Дед. Последняя молитва

Только перед лицом смерти

по–настоящему рождается человек

(Блаженный Августин)

Когда сознание возвращалось, ему подолгу приходилось вспоминать кто он такой. Будто из густого бульона на поверхность всплывало имя Иван, имя отца – Архип, фамилия – Кулаков, нет, это не его фамилия, это презрительное прозвище, которым «наградил» его враг. На самом деле он из рода Стрельцов, потомственных охотников. Следом за выяснением полного имени приходили ощущения тела: биение сердца, выбрасывающего густую кровь к вискам, пальцам рук и ног. Иногда ему удавалось приподнять руку и увидеть, каким тощим стало некогда мощное орудие – с толстыми фиолетовыми венами и дряблой отвисшей желтоватой кожей в уродливых серых пятнах.

…И вдруг в животе вспыхивала острая боль и растекалась по всему телу. Он знал, эту боль называют «рак» и даже порой видел, как серо–зеленое существо огромными когтистыми клешнями впивается в тело, по кусочку отрывает плоть и пожирает, вращая безучастными глазами хищника. Он много боли вытерпел в своей жизни, но эта удивляла своей разрушительной и нескончаемой силой – оцепеневшее тело охватывал огонь, а голову сверлил огромный бурав, смешивая там всё до полного безобразия. Когда боль достигала вершины и каждую клеточку тела прожигала агония, он просил у Бога прощения, призывал Ангела и впадал в бесчувствие.

Вместе с благодарным «Слава Богу» приходил острый стыд и желание что‑то сделать напоследок, что принесло бы с детства знакомое чувство прощения. В такие минуты сверху–справа изливался приятный теплый свет, будто мать подходила к младенцу и гладила по голове ласковой тёплой ладонью: Вестник Божий возвращался и снова и снова помогал ему избавиться от бремени беспокойной совести.

Как ни пытался Иван Архипович оправдать своё предательство, оно продолжало жить в душе и смердить оттуда, и жечь адским огнём. Строгий наказ детям верно служить безбожной власти и ни словом, ни делом не проявлять веры в Бога, обходить церкви за версту – сделал своё дело. Дети Ивана стали «иванами не помнящими родства» – они по партийной линии привлекались к работе чекистов, принимали участие в арестах невинных людей, разрушении храмов Божиих, надругательстве над древними иконами… И отец их смотрел на все эти бесчинства с тупым спокойствием, своим молчанием снова и снова предавая Спасителя, Пресвятую Богородицу, Святых Божиих, самой жизнью и смертью своей запечатлевших навеки веру и любовь к Богу.

И теперь, когда некогда могучий богатырь день за днем таял, дети подходили к постели умирающего и видели только изъеденное раком тело – и его жалели: туловище, руки, ноги, череп, тщательно скрывая брезгливость. А до вечной души Ивана им дела не было! Для атеистов души не существует! А она‑то – душенька его – страдала, продолжая сокровенную жизнь, быть может, даже более деятельную, чем во все предыдущие годы.

«Только скажи, Иван, ты предал Бога как апостол Петр или как Иуда?» – этот вопрос, хлестанувший его горячей пощечиной по лицу, много лет назад, всплывал из глубины сердца и сверлил мозг посильней раковой боли, пострашней огня гееннского!

Иван был младшим и самым любимым сыном, Господь наградил его силой и умом, прекрасными верующими родителями. Почему же он вместо непрестанной благодарности Богу за дарованные Им таланты возгордился и так по–воровски присвоил этот дар себе? Почему он так легко пошел за врагами, растлителями, соблазнителями и возненавидел Церковь Христову, «едину Святую, Соборную и Апостольскую», которую «не одолеют врата ада»? Да, он жил трудовой весьма обеспеченной жизнь крепкого крестьянина. Господь показывал ему Свою любовь и одаривал за честный труд, молитвы, исповедь и Причастие всеми земными благами. Почему же он, Иван Архипович, сначала проявил внимание, потом сочувствие, а затем и вовсе пошел за теми, кого отец его Архип Степанович выгонял вон из дому, вышвыривая вслед «дары данайские», осквернённые уже тем, что их касались грязные руки богохульника!

Ах, видите ли он смертельно обиделся на односельчан за то, что они не вступились за него во время раскулачивания! А потом пошел дальше и обиделся уже на Самого Господа Вседержителя за то, что у него всё отняли! А разве Иов Многострадальный не лишился всех богатств? Но даже, будучи пораженным проказой и выброшенным из города в пустыню умирать на «гноищи», Иов не поддался соблазнительным речам друзей и жены: «Похули Бога и умри», а нашел в себе силы благодарить Бога за всё – и за дарованные богатства и за их полное изъятие – и упорно повторять «Бог дал, Бог взял, благословен Бог вовеки». Почему же Иван, который в детстве плакал над этими словами из Библии, который давал себе клятву никогда не хулить Бога, но всегда только благодарить Его – почему он так легко поверил безбожникам и сам стал отцом и воспитателем разрушителей Церкви?

Как во время голода 1892 года сказал отец Георгий: «Если народ не желает поститься по своей доброй воле, Бог посылает голод, чтобы скорбями, как лекарством горьким, не погиб, а спасался». Не зря же с детства речи отца так сильно врезались в его память! Вон как – до сих пор помнит каждое слово, через всю жизнь в сердце пронёс. А разве мать не говорила, что Бог за грехи всегда накажет, чтобы он бежал от греха, а уж если впал в согрешения, то немедля бежал в храм на исповедь и слезами покаяния смыл с души грязь. Почему же он, Иван, сын Архипа – человека кристальной веры, мужества и честности – так легко предал Бога и всё, что было святого в душе!

Да, образ Содома и Гоморры не зря Библия донесла до нас. Не зря паломники рассказывали, что до наших дней в память о великом богоотступничестве Бог оставил Мертвое море на святой земле древней Палестины. А ведь эти города так же славились богатством и роскошью, дарованным Богом наследникам Лота, племянника Авраама. То есть народ Содомский упился винами и объелся жирным мясом, стал глухим к воплям совести, перестал поститься, молиться, раздавать щедрую милостыню, а затем и предался распутству, которого доселе не знала история Божиего народа. Содом сгорел в огне, излившемся с небес. На месте некогда богатых пастбищ и роскошных дворцов зияет дыра, заполненная мертвой горькой водой, а вокруг камни и песок безжизненной пустыни.

Не тоже ли произошло и с Россией! Не тоже ли произошло и с семьёй Ивана, сына Архипа? Ведь не все православные предали Бога! Были и такие, кто выбрали мученическую смерть, как семья протоиерея Георгия. Есть и такие до сих пор, кто тайком молятся, постятся, под покровом ночи ходят в церкви и причащаются. Ведь не послушались отца–богоотступника старшая дочь Катя и жена его Евдокия, не смотря на угрозы отца и насмешки родичей: «темнота несознательная!» Так и ходят в невзорванные церкви, озираясь по ночам, трясутся от страха – но ходят под епитрахиль и к Чаше, крестят новорожденных детишек, отпевают покойников и молятся шепотом, тайком…

— Ваня, ты попить не хочешь? – раздалось откуда‑то издалёка.

Иван с трудом вернулся из мысленной круговерти и открыл будто налитые свинцом веки. Кто это? Неужели Дуня приехала? Или это Катя? Нет, Дуня! Когда же она вернулась? Почему он не помнит, когда она приехала? Дуня поднесла к сухим губам кружку со святой водой, он почувствовал, как прохладная сладкая влага растеклась по шершавому языку, смыла горечь – и ему полегчало.

— Дуня, – впервые ласково обратился он к ней после давней размолвки. – Ты приехала.

— Мне Тимоша телеграмму отбил.

— А ведь ты еще не спела мне нашу прощальную песню. Помнишь, ту самую, которой ты провожала меня на службу. По–старинному, как мама тебя научила. Спой, а?

— Что, прям сейчас? – смущенно оглянулась она. – Ну, ладно… – И тихонько запела:

Последний нонешный денё–о-о–тшак!

Гуляю я с тобой, мило–о-о–тшак!

А завтре рано чуть свято–о-о–тшак!

Запла–а-ачет вся моя родня–а-а–а!

— Спасибо! Хорошо… – Потом повернулся насколько мог и горячо прошептал: – Дуня, ты прости меня, окаянного. Я ведь тебя убить хотел.

— Да знаю я, Ваня, – спокойно сказал жена. – Давно уж простила. И ты меня прости. Видно враг обозлился на нас, раз так сильно отомстил за веру нашу.

— Какая у меня вера, Дуня! – прошептал он со стыдом и почувствовал, как слеза раскаленным металлом прожгла еще одну морщину на его лице, высохшем как у мумии.

— Не хочешь ли исповедаться и причаститься? – осторожно, как больного ребенка, спросила она.

— Нет, Дуня, поздно! Видно гореть мне в аду за моё иудино предательство.

— Что ты, Ваня, раз ты плачешь и прощения просишь, ты не Иуда, а апостол Петр. Он раскаялся, Господь простил его и стал Петр апостолом. И теперь у него ключи от рая. Может и ты?..

Но Иван уже не слышал, его обратно унесло тёплым течением реки смерти в прошлое. Перед ним появился почтовый конверт, из него невидимая рука достала исписанный листок бумаги, аккуратно развернула, и на бумаге выступили ярко–синие слова, написанные рукой Ивана: «Жил я с тобой, Евдокия, будто не солоно хлебавши». Он тогда выпил лишнего и взялся писать ответ на Дунино приглашения приехать к Василию в гости, искупаться в море, поесть винограда, навестить Тонечку. А Иван в приступе обиды написал ей такое! Стыдно‑то как! Горько…

«Ох, Господи, Господи! Если возможно, прости меня и детей моих! Сам я предал Тебя и детей своих от Тебя, из Церкви Твоей увёл! Нет мне прощения, Господи! …Если ты Сам не простишь нас по любви и милости Твоей! Господи, помилуй!»

Последние слова еще долго эхом отзывались в запутанных лабиринтах каменных ущелий, носились под черным небесным сводом и уходили в толщу темной воды: «…прости–и-и–ишь нас по любви и милости Твоей! Го–о-о–осподи, поми–и-и–илуй!»

Огромный серо–зеленый рак, заполнивший живот, разозлился, вцепился острыми шипами клешней в желудок. Сил кричать от боли уже не было. Из растерзанного чрева в горло хлынула горькая желчь, огнём обожгла грудь, голову, растеклась по всему телу. Иван трижды сильно дёрнулся – и вдруг оторвался от жёсткой кровати и взлетел к потолку. Взглянул вниз, там лежало высохшая мумия, в морщинах, серых пятнах и реденьких белёсых волосах, от тела исходил неприятный сладковатый запах разложения.

Внезапно будто сильный порыв огненного ветра подхватил Ивана, и он – невесомый и прозрачный – полетел сквозь потолок, крышу, сквозь черное небо над огнями вечернего города. Где‑то сзади остались люди, жена, дети, дом, земля. Он летел сквозь звездные облака, огненные сферы и космическую тьму туда, откуда светил огромный, во все небо восьмиконечный Крест. Но между Крестом и Иваном выросла высокая крепостная стена. И, наконец, он встал на ноги и увидел перед собой огромные врата, которые медленно приоткрылись. Оттуда пахнуло ароматом весны, там, внутри, зеленели деревья и цветы неземной красоты, высились церкви и дворцы из драгоценных камней, там пели птицы и стояли люди в светлых одеждах.

Такие счастливые!.. Красивые! Люди протягивали к нему руки и звали войти внутрь, чтобы разделить с ними райское блаженство. Иван тоже потянул к ним руки. Он узнал их: отец, мать, братья и сестры, священник Георгий с семейством, чуть дальше – Государь со святым семейством и много, много других людей, которых он не знал при жизни, но сейчас знал каждого по имени. Иван шагнул к ним навстречу – но вдруг перед ним вырос огромный гвардеец в золотых воинских латах и могучей десницей остановил Ивана.

— Ты куда, грешник? – громом зарокотал Архангел, казалось, на всю вселенную. – В раю нет места тем, кто отказался исповедовать грехи перед смертью.

— Иван, вернись на землю и призови священника, – сказал ему отец. – Моли его исповедать тебя и причастить Христовых тайн. Не медли, жить тебе осталось семь часов.

Снова мощный порыв огненного ветра подхватил Ивана и понёс вниз, где темнела круглая земля. О, как горько было ему возвращаться от блаженного райского света обратно в земную тьму! Как больно и страшно было облачаться в измученное болезнью тело, будто чистому после бани надевать грязные вонючие лохмотья! Но вот он трижды дернулся и открыл глаза. Тошнотворный запах разлагающегося тела ударил ему в нос. Рак мстительно клацнул клешней, и острая боль растеклась от желудка к голове, рукам, ногам.

— Дуня, – чуть слышно позвал он жену.

— Да, Ваня, я здесь, – спросонья прошептала Евдокия.

— Слушай. Я только что был у райских врат, но меня внутрь не пустили. Отец, мама, родные – все меня там ждут. Отец велел позвать священника. Ты возьми денег сколько нужно, поймай такси и поезжай в Карповскую церковь. Привези батюшку…

— Ваня, голубчик ты мой! – всплеснула руками Дуня и засуетилась. – Я сейчас! Я мигом! Ты уж не помирай. А я быстро! – И убежала, по–прежнему легкая на подъем и на любое доброе дело.

В ту ночь отец Георгий исповедал и причастил Ивана. Потом еще пособоровал. И сказал дивные слова:

— Раб Божий Иван, я недостойный слуга Божий, иерей Георгий, благословляю тебя отойти от земной скорби в вечное блаженство Господа нашего Иисуса Христа! – Всплакнул, обнял скелет, обтянутый пергаментной кожей, троекратно расцеловал и сказал: – До встречи в раю, Иван! Бог благословит.

Иван вышел из тела, посетил родичей и знакомых, со всеми попрощался. Снова был полет сквозь тьму и свет. И вернулся он к райским вратам. Только на этот раз огненный гвардеец архангел Михаил отступил, и вошел беспрепятственно Иван в Царство Небесное и попал в объятья отцов. И Государь Николай приветствовал его и повел за руку к Царю Царей Христу, чтобы лично представить своего лучшего гвардейца.

Дата добавления: 2015-06-26