Лишь бы не было войны! 7 страница

Нет, я всего лишь сын историка, и я понимаю, чего стоят свидетельства Витте, прекрасно знакомого с императором (в отличие, заметим, от Мультатули, Аверьянова и всей «Екатеринбургской инициативы»). Витте – прекрасного психолога, администратора, государственного деятеля, одного из умнейших и независимейших людей своего времени. Я понимаю, что вымарывать свидетельства современников (Витте, Кони и десятков других людей, к большевизму никакого отношения не имевших) может только белый неумный цензор, он же – бывший красный неумный цензор. За счет таких вымарываний нам предлагают «открытие собственной цивилизации», «восстановление социальной ткани Отечества»?

Почему-то вспоминается Галич – и не его политическая сатира, а сатира бытовая: «Вот на койке я сижу нагишом и орудую консервным ножом». И видится мне этот консервный нож новой белой цензуры, которым кромсают «социальную ткань Отечества», добиваясь открытия «собственной цивилизации» и выковыривая «агитационные клише», придуманные «старшими товарищами»... Не знаю, добьются ли радеющие за монархию господа таким способом метанойи (перемены ума), но паранойя им обеспечена. Ладно бы только им!

Глава X. Преодоление исчерпания – запись в полевом дневнике, 29 октября 2008 года

Если бы речь шла лишь о «-нойных» (мета-, пара- etc) суждениях двух конкретных ревнителей покаяния–2... Ан нет. Один из государственных каналов российского телевидения на 99% занят подобной «-нойностью». Да и другие. Речь идет о политической войне – войне за сознание лиц, ответственных за решения.

Эта война приобрела особо наступательный характер после избрания Медведева. Понимание того, чем она чревата, побудило меня к объединению в одном исследовании политической полемики и собственно философии. К работе в жанре публицистического (и философского) марафона.

Марафон подходит к концу. Исследование оказалось нужным и существенным для думающей и политически небезразличной части нашего общества. В каком-то смысле оно оказалось даже более существенным, чем это можно было предположить в момент, когда возник странный замысел, воплощенный в цикле «Медведев и развитие».

Я начал этот цикл тогда, когда избранный президентом России Дмитрий Медведев сказал, что нам нужны десятилетия спокойной жизни для развития. Тогда же я обратил внимание на трагическое сходство этого пожелания с пожеланиями Столыпина. На то, что как тогда, так и теперь нам не будут отпущены десятилетия спокойной жизни. А также на необходимость отличать желаемое (десятилетия спокойной жизни) от реального. Я был уверен, что спокойствия не будет. События в Южной Осетии и то, что за ними последовало, мировой финансовый кризис и то, что за ним последует, лишь подтверждают это.

Когда я предупреждал о грядущем скором неблагополучии, на политическом горизонте еще не было ни единого реального облачка. Теперь же на нем сгущаются такие тучи, что дух захватывает. Завершается российская передышка, восемь относительно тучных лет, являющихся в полном смысле слова, как это кому-то ни покажется странным, эпохой Путина–Буша. Чуть позже я постараюсь объяснить, что это за эпоха, почему она кончается и чем это чревато. Но разве мало фактов? Если их для кого-то мало, то могу заверить: ближайшие месяцы подарят столь многое, что даже закоренелый оптимист, считающий, что «ништяк, рассосется», расстанется со своими иллюзиями.

Процесс, который в начале нашего исследования был ламинарным, явным образом становится турбулентным. Турбулентность нарастает. Не надо быть физиком, чтобы понимать, что это такое. Большинство читателей знает, что такое тихая заводь, по которой «плывет, качаясь, лодочка», и что такое стремнины и водовороты. Ну, так вот, «тихая заводь» – это ламинарный процесс. А «стремнины и водовороты» – турбулентный процесс. Когда вместо «стремнин и водоворотов» лодочка попадает в нечто наподобие Ниагарского водопада, то это называется «турбулентный процесс с разрывом сплошности струй».

Не буду сулить читателю скорый разрыв «сплошности» наших политических и экономических струй. До такого разрыва – еще несколько лет. Но турбулентность, наверное, ощущает и сам читатель.

Решаясь на довольно странный проект под названием «Медведев и развитие», я должен был ответить самому себе на вопрос: «С чего бы это, собственно?» Давая себе ответ на такой вопрос, я, еще не взявшись за перо, сформулировал десять условий, позволяющих рассчитывать на получение серьезного результата. Условия таковы.

1. Проект эффективен, пока процесс ламинарен. Это не значит, что процесс должен иметь застойный характер. Но, как только начнутся турбулентности, надо прекращать марафон.

2. Проект немыслим без анализа политически актуальных обстоятельств (событий, высказываний), без ведения острой полемики и так далее.

3. Параллельно с этим анализом и внутри этой полемики должна обнаруживаться связь между актуальным (буквальным содержанием полемики) и фундаментальным (историософским, метафизическим) смыслом, прочитываемым за актуальностью.

4. Эта связь не должна быть натужной, высосанной из пальца. Она должна быть органичной.

5. Параллельно с обнаружением связи между актуальным и фундаментальным должен разрабатываться, так сказать «с колес», аппарат, позволяющий глубже понять нечто, волнующее нас всех. Причем нечто такое, что, не являясь злобой дня, действительно нас всех к себе притягивает.

6. Это нечто достаточно очевидно. Речь идет о том, кто мы такие, в какой переплет мы попали и как нам из него выбираться.

7. Ни на минуту не должна теряться связь условий 1–6 с фундаментальной проблемой развития. С судьбой развития в России и мире. Не должно быть подмены судьбы развития судьбой как таковой. Ни судьбой России, ни судьбой мира. Но и судьба развития не должна отрываться от вопроса о судьбе страны и человечества в целом.

8. В какой-то момент придется, анализируя фундаментальное, отказаться от актуального, то есть прекратить марафон. Но не исследование как таковое.

9. Этот момент наступит тем раньше, чем раньше ламинарный процесс превратится в турбулентный. Ведь турбулентность неизбежно начнет комкать политически актуальный рисунок, делать его слишком резким и жестким, превращать его в самоцель. А значит, противопоставлять актуальное фундаментальному. Вот тут-то и надо прекращать марафон, отрываться от актуального, заныривать на глубину, добираться до предельных уровней рассматриваемой проблематики, обретать в этом погружении искомое знание о метафизическом смысле и содержании развития. И использовать это знание как фундамент для политически осмысленного существования в условиях этой самой турбулентности, которая очень быстро превратится в падение с «разрывом сплошности струй».

10. Это погружение на глубину не должно быть сковано жанром марафона. Можно печатать в десятках номеров газеты философско-детективный роман. Это рискованно, но возможно; Но нельзя превращать в газетный сериал, ну, скажем, «Науку логики». Закончить марафон, осуществить отдельное от него погружение, соединить марафон с этим погружением и, переработав все, издать книгу, причем достаточно быстро, – вот в чем конечная цель.

Марафон подходит к концу. Политическая турбулентность приобрела зрелый характер в 20-х числах октября 2008 года. Выходя на финишную прямую, должен оговорить, что в осуществленном были, конечно же, сверхзадачи. Опять же – и актуальная (политическая), и фундаментальная (метафизическая).

Актуальная сверхзадача достаточно очевидна. Мне не хотелось (и не хочется), чтобы вновь избранный президент стал заложником так называемых «оттепельных» процессов (перехода от контрреформ к реформам). Эти оттепельные процессы совершенно не нужны сегодняшней России, а в новом мировом контексте способны приобрести сокрушительный характер. Я верил и верю, что этого можно избежать. И что для недопущения таких перекосов надо говорить правду, с предельной внятностью описывая, чем являются эти самые оттепели и эти реформизмы. И в какую ловушку попадает политик, который в них вовлекается.

Колебание России между контрреформами и реформами, выдаваемое Александром Яновым за циклы российской истории, является на самом деле способом уничтожения России. Причем тут совершенно неважно, отклоняется ли Россия в сторону реформ или контрреформ. В пространстве, где альтернативой реформам являются контрреформы, плохо все. Это ощущал (к сожалению, крайне смутно) совсем не близкий мне консервативный российский политик Константин Победоносцев, считавший: что демократия, что собор – один конец для России.

Колебания между контрреформами и реформами происходят по очень известной схеме. Россия устает от аскетического, мобилизационного напряжения (затягивания поясов), связанного с необходимостью давать отпор явным или скрытым внешним угрозам. Усталость эта обычно носит многомерный характер.

Это, прежде всего, усталость от так называемого культа личности, всевластия лидера, который олицетворяет нечто наподобие мобилизационного усилия и сопровождает мобилизационное усилие так называемым закручиванием гаек.

Это еще и усталость, порождаемая корыстным использованием мобилизационного пафоса бюрократией в целом и отдельными бюрократическими кланами в особенности.

Это также усталость от избыточных оборонных расходов, становящихся совсем нестерпимыми в условиях неблагоприятной для России экономической конъюнктуры, последние пятьдесят лет определяемой ценами на нефть.

Мало ли какая еще это усталость. Отдельную книгу по этому поводу написать можно.

Устав, Россия шарахается в сторону того самого реформизма, которому с тонкой иронией аплодирует Александр Янов. Культ личности разоблачается, жертвы культа восстанавливаются в правах, элементы мобилизационного сознания демонтируются и дискредитируются, оборонные расходы снижаются... Бюрократические (и иные) кланы, связанные со всем этим оборонным, мобилизационным, контрреформистским, «культличностным», атакуются как политически, так и иначе. Начинается борьба с коррупцией, засильем чиновников, излишней зарегулированностью.

Очень быстро обнаруживается, что это все – путь в никуда. Июльский пленум 1953 года и XX Съезд КПСС (классика оттепели, то есть движения в сторону реформ) сменяются Октябрьским пленумом 1964 года и XXIII Съездом КПСС (классика застоя, то есть движения в сторону контрреформ).

Александр Янов отнюдь не только подменами занимается. Он справедливо обнаруживает на всех этапах российской истории процессы, сходные с вышеназванной классикой. Хоть Киевскую Русь возьми, хоть Московское царство, хоть Российскую империю, хоть СССР – всюду это есть.

Яновские подмены начинаются тогда, когда содержание российской истории сводится к этим биениям между реформами и контрреформами. Потому что на самом деле не эти биения создают те полюсы, которые маркируют собою действительные циклы российской истории. Биения, образно говоря, истирают Россию в прах. Они усугубляют тление, наращивают его. После серии таких биений возникает отрицательный полюс цикла – «бобок».

Благодаря полемике с Аверьяновым и Мультатули мы убедились, что отрицательный полюс, завершающий цикл «Российская империя», вполне подходит под определение «бобок». Элиты Российской империи истлели. Чему доказательством абсолютность элитной измены, осуществленной в феврале 1917 года. Политическая система стала абсолютно дисфункциональной. Если власть не может вызвать на свою поддержку даже полк (не то что дивизию), если к ней никто не прислушивается, ее приказы не выполняют, от нее с наслаждением отрекаются, то это дисфункция, прячем всеобъемлющая.

Всеобъемлющая дисфункция системы и истление элит – это и есть «бобок». В «бобок» входит также характерное поведение политических лидеров и самого института лидерства. В случае Российской империи лидер – это государь Николай II, а институт – монархия. Неадекватная инерционность, ступор лидера и института лидерства – часть «бобка».

Итак, «бобок» февраля 1917 года. Но ведь и в августе 1991-го был тот же «бобок». Так не является ли «бобок» инвариантом, описывающим отрицательный полюс каждого российского цикла (не путать с псевдоциклами реформистско-контрреформистских биений)?

Всмотримся в еще один отрицательный полюс – начало Смутного времени. Там все происходит аналогичным образом. Про это очень много написано. Если бы не жанр, можно было бы приводить исчерпывающие развернутые доказательства. Данные так смердят, что становится страшновато, когда в виде безусловной и консенсусной даты выбирается 4 ноября – как подведение черты под ужасами Смутного времени.

Что касается ситуации накануне завоевания России татаро-монголами (отрицательного полюса, завершающего цикл Киевской Руси), то тут данных меньше. И, конечно, надо проводить отдельное исследование собственно исторического (или историко-политического) характера. Но то, что враг воспользовался распрей князей, что поведение элиты по отношению к татаро-монгольскому врагу не было консолидационно-мобилизационным, общеизвестно.

И не приближаемся ли мы сейчас к очередному «бобку», метафизическому отрицательному полюсу, особо опасному потому, что предшествующего положительного полюса в целом не оформилось?

Что же такое положительный полюс в рамках нашего понимания цикла?

Это момент, когда исчезает биение между реформами и контрреформами, снимается противоречие между отпусканием и натягиванием вожжей, преодолевается либерально-консервативный «тяни-толкай», а главное – отменяется ложная альтернатива между безопасностью и развитием. Безопасность становится развитием, а развитие безопасностью. Это как минимум. Как максимум, развитие становится метафизической потребностью и элиты (класса), соединившейся с Духом истории, и народа, преодолевшего падение, фактически тождественное выпадению из истории.

Такова историософская диалектика российских сингулярных исторических циклов, весьма далеких от обычных циклов с их растяжениями и сжатиями, положительными и отрицательными экстремумами.

Отрицательный полюс – это всегда метафизическое падение, сингулярность, рассыпание в прах формы, именуемой «государство».

Положительный полюс – это всегда мобилизационное развитие, имеющее под собой метафизическое основание, это всегда соединение с историей, это всегда преодоление альтернативы между безопасностью и развитием.

Так и живем. А кому не нравится, должен жить в другом месте.

Как сделать, чтобы не оформился новый «бобок», не произошло нового обрушения, истления? И что делать, если это произойдет? На что обопрется развитие? И не окажется ли новый «бобок» последним и окончательным?

Метафизика очистительного огня имеет здесь решающее значение. А также метафизика спохватывания. Ведь при совершенно иных, гораздо более оптимистических в плане «безбобковости» и развития параметрах раннесоветской действительности реакция Сталина на «ты мне, рябой, спляши» была именно метафизическим спохватыванием.

Если бы нервом всего нашего исследования не была попытка ответить на этот вопрос, мы бы давно запутались в арабесках политического и метафизического характера. Но мы не запутались.

И именно желание ответить на вопрос, как же не допустить очередного «бобка», оправдывает внимание к разного рода сомнительным опусам. В том числе и тому последнему, который кое-что нам рассказал (и доказал) по части «бобка» февраля 1917-го.

Для преодоления «бобка» надо решить три задачи.

Задача №1 – соединить элиты с Духом истории (создать субъект).

Задача №2 – вернуть историческое население, сделав его народом (создать субстанцию, ибо народ – это население, ставшее субстанцией Исторического).

Задача №1 и задача №2 не могут быть решены без решения задачи №3 – соединить элиты с народом через Дух истории, превратить «элиты для себя» («класс для себя») в «элиты для других» («класс для других»).

Покаяния в рассмотренных мною спецвариантах – это подрыв решения сразу всех этих задач. Но лишь их решение в совокупности может преодолеть заваливание в очередной «бобок». И степень внимания к спецпокаяниям (либеральному спецпокаянию–1, квазибелому спецпокаянию–2) определяется именно этим.

В момент, когда нам нужно снять дихотомию «реформы – контрреформы», оформить мобилизационный проект развития, который только и может снять эту дихотомию (а также ложную дихотомию «безопасность – развитие» и т.п.), нам, по сути, непрерывно подсовывают коварнейшую подмену. Вместо проекта развития (который не может не быть мобилизационным) нам подсовывают реформы, являющиеся не синонимом развития, а его отменой. В такой отмене, как я уже показал, суть так называемой перестройки. То есть нам и впрямь навязывают «перестройку–2».

Картина становится совсем уж очевидной, когда к навязыванию реформ вместо развития добавляется навязывание спецпокаяния. Ведь спецпокаяние – это разрыв с историей. Не только с прошлым (что немало), но и с самим Духом истории. А Дух истории – это единственное, способное преодолеть «бобок».

Где Дух истории, там Иаков. Где спецпокаяние, там Исав. Риторика спецпокаянства убеждает в этом раз за разом. Итак, нам опять подсовывают Исава, отнимают первородство ради чечевичной похлебки. И когда же это делается? При ценах на нефть ниже 60 долларов за баррель. То есть на пороге ситуации, которая одним щелчком превратит в труху даже жалкий нынешний консенсус Исава. Это самое лживо-примитивное нефтяное благополучие.

Мне представляется крайне важным рассмотреть еще одно не вполне, очевидное обстоятельство, имеющее серьезнейшее значение для нашего будущего.

Весь XIX век, контрэлита Российской империи была обуреваема долгом перед народом, хождением в народ, заботой о нем. Элита издевалась над этим. И до 1917 года, и особенно после. Но именно народофилия контрэлиты не позволила «бобку» февраля 1917 года подвести черту под российской историей.

Народофобчество сформировалось потом в диссидентской среде, ушедшей во внутреннее подполье, в белоэмигрантской среде. Либеральное спецпокаяние–1 и квазибелое спецпокаяние–2 являются буквальной альтернативой народофилии. Произошел, так сказать, «разворот вектора на 180 градусов». То есть инверсия. Мол, беспокоились и добеспокоились. От страстной народофилии – к столь же страстной народофобии, лжеевангелием которой стало, конечно, «Собачье сердце» как политический и метафизический (гностический) манифест. Что беспокоиться-то о Шарикове? Добеспокоились («народ-богоносец надул»).

Либералы (покаяние–1) и так называемые «белые патриоты» (покаяние–2) – это парадоксально единое целое. Источник единства – в народофобии. Понаблюдайте, как наши нувориши обнимаются с эмигрантской аристократией. Аристократией, ненавидящей этих нуворишей социально, культурно, этнически. Что общего у столь разных элитных групп? Народофобия, что еще? Квинтэссенция народофобии – спецпокаяние. Ибо это ВСЕГДА по сокровенной (а иногда и обнаженной) сути своей – покаяние народа перед элитой. И НИКОГДА – покаяние элиты перед народом.

Но что такое элита без народа? Это «элита для себя», постыдная и жалкая тусовка, обреченная на шикарное прозябание. Связь с народом – это не умение пить водку и закусывать огурцом. И не хождение босиком по траве-мураве. Подлинная связь между элитой и народом обеспечивается Духом истории. Им и только им.

Элита (класс), вобрав в себя историческую энергию, перестает быть элитой для себя (классом для себя) и становится мощным историческим генератором (субъектом). В качестве такового она передает историческую энергию народу (субстанции). Субстанция, откликающаяся на исторический зов, – это исторический народ. Народ-Иаков. Субстанция, неспособная откликнуться на исторический зов, – это мертвый народ. Народ-Исав.

Только живой народ, живая субстанция, заполненная тонкими историческими вибрациями, создает передовое (а значит, жизнеспособное) государство. Государство – это форма. Содержание – исторические вибрации. «Государственники»? Нельзя поклоняться форме. Форма, отвергшая содержание, истлевает. Народофобческая элита, будучи вне истории, обречена на «бобок». Народофобческая политическая Система – на дисфункцию. Дисфункция и «бобок» губят государство даже при отсутствии «врагов унешних и унутренних». Чуть-чуть истлевшее рухнет, только если будет нанесен сильный удар. Сильно истлевшее – если чуть-чуть подтолкнут. А совсем истлевшее рухнет под своей тяжестью.

Как бороться с подобной макротенденцией?

Адекватно ее масштабу и содержанию. Если масштаб таков, как я описал, то мы и впрямь имеем дело с метафизическим дежа вю. Всмотритесь в это дежа вю еще и еще раз.

«Бобок–1» – маразм наших элит перед татарским нашествием.

«Бобок–2» – маразм элит, породивший Смутное время.

«Бобок–3» – маразм февраля 1917 года, который мы столь подробно рассмотрели.

«Бобок–4» – маразм советских элит перед августом 1991 года.

Нам нужен еще и «бобок-5»?

Всмотритесь и... Если в вас возникает внутренний протест и вы хотите противодействовать «бобку–5», то ищите связь с Духом истории. Других возможностей противодействия нет.

Народофобия и Дух истории – «две вещи несовместные». Дух истории приходит только к элите, не разорвавшей связь с народом. Иначе зачем ему приходить? Ведь он приходит для того, чтобы субъект соединился с субстанцией. А если субъект заранее разорвал отношения с субстанцией? Дух истории, лишь заприметив это, сразу покидает территорию, на которой допущен подобный – во сути ликвидационный – разрыв.

В XIX веке, повторяю, хотя бы контрэлита была одержима народофилией (не декоративной, а подлинной) и потому выстояла в ХХ-м, пройдя через «бобок–3», создав проект, сверхдержаву, осуществив великие исторические деяния. Что сейчас?

Приближаясь к завершению своего марафона, я все же обращу еще раз внимание на несколько актуальных политических публикаций. Ведь все же марафон продолжается. А его закон – в таком обращении к актуальному.

Одна из таких публикаций– это статья А.Пионтковского в «Гранях.ру» от 24 октября 2008 года. Статья называется «Родина или кузькина мать?». Дело отнюдь не в том, что автор подробно меня цитирует, именуя своим далеким собратом по разуму. А в том, что он раз за разом использует острые противопоставления, задействуя в них слово «Родина» абсолютно некорректным образом. Некорректным и научно, и политически. Поелику в условия нашего исследования входит еще и построение аппарата, причем «с колес» (смотри пункт 5 в приведенном мною списке условий), то я просто обязан ответить. Причем и концептуально, и политически.

Некогда А.Пионтковский поставил в один ряд Родину и Романа Аркадьевича Абрамовича («За Родину! За Абрамовича! Огонь!»). Теперь А.Пионтковский ставит в один ряд Родину и «кузькину мать». (Для справки: «кузькина мать» – это бомба в 50 мегатонн, которую СССР испытал на Новой Земле. У А.Пионтковского «кузькина мать» – это синдром национал-клептократии, которой, в отличие от глобальной клептократии, я якобы симпатизирую в качестве красного Савонаролы.)

Чтобы не выпячивать политическое, зафиксируем очень коротко, что ни на Украине никто никогда не опубликовал бы книгу «За Родину! За Рабиновича! Огонь!», ни в США никто никогда не опубликовал бы книгу «За Родину! За Голдмэн&Сакс! Огонь!». Но это политическое (слишком политическое, как сказал бы Ницше). Намного важнее – концептуальное. В сознании почти всех без исключения начинают путаться несколько политических категорий. Эта путаница особо опасна в случае, когда в число перебираемых и смешиваемых категорий входит категория «Родина».

Мое беспокойство носит не академический характер – отнюдь. Я знаю – и по опыту, и по соцопросам, – что существенная часть нашего бизнес-сообщества, так называемого среднего класса, обозлившись на чиновничество, называет это самое чиновничество не иначе, как «Родиной» («Родина хочет с нас 50 тысяч баксов» – имеется ввиду, что их хочет тот или иной чиновник за определенную административную услугу). Это часто говорят «на автомате» даже вполне патриотичные и любящие Россию люди.

А раз так, то пора развести категории. И установить, что есть ряд категорий, в пределах которого категориальные единицы ну никак не могут быть сведены одна к другой. Это и позволяет называть единицы категориальными. Предлагаю обсудить следующие, особо актуальные, категориальные единицы, между которыми путаница совсем уж недопустима.

Категория №1 – Родина.

Категория №2 – страна.

Категория №3 – население.

Категория №4 – народ.

Категория №5 – государство.

Категория №6 – элита (класс).

Категория №7 – власть (политическая системе).

Категория №8 – властитель (государь).

Список категорий можно было бы продолжить, но остановимся хотя бы на этом как на особо актуальном.

Прежде всего, надо установить, что Родина – это не государство, не класс и элита (Абрамович) и не население. Родина – это единство территории, населения и актуального смысла. При этом актуальность смысла является главным. Теряется актуальность – человек перестает ощущать территорию Родиной. Он перестает ее защищать. Он не хочет за нее умирать. Возникает метафизический коллапс. И все распадается. Распадается тем быстрее, чем важнее смысл для данной культуры, данного (ею скрепленного) населения.

Актуальность (нагретость, огненность) смыслу придает Дух истории. Когда Дух истории уходит, смысл остывает. Если бы всего этого не было, государства бы не распадались. Россия распалась два раза за одно столетие. А почему? Потому что страна как место проживания переставала быть Родиной. Смысл остывал – и все начинало истлевать, рушиться.

Состояние, при котором страна является территорией актуального смысла, называется активным историческим состоянием. Люди, живущие на территории актуального смысла, не просто живут, процветают, самореализуются. Они еще и спасаются. И это главное. Красный проект предложил актуальную для своего времени формулу спасения. Её приняли те, кто уже отверг предыдущую формулу. И началась новая исторически активная жизнь. Ее трудно описать, трудно свести к любым – позитивным или негативным – социально-культурным прописям. Маяковский называл страну, ставшую территорией активного смысла, «весной человечества». А кто-то проклинал тот смысл. Но все вместе жило в среде, заполненной особыми вибрациями, в особом времени (кайросе). Вокруг того, что жило таким особым образом, собралась сверхдержава (СССР). Потом исторически активное ушло в песок. Но на песке остались отпечатки. Страна, на метафизическом песке которой есть отпечатки, – это тоже Родина.

Кроме того, исторически активное оставляет след и в связанном со страной ноосферном, так сказать, измерении – эгрегоре.

То, что хранится в эгрегоре, это Небесная Родина. Небесная Родина связывается с земной через отпечатки и ожидание нового пришествия Исторического. Этого пришествия ждут. Иногда веками. Помнят о том, что это было, и ждут. Ожидание – тоже Родина.

Родина – это тончайшая и сложнейшая идеально-материальная сущность. Нельзя объяснить до конца, как у людей возникает ощущение Родины. Но все мы знаем, как оно пропадает. И как люди перестают защищать безлюбое, еще вчера бывшее предметом бесконечной любви.

Повторяю, Родина – это сложнейшая, тончайшая сущность.

Ведь вы же можете представить себе, что страна осталась, а Родины нет, не так ли? Или наоборот – что страны нет. А Родина есть. Израиля как страны не было в течение двух тысяч лет. А Израиль как Родина оставался. И потому, что был Небесный Израиль. И потому, что отпечатки на метафизическом песке сохраняли для народа исключительное значение. Примерьте эту коллизию на себя. Нет земного СССР. А Небесный (эгрегориальный) СССР есть. И отпечатки на песке есть. И потому можно и выйти из «бобка», и вернуться в историю. А значит, спастись. Родина – это не место процветания. Это место спасения.

Самое страшное – это потерять Небесную Родину. Потому что тогда не будет и земной. Причем никогда. Ибо любое восстановление земной Родины возможно лишь через связь субъекта, который осуществляет это восстановление, с Небесной Родиной. Связь такая – это историческая (огненная) мистерия.

Нет Родины без исторической мистерии. Поскольку Родина – это союз живых и мертвых. И только этот союз – поймите же, только он – имеет право называться собором. Путать трансцендентную соборность с имманентной коллективностью очень наивно. Метафизика это или политика? Это, конечно, метафизика. Но это и политика тоже, да еще какая.

Если правящий класс захочет продать Россию, то этому должно воспротивиться население. А если население, проникнувшись духом Исава и продав первородство за чечевичную похлебку, захочет продать Россию и даже проведет референдум на тему «150 триллионов долларов за Россию»? А что? Каждый россиянин получит миллион долларов. Разве мало? 150 миллионов населения, согласившихся на эту продажу, не могут ее осуществить, потому что есть еще миллиарды мертвых, умерших за Россию. И есть Небесная Россия как совокупная Память об Историческом, то есть Родине. Единство метафизической России, находящейся в эгрегоре, и актуальной России, которая должна вернуться в историю, – это Родина.

Господин Пионтковский противопоставляет Родину «кузькиной матери». Это некорректное противопоставление. Тут важно – Родина для «кузькиной матери» или «кузькина мать» для Родины. Если Родина для «кузькиной матери», то это уже не Родина. А если наоборот? И стоит ли вообще так смаковать композиции, в которых имманентное недопустимым образом переплетается с трансцендентным? Это ведь не только политически, но и научно неверно. А также морально, экзистенциально и так далее.

Дата добавления: 2015-06-04