Снова рассказывает Чалам 1 страница

В последующие три года мы с Сури несколько раз были в Шри Раманашраме. Она проявляла больше энтузиазма, чем я. Если бы она не оказывала на меня давление, я сомневаюсь, что ездил бы туда так часто.

Мне всегда казалось, что проводи я больше времени с Бхагаваном, моя медитация была бы глубже. Но, хотя я и чувствовал, что он может избавить меня от моих проблем и даровать мне счастье, не могу сказать, что получал удовольствие от его присутствия, – рядом с ним мне всегда было неловко. Сури, напротив, как только мы приближались к Аруначале, всегда впадала в транс и никогда не хотела уезжать. Бхагаван, входя в холл и выходя из него, часто останавливался возле Сури, смотрел на нее и улыбался. Сури любила находиться в присутствии Бхагавана, я же сидел там без особого желания.

В одну из таких поездок Бхагаван снова спросил обо мне сидящего рядом человека: «Почему он там сидит?» И даже тогда я ничего не сказал. Вначале я был немного раздосадован его вопросом, так как полагал, что он знает, почему я сижу. Позже я понял, что таким образом он давал мне совет, в котором я нуждался.

Мне казалось, что он говорит: «Что он получает, просто глядя на меня. Он должен сделать усилие, чтобы продвинуться дальше самостоятельно».

Приезжая в Шри Раманашрам, мы обычно намеревались оставаться там на несколько дней или даже недель, но нам никогда не удавалось остаться надолго. Это было отчасти по моей вине, так как в присутствии

Бхагавана я всегда ощущал невыносимое беспокойство. Когда оно начиналось, я просто хотел убежать из ашрама как можно скорее. Обычно я чувствовал себя так, словно находился в пасти у демона. Все говорили, что в присутствии Бхагавана ощущается покой, но я всегда чувствовал беспокойство. Пока я оставался вблизи Аруначалы, я не мог медитировать. Каждый раз, уходя из ашрама, я обещал себе, что никогда больше туда не войду. Но как только я покидал Тируваннамалай, мой ум снова жаждал даршана Бхагавана. Я всегда возвращался, несмотря на все свои опасения, потому что всегда надеялся что-то все-таки получить. И хотя в ашраме я никогда не был счастлив, какая-то неведомая сила все время тянула меня обратно.

В те три года регулярных приездов к Бхагавану медитация часто получалась у меня без усилий, но я никогда не чувствовал, что ощутимо продвигаюсь. Я пришел к заключению, что этому препятствует мое плохое здоровье. Я перепробовал много видов лечения, но ничто не помогло. Медитация также никогда не устраняла мои страдания, и я обнаружил, что утратил интерес даже к тем вещам, которые раньше приносили радость. Я достиг точки, в которой чувствовал усталость от всего. Я разочаровался в духовной жизни, потому что она забрала у меня все радости, тогда как мои страдания остались нетронутыми. Во многих отношениях я ощущал себя живым трупом.

Мой путь к Бхагавану был долгим и трудным. Будучи человеком с долгим атеистическим прошлым, я должен был пройти через многие годы сомнений и страданий, прежде чем смог выработать в себе достаточную веру для того, чтобы полностью принять тот факт, что Бхагаван постоянно ведет меня и защищает. Другие, более удачливые преданные имели эту веру с самых первых встреч с ним.

Я помню одного преданного – у него были вера и простота ума, которых мне не хватало. Это был старик с длинной бородой из народа телугу. Он жил в храме Драупади примерно в 300 метрах от Шри Раманашрама. Из вещей у него были только железная кастрюлька и топор, которым он колол дрова, чтобы приготовить себе на костре пищу. Он жил подаянием – просил продукты в городе и готовил их сам в своей железной кастрюльке. Каждый день по многу часов кряду он стоял и просто смотрел на Бхагавана. Ночевал он в храме – заброшенном, полуразрушенном и окруженном джунглями. Однажды я встретил его, когда он стоял один перед храмом, глядя на Аруначалу. Когда я спросил, что он делает в таком отдаленном месте, он ответил, что ночует здесь.

«Что? – воскликнул я. – Вы спите здесь один? И вам не страшно?»

«А чего мне бояться? – ответил старик. – Бхагаван освещает меня своим светом. Всю ночь меня окружает голубое сияние. Как я могу бояться, когда со мной этот свет?»

Эта встреча заставила меня устыдиться. Любовь и свет Бхагавана были дарованы в полной мере этому нищему старику.

Но в ашраме было и много таких, как я, кто называл себя его преданным, но не мог получить такую милость, так как был слишком занят содержимым своего ума.

Был еще один человек, посетитель ашрама, сильно впечатливший меня своей верой в Бхагавана. Однажды утром я сидел в холле и вдруг услышал снаружи стук трости. Я открыл глаза и увидел высокого слепого мусульманина, пытающегося нащупать тростью вход в холл. Я встал, помог ему войти, усадил напротив Бхагавана и сказал: «Сейчас вы сидите прямо перед Бхагаваном. Можете поздороваться с ним, если хотите».

Мусульманин последовал моему совету и стал рассказывать свою историю. Он жил неподалеку от Пешавара, работал учителем и пользовался всеобщим уважением. Однажды он случайно услышал, как кто-то читает о Бхагаване на урду. Он тут же почувствовал, что Бхагаван является его духовным отцом и что он должен ехать к нему в Тируваннамалай. Несмотря на слепоту, он сел в ближайший поезд и проехал один через всю Индию со многими пересадками, пока наконец не достиг Шри Раманашрама. Когда его спросили, что он будет делать дальше, он ответил: «Я буду делать все, что скажет Бхагаван».

Глубина его веры заставила меня устыдиться. Никогда раньше не видя Бхагавана, этот слепой, не колеблясь, отдал свою жизнь в руки незнакомого свами из Южной Индии. Я же преодолел целую гору сомнений и нерешительности, прежде чем наконец всерьез предал себя стопам Бхагавана.

Я проводил много времени в холле, наблюдая за Бхагаваном и внимательно следя за тем, как он реагировал на различные события, происходящие вокруг. Он всегда был для меня загадкой – я не помню, чтобы хотя бы раз полностью или даже частично понял его поведение. Это не так уж удивительно, так как простые преданные не могут постичь состояние реализованных душ и не могут понять некоторые странные аспекты их жизни. Для джняни нет стандартной модели поведения, нет мерила, которым можно было бы его оценивать. Все джняни отличаются друг от друга – и образом жизни, и тем, какие садханы они предписывают своим ученикам. Некоторые реализованные души живут среди людей, строят ашрамы и обучают учеников, в то время как другие

бродят по стране, не имея собственного дома. Одни из них поют, убеждают других или обучают, а другие хранят молчание. Даже из тех, кто дает похожие учения и действует похожим образом, одни до конца своих дней пользуются всеобщим почитанием, а другим достаются лишь бесчестье и оскорбления.

Если проанализировать этот вопрос, можно понять, что все эти различия не создаются самими джняни; так же как внешние события не могут заставить джняни поступать так, как они поступают. Если хорошенько обдумать это, можно прийти к выводу, что сам Бог заставляет их говорить и действовать так, как они говорят и действуют. Обычные люди действуют так, как подсказывает им ум, и поэтому люди легко друг друга понимают. Джняни невозможно понять, потому что их ум полностью уничтожен. Из-за этого главного различия поведение джняни отличается от поведения других, обычных людей. Поэтому, наблюдая, как джняни ведут себя с другими, можно заметить, что их жизнь полна противоречий, которые не имеют никакого очевидного или рационального объяснения. Но не все в них так уж необъяснимо, потому что в то время как некоторые поступки джняни кажутся ничем не мотивированными, другие их действия имеют явные причины.

Я упоминаю об этом только для того, чтобы подтвердить, что в жизни Бхагавана есть многое, лежащее за пределом нашего понимания. Те, кто не может принять тот факт, что он сверхчеловек, вышедший за пределы любой двойственности и ставший самим Богом, не могут понять его. Это невежество с нашей стороны – искать объяснений противоречиям в его поведении или критиковать явные несоответствия в его жизни. Бхагаван говорил и поступал в соответствии с запросом, состоянием и обстоятельствами каждого человека. Поскольку мы ничего не знаем об этих предпосылках, мы не имеем права судить его.

Например, мы не знаем, насколько он был вовлечен в то, что происходило в ашраме. Он определенно был вовлечен в эти события и в то же время оставался в стороне. Даже когда Бхагаван работал, он мог абсолютно честно сказать: «Я ничего не делаю», потому что у него не было «я», которое отвечало бы за то, что делает его тело.

Можно спросить: «Отвечает ли Бог за жестокость или несправедливость в этом мире?» Бхагаван мог бы ответить на этот вопрос так: «Все действия – деяния Бога, и все-таки сам Он ничего не делает. Он просто есть». Для аджняни (непознавшего) это абсурдный, неразрешимый парадокс, но для такого джняни, как Бхагаван, это просто констатация факта.

Мы должны воздержаться от суждений о парадоксальных утверждениях джняни о том, что он не несет ответственности за действия, совершаемые его телом. Как мы можем обвинять, критиковать или хвалить человека за действия, совершаемые не им и за которые он не несет никакой ответственности? И поскольку у джняни не осталось «я», чувства отделенности, как мы можем возносить хвалу или обвинять кого-то или что-то, что не существует в реальности, а существует лишь в нашем уме?

Имея в виду все это, было бы полезным рассказать о некоторых действиях Бхагавана. Я не намеревался давать им исчерпывающие объяснения. Это просто примеры необъяснимых его проявлений. Поскольку отношения Бхагавана с организацией, выросшей вокруг него, приводили в недоумение многих посетителей, я начну с них.

Управляющие ашрама делали многое, не спрашивая разрешения Бхагавана, так как они знали, что Бхагаван не одобрит их действия. Хотя Бхагаван знал о том, что такое происходит, он не показывал вида, пока ему об этом не сообщали. Иногда, когда ему сообщали о таких делах, он звал виновников к себе и отчитывал их, а иногда вообще никак не реагировал.

Его отношение к управляющим очень сильно различалось.

Обычно он поддерживал Чиннасвами, управляющего ашрамом, во всех спорах с преданными. Если преданные жаловались ему на управляющего, он критиковал их за то, что они жалуются, даже если их недовольство казалось обоснованным. Но и самому Чиннасвами Бхагаван часто выговаривал за различные недочеты в управлении ашрамом. Мне рассказали, что однажды, в первые годы существования ашрама, он даже побил его тростью. Видимо, он ударил его сильно, так как трость сломалась.

Чиннасвами как только мог избегал Бхагавана. Его стремление избегать попадаться Бхагавану на глаза было столь явным, что он производил впечатление нарушителя, скрывающегося от правосудия. Хотя всем это было хорошо известно, на людях Бхагаван всегда поддерживал Чиннасвами и отбивал у преданных охоту жаловаться на него.

Иногда посетители ашрама указывали Бхагавану на жестокость, несправедливость, фаворитизм и вымогательство денег, которые, как они утверждали, имели место в ашраме. Таким людям Бхагаван просто отвечал: «Зачем вы пришли сюда? Неужели вы проделали такой долгий путь лишь для того, чтобы выискивать в этом ашраме недостатки?»

Иногда такие посетители жаловались, что зарабатывание денег стало главной целью ашрама и что эти деньги используются недолжным образом. Бхагаван отвечал в таких случаях: «Они (должностные лица, которых обвиняли) пришли сюда ради денег. Если вы здесь за тем же, почему бы вам не присоединиться к ним, попросить свою долю и посмотреть, чем здесь можно поживиться?»

Из этих замечаний видно, что Бхагаван знал о нарушениях управляющих, но никогда не поощрял людей, которые пытались обращать на это его внимание.

Бхагаван абсолютно не интересовался тем, каким образом ашрам тратит подношения. Он не возражал, если люди добровольно давали деньги ашраму, но распространенная практика выпрашивания денег от его имени вызывала у него отвращение. Сотни тысяч рупий были потрачены на строительство храма Матери, и большая часть этих денег была собрана путем выпрашивания. Бхагаван много раз выражал свое недовольство, но его замечания оставляли без внимания. Он даже приказывал, чтобы перестали просить деньги, но даже его приказы игнорировались.

Но парадокс в том, что когда строился храм на деньги, собранные методом, который он не одобрял, он всецело поддерживал строительство. Ночью с фонарем в руках он тщательно обследовал каждый новый камень. И когда возведение храма было завершено, он руководил церемонией установки Шри Чакры. Он также удовлетворил просьбы руководить церемонией кумбхабхишекам (освящения) храма и несколько раз принимал участие в ритуалах, которые проводились у алтаря.

Он делал все это несмотря на то что все знали, что он не придавал никакого значения ритуалам, празднествам и процессиям. Особенно он не любил ритуального подношения цветов, разбивания кокосов, совершения перед ним арати и попыток почитать его как божество. Однако когда перед храмовыми мурти совершали арати и потом подношения предлагали

и ему, он брал кумкум и вибхути и наносил себе на лоб, как и все остальные. В последние дни жизни Бхагавана, когда он был очень болен, преданные проводили или организовывали хожу планетам, чтобы продлить ему жизнь. Такие ритуалы противоречат учению Бхагавана, но он никогда не препятствовал им. Напротив, когда ему давали освященную воду и прасад от этих хеш, он с удовольствием их принимал.

Люди часто подходили к Бхагавану и простирались перед ним. Бхагаван иногда даже не поворачивал головы в их сторону. Но к другим приходящим он обращал свой милостивый взгляд, словно возвращая его из далекой и бесконечной пустоты, в которой он до этого пребывал. Когда приходили люди, пользующиеся его особой благосклонностью, он тщательно расспрашивал их о том, как у них идут дела. За много лет наблюдений я заметил, что он был особенно добр к тем, кто приезжал из далеких стран, к старикам и детям. Один из преданных однажды спросил Бхагавана, почему он игнорирует большую часть посетителей. Преданный ответил: «Так много людей падает ниц перед вами каждый день, а вы даже не смотрите на большинство из них».

«Что ты знаешь об этом? – рассерженно ответил Бхагаван. – Еще до того, как они приветствуют меня, я внутренне приветствую их». Бхагаван часто выказывал подобное неодобрение, когда преданные жаловались ему. Даже легкие жалобы могли вызвать суровую отповедь.

Например, однажды рано утром к Бхагавану пришел посетитель и сказал: «Всю ночь лаяла собака. Я не мог медитировать».

Бхагаван ответил: «Это не собака лаяла. Это лаял ваш ум».

Много разных людей приходило к Бхагавану; были среди них высокопоставленные чиновники, смиренные нищие, богачи, аскеты, набожные паломники, красивые женщины и другие. Все они хотели внимания Бхагавана, но ни один из них так и не нашел возможности убедиться в том, что получил его. Люди, приходившие с множеством вопросов, иногда не могли добиться от него ни слова, но в это самое время Бхагаван мог неожиданно позвать кого-то другого, спросить, как у того дела, и обсуждать с ним разные вопросы. Иногда Бхагаван сердился на кого-то без видимых причин и обращался с ним довольно резко. Некоторых людей он ругал или высмеивал перед всеми, и присутствующие смеялись над ними.

Один преданный после отъезда из ашрама увидел сон, в котором Бхагаван просил его вернуться в ашрам. Это стоило ему больших хлопот, но он все равно бросился обратно. Он прошел прямо в холл, но Бхагаван даже не повернул головы. В течение нескольких дней Бхагаван ни разу не улыбнулся ему и не спросил о делах, но в то же самое время оживленно разговаривал со другими. Он беседовал с ними с огромной любовью и задавал много вопросов, но вернувшегося преданного игнорировал.

Бхагаван часто уделял много внимания людям, которые, по-моему, просто рисовались. Я видел одного человека, который, как мне казалось, был преисполнен спеси. Он держал книгу, карандаш и бумагу и, задав вопрос Бхагавану, оглядывал аудиторию, явно выказывая огромную гордыню. Бхагаван же, к моему удивлению, очень долго обсуждал с ним какой-то незначительный вопрос. Тогда как другие люди, которые приехали издалека и которым нужно было срочно возвращаться домой, часто вынуждены были ждать ответов на свои вопросы по многу дней.

События, дела и диалоги, имевшие место в холле, часто казались неосведомленным наблюдателям странными или иррациональными, но это лишь потому, что они не знали, что сила Бхагавана организовывала все таким образом, что все, что должно произойти, происходило автоматически. Какое-нибудь необъяснимое событие могло оказаться «посланием» для одного из присутствующих в холле. Он мог понять смысл «послания», и впоследствии его вера или преданность могли возрасти. Остальные же, не зная всех обстоятельств, могли быть этим озадачены.

Или, в другом случае, Бхагаван мог заметить, что эго сидящего перед ним преданного растет, и мог каким-либо образом укорить его. Остальные могли интерпретировать это как беспричинную агрессию, но с точки зрения Бхагавана, это было именно то, что было необходимо этому человеку в данный момент.

Я сам был свидетелем одного случая, когда реакция Бхагавана была понятна только двоим. Один мой друг по имени Дхармапури, который не верил в свами, приехал, чтобы посмотреть на Бхагавана. Заранее решив не преклоняться перед Бхагаваном, он все время бродил вокруг ашрама вместо того, чтобы сидеть с Бхагаваном в холле. Вечером стул Бхагавана вынесли наружу к колодцу, так как было лето. Бхагаван вышел, сел на него, а преданные расселись на земле. Дхармапури в это время бродил поблизости. Увидев Бхагавана, он ощутил неудержимое желание совершить перед ним простирание. Его намерение не делать этого исчезло без следа, и он совершил у стоп Бхагавана полное простирание. Увидев это, Бхагаван громко рассмеялся. Никто из преданных, кроме меня, не понял внезапной реакции Бхагавана. Все озирались, пытаясь понять причину его смеха.

Бхагаван порой удивлял нас, уверяя со всей серьезностью, что джняни и сиддхи иногда принимают форму животных, появляющихся в ашраме. Аннамалай Свами рассказал мне об одном случае, когда одно из таких странных животных являлось кому-то из преданных Бхагавана. Лунной ночью несколько преданных совершали обход вокруг Аруначалы, читая веды. Вдруг они увидели, что посреди дороги стоит леопард и смотрит на них. По вполне понятным причинам они были парализованы ужасом. Они не могли ни идти вперед, ни бежать. Леопард долго смотрел на них, а потом медленно перешел дорогу и скрылся в джунглях, не издав ни звука. Преданные, думая, что они чудесным образом избежали опасности, завершили обхождение и вернулись в ашрам.

Бхагаван внимательно выслушал их рассказ о встрече с леопардом, а потом удивил их, сказав: «У вас не было причин бояться. Леопард был джняни, который спустился с горы, чтобы послушать, как вы поете веды. Он ушел глубоко разочарованным, потому что из-за страха вы перестали петь. Почему вы пугаетесь таких вещей?»

Многие из преданных Бхагавана были ортодоксальными брахманами. Из-за кастовых предписаний, которым была подчинена их жизнь, они ели в отдельном огороженном месте в столовой и только пищу, приготовленную брахманами. Бхагаван никогда не возражал против такого порядка, но все же выражал свое недовольство, когда кто-либо из брахманов смотрел свысока или вел себя враждебно по отношению к людям из более низких каст. Согласно традиции, брахманы испокон веков считали себя высшей кастой, но Бхагаван не разрешал таким установкам процветать в ашраме.

Была одна женщина-брахманка, которая считала себя важной персоной. Они никак не могла принять этот аспект учения Бхагавана. Она избегала всех не- брахманов, так как считала, что любой контакт с ними загрязнит ее. И вот однажды я увидел, как она обратилась к посетителю, который хотел набрать воды из резервуара в ашраме.

«Кто ты такой? – строго спросила она. – Ты знаешь, чья это вода?» Она хотела вышвырнуть его из ашрама, решив, что, погрузив свою кружку в воду, он осквернил всю воду в ашраме, так как принадлежал к низкой касте. Если этой женщины касался небрахман, она шла к Бхагавану и касалась его. Она думала, что краткий физический контакт с Бхагаваном очищает ее от загрязнения – результата прикосновения небрахмана. Шли годы, количество посетителей росло, и ей становилось все труднее и труднее добиться контакта с Бхагаваном.

Однажды в день джаянти ее случайно задел какой-то человек. Она тут же подошла к Бхагавану и сказала: «Бхагаван, только что меня коснулся шудра (представитель самой низкой касты). Коснитесь меня, пожалуйста, чтобы смыть нечистоту».

«Уходи! Я не буду тебя касаться», – ответил Бхагаван сердито.

«Но разве вы не касались своей матери?» – спросила она.

«Может, и касался, – ответил Бхагаван, – но тебя не стану». Таким образом эта важная персона осталась «оскверненной».

Эта женщина упомянула мать Бхагавана, потому что все знали, что она тоже строго придерживалась брахманских традиций и привычек. Когда она переехала жить к своему сыну, она была очень ортодоксальной, полной суеверий и собственной важности.

Бхагаван не терпел ее кастовых предрассудков. Он много раз критиковал ее и безжалостно разрушал все, что препятствовало ее освобождению от невежества и страха. Ему это прекрасно удалось, и он дал своей матери видеха-мукти (освобождение в момент смерти).

Одним из предметов ее отвращения был лук, запрещенный в употребление вдовам брахманов. Когда она отказывалась готовить лук, Бхагаван показывал ей луковицу и говорил: «Какая могущественная маленькая луковица! Она способна преградить моей матери дорогу в рай». Тогда его мать уходила и плакала где-нибудь в углу, но Бхагаван не выказывал ей ни капли сочувствия. Вместо этого он кричал: «Плачь, плачь! Чем больше ты плачешь, тем лучше!»

Колкости Бхагавана на самом деле были проявлением его любви. Страстно желая даровать ей свою милость, он безжалостно расправлялся с любыми препятствиями, мешающими ее духовному росту, как бы глубоко они ни были укоренены в традиции и какими бы «священными» ни были.

Много раз управляющий ашрама изобретал новые правила и пытался навязать их самому Бхагавану. Например, однажды руководство ашрама решило ввести правило, согласно которому никто не должен был беспокоить Бхагавана с 12 до 14 часов. Даже не обсудив это с Бхагаваном, двери холла стали закрывать на это время и Бхагаван оставался запертым внутри. Когда Бхагаван спросил, зачем это делают, ему ответили: «Бхагаван, это ради вашего здоровья».

Бхагаван воспротивился нововведению, однако его не послушали. Тогда Бхагаван стал уходить на это время и сидеть снаружи. Руководство ашрама стало умолять Бхагавана принять этот распорядок. В конечном итоге он уступил их просьбам.

Бхагаван часто давал понять, что не хочет, чтобы преданным запрещали входить к нему, но, когда он был очень болен, управляющий ашрамом взял это дело в свои руки и запретил всем преданным входить в его комнату. В последние дни жизни Бхагавана за дверями его комнаты поставили охрану и дали строгий приказ, чтобы ни один человек не тревожил его. Для такой меры были причины: Бхагаван только что перенес одну из многочисленных операций.

Но однажды пришел садху и попросил о встрече с Бхагаваном. Человек, охранявший вход, объяснил ситуацию и сообщил ему, что его просьба не может быть удовлетворена. Тогда садху пошел в администрацию и повторил там свою просьбу, сказав, что ему нужно уехать сегодня же и что он не может ждать, пока Бхагаван поправится. Сотрудники администрации отказали ему в просьбе, так как не хотели поступать вопреки предписаниям врачей. Садху смирился с отказом и, раздосадованный, направился в сторону ворот. Должно быть, Бхагаван слышал его просьбу, потому что, когда садху проходил мимо комнаты Бхагавана, он с изумлением увидел, что Бхагаван стоит снаружи и поджидает его. Садху подошел, и они смотрели друг на друга, не говоря ни слова, около десяти минут. Затем садху ушел, а Бхагаван вернулся в свою комнату.

В течение дня преданные часто приносили Бхагавану разную еду, не думая, как эта пища повлияет на его организм. Бхагаван съедал по кусочку от нескончаемых подношений, а затем терпел мучения. Но не все подношения он принимал одинаково. Он мог целиком съесть подношение одного преданного, даже если оно было обильное, но из рук другого не принять ничего, хотя еда была хорошо приготовлена и поднесена, казалось, с огромной преданностью. Иногда кто-нибудь клал свое подношение перед Бхагаваном и стоял перед ним по нескольку часов, но Бхагаван даже не удостаивал его взглядом. Многие преданные уходили расстроенными, – никто не мог заставить Бхагавана принять дар, который он решил отвергнуть. Сложно было предугадать линию его поведения. Он мог в один день съесть подношение, а на следующий день отвергнуть, хотя его мог поднести тот же человек.

Непредсказуемость Бхагавана в еде можно проиллюстрировать замечательной историей, которую рассказал мне Субраманьян, один из кухонных работников ашрама. Примерно за два года до смерти Бхагаван сидел в холле в окружении преданных. Все были голодны. Колокольчик уже прозвонил на обед, и некоторые ожидали уже в столовой. Бхагаван задерживался, так как от ревматизма у него болели колени. Перед тем как встать, ему приходилось растирать их. Закончив свой небольшой массаж, он медленно поднялся, оперся на трость и не спеша пошел к двери. В дверях он заметил деревенского молочника в хлопчатобумажном покрывале, с глиняным горшком, висящим на лямке у него на плече.

Бхагаван остановился, посмотрел на него и воскликнул удивленно: «Смотрите-ка! Неужели это Чин-напаян?»

«Да, это я, Свами», – ответил молочник с преданностью и уважением.

«Как ты поживаешь? – спросил Бхагаван. – У тебя все хорошо? Ты пришел ко мне? Похоже, у тебя все отлично. Что у тебя в горшке? Ты принес кулу (пшенную кашу)?»

«Да, Свами, – застенчиво ответил молочник. – Я принес для вас немного кулу».

«Тогда угости меня», – сказал Бхагаван. Он положил трость, сложил ладони в форме чаши, наклонился вперед и поднес ладони к губам. Молочник начал лить тонкой струйкой жидкую кашу из своего горшка в ладони Бхагавана. Бхагаван пил ее маленькими глотками, держа запястья у подбородка, а лицо бедняка сияло от счастья. Бхагаван пил, не отрываясь, словно сероватая жидкая каша была для него нектаром.

В столовой ждали проголодавшиеся люди. Некоторые начали беспокоиться, так как еду не подавали до момента, пока Бхагаван не придет и не сядет на свое место. Один из посетителей вышел из столовой посмотреть, что задержало Бхагавана. Когда он сказал Бхагавану, что все ждут его в столовой, Бхагаван возмущенно ответил: «Вы что думаете, я здесь только ради вас? Разве я принадлежу вам? Вы заботились обо мне, когда я жил на горе? Тогда я никому не был нужен, кроме пастухов, таких, как Чиннапаян, которые делились со мной своей кулу». Бхагаван пригласил молочника пообедать с ним и привел его в столовую.

Индия долго была расколота кастовыми и социальными предрассудками. Бхагаван, хорошо это знавший, осуждал преданных, если они при нем плохо обращались с людьми более низкого класса. Он был ярым защитником угнетенных и в любом споре склонялся на сторону жертв социальной несправедливости. Это можно было наблюдать в одном интересном разговоре, состоявшемся при мне в холле.

Один преданный спросил Бхагавана: «Шиву иногда называют „покровителем воров“. Почему у Бога такое имя? Действительно ли Шива покровительствует ворам?»

Бхагаван ответил: «Перед тем как идти на дело, некоторые воры идут в храм Шивы и обещают в случае удачи отдать Богу половину добычи. Закончив работу, они выполняют свое обещание и отдают Богу часть украденного. Есть много так называемых преданных, которые гораздо менее преданны Богу, чем такие воры. Они либо никогда не дают обещаний Богу, или, даже дав, не выполняют. Поэтому воры в каких-то отношениях более искренне преданны Всевышнему, чем обычные люди».

Поведение Бхагавана периодически менялось. Когда он сидел, глядя куда-то за горизонт, он напоминал Дакшинамурти в позе дхьяны (медитации). В это время его непринужденная поза была так бесконечно прекрасна, что мы не могли отвести от него глаз. Нам казалось, что мы смотрим на неподвижный, неугасающий рассвет. Ни черты его лица, ни его руки или ноги не казались мне красивыми, потому что я привык считать красивым другой типаж. Но когда Бхагаван сидел вот так неподвижно в своей обычной величественной позе, в его фигуре присутствовали невыразимая красота и грация. И не только это – в нем сияло нечто, находящееся за пределом наших привычных представлений о красоте. Он сидел в одной набедренной повязке, но нам он виделся императором в прекрасном облачении, наделенным атрибутами своей власти, сидящим на троне, украшенном бриллиантами. Когда же кто-то звал его: «Бхагаван!» – он спускался со своих неизмеримых высот на эту землю, чтобы ответить на зов. Я говорю «спускался», но что значит «спускаться» для того, кто царит повсюду?

Все мы считали, что Бхагаван выглядит весьма элегантно в своей каупине (набедренной повязке), но иностранцев почти полная его нагота смущала.

Когда Дункан Гринлис, известный британский ученый, впервые приехал к Бхагавану, он признался одному из жителей ашрама: «Моя сестра хочет приехать ко мне из Англии. Я писал ей письма и много рассказывал о Бхагаване и Ганди. Я сказал ей, что она должна увидеть их обоих, так как это два самых великих человека в Индии. Но если она решит приехать, как я покажу их ей? Оба ходят почти голыми и не особенно привлекательной наружности. Если я скажу ей, что эти двое – величайшие из индусов, что она будет думать об Индии?»

Дата добавления: 2015-06-04