначе у него не будет достаточного основания для правильного толкования. Толкование снов всегда зависит от представлений, сознательно выработанных человеком. Допустим, такие же сны были бы у молодой, только что помолвленной девушки. Конечно, они имели бы совсем другое толкование. Поэтому ясно, что необходимо иметь очень хорошее понимание самосознания пациента. Было бы почти невозможно толковать обычные сны, если не знать личность пациента. Но есть хорошо читаемые сны, даже теми, кто ничего не знает о толковании снов.

Я встретил однажды в путешествии двух людей за столиком в вагоне-ресторане. Один был очень приятным старым господином, другой — открытый, очень интеллигентный человек среднего возраста. Я узнал'из их разговора, что они — военные, вероятно, генерал с адъютантом. После длительного молчания пожилой вдруг сказал товарищу: «Разве не смешно, что иногда может присниться? Прошлой ночью у меня был замечательный сон. Мне снилось, что я стою в строю с молодыми лейтенантами, а наш начальник нас экзаменует. Наконец, он подошел ко мне, но не задал мне технический вопрос, а потребовал дать ему определение прекрасного. Я тщетно пытался найти удовлетворительный ответ и чувствовал стыд, когда командир перешел к другому, очень молодому майору, чтобы задать ему подобный вопрос. Этот майор ответил правильно, так, как должен был ответить я, если бы мог. Это был такой шок для меня, что я проснулся».

И он добавил, неожиданно обращаясь ко мне, совершенно незнакомому для него человеку: «Думаете ли вы, чтс сны могут иметь смысл?» — «Да, — подтвердил я, — есть осмысленные сны». — «Но что, вы думаете, может значить этот сон?» — спросил он, нервно подрагивая лицом.

Я сказал: «Вы заметили в этом молодом майоре что-то необычное? Как он выглядел?» — «Он выглядел, как и я, когда я был молодым майором». — «Мне кажется, — сказал я, — вы как будто что-то забыли или потеряли то, к чему были еще способны, когда были майором. Очевидно, сон направляет на это ваше внимание». Он некоторое время подумал, а потом сказал: «Так и есть. Вы угадали. Когца я был молодым майором, я интересовался искусством. Но позднее эти интересы утонули в постоянно растущей профессиональной рутине». Потом он замолчал и уже больше не говорил ни слова. После обеда я имел возможность поговорить с господином, которого я принял за адъютанга. Он подтвердил мое предположение о звании этого человека, а кроме того, рассказал мне, что я задел его больное место, так как генерал был известен как законченный формалист, и его боялись, поскольку он интересовался даже мелочами, которые его не касались.

Было бы намного лучше для этого человека, если бы он сохранил и культивировал некоторые интересы, лежащие вне его работы, чтобы не впасть в рутину. Если провести дальше анализ этого случая, я показал бы ему, что очень желательно брать точку зрения сна. Он мог бы тогда увидеть свою односторонность и исправить ее. В этом смысле сны имеют неоценимую пользу.

Я не оспариваю, что есть много снов с сексуальным содержанием, но только у людей, у которых преобладает проблема сексуального инстинкта. Другие инстинкты могут господствовать над сексуальностью. Общеизвестно, например, что если человек голоден, то он чаще мечтает о хорошем обеде, и было бы смешно объяснять это чем-то другим, а не голодом.

Материал, с которым нужно работать при анализе бессознательного, состоит не только из снов. Есть продукты бессознательного, коюоые называются фантазиями. Эти

к. г. юнг

фантазии получаются или как определенного вида сны бодрствования, или как видения, инспирированные интуицией. Их можно анализировать так же, как и сны. Есть два пути толкования, которые применяют в соответствии с природой рассматриваемого случая. Первый — так называемый редуктивный метод. Его основная цель — найти лежащие в основе сна элементарные инстинктивные импульсы. Возьмите для примера сны пожилой дамы, которую я упоминал ранее. В этом случае очень важно, чтобы тот, кто видит сон, понимал лежащие в его основе инстинктивные факторы. В случае с генералом было бы искусственным говорить о вытеснении, так как маловероятно, что он оставил свой интерес к искусству. Он позволил себе лишь забыть о нем с течением времени.

Толкование сна имеет часто конструктивное намерение, если пытаться кое-что добавить к осознанному представлению и его существенно дополнить. В случае с дамой понимание сексуального фактора будет иметь воздействие на ее определенные, очень старомодные и узкие идеалы. Так мы применяем главным образом редуктивный метод, особенно в тех случаях, где речь идет о болезненных надстройках в самосознании. Об этих вещах можно сказать: «не более, чем». Возьмите, например, символ змеи, который часто используется как в мифологии, так и в сновидениях. Редуктивно толкуя — это не более чем одежда Membrum Vivile, мужского члена, конструктивно — все, что угодно, главным образом, опасность, так как человек имеет такой же инстинктивный страх перед змеями, как обезьяны и лошади.

У меня была пациентка, которая регулярно видела сны про змей, пока не слегла в постель с органической болезнью.

Как я заметил, есть люди, которые боятся сексуального инстинкта, особенно склонные видеть сны о мужском половом органе, представленном в виде змеи.

Я часто находил символ змеи как прямое выражение стра ха. А страх, как вы знаете, в высшей степени geniuner' ин стинкт, который ни в коем случае не сводим к сексуальности. Редукция ведет к историческим и биологическим основа-

1 G e n i u n e г (лат.) — преобладающий, господствующий. — Примеч. пер.

Аналитическая психология и воспитание

ниям, конструирование же ведет к пониманию значения символа. Слепая и односторонняя редукция может обесценить и разрушить жизненные ценности. Конструирование без различения может кончиться бессмысленной и полной предрассудков фантазией, которая для пациента так же вредна. Решение о предпочтении того или другого метода остается за врачом, его опытностью и удачливостью. Практическая медицина всегда была и есть искусство. Это же относится и к психоанализу. Действительное искусство — нечто творческое, а творчество находится по другую сторону всех теорий. Поэтому я говорю всем начинающим: «Изучайте свои теории так хорошо, как можете, но оставляйте их в стороне, если касаетесь чуда живой души. Не теории, а только ваша творческая личность является решающим фактором».

/// ЛЕКЦИЯ

Дамы и господа!

В результате анализа снов и фантазий мы пытаемся понять тенденции бессознательного. Когда я говорю «тенденции бессознательного», то это звучит почти так же, как «персонификация бессознательного», как будто это автономный, в себе самом центрированный фактор. Но с научной точки зрения бессознательное не что иное, как свойство определенных психических феноменов.

Несмотря на тот факт, что вытеснение воспоминаний происходит при любой ментальное™, полная потеря воспоминаний является патологией. Вытеснение или подавление есть сами по себе нормальные процессы, в которых мы ежедневно нуждаемся. Если все время надо отключать от чего-то внимание, чтобы сконцентрировать его на другом предмете, то надо подавить прежнее содержание сознания, иначе человек будет не в состоянии поменять предмет для рассмотрения. В нормальном случае к ним можно всегда вернуться; они остаются довольно долго способными репродуцироваться. Если случается сопротивление репродукции,

К. Г. ЮН1

то это — факт вытеснения. В этом случае должен быть определенный интерес к тому, как протекает забывание. Но возможен факт забывания, даже если такое содержание связано с другими осознанными содержаниями.

Нормальное забывание — чрезвычайно частый процесс, в то время как вытеснение является искусственной потерей памяти, аутогипнотической амнезией. По моему мнению, несправедливо допускать, что бессознательное состоит только или большей частью из вытесненного материала. Вытеснение — исключительный и ненормальный процесс. Конечно, вытесненные воспоминания есть содержание бессознательного, но сущность вытеснения бессознательного выводить исключительно из фактов вытеснения было бы непозволительно. Нельзя рассматривать нормальную жизнь с медицинской точки зрения. Если бы бессознательное состояло только из вытесненного содержания, то его можно было бы опустошить, что на практике невозможно. Но такую наивность я слышал неоднократно.

Дата добавления: 2015-06-26