Факторные веса ЭЭГ показателей 1 страница

Показатели	Центроидное решение	Бифакторное решение
Факторы	h2	g	Ci	с 2	h2
центроидные	после вращения
I	II	III	А	Б	В
1. Длительность блокады альфа-ритма при 1‑м предъявлении звука		–430	–240
2. Число предъявлений до угашения ориентировки на звук 745		–285
3. Длительность блокады альфа-ритма при 1‑м предъявлении света
4. Средняя длительность блокады альфа-ритма из 10 предъявлений светового раздражителя
5. Средняя длительность блокады альфа-ритма из 25 предъявлений сочетания со светом		-151
6. Средняя условно-рефлекторная блокада альфа-ритма		–516
7. Число предъявлений до угашений условнорефлекторной блокады альфа-ритма 761		–076

Примечание. Все числа представляют собой десятичные дроби, но нули и запятые опущены.

Результаты факторной обработки представлены в левой части табл. 45 (центроидное решение). Было извлечено три фактора, два из которых (второй и третий), вообще говоря, являются недостаточно значимыми с точки зрения рекомендуемых критериев. Поскольку, однако, распределение факторных весов в них соответствует распределению коэффициентов корреляции в исходной матрице, эти факторы можно рассматривать как отражающие истинные соотношения переменных. Ввиду того что число испытуемых все же невелико (20 человек), будем считать значимыми факторные веса от 0,50 и выше.

Интерпретацию фактора А должно облегчить то обстоятельство, что из двух значимых факторных весов один принадлежит показателю, обладающему достаточно ясным физиологическим смыслом, а именно средней условнорефлекторной блокаде альфа-ритма при ее выработке на звук в условиях обычного подкрепления светом. Этот показатель является референтным индикатором динамичности возбуждения. Другой показатель, высоко коррелирующий с этим фактором, – это длительность блокады альфа-ритма при первом предъявлении звукового стимула, т. е., иными словами, продолжительность ориентировочной реакции биотоков мозга на новый звуковой раздражитель. Присутствие его в этом факторе можно понять, если допустить, что тормозная реакция, прекращающая блокаду альфа-ритма и возникающая условнорефлекторно при повторных предъявлениях неподкрепляемого стимула (Е.Н. Соколов, 1963; О.С. Виноградова, 1961), при первом предъявлении раздражителя еще не успела сформироваться, и поэтому продолжительность блокады альфа-ритма на первый стимул определяется главным образом динамичностью возбудительного процесса. Таким образом, фактор А может быть идентифицирован как динамичность возбудительного процесса.

Истолкование фактора Б также не вызывает больших затруднений. По этому фактору значимые веса получили четыре показателя, из которых один – число предъявлений до угашения условной реакции – является референтным индикатором динамичности тормозного процесса, а два других, именно число предъявлений раздражителя до угашения ориентировки на звук и средняя длительность блокады альфа-ритма из 10 предъявлений светового раздражителя, отражают быстроту затормаживания ориентировочной реакции – процесса, связанного с выработкой тормозной условной реакции на начало раздражителя (Е.Н. Соколов, 1963; О.С. Виноградова, 1961). Можно считать, следовательно, что все эти три показателя выражают легкость условнорефлекторной генерации торможения, и, таким образом, фактор Б есть не что иное, как динамичность тормозного процесса.

Наконец, фактор В объединяет не слишком высокие факторные веса трех переменных, имеющих то общее, что все они представляют собой показатели реактивности альфа-ритма в ответ на световое воздействие: на первое предъявление света, в среднем на 10 предъявлений светового стимула и в среднем на 25 сочетаний звука со светом. Этот фактор, специфический для действия света на электроэнцефалограмму человека, был уже однажды выявлен нами в аналогичной работе с применением факторного анализа (В.Д. Небылицын, 1963 б). Тогда он был обозначен как альфа-реактивность; по-видимому, нет оснований пересматривать это название и в настоящей работе. Возможно, этот фактор представляет собой локальную динамичность тормозного процесса в затылочной области коры, в которой в основном и генерируется альфа-ритм и в которую приходят афферентные импульсы от светового раздражителя.

Подытоживая данные факторного анализа, отметим еще одно небезынтересное обстоятельство. Графическим вращением векторных осей в этой работе не удалось добиться того, чтобы факторная матрица полностью удовлетворяла требованиям «простой структуры» (L.L. Thurstone, 1947), и, по-видимому, это. во многом связано с особенностями самой матрицы центроидных факторов, проистекающими, в свою очередь, из особенностей исходной матрицы интеркорреляций. Рассматривая эту последнюю матрицу в целом, нельзя не заметить выраженной в ней тенденции к наличию у всех показателей общего фактора – тенденции, проявляющейся в том, что корреляции между этими показателями в большинстве своем довольно высоки и распределены так, что каждый из показателей имеет значимые (хотя бы на уровне р < 0,1) корреляции с большинством других показателей. Центроидный фактор 1 с его весьма высокими весами по всем индикаторам есть математический результат обработки соотношений такого характера. Процедура вращения осей, разумеется, привела к стабилизации ряда группировок, однако, видимо, не случайно корреляции почти всех переменных с фактором А довольно значительны, и этот фактор служит чем-то вроде фактора «g» для данной матрицы интеркорреляций. Конечная физиологическая причина этого явления заключается, надо полагать, в том, что все реакции, показатели которых даны в таблице интеркорреляций, представляют собой, в сущности, модификации реакций одного и того же класса, именно ориентировочных реакций ЭЭГ на сенсорные стимулы; только некоторые из них являются собственно ориентировочными, а другие – условно-ориентировочными. Это приводит к некоторым особенностям рефлекторной динамики, не свойственным условным реакциям, вырабатываемым на соматическом подкреплении. Так, «выработка» условной реакции подавления альфа-ритма при сочетаниях звука со светом напоминает, как мы видели выше, в гл. III, скорее, угашение условной реакции, так как условный эффект в ходе «выработки» имеет тенденцию к сокращению. Эта отличительная черта электроэнцефалографических реакций и действует, видимо, как общий фактор, определяя высокие численные значения интеркорреляций, показанные в табл. 44, и препятствуя достижению «простой структуры» при вращении векторных осей.

При обсуждении интеркорреляций, приведенных в табл. 44, Б.М. Теплов, исходя из указанного выше вероятного наличия во всех семи переменных общего фактора, отметил целесообразность использования для факторизации этой матрицы би-фактор-ной модели, предусматривающей выделение общего фактора «g» и неперекрывающихся групповых факторов. Для распределения переменных по группам Б.М. Теплов использовал коэффициент В Холзингера, а для вычисления факторных весов по генеральному и групповым факторам – технику «прямого факторного решения» (Н.Н. Harman, 1960, с. 94–96) (методы обычного би-факторного решения здесь неприменимы вследствие того, что переменные разделились всего лишь на две группы). Результаты такой факторизации представлены в правой части табл. 45. Можно видеть, что два групповых фактора – Ci и с 2 – полностью совпадают с факторами Б и А, полученными в результате вращения векторных осей при центроидном решении, и, очевидно, должны получить ту же самую интерпретацию. Однако место фактора В занял фактор, по которому достаточно высокие веса имеют все семь переменных и который, следовательно, обладает всеми признаками генерального фактора для данной матрицы. Для его истолкования полезно иметь в виду то указанное уже обстоятельство, что реакция блокады альфа-ритма во всех ее модификациях, приведенных в табл. 44, представляет собой, по существу, ориентировочную реакцию биотоков мозга в ответ на сенсорную стимуляцию. Отсюда фактор «g», действующий в наборе использованных показателей, может быть предположительно интерпретирован как ориентировочная реактивность корковых биопотенциалов.

Однако, как указал Б.М. Теплов, факт наличия общего фактора в данной матрице может свидетельствовать и о другом: о том, что, возможно, существует достаточно высокая корреляция между показателями динамичности как возбудительного, так и тормозного процесса. В этом случае генеральный фактор данной матрицы мог бы быть истолкован как общий фактор динамичности нервной системы, стоящей в определенном смысле над действием двух более частных факторов, относящихся к динамичности каждого из двух основных нервных процессов.

Таким образом, результаты факторного анализа интеркорреляций группы ЭЭГ показателей дают существенные основания для вывода о том, что динамичность возбуждения и динамичность торможения, будучи представлены математически различными факторами, являются тем самым и физиологически различными параметрами высшей нервной деятельности, самостоятельными свойствами нервной системы.

Вместе с тем, однако, выявляются определенные указания на то, что между этими свойствами существует определенная зависимость, так что наряду с частными факторами в них, возможно, действует и общий для них фактор динамичности нервной системы. Вопрос этот еще достаточно далек от окончательного решения. Полученные по нему данные нужно считать предварительными и требующими проверки, в том числе при исследовании других видов условных реакций.

* * *

Итак, мы рассмотрели проблему баланса (уравновешенности) нервных процессов, проанализировав это понятие с точки зрения его формального содержания и рассмотрев современное состояние вопроса о балансе возбудительного и тормозного процессов по каждому из известных свойств нервной системы, кроме лабильности, индикаторы которой для тормозного процесса в настоящее время еще неизвестны. Обозревая эту проблему в целом, можно сделать следующие общие выводы:

1. Термином «баланс (уравновешенность) нервных процессов» объединяется ряд вторичных свойств нервной системы, определяемых соотношением возбудительного и тормозного процессов по ряду первичных свойств нервной системы; таким образом, существует столько видов баланса нервных процессов, сколько существует первичных свойств нервной системы.

2. Литературные данные свидетельствуют, скорее, об отсутствии связи между свойствами нервной системы, определенными раздельно для возбудительного и для тормозного процесса: так, сила нервной системы относительно возбуждения может не коррелировать с силой нервной системы относительно торможения, а подвижность возбудительного процесса может изменяться независимо от подвижности тормозного процесса.

3. Факторный анализ ряда элекроэнцефалографических показателей динамичности нервных процессов вскрывает существование двух самостоятельных факторов нервной деятельности, относящихся к этому свойству нервной системы, а именно: динамичности возбудительного процесса и динамичности тормозного процесса.

4. Определение баланса нервных процессов по любому из свойств должно включать в себя раздельное измерение данного свойства для возбудительного и для тормозного процесса и установление количественного соотношения полученных результатов.

Глава 12. Проблема парциальности проявлений свойств нервной системы

Одним из наиболее существенных – но в то же время и неразработанных – аспектов теории свойств нервной системы является проблема соответствия между их показателями в том случае, когда последние так или иначе относятся к различным отделам (зонам, центрам, участкам) центральной нервной системы. Вопрос этот приобрел значительную актуальность с тех пор, как разными авторами были обнаружены явные расхождения в типологических оценках одного и того же индивида в зависимости от особенностей применяемой методики и, в частности, от модальности используемой в опыте стимуляции. Эти факты не могли не привлечь внимания, так как проблема разного выражения свойств нервной системы в разных структурах одного и того же мозга имеет далеко идущие теоретические последствия как для физиологии высшей нервной деятельности, так и для психологии.

Попытка классифицировать возможные причины расхождений в диагнозе того или иного свойства нервной системы приводит к выделению двух основных классов явлений, которые могут быть ответственными за эти расхождения, двух основных звеньев рефлекторной деятельности, вариации каждого из которых могут теоретически повлиять на оценку свойства нервной системы. Речь идет об афферентной и эфферентной сторонах рефлекторной деятельности, о зависимости диагноза свойств нервной системы, с одной стороны, от модальности применяемой стимуляции, а стало быть, от параметров афферентных структур мозга, а с другой стороны, от эффекторно-го выражения регистрируемой реакции и, значит, от особенностей, присущих эфферентным мозговым центрам.

Поскольку, однако, аффрентная сторона каждого условно-рефлекторного акта содержит два компонента – условный сигнал и подкрепление, возникает дополнительная возможность таких расхождений в диагнозе свойств нервной системы, которые обусловлены качествами. каждого из этих двух компонентов в отдельности, точнее, вариациями параметров тех нервных структур, к которым адресуются эти компоненты условнорефлекторного акта. Следовательно, открывается возможность таких несовпадений в оценке того или иного свойства, которые определяются либо различиями в сенсорной модальности условного раздражителя, либо различиями в биологической модальности раздражителя, применяемого в качестве подкрепления. В первом из этих случаев дело сводится, очевидно, к различиям характеристик данного свойства от одного анализатора к другому, а во втором – к подобным же различиям между вовлекаемыми в деятельность, – по-видимому, подкорковыми – центрами безусловных реакций.

Таким образом, «парциальность» проявлений свойств нервной системы, в сущности, возможна в трех основных аспектах деятельности нервной системы: 1) при регистрации разных эффекторных выражений рефлекторной деятельности (эффекторный аспект), 2) при применении условных раздражителей различной сенсорной модальности (условно-афферентный, анализаторный аспект) и 3) при использовании различных подкрепляющих воздействий (безусловно-афферентный, подкорковый аспект). По каждому из этих аспектов в литературе имеется определенный материал, к сожалению, не всегда достаточно обширный. Большей частью он свидетельствует о том, что парциальность того или иного рода в проявлениях свойств нервной системы существует не только теоретически, но и фактически. Однако это относится в основном к афферентным аспектам проблемы парциальности. Что же касается возможных проявлений парциальных особенностей в зависимости от эффекторной функции, то здесь материал слишком невелик, чтобы на этот вопрос можно было дать сколько-нибудь определенный ответ.

Вопрос о зависимости типологического диагноза от характера эффекторного выражения реакции был исследован в небольшой, проведенной всего на двух собаках работе М.С. Алексеевой (1953 б), в которой испытание по малому стандарту проводилось сначала по секреторной (слюнной) методике, а затем по двигательной. В обоих случаях условные раздражители в стереотипе относились к одним и тем же анализаторам (слуховому и зрительному), а безусловным раздражителем было подкармливание мясо-сухарным порошком. Таким образом, условия опыта во всем, исключая регистрируемую функцию, были приблизительно одинаковы. Практически одинаковыми оказались и результаты определения свойств нервной системы на основе секреторной и двигательной функций (у одной собаки – в большей, у другой – в меньшей степени).

Отсюда можно было бы сделать вывод о том, что эфферентный фактор не влияет на определение свойств нервной системы и что данная комбинация условного и подкрепляющего раздражений дает одни и те же результаты в опыте по определению этих свойств независимо от той функции, которая при этом регистрируется. Однако такой вывод, который был бы очень заманчивым, так как позволил бы пренебречь ролью эфферентных образований в вариациях свойств нервной системы, оказался бы, очевидно, преждевременным, так как совпадение результатов, полученное только на двух животных, не может вести к заключениям общего порядка.

Между тем не существует принципиальных препятствий к тому, чтобы подобное сопоставление было проведено в более широких масштабах, с использованием статистических индикаторов связи. Так, на человеке можно было бы сравнить при одних и тех же условном и подкрепляющем раздражителях (звук или какой-нибудь другой стимул плюс свет) показатели свойств нервной системы, получаемые путем регистрации таких различных в эффекторном выражении функций, как подавление альфа-ритма ЭЭГ, снижение чувствительности зрительного анализатора, сужение зрачка и, возможно, мигание. К сожалению, подобные работы до сих пор не были организованы ни на человеке, ни на животных. Поэтому вопрос о зависимости диагноза свойств нервной системы от эффекторного выражения регистрируемой функции, от эфферентного фактора следует считать открытым.

Гораздо больше внимания исследователей привлекал безусловно-афферентный аспект проблемы парциальных особенностей свойств нервной системы. Вопрос о роли подкрепления как возможной причины этих особенностей был подвергнут изучению в ряде работ сотрудников А.Г. Иванова-Смоленского, которые сопоставляли результаты определения свойств нервной системы у детей при ориентировочном, пищевом и оборонительном подкреплениях. Собственно, как уже отмечалось, с нашей точки зрения, эти авторы исследовали только один параметр деятельности нервной системы – динамичность нервных процессов, поэтому речь идет о роли безусловно-афферентного фактора в проявлениях динамичности возбуждения и торможения. Как правило, условными раздражителями служили стимулы одной и той же звуковой модальности, а эффекторным выражением условного ответа была двигательная реакция.

Материал, полученный несколькими авторами, видимо, довольно ясно свидетельствовал о существовании значительных расхождений в динамике рефлекторной деятельности при использовании подкреплений различного типа (З.Л. Синкевич, 1930; И.И. Короткий, 1930; О. Капустник, В. Фадеева, 1930; Л.Е. Хозак, 1933). Так, в работе Л.Е. Хозак (1933) было найдено, что полное совпадение индикаторов по всем трем видам подкрепления имело место только в 22 % случаев, совпадение по двум видам – в 50 % случаев. Следует, правда, иметь в виду, что автором были подвергнуты сопоставлению целостные характеристики «типов замыкательной деятельности», т. е. соотношений индикаторов образования положительных и тормозных связей, иными словами, характеристики баланса возбудительного и тормозного процессов по динамичности. Если же по данным работы Л.Е. Хозак провести раздельное сопоставление индикаторов динамичности возбуждения и индикаторов динамичности торможения (что будет правильнее, так как эти два вида динамичности, видимо, представляют собой два различных фактора деятельности нервной системы – см. об этом предыдущую главу), то оказывается следующее: показатели выработки положительных связей совпадают по трем видам подкрепления в 73 % всех случаев, а по двум – в 75 %, показатели же выработки дифференцировки при сопоставлении трех видов подкрепления совпадают в 55 % случаев, а при сопоставлении двух – в 70 % всех случаев. Как видим, процент совпадений достаточно велик, но в то же время и расхождения наблюдаются довольно часто – примерно в одной трети случаев. Это позволяет сделать вывод, согласно которому характеристика динамичности каждого из нервных процессов в отдельности имеет тенденцию в большинстве случаев оставаться постоянной независимо от рода реакции, используемой в качестве подкрепления, но у многих индивидов при разных подкреплениях она все же оказывается различной.

Интересно, что М.С. Алексеева (1953 а), сопоставившая, – к сожалению, только на трех собаках – результаты испытаний свойств нервной системы при пищевом и кислотно-оборонительном подкреплениях, приходит к выводу о том, что условные связи при этих подкреплениях образуются в общем с одинаковой скоростью. Таким образом, и в опытах на животных проявления динамичности нервных процессов имеют, видимо, тенденцию к совпадению даже при столь различных видах подкрепления, как пищевое и оборонительное (эффектор – слюнная железа – был одним и тем же в обеих формах опыта, условные сигналы относились к одним и тем же анализаторам).

Что касается других свойств нервной системы, то данные автора позволяют, видимо, предполагать, что случаи расхождения в их диагнозе на базе различных подкреплений, вообще говоря, возможны; так, у одной из собак противоположный эффект по сравнению с другой дало применение кофеиновой пробы для определения силы нервной системы, а у другой оказались отличными результаты испытания подвижности при помощи переделки.

Подытоживая имеющиеся в литературе данные относительно роли безусловно-афферентного фактора в диагнозе свойств нервной системы, можно заключить, что случаи расхождений в оценке тех или иных свойств нервной системы в зависимости от рода подкрепления, вероятно, могут иметь место, будучи, по предположениям упомянутых авторов, обусловлены интраиндивидуальными вариациями в возбудимости соответствующих безусловных центров. Насколько верно это последнее предположение, судить трудно, так как непосредственные свидетельства в его пользу отсутствуют, однако допустить в принципе внутримозговые вариации возбудимости (или каких-либо иных качеств, ответственных за параметры рефлекторной функции) нервных структур, служащих основой для функционирвания условных реакций, очевидно, возможно. В этом случае в классификацию свойств нервной системы пришлось бы ввести в качестве «поправочного» (а может быть, и самостоятельного) фактора функцию не только корковых, но и субкортикальных образований, и не только неспецифических, играющих, как видно, существенную роль в общей характеристике баланса по динамичности (В.Д. Небылицын, 1964 б), но и тех из них, которые ответственны за специфические формы безусловнорефлекторного реагирования.

Перейдем теперь к рассмотрению того аспекта интраиндивиду-альных вариаций свойств нервной системы, который был ранее обозначен как условно-афферентный, или анализаторный, и который, пожалуй, наиболее «прозрачен» с точки зрения возможностей его нейрофизиологического толкования. Этот условно-афферентный аспект раскрывается в том случае, когда при постоянстве двух компонентов условной реакции – подкрепления и реакции – вариации модальности третьего компонента, именно условного раздражителя, приводят к различному диагнозу тех или иных свойств нервной системы. Здесь наиболее вероятно предположение о том, что причиной расхождений в диагнозе являются различия функции анализаторов в их высших корковых структурах.

О том, что такие различия в принципе возможны, а у животных в связи с видовой спецификой условий обитания даже закономерны, говорят данные Э.Г. Вацуро и его сотрудников, которые обнаружили различные уровни ряда параметров нервных процессов в разных анализаторах у обезьян и собак. Так, было найдено, что у шимпанзе условные связи в несколько раз быстрее образуются в том случае, когда условные стимулы адресуются к кинестетическому анализатору по сравнению со зрительным (Э.Г. Вацуро, 1945). Если условные раздражители имели одинаковую физиологическую эффективность, этот факт может означать более высокую динамичность возбудительного процесса в кинестетическом анализаторе у шимпанзе.

В исследовании, проведенном на собаках, подвижность процессов, протекающих в слуховом анализаторе этих животных, была найдена более высокой по сравнению с подвижностью процессов зрительного анализатора (Э.Г. Вацуро, 1945; Э.Г. Вацуро, М.С. Ко-лесников, 1948). Такое заключение основывалось на результатах изменения мест зрительного и слухового раздражителей в стереотипе, а также на данных относительно переделки условных рефлексов, выработанных на световые и звуковые сигналы. В аналогичном исследовании, проведенном на обезьянах (Э.Г. Вацуро, 1947), было показано существование у них обратного соотношения: подвижность процессов в зрительном анализаторе оказалась более высокой, чем в слуховом.

В одной из работ Э.Г. Вацуро (1947) была отмечена у низших обезьян неуравновешенность в сторону преобладания возбуждения в слуховом анализаторе сравнительно со зрительным, а в другой (Э.Г. Вацуро, М.С. Колесников, 1948) указано на различия у этих обезьян в работоспособности корковых элементов зрительного и слухового анализаторов (в пользу последнего) и соответственно на различную «толерантность» этих анализаторов к кофеину.

На основании всех этих наблюдений Э.Г. Вацуро (1949) сформулировал положение о «ведущей афферентации», заключающееся в том, что разные анализаторы в зависимости от совершенства их функциональных свойств играют различную роль в организации поведения животного.

Напомним, однако, что эти различия имеют общевидовой характер, отражают особенности данного вида в целом, будучи, по-видимому, определены в филогенезе спецификой роли каждого анализатора в приспособлении организма данного вида к требованиям среды. Поэтому они, конечно, выпадают из контекста проблематики свойств нервной системы. Но нельзя, разумеется, исключить возможности того, что у отдельных особей отношение, «нормальное» для вида в целом, нарушается и соотношение свойств анализаторов в силу тех или иных причин приобретает индивидуальный характер. У человека никакой из основных анализаторов не играет специфически ведущей роли, поскольку главное регулирующее значение в процессе его эволюции приобретают факторы небиологического характера; но именно по этой причине у человека открываются большие, чем у животных, возможности интраиндивидуальных вариаций свойств отдельных анализаторов – вариаций, обусловленных, вероятно, в основном врожденными или унаследованными особенностями морфологической организации соответствующих кортикальных областей, но в какой-то мере, возможно, и условиями онтогенетического развития.

«То, что у животных было признаком вида, стало у человека признаком индивидуальности. В этом – одно из своеобразий человека. Особенно резко «ведущая афферентация» должна выступать у людей, основная жизненная деятельность которых способствует развитию относительного преобладания первой сигнальной системы: музыкантов, живописцев, спортсменов и др.» (Б.М. Теплов, 1956, с. 101).

Какие существуют фактические указания на то, что у человека 321 возможны межанализаторные различия в уровне тех или иных свойств нервной системы?

Косвенные свидетельства в пользу существования таких различий дают многочисленные психологические наблюдения над индивидуальными особенностями памяти («типы памяти» – зрительный, слуховой, двигательный), представлений, творческого воображения и т. д. Эти и подобные психологические явления – пока загадка с точки зрения их физиологической обусловленности. Представляя собой один из аспектов проблемы «специальной одаренности», они, как можно полагать, имеют прямое отношение к проблеме индивидуальных особенностей функционирования анализаторов. В связи с этим кажется весьма основательной гипотеза Б.М. Теплова о том, что «если общие типологические свойства определяют темперамент человека, то частные свойства имеют важнейшее значение при изучении специальных способностей» (1956, с. 102). Вопрос этот, однако, до сих пор не был подвергнут экспериментальному исследованию.

Столь же косвенный материал в пользу наличия межанализаторных различий содержится в некоторых разделах психофизиологии органов чувств. М. Вертхеймер (М. Wertheimer, 1955) показал, что флуктуации абсолютных зрительных и слуховых порогов, всегда в норме имеющие место, происходят практически независимо одни от других. Этот вывод находит подтверждение и в данных других авторов, упоминаемых М. Вертхеймером. Все эти данные можно толковать как свидетельство разнонаправленных колебаний возбудимости корковых концов соответствующих анализаторов, и тогда предположение о существовании межанализаторных различий получат определенную поддержку. Однако эти флуктуации можно понять и как следствие явлений чисто периферического, рецепторного характера. Вертхеймер именно на основании несовпадения сдвигов чувствительности разных модальностей считает причиной этих сдвигов процессы, происходящие в рецепторах. Однако, как будет видно из дальнейшего, определенную степень функциональной независимости могут получать в отдельных случаях и корковые отделы анализаторов.

Дата добавления: 2015-06-26