История всемирной литературы 46 страница. Намного превзошел своих предшественников и современников Франсиско Балагтас (бальтасар-и-нарваэс, 1788—1862)

Намного превзошел своих предшественников и современников Франсиско Балагтас (Бальтасар-и-Нарваэс, 1788—1862), удостоившийся титула принца и даже короля тагальской поэзии. Он родился в деревне Пангинай (его называли «гений или великий поэт из Пангиная») в провинции Булакан на острове Лусон — центре старинной тагалоязычной культуры, в семье крестьян-арендаторов. Поэт рано обнаружил подлинную страсть к версификации, был знаком с местными булаканскими поэтами и знал наизусть их произведения. В 20 лет он отправился учиться в Манилу, поступил в известное учебное заведение Коллегию св. Хосе. Философию ему преподавал знаменитый поэт Мариано Пилапил, писавший в это время свой «Пасьон Генезис». Балагтас знает наизусть всех тогдашних манильских поэтов, общается со многими из них, принимая участие в культурной жизни столицы. Он совершенствует свое мастерство под руководством Хосе де ла Круса, обучаясь секретам создания авитов, куридо и моро-моро.

Молодой булаканец впитывал в себя столичную культуру, не отрекаясь от деревенской жизни предков. Ходил смотреть театральные представления, моро-моро, сенакуло — сценическое воплощение пасьона, слушал музыку в Люнете на берегу Манильского залива, участвовал в фиестах с песнями и танцами, на которые так щедра Манила. Все это обостряло его поэтическую интуицию. В это время он писал очень много кундиманов — любовных песен по заказу влюбленных, которые исполняли их под гитару наподобие испанских серенад под балконами своих избранниц. Крестьянский провинциальный поэт, он в 1835—1836 гг. завоевывает симпатии первой красавицы Пандакана — Марии Асунсьон-Ривера (это ей, МАР, или Селии, посвящена его главная поэма «Флоранте и Лаура»). Впрочем, по другим сведениям, лирической героиней могла быть и Мария Ана Рамос, тоже МАР. Селия становится его невестой, но по навету местного богатея и завистливого ревнивца Мариано Капуле поэта на несколько лет упрятали в тюрьму. Там, в застенке, он и принимается за свою поэму, которая начинается и кончается именем возлюбленной Селии. Эта поэма, завершенная в 1838 или 1839 г. становится этапной не только в его творчестве, но и в истории филиппинской литературы. С 1840 г. Балагтас поселяется в Баланге, где служит помощником судьи. Но в 50-х годах Балагтас был брошен в тюрьму по обвинению в том, что он якобы отрезал локон у невесты одного местного богача. Последние годы он провел в литературных трудах, работая как по заказу для обеспечения семьи, так и по велению души. О Балагтасе сложены легенды. После его кончины (1862) осталось два чемодана рукописей, но все они погибли во время пожара, за исключением случайно сохранившихся списка «Элегантной Индии» и нескольких оттисков поэмы «Флоранте и Лаура». Остальные его произведения восстановлены полностью или во фрагментах по спискам или записаны со слов знавших их наизусть современников, некоторые известны ныне только по названию. Балагтас создал свой стиль, доведя до высшего совершенства традиционные формы тагалоязычной поэзии — куридо и авит, кундиман, моро-моро, обновив их содержание. Он пробует свои силы и в уже устаревающих в то время классических тагальских формах, таких, как далит и карагатан, и в новых для тагальской литературы, как сонет или фарс, близкий фабльо, получивший здесь название сайнете. Особенно много комедий и фарсов было написано им в последние годы жизни. Его комедии и моро-моро ставились многократно как при жизни их автора, так и после его смерти, благодаря этому часть из них сохранилась.

Иллюстрация:

Ф. Бальтасар

Рельеф на современной филиппинской монете

Среди лирики поэта выделяется первое ставшее популярным стихотворение «Продолжение» (1834). Впоследствии он писал их во множестве к свадьбам и крестинам, именинам, юбилеям и пр. У него даже выработался особый комплиментарный стиль ладино: проявился он наиболее рельефно в стихотворениях: «В честь Девушки», «На бракосочетание девушки», «Женитьба» (из пьесы «Родольфо и Росамунда»).

674

Их отличает тонкий лиризм и меланхолическая грусть.

Лучше всего сохранились моро-моро поэта, поскольку их тексты, вероятно, копировались для постановок. Почти все они на исторические темы, не касающиеся непосредственно Филиппин, но с ощутимым национальным подтекстом. Они свидетельствуют об обширных познаниях их автора в области всемирной истории, географии, греко-римской мифологии, его достаточной осведомленности о положении в Европе того времени. Одной из наиболее ранних пьес считается «Оросман и Зафира» (1840), по внешней форме комедия о любви, разлуке и печали, но показывающая страдания как в личном, так и в более обобщенном плане (иногда предполагают, что это сценическое воплощение его поэмы «Флоранте и Лаура»).

Страдания людей, страны показаны также в примыкающей к ней пьесе «Магомет и Констанса», в которой есть прямые выпады против неправедной власти. Среди других моро-моро наиболее известны «Дон Нуньо и Селинда, или Несчастие простодушной любви», «Ауредато и Астроне, или Верность женщины» и др. Наиболее часто с 1841 г. ставилась пьеса «Альмансор (аль-Мансур) и Росалинда». Изображая любовь и ненависть, хитрость и коварство, ревность и подлость благородных кавалеров и их дам, автор выставлял на суд людской типичные человеческие характеры. Показ торжества грубой силы, унижений людей зависимых приобретал у Балагтаса социальное звучание. Это особенно ярко проявилось в стоящем несколько обособленно в его творчестве фарсе или сайнете «Элегантная Индия и влюбленный негритос» — первом образце популярной во второй половине XIX в. музыкальной комедии — сарсуэлы. В остросатирической форме поэт выразил национальную боль, вызванную расовой дискриминацией, умело обойдя рогатки испанской цензуры: в пьесе нет испанцев, а местная красавица пренебрежительно отвергает робкие ухаживания представителя племени первопоселенцев архипелага аэта Томинга, считая его недостойным себя. Это и другие произведения Балагтаса способствовали зарождению национального самосознания в филиппинской литературе и укрепляли веру филиппинцев в собственные силы. Все они в той или иной степени связаны с самым значительным произведением поэта — поэмой «Флоранте и Лаура».

В этой поэме, состоящей из 399 четверостиший и следующей в русле рыцарского романа, в которой сильно влияние поэтики моро-моро, доступным для народа тагальским языком Балагтас, несмотря на жесточайшую клерикальную цензуру, сумел в яркой форме выразить дух протеста, накапливающийся в сердцах его соотечественников. Недаром четыре прижизненных издания этой поэмы разошлись — небывалый для Филиппин того времени случай — в количестве 10 тысяч экземпляров. Эту поэму трудно соотнести с тем или иным жанром как филиппинской, так и европейской литературы. В чуждый местной действительности сюжет поэт вложил подлинно филиппинское содержание, наделил героев национальными чертами, заставил их действовать в соответствии с народными нравственными нормами. И хотя в ней еще значительно религиозное влияние, уже не только бог, но и человек представляется автору и читателям главным создателем мира. Действие этого романа в стихах развертывается в далекой Албании, избранной автором, вероятно, потому, что эта страна, во-первых, не была связана с Испанией, а, во-вторых, еще в XV в. была захвачена Османской империей и в описываемое время, как и Филиппинские острова, находилась под иноземным игом. В этой стране, в ее мнимом мире действуют вполне похожие на реальных персонажи, характерные для литературы балагтасовского времени: короли, принцы и принцессы, графы и герцоги, непременные в испанской и филиппинской истории моро, или мавры (так испанцы называли мусульман южнофилиппинских островов), которые, в соответствии с канонами моро-моро, неизменно принимают католическую веру. Вероятно, что именно это и сбило с толку испанскую цензуру, хотя уже в начале поэмы читаем такие строфы:

Внутри и вне земли моей любимой
Зло стало силою непобедимой.
Растоптано Добро в дорожной пыли.
А Добродетель почиет в могиле.

Зло, беззаконье, низость и хвастливость
Горды собой, а божья справедливость
Упала ниц, и силы нет подняться,
Лишь слезы по щекам ее струятся.

(Перевод Г. Плисецкого)

Новыми были и два вступления к поэме: обращение к Селии и к читателю вместо обычных славословий католическим святым и царственным героям. Эти два кундимана были обращены к простым людям. Первая сюжетная линия представлена албанским королем Линсео, его дочерью царевной Лаурой, приближенным герцогом Брисео и его благородным и мужественным сыном Флоранте, женихом Лауры. Им противостоит граф Адольфо, который в результате интриг захватил власть в стране, убил герцога Брисео, отправил в дикий лес на гибель Флоранте и добивался руки Лауры. Вторая сюжетная линия представлена мусульманским

675

принцем Аладином, его невестой принцессой Флеридой и их врагом Али Адабом, лишившим их родины и домогающимся принцессы. Флоранте удается не только спасти себя, свое королевство и невесту, но и помочь обрести независимость обращенным им в католичество мусульманам. Как и в большинстве куридо и моро-моро, здесь возникают два треугольника — христианский (Флоранте — Лаура — Адольфо) и мусульманский (Аладин — Флерида — Али Адаб). Но дружба Флоранте и Аладина, рожденная общей бедой, взаимопомощью и победой, — факт, неизвестный обычным моро-моро. Отсюда легко прийти к мысли о совместной борьбе филиппинцев, христиан и мусульман, с их общими поработителями — испанскими колонизаторами. Это поэма о любви и мужестве в борьбе, о победе сил справедливости над силами зла, о гуманности и человечности. И как в обычных моро-моро, здесь осуждаются зависть, ревность и подлость.

В творчестве Балагтаса и в особенности в «Флорансе и Лауре», традиционные приемы тагальской устной поэзии были как бы кодифицированы и формализованы, сделавшись навсегда достоянием филиппинской литературы. Балагтас обогатил родную словесность идеей борьбы со злом, наделив своих героев неистребимым свободолюбием. Именно в его творчестве начинается слияние филиппинской литературы с национально-освободительным движением.

Пампанганская литература этого времени представлена преимущественно жанром кумидья, или моро-моро. Наивысшим достижением ее является самое длинное моро-моро «Жизнь Дона Гонсало из Кордовы» падре Ансельмо Хорхе де Фахардо (1785—1845). В нем повествуется о жизни и делах испанского генерала, служившего верой и правдой королеве Исабелле I Католической. Эта романтизированная история в трех томах (31 тысяча строк) впервые была поставлена в Баколоре в 1831 г. Она ходила в списках и была опубликована лишь в 1912 г. Не неся серьезной социальной нагрузки, эта пьеса тем не менее считается «Флоранте и Лаурой» пампанганцев, произведением, вобравшим ряд фольклорных элементов.

В илоканской литературе преобладали национальные варианты, переводы и адаптации испанских и тагалоязычных авитов и куридо: эпическая поэма о Ричарде Львиное Сердце, история Хайме дель Прадо, «Двенадцать пэров Франции», «Бернардо (дель) Карпио» и многие им подобные. Но именно на этом материале расцвел впоследствии талант классика илоканской литературы Леоны Флорентино (1849—1884). На илоканском языке в 1845 г. был написан и большой пасьон монаха-августинца Антонио Мехия, однако видный литературовед илоканец М. А. Форонда, обнаруживший оригинал этого произведения, полагает, что это перевод оригинальной работы канонизированного католического св. Винсента. Среди произведений бикольской литературы выделялась религиозная драма, в особенности литургические пьесы Мариано Перфекто. Аналогичные жанры были характерны и для себуанской литературы этого времени.

В первой половине XIX в. начала создаваться и серьезная поэзия на испанском языке самими филиппинцами. Первым таким поэтом стал Хосе де Вергара, непрофессиональный литератор, избранный в 1813 г. филиппинским представителем в испанских кортесах (правда, к моменту приезда филиппинских делегатов король Фердинанд VII разогнал этот орган). Еще более известен поэт Луис Родригес Варела, прозванный Графом Филиппинским. В его стихах (сб. «Филиппинский Парнас», 1814) сильны элементы национального самосознания. Эта поэзия впервые поколебала миф об интеллектуальном превосходстве испанцев.

675

БИРМАНСКАЯ ЛИТЕРАТУРА

В XIX столетие Бирма вступила как централизованное феодальное королевство. Диктат молодой династии Коунбаун (Алаунпая) привел к упрочению феодальной деспотии при неограниченной власти монарха. Консолидация внутренних сил обусловила военное могущество, проявлявшееся вначале в завоевательных акциях (покорение индийских княжеств в Ассаме и Манипуре), а затем в стойком сопротивлении английским колонизаторам (первая англо-бирманская война 1824—1826 гг.), способствовала подъему национальной экономики и культуры.

В истории бирманской литературы первая половина XIX в. — пора становления и подъема драмы, интенсивных процессов в области поэзии, развития литературного прозаического языка. Это время ощутимой перестройки жанровой системы, когда появляются новые для письменного творчества формы, а прежние нередко теряют свою былую функцию, связанную с придворным этикетом или монастырским ритуалом.

676

Наиболее явственно это наблюдается в сфере куртуазной поэзии, где не только пополняется жанровый арсенал (в основном за счет песенно-поэтических форм), но и происходит более четкое размежевание лирики и эпики: в области лирики заметно внимание к интимной поэзии малых форм, эпические традиции питают крепнущую драматургию. По-прежнему в литературе главенствует стихотворный язык, более разнообразный и раскованный нежели в предшествующие века; проза, несмотря на достижения отдельных авторов XVIII в., используется в сравнительно узкой сфере. Постепенное переосмысление классических форм и серьезный интерес к фольклору со стороны придворных литераторов заметны прежде всего в поэзии. Возросшая роль писателей-мирян, расширение аудитории читателей и слушателей обусловливают демократизацию и беллетризацию литературы.

Определенные новшества были ощутимы еще в творчестве поэтов, начавших свою деятельность в конце XVIII в., — У Тхун Ньоу, У Аун Пхьоу, Навадея из Вэммасу, Мьявади У Са и др. Наследие традиционалиста У Тхун Ньоу (известного под титулом Твинтиндайвун Маха Ситу, 1726—1806) включает сочинения почти во всех жанрах монументальной поэзии Средневековья — начиная от линги и пьоу (виды религиозно-философских поэм на сюжеты из буддийских книг на пали) и кончая яду или луда (крупные формы куртуазной лирики). Строго придерживаясь традиционной поэтики, У Тхун Ньоу вместе с тем расширял тематические рамки жанра, допускал стилистическую свободу в агиографических сочинениях. Известность получили его 9 поэм-пьоу на сюжеты джатак из «Кхуддака-никаи»; следуя по пути, намеченному еще Шином Каравикою (ок. 1588—1648), У Тхун Ньоу несколько секуляризирует пьоу, уделяет внимание мирской нравоучительности, любовным переживаниям или даже занимательным приключениям героев. Светская интерпретация жанра пьоу продолжается затем в творчестве У Яу Джи (1774/75—1835); по своему духу и тематике его поэмы «Царь-павлин» или «Аскет Ититейнга» созвучны произведениям Маха Ситу. Так постепенно излюбленный религиозно-проповеднический жанр, не теряя связи с житийной сюжетностью, выступает то как дидактический трактат о государевом долге, обязанностях подданных, о придворном этикете, то как куртуазно-романическое повествование, не лишенное назидательности и близкое по духу к жанру яган (вид светской поэмы — см. т. V наст. изд.). Хотя в XIX в. не прерывается традиционная поэзия пьоу, все же начинает преобладать беллетристическая тенденция. Особенно явственно это отражено в поздних произведениях У Шуна (ок. 1782 — после 1849) и его ученика У Швей Чхи (1798 — ок. 1858).

У Шун, признанный мастер монументальной поэзии, выступил реформатором жанра пьоу, стремясь не только к свежей интерпретации известных сюжетов, но и к модернизации стихотворной техники (отход от стабильной рифмовки, от правил четырехсложной строки и т. п.). Ставя просветительские задачи, поэт трактует популярные буддийские джатаки как аллегории на злободневную тему, занимательные и поучительные. Таков рассказ о царе-грешнике в поэме о Сутасоме (по одноименной джатаке), звучащий предостережением нерадивому правителю, таков панегирик мудрому аскету Махо из пьоу «Подземный ход Махо» (джатака «Махауммагга»). Яркие картины придворной жизни рисует У Шун в своей лучшей поэме «Оуммаданти», герои которой воспринимаются уже не как условные фигуры буддийского жития, а как реальные человеческие характеры. Не жалея сарказма, автор описывает смятение сластолюбивых брахманов при виде Оуммаданти: жадно накинувшиеся на угощение обжоры вдруг остолбенели, пораженные красотою девушки, а опомнившись, царские советчики принялись заигрывать с нею. Смело вводя насмешливо-саркастические интонации, У Шун меняет повествовательные акценты, не без горечи намекая на интриги при дворе. Позднее, однако, саркастический пафос У Шуна уступил место откровенной развлекательности в поэмах У Швей Чхи: используя те же традиционные сюжеты, поэт повествует о любви и приключениях в галантном стиле.

Меньше чуствовались перемены в таких жанрах придворной поэзии, как эйчхин (эйджин), хотя сочинения подобного рода в XIX в. утрачивали свои внелитературные функции; поэмы У Тхун Ньоу, У Яу Джи или Навадея из Вэммасу воспринимались как образцы изящной словесности, мало пригодные для ритуальной декламации. Характерным примером монументально-панегирической поэзии выступает собрание могунов Навадея Младшего (или Навадея из Вэммасу, собств. имя У Ну, 1755/56—1840). Видный сановник и придворный поэт, Навадей стремился прославить успехи династии Коунбаун, воспеть родную землю. Его 16 могунов — многочастные оды, посвященные прежде всего значительным событиям официальной истории — военным победам в Тавое, Аракане и Ассаме, дипломатическим акциям («Могун о миссии в Китай»), градостроительству («Могун о королевском дворце Мингун») и т. п. Используя традиционную форму и тематику, поэт

677

удачно вводит новые предметы описания, углубляется в область мифологической героики и легендарной истории, подчас превращает могун в ученый трактат на темы из древнеиндийских книг или бирманских хроник. Оставаясь формально панегириком в честь правящего монарха, этот жанр вырастает в крупное лирико-эпическое полотно.

На рубеже XVIII—XIX вв. ненадолго оживает эпический жанр тачхин (таджин), возникший еще в XVI в. Ранние тачхины — это неспешные песнопения на сюжеты из джатак или авадан, исполнявшиеся с проповедческими целями. Поэты Коунбауна, особенно У Аун Пхьоу (ок. 1738 — ок. 1803), не только обогащают тематику, но и придают поэме хроникально-повествовательный характер. Большинство его произведений посвящено событиям из бирманской истории — как действительной, так и легендарной («Песнь о династиях», «Песнь о 28 пагодах», «Песнь о том, как Китай испросил зуб Будды» и пр.). Не чужды автору и традиционные житийные сюжеты («Песнь о том, как Мара пытался отринуть Готаму от древа бодхи»). Наибольшую известность получила его «Песнь о Раме», первая значительная интерпретация на бирманской литературной почве популярного эпоса в одной из его индокитайских редакций. В поэме У Аун Пхьоу усилены буддийские настроения, а главный герой описан как бодхисаттва, идеальный персонаж канонической биографии. В целом творчество У Аун Пхьоу носило светско-панегирический характер: его тачхины, подобно официальным хроникам, были призваны воспеть королевский дом Коунбаун, связав его не только с реальными династиями Бирмы, но и с легендарными правителями.

Наряду с переосмыслением жанров, придворная поэзия пополняется малой лирикой. Формы любовной лирики по традиции относят к чхин (джин), что подчеркивает их песенную природу. Большая часть жанров предполагает публичное исполнение под аккомпанемент. Таковы ставшие популярными в XIX в. этичхин (вид любовного романса), болэ и лунчхин (элегическая жалоба), папьоу-тичхин (песня под барабан), пхвэ (род концертной арии в сопровождении оркестра), хлейчхин (меланхолическая «баркаролла»), доунчхин (шуточная песня под хлопушку). Большинство подобных песнопений отличалось минорно-элегическим складом и передавало разнообразные эмоции влюбленных. Жанры малой лирики проникали в официальную поэзию медленно, постепенно тесня излюбленный яду и его разновидности. Значительный вклад в эту область лирики внесли поэтессы Мэ Кхвей (ок. 1788—1848), королева Ма Мья Калей (1809—1845), позднее принцесса Хлайн (1833—1875). Стихи Мэ Кхвей в форме этичхин восходят одновременно к народным песням первой половины XVIII в. и к «календарным» поэмам типа яду или луда. Однако «сезонность» с присущими ей описаниями погодных примет, цветов и плодов того или иного месяца служит лишь фоном для передачи интимных настроений. Впервые в поэтический обиход Мэ Кхвей ввела жанр нгоучхин (плач), торжественное песнопение, исполнявшееся самой поэтессой при траурных церемониях. Разнообразным был песенный репертуар Ма Мья Калей — от элегических папьоу до философских тейтха. В 1845 г. она была казнена по приказу супруга, короля Таравади. По преданию Ма Мья Калей написала перед смертью прощальную песнь-тейтха, перекликающуюся со знаменитой лингою Анандатурии (1173 г.).

Все в мире сущем Закону подвластно,
Земное рожденье лишь гибель сулит.
С гневом вторгаясь в жизни теченье,
Славный властитель грех совершит...

В творчестве принцессы Хлайн интимная лирика, преимущественно в жанре болэ (введен самою поэтессой), адресована горячо любимому мужу принцу Канауну, жизнь с которым была далеко не безоблачной. Цикл любовных песен-болэ строится на чередовании «мужских» и «женских» монологов, в которых содержатся намеки, понятные лишь влюбленным.

Образцы песенной лирики нередко включались в крупные эпические или драматические произведения. При создании ранних драм под воздействием сиамских театрально-поэтических текстов использовались песенные стилизации в так называемом «аютийском духе», свойственные творчеству известного литератора Мьявади У Са (1766—1853) и его последователей. Литературные функции песен не исключали и их церемониальной функции (новые тексты сочинялись к различным дворцовым празднествам: хлейчхин — для катания на лодке, доунчхин — к фейерверку). Более демократичные песенные жанры свободнее использовались вне дворцовых пределов. Любопытный пример — сатирические песенки, появившиеся в разгар поэтической перебранки между Пхоутудо У Мином (ок. 1798 — ок. 1848) и Лу У Мином (1800—1861), популярными стихотворцами того времени. Вот отрывок из песни, сложенной Лу У Мином и его учеником, лекарем из Авы, и адресованной соломенной кукле, изображавшей на народном празднике «достопочтенного» Пхоутудо У Мина.

Это песня хлопушки — веселая песня.
Как начнем мы потеху, споем про господина:

678

Получил наш сударь имя, и зовут его, кличут
«Воевода Пхоутудо», по должности своей полупочтенный,
Да уж зато стихоплет отменный...
Из пожухлой травы он сделан, в монаший наряд обряжен,
А монастырь, где проживает, — точно клоака, весь загажен...

Эта «бранная» поэма в духе шутовских куплетов бродячих актеров примечательна не только тем, что сохранилась в официальных анналах, но также и тем, что буддийские реалии упомянуты в весьма непочтительном контексте.

В XIX в. лирические жанры заметно теснят парадную поэзию. Обращение к народной песенности вливает свежие соки в несколько омертвевшее древо официального стихотворства. Слабеют установления канона, появляются более доступные и подвижные формы, происходят сдвиги внутри старых жанров, а стремление выйти из рамок буддийской догматики, заменив поэзию рассудка поэзией чувства, уже шаг на пути к секуляризации творчества.

Драматические жанры складывались в бирманской литературе на основе эпических поэм под воздействием тайских театральных традиций. На первую половину XIX в. приходится интенсивное развитие двух ведущих жанров литературной драмы — нандвинзатоджи (букв. большое придворное повествование) и пьяза (букв. представленная джатака), возникших еще в XVIII в. Различаясь меж собой в тематическом, стилистическом, функциональном отношении, обе эти формы являются оригинальным сплавом традиционной общеиндокитайской сюжетики с классическими нормами бирманского эпического стихотворства, отчасти трансформированным под влиянием сценической практики придворного театра Аютии, Вьентьяна, Чиангмая и др. Нандвинзатоджи видных бирманских литераторов Мьявади У Са («Инаун», «Тамоуттагота»), Тадоудаммаязы («Тинкхапатта»), принцессы Хлайн («Эйндавунта», «Визаякари») и др. — это пространные, многоэпизодные (и композиционно рыхлые) повествования в стихах (с допущением ритмической прозы), предназначенные для декламации, сопровождавшей театральную пантомиму, равно как и для литературного чтения. Светская беллетризованность такого рода сочинений проявлялась не только в форме, но также и в фабуле, заимствовавшейся из неканонической эпики (цикл «50 джатак»; сказания о Раме или об Инауне). Написанные в традициях куртуазной литературы, нередко усложненным стилем и языком, изобиловавшим палийской или санскритской лексикой, нандвинзатоджи были рассчитаны на узкий круг придворных ценителей.

В литературном и сценическом отношении более совершенен драматический жанр — пьяза. Развитие его тесно связано с творчеством У Чин У (ок. 1773 — ок. 1838), прославленного поэта, драматурга, декламатора. Испытав влияние аютийской традиции и бирманских нандвинзатоджи, пьесы У Чин У аккумулируют также ряд свойств, присущих местным народным представлениям. Компактная и емкая форма пьяза служит текстовой основой спектакля, рассчитанного на один вечер (исполнение нандвинзатоджи могло быть растянуто на месяц); движение сюжета подчинено строгой логике, а в лаконичном тексте нередко оказываются соблюденными три единства (места, времени, действия). Введенные еще Падейтаязою (1684—1754) членение текста на сцены, чередование стихов и прозы, пояснительные ремарки и т. п. — все, что отнюдь не всегда соблюдалось авторами нандвинзатоджи, было воспринято У Чин У, вернувшимся к традиционной житийной сюжетике из буддийской «Типитаки». В ряде своих пьес драматург обращается к определенным джатакам («Махо», «Вейттандая»), в других использует популярные агиографические мотивы и коллизии, выстраивая на их основе собственный (хотя и привычный для зрителя) сюжет («Папахейн», «Дейвагоумбан», «Вингада»). Подобно многим поэтам прошлого, У Чин У затрагивает в своих произведениях большие этические проблемы, рисует столкновение сильных страстей, воспевает эпически масштабных героев (мудрый стратег Махо, святой подвижник Вейттандая, чудесный воитель Дейвагоумбан). Через все пьесы У Чин У проходит тема борьбы за трон, долга правителя и его ответственности перед страной, что было весьма злободневным в обстановке бесконечных интриг, заговоров, мятежей в бирманском королевстве. Вместе с тем дидактическое начало, связанное с агиографичностью фабулы, здесь явно отступает перед авантюрным, эпическая неспешность буддийской джатаки заслонена динамикой сценического действа. Яркая зрелищность, занимательное переплетение фантастики и реальности, введение песенных и танцевальных эпизодов, нередко заимствованных из народного театра, делали пьесы У Чин У популярными и за пределами дворцовых покоев. Достижения У Чин У были развиты У Поун Нья (1812—1867) и другими авторами второй половины века.

Литераторы Бирмы, привыкшие излагать свои мысли стихами, лишь эпизодически обращались к прозе. Среди сочинений научного, религиозно-философского, административного назначения сравнительной беллетристичностью отличаются исторические хроники, дидактические

679

эпистолы, судебники, религиозно-повествовательные произведения. Будучи строго функциональными, они вместе с тем в большей мере, чем тексты иного типа, допускали вымысел, давали сочинителю некоторую свободу самовыражения: летописец был волен, начав по традиции с истории буддизма, остановиться на тех событиях или биографиях, которые отвечали его идеалам; автор эпистолярных наказов или составитель судебника мог привлечь внимание адресата или вершителя суда к определенным этическим проблемам и т. п. Обладая определенной художественностью, произведения этих жанров приобретали в XIX в. и публицистические черты, используя традиционные формы, прозаики затрагивали не только этические, но и социальные, политические, государственные вопросы. Ощутимы новации, например, в старинном жанре дидактического послания миттаса. Адресуя королю Баджидо свой наказ, настоятель Моунъйвей-схаядо, наряду с привычным славословием в честь династии и призывом блюсти свщенные заповеди, перечисляет все обязанности монарха, подкрепляя рекомендации примерами из старинных трактатов, житийных рассказов, не избегая при этом и намеков на реальные политические события.

Иной характер носят дидактические письма Шина Нандадазы (ок. 1757—1813); видный монастырский писатель и проповедник обращается в них к широкой аудитории монахов и мирян, рассуждая о нормах повседневной жизни. В собрании из 528 миттаса есть письма, адресованные родственникам, наставникам и ученикам, речь в них идет о нравственном долге каждого. Написанные живо и доступно, его послания вобрали в себя образцы разговорной речи и народных речений. Житейское направление миттаса нашло отклик в творчестве Шина Оуккантамалы (ок. 1773—1838), а также авторов второй половины XIX в., при этом жанр высокого наказа чутко реагировал на социальные явления нового времени.

Немногочисленная сюжетная проза всегда отличалась назидательно-проповедническим складом. Жанры вуттху (дидактическая притча) или за (палийская джатака) по содержанию и форме были связаны с буддийскою книжностью на пали. В жанре за писали У Обата (конец XVIII в.) и его последователи. Художественные переводы канонических джатак в бирманской прозе способствовали развитию литературного языка. Тематика вуттху была несколько шире: наряду с рассказами Будды о минувших его перерождениях здесь использовались аваданы и житийные истории. Авторами вуттху и за обычно были монахи, обращавшиеся к агиографии в ходе проповеднической деятельности. Оба житийно-повествовательных жанра обладали не только самостоятельной художественной ценностью, но и способствовали развитию бирманской литературной драмы, а позднее и новых форм беллетристической прозы.

Дата добавления: 2015-06-04