Божественный ребенок 7 страница. (Лекция, подготовленная к Встрече швейцарских психотерапевтов

ПСИХОТЕРАПИЯ СЕГОДНЯ

(Лекция, подготовленная к Встрече швейцарских психотерапевтов. Цюрих, 1941 г.)

Исследованием неимоверной важности стала бы подробная разработка отношения психотерапии к той ситуации, в которой сегодня находится наш европейский разум. И если еще нет такого самоуверенного предприятия, то упрекнуть нельзя никого, ибо кто может гарантировать, что созданная бы им картина нынешнего умственного и психологического состояния Европы действительно оказалось верной? Вообще, способны ли мы, свидетели и участники нынешних катаклизмов, составить хладнокровное мнение, спокойно оглядеться посреди неописуемого политического и умственного хаоса Европы? Или, может быть, было бы го-

•Reculerpour mieux sauter (фр.) — разгон для прыжка. — Примеч. пер.

2 М и м и р — один из персонажей «Старшей Эдды», древнеисландского эпоса, носитель мудрости. В данном случае обозначает: Вотан, набираясь мудрости у Мимира, может предвидеть булушее. — Примеч. пер.

К. Г. ЮНГ

раздо лучше, если бы мы сузили область психотерапии и ограничили нашу науку скромным кругом нескольких специалистов, которые могут оставаться равнодушными к руинам половины мира? Я боюсь, однако, того, что подобная позиция не вполне соответствовала бы сущности психотерапии, которая в конечном счете призвана «лечить души» Понятие психотерапии, как бы широко или узко ни истолковывалось, содержит в себе очень большой смысл, ведь душа — место возникновения всех действий и, значит, всего того, что происходит по воле человека. Не только трудно, а просто невозможно отрезать часть бескрайнего, безбрежного царства души и превратить ее в узкую область деятельности так называемой психотерапии. Верно, медицина пришла к тому, что ей следует отграничить для себя особую территорию, невроз и психоз, и в практических целях лечения такое позволительно и вполне осуществимо. Но искусственное ограничение должно быть отброшено тогда, когда психотерапия перестает быть техникой, а становится наукой. В науке как таковой нет границ, там нет такой специализации, которая могла бы похвастаться абсолютной независимостью. Когда наука подбирается к границам своей «территории», она с неизбежностью проникает в смежные сферы, если только серьезно претендует на право называться наукой. Даже психоанализ Фрейда не может, не отходя от своих истинных начал, избегать вторжения в сферу других, иногда далеко не'родственных наук. Фактически невозможно лечить душу и вообще человеческую личность по частям. При всех нарушениях психики совершенно ясно — может быть, даже более ясно, чем при другого рода болезнях, — что психика — это целое, в котором все со всем связано. Когда к нам с неврозом приходит пациент, то не специализацию он приносит с собой, а психику в целом, и с ней — большой кусок мира, от которого эта психика зависит и без которого ее никак нельзя понять. Похоже на то, что психотерапия меньше, чем другие специализированные разделы науки, способна отгородиться замкнутым кругом специализации и заявить, что абсолютно ничего не должна большому миру. Постарайтесь, насколько вас хва-

Очерки о современных событиях

тит, сосредоточиться на самых личных из личных проблем, и все равно, устоит ли ваша терапия под прицелом вопроса: из какого мира приходит к вам пациент и к какому миру ему нужно приспособить себя? Мир — это сверхличный факт, которому персоналистская психология, по существу, никогда не сможет отдать должного. Такая психология оправдана только для личных моментов в человеке. Но постольку, поскольку человек тоже является частью мира, он несет в себе элементы последнего, т. е. сверхличные и безличные, объективные элементы. Они включают в себя и чисто физическое и психическое основание человека, пока оно дано нам a priori. Да, личности отца и матери формируют первый и, очевидно, единственный мир человека, пока он маленький ребенок; но если такое формирование продолжается слишком долго, то человек на верной дороге к неврозу, ибо большой мир, в который ребенок должен вступить как в целый, неразъединенный мир, уже не мир отцов и матерей, а сверхличный факт. Вначале ребенок обосабливается от детского отношения к отцу и матери через взаимоотношения с братьями и сестрами. Старший брат — не настоящий отец, как и старшая сестра — не настоящая мать. Позже два первоначально друг другу чужих человека становятся мужем и женой, сходясь из разных семей с разной историей и часто имея разное социальное происхождение. Когда у них появляются дети, процесс завершается, вынуждая их войти как новоиспеченных родителей в роль отца и матери, которую они с самого начала их инфантильной позиции видели только в других, в тех, в отношении с которыми они пытались добыть для себя все преимущества роли ребенка. Любая, более или менее нормальная жизнь таким образом, протекает как энантиодромия', вызывая изменения позиции от крайности ребенка до крайности родителя. Эта перемена ролей приводит к необходимости признания таких объективных фактов и ценностей, которые ребенок еще мог избежать. Но вот школа заставляет его безжалостно рано в жизни осознать смысл понятий

'Энантиодромия (греч.) — переход явления через крайность в свою противоположность. Юнг использует термин Гераклита. — Примеч. пер.

К. Г. ЮНГ

об объективности времени, о долге и его исполнении, с внешней власти, нравится или не нравится ему школа? учитель. С появлением в его жизни школы и хода неумолимого времени один за другим, со все увеличивающейся частотой, в его жизнь врываются объективно существующие факты, прокладывая себе дорогу безотносительно к тому, доволен ли он их появлением и, вообще, имеет ли к ним? действительности хоть какое-нибудь отношение. При таком процессе становится наконец ясно, что за любое продление отцовского и материнского мира сверх соответствующего возраста ребенку придется заплатить слишком дорогую цену. Все попытки перенести личный инфантильный мир в мир окружающий обречены на провал, и даже тот перенос, что случается во время лечения невроза, хорош только как промежуточная стадия, предоставляющая индивиду благоприятную возможность сбросить с себя последние остатки цепляющихся за него пережитков детства и вывести проекцию родительских образов из внешней реальности. Такая работа — одна из самых трудных задач для современной психотерапии. Одно время оптимистически предполагали, что, пройдя через анализ своего содержания, родительские образы могут, так сказать, рассыпаться на составные части и раствориться. В действительности это невозможно. Родительские образы можно освободить от состояния проекции, можно отвести от внешнего мира, но они будут продолжать, как и все приобретенное в детстве, сохранять свою первую свежесть. При выведении проекции они возвращаются в собственную психику индивида, из которой в действительности, главным образом, и происходят*.

Однако перед тем как мы примемся за вопрос, что совершается в психике человека, когда родительские образы уже не проецируются, мы взглянем на другое: была ли известна проблема, которая стала освещаться современной психологией, новой психологией, когда-нибудь ранее, в те да-

' Как мы знаем, родительские образы составлены, с одной стороны, лично приобретенным образом собственных родителей, а с другой — родительским архетипом, существующим a priori, т. е. в досознательной структуре психики.

Очерки о современных событиях

лекие времена, когда не существовало научной психологии в нашем смысле слова? Как она представлялась в прошлом?

Видимо, не стоит искать в историческом прошлом тот вид формулировки проблемы, который был бы сходен с нашим, ибо в древности люди не были знакомы с современной психотерапией. Однако превращение детей в родителей происходило всегда и везде, и с ростом роли сознания оно все труднее переживалось субъективно. Вследствие этого надо ожидать, что мы можем встретиться со своеобразными психотерапевтическими системами, дающими людям возможность совершить этот трудный переход. Фактически мы уже обнаружили, что даже самые примитивные люди предпринимают некие решительные действия в те моменты жизни, когда происходят резкие психические перемены: инициация при наступлении половой зрелости, традиционные церемонии, связанные со свадьбой, рождением, смертью. Все эти ритуалы, соблюдаемые с величайшей точностью и тщательностью в примитивных культурах, еще свободных от чужого влияния, по-видимому, изначально служат для предотвращения психических травм, которые при их отсутствии могли бы получить люди в такие периоды Вместе с тем эти церемонии наделяли инициируемого необходимыми для жизни знаниями и подготовкой. Существование и благополучие первобытного племени прямо зависит от щепетильности и традиционности исполнения этих ритуалов. Всякий раз, когда эти обычаи приходят в упадок под воздействием белого человека, подлинная племенная жизнь прекращается; племя утрачивает свою душу и распадается. Мнения о влиянии христианских миссионеров f этом отношении очень сильно расходятся. Что касается меня, то увиденное мною в Африке привело к очень пессимистической точке зрения.

На более высоком, более цивилизованном уровне такая же задача берется на себя великими религиями. У нас это — крещение, конфирмация, церемонии бракосочетания и похорон. В католическом ритуале они, как правило, намного ближе к первоначальным источникам, более живые и более цельные, нежели в протестантизме. Здесь также хо-

К. Г. ЮНГ

рошо понятно, насколько отцовский и материнский мир детства растворен в богатой системе основанных на аналогии символов; патриархальный порядок вводит взрослого в новые отношения детства посредством духовного зарождения и перерождения'.

Папство как Pater Patrum и Ecclesia mater2 — это родители семьи, включающей весь христианский мир, кроме тех его частей, которые протестуют против него. Если родительские образы были растворены и поэтому превратились в неэффективные для развития, такой порядок теряет не только свою raison d'etre3, но и свою возможность, и поэтому не может вообще существовать. И все же в действительности находится место как для все еще активных родительских образов, так и для того познающего бытие ребенка, которого ничто не сможет уничтожить в человеческом сердце. Все это предусмотрено в полном значения деле достижения такого порядка. К тому же существует целый ряд других институтов церкви, охраняющих непрерывный процесс преемственности и его обновление время от времени. Это относится в первую очередь к мессе и исповеди. Причастие в самом первом его значении — это общий стол, за которым собираются и делят трапезу в присутствии Бога все члены семьи, следуя священному обычаю, простирающемуся далеко в глубь дохристианской эры.

Излишне описывать эти вещи более подробно, ибо они известны каждому. Я ссылаюсь на них просто для того, чтобы показать, что лечение души в прошлом учитывало те же фундаментальные факты человеческой жизни, что и современная психотерапия. Но насколько же иначе решает проблему родительских образов религия. Тут не стоит вопрос о растворении или разрушении их; наоборот, они признаются теми жизненными реальностями, которые было бы невозможно или нежелательно уничтожить. Религия позволяет им жить в преобразованной форме, в рамках строго тра-

' Баптизм. См. также текст «Benedictio fontis».

^ater Patrum и Ecclesia mater (лат.) — Бог-Отец и церковь-мать. — Примеч. пер.

'Raison d'etre (фр.) — причина существования. — Примеч. пер.

Очерки о современных событиях.

диционного, патриархального порядка, который не просто десятилетия, а столетия держится на живой связи. Так же как она поддерживает и оберегает детскую душу ребенка, так она уберегает и детскую душу человечества в форме бесчисленного количества следов, сохранивших свою жизнеспособность. Таким образом, она предусматривает защиту от одной из самых серьезных психических угроз, а именно — той потери корней, которая опасна и для цивилизованного человека, и для первобытных племен. Разрыв традиции, может быть временами и необходимый ей, всегда влечет утрату и угрозу, и это угроза душе, так как инстинктивная жизнь, являющаяся самым консервативным элементом человека, выражает себя как раз в языке традиционных обычаев. Унаследованные от предков традиции и обычаи наиболее глубоко укоренены в инстинктах. Если традиции утеряны, сознательный разум оказывается отколотым от инстинктов; в этом случае сознательный разум теряет свои корни, и инстинкт, оказавшись без средств самовыражения, проваливается назад, в бессознательное. Далее он собой подкрепляет энергию бессознательного, заставляя ее перетекать в различные, существующие в это время сознательные содержания, и теперь такое, оторванное от корней состояние сознательного разума становится реальной опасностью. Эта тайная vis a tergo1 вызывает hybris2 сознательного разума, которое проявляется в завышенной самооценке или как комплекс неполноценности. В любом случае нарушено равновесие, а это делает индивида легкой добычей психических травм.

Если оглянуться назад, за тысячу или более лет существования нашей цивилизации, то можно увидеть, что европейский идеал воспитания и заботы о душе был, и по большей части еще остается, патриархальным порядком, основанным на признании родительских образов. Следовательно, в отношении к человеку (не имеет значения, насколько революционна его сознательная установка) прихо-

' V i s а tergo (лат.) — исподняя сила. — Примеч. пер. hybris (греч.) — термин введен Аристотелем и означает наглость, заносчивость, невоздержанность в страсти. — Примеч. пер.

К. Г. ЮНГ

дится считаться с тем фактом, что психика обладает патриархальной или иерархической склонностью, которая заставляет психику инстинктивно цепляться за такой порядок или же добиваться его, если он не найден. Любая попытка, которую мы предпримем для ослабления власти родительских образов и детской души, поэтому обречена на провал с самого начала.

Теперь можно вернуться к нашему вопросу: что происходит, когда родительские образы уже не проецируются? Конечно, можно отвести -родительские образы от известных личностных носителей проекции. Это относится к основам нашего ремесла. Проблема усложняется, однако, в тех случаях, когда осуществляется перенос на врача. Процесс растворения этого переноса может перерасти в кризис. Ибо что случится с образами, когда они уже не привязаны к человеческому бытию? Папа, как верховный отец христианского мира, получил свои полномочия от Бога. Он служитель из служителей, и поэтому перенос образов на него является переносом на Отца в Небесах и на Мать Церковь на земле. Что же станется все-таки с мужчинами и женщинами, насильно вырванными и лишенными корней? Профессор Моррей' по казал на обширном статистическом материале (так подтвер див мой, перед этим опубликованный опыт), что частота появления комплексов в среднем самая высокая у евреев, про тестанты идут вторыми и только третьими — католики. Насколько тесно человеческое· мировоззрение связано с благополучием психики, видно из того, что сущность концепции жизни человека, то есть способ взгляда на вещи, обладает действительно наивысшей важностью и для него, и для его психического здоровья. Это настолько справедливо, чтс можно с уверенностью сказать, что события являются для нас не такими, каковы они есть, а такими, какими мы их видим. Если, к примеру, у нас осталось неприятное впечатление от ситуации или вещи, наше удовольствие от взаимодействия испорчено, и тогда обычно вещь становится для нас непригодной. Но, наоборот, ситуация становится не толь-

' Moppe и Г. А. Изыскания в проблеме личности (Explorations in Personality. — Oxford University. N. Y.. 1938).

Очерки о современных событиях

ко терпимой, но часто приятной, когда мы в состоянии отказаться от определенных предубеждений или можем изменить точку зрения. Парацельс, который прежде всего был гениальным врачом, подчеркивал, что тот не был доктором, кто не понял искусства «теоретизирования»'. Он имел в виду, что мало достичь врачебного умения, кроме этого врач должен довести до пациента ту психическую установку и тот способ взгляда на болезнь, которые бы дали возможность врачу лечить, а больному вылечиться или, по крайней мере, терпеть болезнь. То есть то, что он сказал: «Всякая болезнь есть очистительный огонь»2. Он сознательно принимал и широко использовал целебную силу психической позиции. Соответственно, когда я лечу ревностных католиков, мой долг врача позволяет мне при столкновении с проблемой переноса отойти в сторону и перевести проблему на церковь. А если лечу не католика, такой путь выноса закрыт для меня, и мой долг врача не позволяет сделать мне шаг в сторону, потому что нет никого и ничего подходящего, к чему бы я мог подвести отцовский образ. Я могу, конечно, с помощью здравого смысла пациента убедить его в том, что я не отец. Но в этом случае я становлюсь благоразумным отцом, и, несмотря ни на что, все-таки отцом. Не только Природа, но и пациент не терпит пустоты. У него теперь инстинктивное отвращение к уходящим родительским образам, и его детская душа попадает в нереальность безнадежного прошлого и отсутствие будущего. Его инстинкт подсказывает ему, что, если он все же является цельным лицом, то в той или иной форме такие вещи должны сохраняться у него. Он знает, что по окончании отведения проекции последует что-то, по-видимому, похожее на нескончаемую изоляцию внутри «Я» (ego), которое будет все более навязчиво, ибо для «Я» у него так мало любви. Он считал, что его состояние до отведения было непереносимым, но и не очень-то похоже, что теперь он вдруг начнет терпеть его из чистой благоразумное™. Таким образом, на этой стадии католик, освободившийся от излишних уз, связывающих его с родителями, легко может

•Labirintus Medicorum, iii, Theorica Medica. 2 De Ente Dei, Tr. V, i.

4 Зак. №

к. г. юнг

вернуться к таинствам церкви, которые он теперь в состоянии воспринять лучше и глубже. Некоторые протестанты тоже в одном из новейших вариантов протестантизма могут найти смысл, взывающий к ним, и так еще раз достичь подлинно религиозного отношения. Все другие случаи, если только они не являются случаями насильственного разрешения, часто травмирующими, останутся, как говорится, «застрявшими» в ситуации переноса, подвергающими как пациента, так и врача серьезному испытанию терпением. Этого трудно избежать, и при внезапном впадении в безотцовщину, в состояние сиротства, можно в отдельных случаях (а именно там, где существует предрасположенность к психозу), получить опасные последствия из-за внезапной активации бессознательного, всегда сопровождающего это впадение. Соответственно проекция может и должна быть изъята постепенно, шаг за шагом. Интеграция содержаний, находящихся в расколотых родительских образах, осуществляет активационный эффект в бессознательном; эти образы наполняются энергией, которой они первоначально владели в детстве и благодаря которой продолжали осуществлять важнейшее влияние даже во взрослом возрасте. Поэтому их интеграция означает значительный доступ энергии из бессознательного, которое вскоре становится чувствительным из-за того, что сознание устойчиво детерминировано бессознательными содержаниями. Ситуация при условии, что в бытие нет ничего, кроме «Я», имеет то следствие, достаточно парадоксальное, что в сновидениях и фантазиях теперь возникают безличные, коллективные содержания, похожие на тот материал, из которого выстроены некоторые шизофренические психозы. Поэтому ситуация небезопасна: ибо отделение «Я» от его связи с проекциями (среди которых принципиальную роль на финальной стадии играет перенос на врача) создает угрозу, что «Я», которое было прежде растворено во взаимоотношениях с личностным окружением, теперь может растворяться в содержаниях коллективного бессознательного. Это происходит из-за того, что родители и их образы, даже если родители умерли, что может случиться, и в этом мире их нет, перешли в тот, «иной мир» коллективного бессозна-

Очерки о современных событиях

тельного, где они продолжают иметь ту же дезинтегрирующую склонность к образованию проекций, что и раньше.

Здесь, однако, в дело вступает целебный компенсаторный эффект, который каждый раз кажется мне чудом. В лице угрожающей тенденции к дезинтеграции из того же коллективного бессознательного вытекает противодействие, характеризующее такими символами, что безошибочно свидетельствуют о процессе централизации. Этот процесс создает не что иное, как новый центр личности, который своей символикой проявляет превосходство над эго, а потом доказывает свое старшинство и эмпирически. Он уже не может быть назван «Я», и поэтому я соответственно дал ему имя «Самость» («Self»). Переживание и реализация Самости — это конечная цель индийской Йоги; при рассмотрении психологии Самости неплохо бы иметь ключ к сокровищам индийской мудрости. В Индии, как и у нас, переживание Самости не имеет ничего общего с интеллектуальностью; это — витальное событие, вызывающее фундаментальное переустройство личности. Я назвал процесс, ведущий к такому переживанию, «процессом индивидуализации». Если я рекомендую изучение классической Йоги, это не значит, что я один из тех, кто закатывает глаза в экстазе, заслышав их магические слова типа «дхьяна» и «будхи» или «мукти», но то, что психологически мы можем многому выучиться, имея при себе философию Йоги, которая прежде всего несет практическое применение. К тому же материал в понятном изложении имеется в восточных книгах и переводах, сделанных с них. Опять же, я начал говорить о ней не потому, что на Западе нет ничего равноценного; я просто рекомендую Йогу, потому что западная мудрость, аналогичная Йоге, более или менее недоступна, за исключением специалистов. Она мудрость тайная и искажена до неузнаваемости тем, что сформулирована как эзотерическая система, и еще всей той бессмыслицей, которой последняя обставлена. В алхимии покоится спрятанная западная созерцающая Йога, но она хранила тщательно скрываемую тайну из-за страха ереси и ее ужасных последствий. Для практикующего психолога тем не менее алхимия имеет одно неоценимое преимущество перед

4*

к. г. юнг

индийской Йогой — идеи алхимии почти полностью выражены в необычно богатой символике, и, кроме того, это как раз та символика, которую мы до сих пор обнаруживаем у наших пациентов. На мой взгляд, помощь, которую алхимия может оказать для понимания символики индивидуационного процесса, — огромнейшей важности1.

Алхимия описывает то, что я называю Самостью, как incorruptible2, то есть как субстанцию, которая не может быть растворена, Единое и Неделимое, не сводящееся к чему-нибудь еще, и в то же время Всеобщее. Алхимики XVI столетия и вправду дали ей имя Fillius Macrocosmi3. Современные данные соответствуют этим определениям.

Я должен был вспомнить все эти вещи для того, чтобы подойти к проблеме сегодняшнего дня. Если мы упорно и последовательно идем путем естественного развития, то приходим к опыту Самости и состоянию бытия, каково оно есть. Эта же цель в виде этического требования выражена в motto4 Парацельса, чью 400-летнюю годовщину смерти мы отмечаем осенью 1941 г.: «Alterus non sit'qui suus esse polest»5 — высказывание равно как швейцарское, так и алхимическое. Но дорога к этой цели трудна, и не всякому до путешествия. «Est longissima via»6 — говорят алхимики Мы только лишь в начале развития, чьи истоки лежат в поздней античности, которое за все время средневековья пришло к немного большему, чем потаенному существованию, прозябающему во мраке и представленному уединенными чудаками, которых не без основания назвали Tenebrionis7. И все же такие люди, как Альберт Магнус, Роджер Бэкон

'Ср.: «Психология и алхимия» («Psychologie und Alchimie». Rascher, Zurich, 1944) и «Психология и религия» («Psychologie and Religion. Terry Lectures». — Yale University Press, 1938).

2! n corruptible (лат.) — непреходящее, нетленное. — Примеч. пер.

3 F i 11 i u s Macrocosmi (лат.) — сын Макрокосма, т. е. внешнего человеку мира.

4 M о 11 о (лат.) — остроумное изречение. — Примеч. ред. Alterus non sit'qui suus esse potest (лат.) — Пусть не буict другим тот, кто может быть собой. — Примеч. пер.

'Est longissima via (лат) — это очень долгий путь. — Примеч. пер. Tenebrionis (лат.) — темные личности. — Примеч. пер.

Очерки о современных событиях

я Парацельс были среди отцов современной науки, и их дух з немалой мере способствовали подрыву авторитета «всеобщей» церкви. Наша современная психология — это один из результатов развития, вышедших из духа естественной науки, и, не осознавая его, дух продолжает работу, которую начали алхимики. А эти люди были убеждены donum artis1, что был дан только для некоторых electis2, и сегодняшний опыт откровенно показывает нам, насколько кропотлива и трудна работа с каждым отдельным пациентом и насколько мало открытий и опыта может дать психологическая работа. Тем временем распад и ослабление исцеляющих институтов церкви продолжается угрожающими темпами, и утрата любого священного авторитета постепенно ведет к религиознофилософской, равно как и социополитической анархии, отвратительной европейскому человеку, привыкшему уже к патриархальному порядку. Попытки в достижении окончательной индивидуальной сознательности и в стремлении сделать личность зрелой являются, если рассматривать их с социальной точки зрения, еще слабыми, чтобы выдержать любое бремя в лице исторической необходимости вообще. Если общественному порядку в Европе не предстоит быть потрясенным в своих основаниях, тогда авторитет должен быть немедленно и во что бы то ни стало заново установлен.

Возможно, что установление общности Державы как замены общности церкви, не соответствует тенденции, возникшей в Европе. Точно так же как церковь когда-то была абсолютной в своем старании реально создать теократию, государство сейчас устанавливает абсолютные права на исключительное владение всем. Руководящий принцип духа не был заменен управляющим принципом, исходящим от природы или от lumen natura3, как называл его Парацельс, а был заменен всеобщим введением индивидуума в политическую общность, названную «Державой». Это приоткрывает путь выхода из дилеммы, так как родительские образы

' D о n u m artis (лат.) — дар творца. — Примеч. пер. 2 Е 1 е с t i s (лат.) — избранные. — Примеч. пер.

turnen natura (лат.) — свет природный, естественный свет сущности. — Примеч. пер.

К. Г. ЮНГ

могут теперь проецироваться на Державу как на универсального снабженца и на авторитет, определяющий все мышление и всю волю. Появление науки связано с потребностями коллективной социальной системы, и наука единственно ценная в виде ее практической полезности этой системе. Естественное развитие души заменяется уже не духовным порядком управления, который объединяет столетия и поддерживает жизненность культурных ценностей, а политическим строем, служащим властной цели отдельных групп и обещающим массовые экономические выгоды. В этом отношении глубоко укорененное стремление европейца к патриархальному и иерархическому порядку находит адекватное конкретное выражение, замечательно соответствующее инстинктам масс, но закрепляемое на таком уровне, который для культуры оказывается вреден.

Тут мы подошли к проблеме, неизбежно разделяющей мнения. С одной стороны, психиатрия претендует на научную основу и, значит, опирается на принцип свободного исследования. В соответствии с декларированной ею целью психиатрии предстоит приобщить людей к независимости и моральной свободе, используя открытия непредубежденного научного исследования. Какие бы ни были условия, к которым хотел бы приспособиться индивид, он всегда делает это сознательно, исходя из своего свободного выбора С другой стороны, поскольку политические, иными словами, державные цели даны„как превалирующая ценность. психотерапия с неизбежностью будет превращаться в инструмент определенной политической системы. Ей придется готовить людей к тому, чтобы они могли приспосабливаться к целям этой системы, даже если из-за этого они перестанут соответствовать своему индивидуальному и наивысшему предназначению. Здесь нам непременно возразят, что конечное предназначение человека заключается не в индивидуальном, а в общественном бытии, так как вне общества индивид вообще существовать не может. Такое возражение — веское, его нельзя с легкостью отбросить. То. что индивид может существовать только благодаря обществу, и что он так существовал всегда — истина бесспорная. Вот

Очерки о современных событиях

Дата добавления: 2015-06-26