Студопедия

КАТЕГОРИИ:


Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748)

Октябрь - январь 2011-2012




На бис

 

...Никогда мне не было так тревожно, как в этот день. Он был не нов. Он был через чур похож на все предыдущие за исключением одной совсем маленькой детали. Умерла моя соседка. Она скончалась от пневмонии для всех… кроме меня. Лекарь не смог её спасти, а различные знахарские травы и эликсиры оказались бессильными. Её похоронили сегодня. На церемонии было много людей. Они кидали в её могилу цветы, роняли солёные слезы, медленно засыпая землей совсем юное, едва ли совершеннолетнее тело. Не совсем уверен, исполнилось ли ей восемнадцать лет или нет, но её гонор, напыщенность переходящий в светский пафос тянул на интеллект взрослой стервы, умеющей управлять, манипулировать и играть с мужчинами. Мне это нравилось в ней. Умерла моя соседка.

В любую секунду, пока её тело представляет божественную целостность, пока душа еще вырывается из матери порхая ввысь, а мелкие трупные черви и жучки только начинают впиваться в верхний эпидермис, я буду способен её воскресить. Она скончалась от пневмонии для всех кроме меня. Её больше нет ни для кого, кроме меня - затворника жизни, человека мечтавшего стать настоящим врачом дав клятву самому Гиппократу.

И сейчас она сидит передо мною полностью обнаженная и наглая. То ли наглая, то ли нагая. То ли начало, то ли конец, то ли жизнь, то ли смерть. Её посмертная гримаса шокирует мою психику. Еще немного и она будет сдаваться мне, подняв руки к верху с белым флагом в левой и фужером красного вина в правой. Терпкое полусладкое вино, прижигающее нижнюю губу своей сладостью. Для каждого глотка по одному стуку сердца, но её сердце молчит, будто бы она взволнована.

Ей довелось пройти в этой жизни так мало и так глупо, что по своей сути она не достойна находится в моём кукольном театре. Мой отец – вечная победа, его соперник – вечный позор, судья – сама объективность, десять зрителей – пешки… пешки… пешки… Её довелось пройти в этой жизни всего лишь несколько дорог, но достоинство красоты, длинные ресницы бездонных глаз и проникший в недра соединительной ткани аромат духов как билет на сеанс моей любви, как билет на первый спектакль моей театральной труппы.

В самый первый день, практически сразу после её смерти, я начал шить платье. Я знал, что оно будет подходить ей намного лучше, чем деревянный макинтош, а компания из кукол радушно примет эту приму, выгнав из её духа насекомых. Уверуйте в мои благие намерения и вы обретете «Бога-в-себе», вы вырвитесь из бреда форм и вещей в бред эмоций, чувств, любви и тепла. Теплые краски для её платья, золотистые нитки для пуговиц и длинная красивая вуаль, покрывающая нежные девичьи плечи.

Прошивая красивую бархатную ткань блестящими тонкими нитками, я постоянно натыкался иголкой на подушечку безымянного пальца. Колол его не сильно, но эта мелочь раздражала меня до того сильно, что в безумии я отрывался от процесса на успокоительную чайную церемонию в присутствии своих актеров. Заходил в театр, раскинув руки в сторону, с улыбкой на устах и чувством превосходства над всем миром.

Я хочу все, и еще больше…

Я само желание…

Я нашел формулу бессмертия, не отпуская тело из этого бытия в другое, увековечивая главные свершения человека в одном простом действии. Победителю - побеждать, пораженцу -умирать, судье - судить, а мне и этой даме лишь любить… Эгей, подлецы, что боятся смерти и вожделеют сладости экстаза, тысяча чертей, завидуй и плач, пока я… Пока я сухими жилистыми руками, босыми ногами, в распахнутой рубахе топчу прекрасный бархат тела и ковра. Её тело, мой ковер, а мой ковер наше ложе.

Как же я кружил с ней в танце под прекрасный вальс Амадея Моцарта, который изливался из старенького граммофона моего отца; держал её холодную руку в своей, но её бездонные глаза не могли посмотреть на живость моих глаз и увидеть в них высоту чувств и приземленность инстинктов. Пару па… Ты сегодня только моя, которую я поведу по миру чудес и сказок, по пространству вечности меж добром и злом, меж ложью и правдой, на строгой пике истины, которая будет вырываться из меня вместе с моей ненормальностью. Мы упадём с тобой монетами на ребро, ребрами на золотые монеты, золотом в грязь, а потом наоборот, обратно!

Я молчу…

Ты молчишь…

Я пью…

Занавес открывается, когда мы входим с тобой в мой театр. Не надо бояться моих друзей, не следует отторгаться от труппы. Он твой, ведь ты меня подтолкнула к этому созиданию, сделав меня свободным и заполнив пустоту полнотой и тотальностью любви. Я заранее пришил в твою левую ладонь небольшой театральный бинокль и, усаживая тебя на стул в первом ряду, я приклеиваю окуляры к твоим глазам. Всё равно они не живые, лживы и противны мне. Смотри на мой театр и молись за меня, близ меня, для меня.

Куклы оживают, когда мы гасим свет и придаёмся любви. Я не один из тех, кто будет бросаться на тебя при жизни, брать тебя на абордаж под музыку Чайковского, Глинки или одурманивать тебе разум, читая в слух изящные наполненные глубоким смыслом строки Герцена, Маркса, Юма иль Файербаха. Моя ми, увидит во мне другого.

Erste пару па, dann слезы, любовь, коварство и смерть.

Я не люблю смерть, ровно настолько, насколько мне противна человеческая жизнь. Жизнь. Смерть, которая своим появлением отрицает существование жизни. Всё что человек может истинно предсказать на этом свете – это лишь краткую дерзкую фразу: «Я умру». Всего остального нет, как нет тебя и меня, как не будет их и вас. Поэтому не бойся бросаться в жар любви. Мой жар остужается твоей холодностью, твоё желание жить снова переворачивается вместе с моим желанием умирать вечно. Умирать, возрождаясь и возрождаться умирая. Никто не живет, как никто и не умирает. Моя, я поведу тебя по концам всех жизненных процессов, а ты просто закинув голову назад с ощущением максимального блаженства, смотри на постановку. Смотри и пой, что я твой гений!

Ты не видь во мне злодея, ты не проклинай и не ужасайся моим действиям, этим словам и этим чувствам. Ты не ищи здесь никакого смысла, морали и устремлений, ты просто знай, что жизнь коротка и цени её, как ценишь деньги, как боишься смерти, как боишься риска…

Как боишься ты жить?

Как боишься ты умереть?

Как боишься ты?

Каков рай в твоём аду? Каков твой ад в райских облаках?

Я повернул эту куклу к себе лицом. Я прижал её холодное тело к своему и прошептал на ухо, пытаясь передать ей своё тепло:

- Стой вместе со мной, смотри моими глазами на этот мир гениев и дураков, в котором мы живём и помни… Помни, что я не вечен, а ты обрела форму бесконечности. Ни тело, ни разум, ничто не вечно, кроме действия…

Закричал что есть силы:

- Действие!

Швырнул её на прежнее место и медленно перебирая ногами почувствовал ослабление своей души и в нежелании что-либо созидать, я принялся разрушать. Я швырял в стену большого темного от ночи холла банки и склянки. Метал искры, чиркал спичками, пытаясь поджечь всё это к черту, но одна за одной гадина-деревяшка, которая доселе была окунута в серу, в мгновение тонула в мутных растворах аспирина, хлора, щелочи и других, поднимающихся к потолку паров. Они прогибали, нагибали, опускали и топили огонь под себя и после этого ни оставалось ничего.

Я злился и трясся от этого, а потом просто лёг и развел руки в стороны, смотря на огромный рисунок на потолке.

Насколько был юн, настолько помню, как в доме жутко пахло краской. Я это помню, так как моя голова болела больше недели в спазматических приступах мигрени. В те дни мне не хотелось думать, читать, музицировать на фортепиано иль забравшись по теплый плед, спокойно философствовать о реальностях и ирреальностях бытiя. Всего-навсего, смею вам признаться, откинул голову на спинку, и я смотрел, как мастер своего дела превращает наш простой потолок в шедевр. Эта была его высокая благодарность и признательность в адрес моего отца, который безвозмездно помог ему деньгами в трудные годы на стыке веков. Сейчас же его дела пошли в гору, картины… О, эти шедевры, эти изюминки искусства написанные маслом на холсте, подарили ему огромную славу и состояние. Слава, славой, а долги иль, дабы точнее вас прояснить, чувство долга мучает гораздо сильнее, учитывая то, что мой родственник никогда не принимал отданные им деньги обратно. Рассчитаться с талантливо-глупым шахматистом можно было только равным. Шахматы – это искусство и плата за них только искусством.

Я благодарен за все те часы, которые мне посвятил этот художник. Он развил во мне талант смотреть на вещи с разных сторон, познавать мир чувственно, зная, что всё передо мной для меня может быть совсем иным для другого. И по кругу. И наоборот.

О, Боже, если бы я помнил, как он выглядит и нашел похожего на него человека, то шагнул бы за черту закона. Убил бы… Выкопал бы… И… Я сделал бы его вечным постановщиком, вечным костюмером, вечным художником в своём театре, который находился бы в комнате с завешанными шторами, молитвенными спиралями на окнах и дверях. В приступах кофейной токсикации, скреб ножом от заката до рассвета по дереву нежные слова на латыни. Спасибо!..

… Я закрыл дверь около шести утра.

Оставил в ней свою соседку, которая с приклеенными к глазам биноклем и к ладони фужером, дивно восхищалась пол ночи всему происходящему в стенах моего Царства, моей Империи. Она была в паутине из лесок, ниток и любви. С каждым новым па моих актеров она кратко вскрикивала, но не могла аплодировать. Судья сказал: «Ты победил». Судья сказал: «Ты проиграл». Победитель заплакал. Проигравший заплакал. Слезы радости и гори, восхищения и конца, которые встречаются нам на жизненном пути, обманчиво провожают нас на страшный суд и знаменуют Откровенiя, которые делают нас людьми со слишком человеческим и слишком не животным.

Я наглухо запер дверь своего театра изнутри.

Я лег на пол и ударил себя шахматной доской по голове настолько сильно, что почувствовал, как мою черепную коробку покидает содержимое, словно грязь, расползаясь по персидскому ковру. Намазанные нечто схожим с воском куклы оживают и начинают своё действие не обращая на меня, лежащего, дышащего.

Вижу… Еще вижу, как все содержимое моего черепа облагораживает деревянную лакированную доску и не видя неба прикладываю мокрую голову в багровой крови на ковер.

И во всем этом безумстве, которое я умудрился совершить за продолжительно-короткий промежуток жизни, не чую ноздрями я никакой подоплеки и никакого безрассудства упрека. Это лишь Я. Это лишь… Это лишь да… Это не со мной и вне меня, это чур меня… Нет!

И жизнь, покидающая просторы моего тела всем своим эгоизмом отрицает смерть и смерть своим появлением отчуждает жизнь в слепоту нескольких месяцев.

Тревожные глаголы моих лет, моего маленького кукольного пристанища, когда вы отворите двери через пару эонов лет, передадут вам phileo к бессмертию.

Во мне не надо разжигать никакого гуманизма иль пристрастия к татуировочной схеме. Называйте личину своего бытия как угодно вам, двигайте свои шахматы вне правил, превращаясь по концам горизонтали в ферзей, становясь «вне», когда все «в»

Сегодня мы хороши, завтра мы ужасны, но это лишь для одних, как ровное ничтожество для других. Мы подталкиваем падающих, мы отрываем крылья летящим по волнам счастья, мы не видим гениальности на земле, но подмечаем её после.

Мы боимся позора… Мы боимся одиночества… Мы боимся тоски… Мы боимся счастья за просто так… Мы боимся своих дорог… Мы боимся… Мы боимся ада, потому что знаем, что есть рай!

…боимся выхода из системы… из схемы, по концам своей жизни с Чертом или Ангелом в сердце, неся свою сущность от одной формы к другой. Мы оформляемся через вещи и оформляем вещи через себя. Нас забирают и нас нет, нас оформляют вновь и мы появляемся, шагая по сантиметру, полуметру, а потом вновь и до конца!

Мы есть, мы там и здесь, мы и есть сама метафизика, мы и есть «вещь-в-себе». Есть кто-то. Нет никого. Мы есть всё и ничто.

Мы боимся себя.

Мы и есть бред…

 

 




Поделиться с друзьями:


Дата добавления: 2015-06-26; Просмотров: 306; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы!


Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет



studopedia.su - Студопедия (2013 - 2024) год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! Последнее добавление




Генерация страницы за: 0.008 сек.