Снова рассказывает Чалам 3 страница

Все мысли покинули мой ум. Даже о тебе я попыталась подумать лишь раз. Наша дружба была для меня важнее всего в жизни, пока я не встретила Бхагавана. Но в его присутствии, когда я пыталась внести в свое сознание тебя – самого дорогого для меня человека, – твой образ таял. Мой ум с улыбкой стряхнул мысли о тебе, зная, что такие воспоминания – лишь детская забава. Ты сам можешь представить, что произошло со всем остальным содержимым моего ума!

Однажды вечером, когда Шри Бхагаван вернулся, холл был полон посетителей. Опираясь на ограду, увитую цветущим вьюном, мы с отцом сидели возле окна перед Бхагаваном. Рядом под миндальным деревом двое мальчиков из штата Гуджарат весело играли с другими детьми. Я не могла понять, почему я пришла сюда. Но потом решила: что странного в том, чтобы быть одной, если жизнь сама по себе есть одиночество? Вокруг меня может быть много людей, но если хорошенько подумать, я на самом деле всегда одна.

Когда юные брахмачари, жившие в ашраме, стали петь веды, мое дыхание синхронизировалось с их пением. Мое восприятие смещалось все глубже в сердце, и я почувствовала своим неразделенным вниманием, что мои глаза пристально смотрят на что-то неизведанное. Мое тело полностью растворилось.

Мы с отцом вошли в холл после захода солнца, протискиваясь между людьми. Вначале я не могла переносить мучительную жару, но потом полностью забыла о ней. Мои широко открытые глаза пристально смотрели на Шри Бхагавана. Внезапно взрыв эмоций вырвался из моего сердца, как огромная волна. Я закрыла глаза и впала в глубокий транс. Мое тело все больше коченело, а по сердцу пробегали волны трепета. Я медленно открыла глаза и увидела Бхагавана. Он, держащий в своих руках нити судьбы, сидел, подобный статуе Будды, глядя в пространство, и его голова была повернута в сторону, словно он ничего вокруг не осознавал, словно его не заботили все эти люди, столпившиеся вокруг.

Потом мой взгляд упал на европейского джентльмена, сидевшего прислонившись к деревянной полке. Когда я наблюдала за ним, он открыл глаза и посмотрел на Бхагавана странным взглядом. По какой-то непонятной причине я почувствовала огромное сострадание к нему. Должно быть, он приехал из самого Лондона к Аруначале, прочитав книгу Пола Брайтона, и теперь жил в таком странном месте, совершенно один.

Вокруг ног у него был обвязан широкий полотняный пояс, возможно, потому, что он не привык сидеть на земле. Он ни с кем не разговаривал. Просто сидел с закрытыми глазами в своем углу возле деревянной полки. Он построил себе домик на территории ашрама, и его единственной ежедневной обязанностью было присутствовать в холле. Я позавидовала ему. Почему бы ему не удочерить меня и не выделить мне уголок в своей хижине? У меня были смешанные чувства к нему: какая-то часть меня боялась его, а другая, видя его широкий пояс, – умилялась. Когда я видела, как больно ему сидеть на полу, мне становилось его жалко. Что за превратная судьба принесла ему всю эту боль и страдания? Ашрам был странным и одиноким местом даже для меня. Как же ощущал себя этот человек среди чужеземцев, которые даже не носили рубашек? Каково ему было жить среди этих бритых голов, в чужой стране, где царили экзотические обычаи и звучала незнакомая речь?

Когда зазвонил колокольчик, все поднялись, чтобы идти в столовую. Сердце, опьяненное сладким блаженством от присутствия Бхагавана, заставило мое тело отказаться от самой мысли о еде, приправленной к тому же специфическим южноиндийским соусом. Европейцы один за другим исчезли в темноте, шлепая тапочками.

Решив не идти в столовую, я вместо этого села одна в темноте под миндальным деревом. Я сидела там, а люди, проходившие мимо на небольшом расстоянии от меня, казалось, проплывали перед моими глазами, как бледные тени. Я посмотрела туда на окно Бхагавана, и ощутила укол чистой, неподдельной тоски. Чувствуя, что пора идти, я встала и направилась к воротам ашрама, села под манговым деревом и стала смотреть на гору. В моих ушах звучала песня «Аруначала Рамана», которую вечером пели в зале жители ашрама. На глаза навернулись слезы. Эти люди заперли Аруначала Раману в том холле, но гора не оставила своего шестнадцатилетнего возлюбленного. Она скрыла его от всех людских глаз. Я знаю!

Какой-то человек стоял в темноте на склоне горы и, казалось, был так же безутешен, как и я. В глазах у меня стояли слезы. Кто этот человек? Да и имеет ли это значение? Любовь, которую мы оба испытывали к Бхагавану, сблизила нас. И в этой любви наши различия, наши формы и качества стали одним. Мы знали, что оба страдаем от любви к Бхагавану. Какие еще нужны испытания? Из столовой доносились звуки суеты, они были похожи на далекий сон. В темноте мы открыли друг другу сердца и побеседовали друг с другом. Я не знаю, кто это был. Было так темно, что я даже не видела его лица.

После ужина ашрамиты принесли мне молока. Я выпила его, вернулась в холл и снова простерлась перед Бхагаваном. Сотворив все эти «беды» со мной, он теперь смотрел на меня невинным взглядом, словно ничего не подозревая. Интересно, он, наверное, смеется про себя, видя мое безумие? Но как он может? Разве сам он не пел, обращаясь к Господу Ару начале:

Не смейся надо мной, мое прибежище,

Даруй мне свою милостивую улыбку!

Тара написала мне письмо, в котором спросила: «Почему ты поехала к Шри Рамане Махарши? Чтобы исцелиться от головных болей? Или он дает тебе духовное руководство? Или ты ездишь для того, чтобы поговорить с ним? Но он обычно ни с кем не разговаривает, разве не так?»

Что мне ей ответить? Я подумала: «Что мне отвечать, если кто-нибудь спросит меня, когда я вернусь: „Что ты получила от такой долгой и утомительной поездки?“» И ответ пришел сам собой: «Счастье. Меня опьянила милость, дарованная Бхагаваном, и бесконечная любовь, которую я испытываю к нему».

Я не знаю, что еще сказать людям. Но если я даже и скажу это – кто поймет меня? Поймешь ли это ты, который так хорошо знает мое сердце?

Пока я здесь, я чувствую, что кроме этого места ничто в мире больше не существует. Я хочу остаться здесь навсегда. Я не хочу уезжать от Шри Бхагавана. Я хочу только одного – остаться здесь. Как я могу покинуть Истину и вернуться в майю? Но как мне остаться здесь совсем одной?

Когда я рассказала об этом своему бедному отцу, он сказал: «Спроси у Бхагавана». Моей первой реакцией было: «Что? Спросить Бхагавана?! Как я могу разговаривать с изваянием божества, с просто „идеей"? Как я могу вообще разговаривать с ним?»

Все три дня, что я провела там, меня постоянно беспокоила мысль, что я не вижу никакой возможности навсегда остаться в Шри Раманашраме. Я утешала себя верой, что если бы Бхагаван хотел, чтобы я осталась с ним, он бы сам, несомненно, сделал все необходимое для этого.

Любимый друг! Тебе не следует бояться, что я останусь здесь и ты больше никогда меня не увидишь. Бхагаван отпустит меня, только чтобы я встретилась с тобой. Даже притом что он наполнил мое сердце бесстрастием и блаженством, неужели радости, страхи и сомнения, бывшие моими спутниками последние шестнадцать лет, так легко покинут меня?

Но не надейся, что Шри Бхагаван с этого момента предоставит меня самой себе. Он сам однажды сказал, что те, кто ухватился за него, стали подобны куску мяса, попавшему в пасть тигра. Я скорее чувствую себя мышью в лапах кота. Когда я начинаю убегать, полагая, что он отпустил меня, он ловит меня снова и держит крепче, чем раньше, говоря: «Куда ты пойдешь?» И однажды наступит день, когда он, притворяясь, что все еще играет со мной, враз меня проглотит. Но сегодня еще не последний день. До того момента, как этот день наступит – я с тобой.

Не думай, что моя любовь к тебе умерла. Позволь мне объясниться. Ночью мы можем видеть лишь при свете фонаря. Мы берем с собой фонарь, чтобы освещать то, что мы хотим увидеть, но когда пробуждается сердце, это подобно солнцу, встающему над миром. Если солнце уже взошло, зачем нужен фонарь? Разве солнце, освещающее весь мир, светит не ярче, чем фонарь, светивший нам ночью? Точно так же любовь, которую мы лелеем друг для друга, не умирает лишь оттого, что она расширилась. Любовь только увеличивается от того, что она светит не отдельным людям, но всем без исключения.

Это внезапное и поспешное философское отступление, все то, что я сейчас пишу, может показаться тебе абсурдным. Но для меня это – единственно реально. Все остальное – глупость, майя. Какая трансформация произошла со мной за эти четыре дня!

Отец вместе с другими совершили омовение и пришли сюда. Сейчас мы пойдем на гору, я снова сяду за письмо в полдень. Может быть, уже сегодня мы поедем назад.

…Сейчас полдень, я пишу в поезде. Спускаясь с горы, я представляла, как я обращаюсь к Бхагавану: «Я вернусь, Бхагаван. Я не могу оставить вас. Не огорчайтесь. Не беспокойтесь, что я исчезну». Обрати внимание, как я обезумела – как будто не я должна беспокоиться, а он!

Вернувшись в холл, мы простерлись перед Шри Бхагаваном. «Я прощаюсь с вами», – сказал отец. Не говоря ни слова, я впитала его глазами. Он смотрел на меня с такой милостивой улыбкой, что все мое сердце засияло ослепительным светом.

Знает ли он о моей внутренней борьбе? Означает ли его улыбка благословение? Говорит ли он: «Приходи снова»? Или это насмешливая улыбка, означающая: «Куда ты теперь пойдешь?» А может, он утешает меня: «Что бы ни случилось, я верну тебя обратно, не беспокойся»? Или это просто назидание: «Разве для Я существует расстояние?»

Мое тело в вагоне поезда, у окна. Я наблюдаю, как отдаляется Аруначала. Стук колес напоминает мне о чтении вед, которое я слышала накануне вечером. Дым паровоза напоминает о сладком запахе благовоний, которые жгли в холле. Я ощущаю пустоту – словно я что-то потеряла. Размышляя над этим, я понимаю, что ощущение пустоты – из-за того, что я оставила позади свое «я». Я каким-то образом осталась там, потому что Бхагаван оставил меня там. Ум ищет, но не может найти это «я». Мое тело ищет его.

«Где эта пустота?» Я прихожу к выводу что в этом поезде едет только тело. Я – нет. Бхагаван – настоящий похититель!

* * *

Это письмо позже опубликовали в журнале на телугу. К тому моменту уже вышли в свет мои рассказ и пьеса, и это была моя третья публикация. Многим людям понравились рассказ и пьеса, но те же самые люди были разочарованы, прочитав это письмо. Общее мнение было таково: «Сури, писавшая так хорошо, теперь пишет всякую ерунду».

Однажды, вернувшись домой, я впала в глубокое самадхи. Когда мне не удавалось как следует помедитировать, мне становилось очень плохо. Я чувствовала, как Бхагаван все ближе притягивает меня к себе. Я перестала выполнять садхану с целью осознать Я. Я лишь хотела узнать Бхагавана и стать ближе к нему. Я хотела чувствовать его каждую минуту, потому что во время медитации его присутствие наполняло мое сердце радостью.

Мы с отцом снова поехали в ашрам в сентябре того же года. Когда поезд подъезжал к Аруначале, вид возвышенностей и седловин на горе взволновал меня. Тогда, при содействии Шри Раджа Айера, мы поселились в хорошем бунгало.

До этой поездки, когда я входила в самадхи, все предметы, которые я обычно видела глазами, исчезали, но когда передо мной проходил Бхагаван, я могла видеть его фигуру. На этот раз в один из дней, когда я вошла в холле в самадхи, все, что было передо мной – люди, стены, диван Бхагавана и сам Бхагаван, – исчезло. Я бы не испугалась, если бы я тоже исчезла или обрела освобождение, но я испытала страх из-за исчезновения Бхагавана, – для меня невыносимой была мысль о том, что Бхагаван может исчезнуть. Через некоторое время место, на котором сидел Бхагаван, заняло то, что я могу назвать только «присутствием». Оно стало медленно двигаться по направлению ко мне и вошло в мое сердце. Мое внимание тут же сосредоточилось на этом месте, и я увидела там лицо Бхагавана – он смеялся от радости. И тогда я поняла, что освобождение означает полное исчезновение представления о «я», и то, что остается после – один лишь Бхагаван.

Я вернулась домой и больше в тот год не видела Бхагавана. Однако отец и Шри Дикшитулу снова поехали к Аруначале в декабре. Отец написал мне оттуда, что Бхагаван прочитал мое письмо, опубликованное в журнале «Бхарати», и распорядился, чтобы его перевели на английский и тамильский языки. Всем ашрамитам оно явно понравилось. Я была очень рада. Когда я писала это письмо, я даже не мечтала о том, что когда-нибудь его прочтет Бхагаван.

Примерно в то же время одна моя подруга, оплакивавшая умершего сына, поехала к Бхагавану. Судя по всему, Бхагаван дал ей мое письмо и попросил ее прочитать его.

Он сказал ей: «Я плохо понимаю телугу. Прочитай мне его, пожалуйста», что было не совсем правдой. Когда она дошла до слов «бесконечное сострадание», Бхагаван перебил ее, сказав: «Мое сострадание. Видимо, я проявил такое сострадание к ней. Похоже, это дитя очень меня любит». Эта маленькая уловка удалась Бхагавану. После прочтения письма моя подруга перестала так сильно горевать.

Позже мне рассказали, что когда Бхагаван читал это письмо в первый раз, он прокомментировал последнюю строчку, воскликнув: «Она назвала меня похитителем! Что я похитил?»

В мае следующего года я снова поехала к Аруначале с отцом. Когда мы поприветствовали его и уселись, Бхагаван начал говорить про нас с Муни Свами, но когда мы подошли поближе, чтобы послушать их разговор, он замолчал. Все это время, пока мы были в ашраме, Бхагаван играл со мной таким вот образом. Когда я приходила, чтобы поприветствовать его, он делал вид, что не видит меня, но когда я поворачивалась, чтобы уйти, он говорил, обращаясь ко всем: «Знаете, кто это? Сури. Это она написала то письмо».

Однажды вечером я сидела на краю колодца. Диван Бхагавана поставили недалеко от меня. Когда Бхагаван вышел, чтобы сесть там, его помощник попросил меня встать, потому что я сидела выше, чем Бхагаван. Когда я начала подниматься, Бхагаван сделал знак рукой, улыбнулся и сказал: «Сиди, сиди». Я снова села и стала смотреть на него. Когда я смотрела на него, он смотрел в другую сторону, но люди сказали мне, что когда я не смотрела на него, он смотрел на меня. Он играл со мной в прятки, как шаловливый мальчишка! Я не могла поверить, что Бхагаван, царственный, как лев, недвижимый, как Аруначала, вечно пребывающий в сахаджа-самадхи, играл со мной, как шаловливый мальчишка.

Когда мы в следующий раз поехали к Бхагавану в декабре того же года, мама вышила на сатиновой наволочке павлина и через меня передала подарочек Бхагавану. Когда я принесла его Бхагавану, он взглянул на меня с улыбкой и сказал: «Что это?» Я отдала ему подарок и ушла, не сказав ни слова.

После той поездки я не видела Бхагавана десять лет. Когда я вернулась из ашрама в 1939 г.? Дом показался мне тюрьмой. Но когда я всерьез думала о том, чтобы вернуться к Аруначале, Бхагаван являлся мне во сне и говорил: «Зачем волноваться? Я всегда с тобой».

Я продолжала выполнять садхану дома. Если бы Бхагаван не наставлял меня во сне в этот долгий период, я много раз сбилась бы с пути, много раз впала бы в заблуждение.

В одном из моих снов Бхагаван появился и спросил меня: «Что ты выберешь, карьеру писателя или осознание Я?» Во сне я ответила, что выберу осознание Я. До того момента я лелеяла планы поселиться у Аруначалы и жить на деньги, которые зарабатывала бы писательством. На том этапе моей жизни писательство было для меня чем-то большим, нежели потенциальный источник дохода. Оно было для меня способом выплеснуть эмоции. Я записывала свои идеи, которые мне самой были не совсем ясны и которые я не знала как толком выразить. Эта практика часто приносила мне состояние душевного покоя.

После этого сна некоторые люди, читавшие мои опубликованные рассказы, спрашивали меня: «Что ты сейчас пишешь?» Когда я отвечала: «Бхагаван сказал мне не писать больше», они смотрели на меня, не веря своим ушам.

Каждый раз, когда у нас был отпуск, мы с отцом пытались поехать к Бхагавану, но все время возникали какие-то препятствия. Похоже, что Бхагаван не хотел, чтобы я приезжала. Я утешала себя мыслью: «Когда он захочет, чтобы я приехала, он сам все организует». И так и эдак я пыталась отдать себя в его руки, передавая ему мысленно все свои несчастья и тяготы. Я предоставила решать ему, оставить меня дома или забрать в Раманашрам.

В конце этого десятилетнего периода старшая сестра матери, опекавшая нас все это время, умерла. После ее смерти Бхагаван сделался мне еще ближе. Нам пришлось столкнуться со многими трудностями и проблемами, но эта смерть разорвала последнюю нить, связывавшую нас с этим миром. «Куда нам теперь идти, если не к Бхагавану?» – думали мы.

Мы собрали все свои вещи и поехали к Аруначале. Был январь 1950 г., к тому времени Бхагаван перенес три операции по удалению раковой опухоли. Он доживал свои последние дни. Когда мы выгрузились с тремя возами вещей, все жители Рамананагара (поселения, выросшего вокруг Шри Раманашрама) начали смеяться над нами. По их мнению, мы выбрали странный момент для того, чтобы поселиться там. Но для нас, независимо от того, был Бхагаван в теле или нет, Аруначала была единственным прибежищем.

Дата добавления: 2015-06-04