Длинный Джон Браун и малютка Мэри Бэлл

Хрустальный чертог

Мэри

Прекрасная Мэри впервые пришла

На праздник меж первых красавиц села.

Нашла она много друзей и подруг,

И вот что о ней говорили вокруг:

«Неужели к нам ангел спустился с небес

Или век золотой в наше время воскрес?

Свет небесных лучей затмевает она.

Приоткроет уста — наступает весна».

Мэри движется тихо в сиянье своей

Красоты, от которой и всем веселей.

И, стыдливо краснея, сама сознает,

Что прекрасное стоит любви и забот.

Утром люди проснулись и вспомнили ночь,

И веселье продлить они были не прочь.

Мэри так же беспечно на праздник пришла,

Но друзей она больше в толпе не нашла.

Кто сказал, что прекрасная Мэри горда,

Кто добавил, что Мэри не знает стыда.

Будто ветер сырой налетел и унес

Лепестки распустившихся лилий и роз.

«О зачем я красивой на свет рождена?

Почему не похожа на всех я одна?

Почему, одарив меня щедрой рукой,

Небеса меня предали злобе людской?

— Будь смиренна, как агнец, как голубь, чиста, —

Таково, мне твердили, ученье Христа.

Если ж зависть рождаешь ты в душах у всех

Красотою своей, — на тебе этот грех!

Я не буду красивой, сменю свой наряд,

Мой румянец поблекнет, померкнет мой взгляд.

Если ж кто предпочтет меня милой своей,

Я отвергну любовь и пошлю его к ней».

Мэри скромно оделась и вышла чуть свет.

«Сумасшедшая!» — крикнул мальчишка вослед.

Мэри скромный, но чистый надела наряд,

А вернулась забрызгана грязью до пят.

Вся дрожа, опустилась она на кровать,

И всю ночь не могла она слезы унять,

Позабыла про ночь, не заметила дня,

В чуткой памяти злобные взгляды храня.

Лица, полные ярости, злобы слепой

Перед ней проносились, как дьяволов рой.

Ты не видела, Мэри, луча доброты.

Темной злобы не знала одна только ты.

Ты же — образ любви, изнемогшей в слезах,

Нежный образ ребенка, узнавшего страх,

Образ тихой печали, тоски роковой,

Что проводят тебя до доски гробовой.

На вольной воле я блуждал

И юной девой взят был в плен.

Она ввела меня в чертог

Из четырех хрустальных стен.

Чертог светился, а внутри

Я в нем увидел мир иной:

Была там маленькая ночь

С чудесной маленькой луной.

Иная Англия была,

Еще неведомая мне, —

И новый Лондон над рекой,

И новый Тауэр в вышине.

Не та уж девушка со мной,

А вся прозрачная, в лучах.

Их было три — одна в другой.

О сладкий, непонятный страх!

Ее улыбкою тройной

Я был, как солнцем, освещен.

И мой блаженный поцелуй

Был троекратно возвращен.

Я к сокровеннейшей из трех

Простер объятья — к ней одной.

И вдруг распался мой чертог.

Ребенок плачет предо мной.

Лежит он на земле, а мать

В слезах склоняется над ним.

И, возвращаясь в мир опять,

Я плачу, горестью томим.

Была в орехе фея у крошки Мэри Бэлл,

A y верзилы Джона в печенках черт сидел.

Любил малютку Мэри верзила больше всех,

И заманила фея дьявола в орех.

Вот выпрыгнула фея и спряталась в орех.

Смеясь, она сказала: «Любовь — великий грех!»

Обиделся на фею в нее влюбленный бес,

И вот к верзиле Джону в похлебку он залез.

Попал к нему в печенки и начал портить кровь.

Верзила ест за семерых, чтобы прогнать любовь,

Но тает он, как свечка, худеет с каждым днем

С тех пор, как поселился голодный дьявол в нем.

— Должно быть, — люди говорят, — в него забрался волк! —

Другие дьявола винят, и в этом есть свой толк.

А фея пляшет и поет — так дьявол ей смешон.

И доплясалась до того, что умер длинный Джон.

Тогда плясунья-фея покинула орех.

С тех пор малютка Мэри не ведает утех.

Ее пустым орехом сам дьявол завладел.

И вот с протухшей скорлупой осталась Мэри Бэлл.

* * *

Мой ангел, наклонясь над колыбелью,

Сказал: «Живи на свете, существо,

Исполненное радости, веселья,

Но помощи не жди ни от кого».

* * *

Всю жизнь любовью пламенной сгорая,

Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая.

Дата добавления: 2015-06-26