Служение пользе и богатству как религиозный культ

Основные этические посылки лютеранства, такие как: от­рицание превосходства аскетического долга над мирскими обя­занностями, послушание властям и примирение со своим мес­том в социальной иерархии (если оно недостаточно высокое) находят творческое развитие в разнообразных протестантских сектах и прежде всего кальвинизме, как инструменте формиро­вания христианских народных масс Европы. Возникнув как попытка реформирования христианства, пуританские течения протестантизма закладывают духовно-психологические осно­вы современного западного человека, в которых практицизм становится альфой и омегой повседневной материальной и духов­ной жизни.

Идеалом же этой жизни является «кредитоспособный доб­ропорядочный человек, долг которого — рассматривать приумножение своего капитала как самоцель» [3, с. 73]. При этом принцип «из скота добывают сало, из людей — деньги» превра­щается не просто в жизненное правило, а, как подчеркивал М. Вебер, в своеобразную «этику», отступление от которой рас­сматривается как нарушение долга.

Любопытно то, что вышеупомянутая «этика» протестанта того времени не обладала самодостаточностью. Она была край­не утилитарна, жестко привязана к практическим целям повсед­невной жизни. Любая этическая норма рассматривалась через призму полезности: «честность полезна, ибо она приносит кре­дит, так же обстоит дело с пунктуальностью, прилежанием, уме­ренностью — все эти качества именно поэтому и являются доб­родетелями. Из этого можно заключить, что там, где видимость честности достигает того же эффекта, она вполне может заме­нить подлинную честность...» [3, с. 74]. Как тут не вспомнить человека Макиавелли, который предпочитал казаться, а не быть, когда реальные качества личности становились менее важ­ными, чем представление о ней окружающих людей¹. Как пи­сал В. Зомбарт: «Им (мещанским благопристойностям. — Авт.) всегда также присуще немного лицемерия, так как ведь — в де­ловых интересах — достаточно, если считаешься благопристой­ным. Быть им, во всяком случае, недостаточно, нужно также считаться им» [5, с. 100]. Таким образом, «этика» практической жизни протестантизма позволила западному человеку рассмат­ривать добродетели лишь в контексте их полезности, внешней эффектности, когда можно ограничиться только их видимос­тью, если они дают тот же эффект, что и добродетели реальные, внутренне присущие личности. Таково неизбежное следствие утилитаризма.

При этом, как замечает М. Вебер: «Summum bonum² этой этики прежде всего в наживе, во все большей наживе при пол­ном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвде­монистических или гедонистических моментов; эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем-то

^{1 Именно этот принцип американцы положили в основу имиджмей-керства, создающего информационные фантомы с целью подмены в глазах людей реальной сути отдельных личностей (как правило, плоских и при­митивных) или целых организаций (чем занимаются специалисты «public relations»). Данная индустрия обмана, доведенная в своих технологиях до изощренного совершенства, уже неотделима от современного бизнеса и политики.}

^{2 Высшее благо (лат.).}

трансцендентным и даже просто иррациональным по отноше­нию к «счастью» ил.и «пользе» отдельного человека. Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворе­ния его материальных потребностей, а все существование чело­века направлено на приобретательство, которое становится це­лью его жизни» [3, с. 75].

Отказ от наслаждения, даруемого деньгами, т. е. мирская аскеза пуританства, таким образом, освободила наживу от пси­хологического гнета традиционалистской этики, ликвидировав механизм, ограничивающий стремление к обогащению, превратив приобретательство не только в законное, но и угодное Богу заня­тие. Размышляя о протестантизме, Л. Февр делает вывод: «Со­временники Лютера, которые внедряются в его учение, пере­оборудуют его изнутри, преобразуют в соответствии со своими жизненными устремлениями, приспосабливают его так, чтобы оно служило им как можно лучше.

Наконец, происходит воздействие учения, таким образом преобразованного этими людьми, на них самих. Учение, кото­рое вскоре их перерастает, владычествует над ними, воздействует на их умы и души, преобразует и усиливает первоначальные чер­ты, выявляет, делает эти черты более резкими, глубоко их запе­чатлевает. И создает наконец в XVII веке во Франции тип каль­виниста — аскета, который наживает деньги, в определенном смысле абстрактные, копит их и не пользуется ими; или же в Англии, а вскоре и в Соединенных Штатах — тип пуританина, который, будучи поглощен своими делами, погоней за успехом, постепенно отказывается от постулатов веры, из которых исхо­дили и которыми руководствовались его отцы во всех своих устремлениях, — и теперь это всего лишь служитель утилитар­ной морали, прикрытой фарисейской маской; а когда маска снимается, обнажается истинное лицо, оскал банкира, торгов­ца, человека, обуреваемого бешеной страстью к наживе, он ко­пит, он жаждет золота» [2, с. 214].

Дата добавления: 2015-06-26