Добросовестные ученые 2 страница

Рассматривая в таком масштабе причинно-следственную связь, мы видим: государство может быть по-настоящему сильным, если его граждане исповедуют материалистическое мировоззрение. Они могут быть сколько угодно верующими, но в их шкале ценностей над небесными целями должны доминировать земные. Проще говоря, если встанет выбор между Христом и Родиной, они должны выбрать Родину. В этом заинтересовано любое государство, независимо от его религиозного позиционирования.

Попытка выйти из этой вилки с помощью формулы «служение Богу через служение Родине» не более чем оправдание. Никто не может служить двум господам, особенно если господа имеют разные цели. Неизбежно человек будет подчиняться тому, кого считает сильнее, одновременно, на всякий случай, оправдывая свое поведение в глазах того, кого считает слабее.

Практика показывает: большинство будет служить государству. Но само государство заинтересовано представить это служение не просто как стремление к мощи, а как служение высшим целям. Отсутствие высших ценностей ведет к разложению и в итоге к ослаблению страны. Чтобы избежать такого эффекта, государству необходима карманная религия, которая помогала бы оправдывать государственные цели с религиозных позиций, сдерживая население от чрезмерного развращения.

В современной системе здесь тупик. Чтобы государство было мощным, оно должно соответствовать современному уровню экономики. Для этого ему нужно раскачивать потребление, что требует культивировать материализм. Но так как материализм ведет к развращению, государство оказывается перед безальтернативным выбором: направо пойдешь — от разложения умрешь, налево пойдешь — от экономической немощи сгинешь.

Государство выбирает компромиссный путь между материализмом и метафизикой. Это замедляет приближение к смерти, но не отменяет ее. Современное общество интуитивно чувствует приближающийся ужас. Оно как кролик перед удавом, пищит от ужаса, но лезет в ужас.

Государство пытается использовать церковь в качестве тормоза через превращение ее в «церковное министерство». Церковь худо-бедно выполняет свою функцию, заполняясь выходцами из потребительского общества. Когда критическую массу начинают составлять священники, по-настоящему ни во что не верящие, суть обыватели в рясах, сдерживающий фактор исчезает. Движение в пропасть приобретает мощное ускорение.

Современное общество, достигшее критического разложения, тем не менее, не исчезает, как, например, древний Рим. Прогресс создал новую ситуацию, где ему позволительно очень долго гнить. Возникают невиданные продукты гниения, которые однажды должны трансформироваться во что-то принципиально новое, чего еще не знало человечество.

Глава 4

Причина гонения

Прежде чем продолжить размышление, поищем ответ на один из ключевых вопросов: почему первые христиане были жестоко гонимы государством и обществом? Если поверхностно оценивать ситуацию, ее смысл легко топится в общих словах типа «Рим гнал христиан, потому что не любил их» и далее в том же духе. Но Рим вообще был далек от любви к кому бы то ни было. Перефразируя позицию Англии, у Рима нет любви, у Рима есть интересы.

Рим был административной машиной, работающей на умножение своего земного могущества. Он завоевывал новые земли исключительно с целью получения новых доходов. Меч добывал золото, чтобы умножить меч, который добудет новое золото. Не известно ни одного случая, чтобы Рим из любви/нелюбви к кому-то отказался от источника дохода, не говоря уже о такой крайности как превращение статьи дохода в статью расхода (гонения стоят денег).

В отношении христиан Рим занимает не свойственную ему позицию. Он превращает христиан, исправно платящих налоги, из источника дохода в статью расхода. Из всех возможных причин, способных заставить Рим пойти на столь нетипичный шаг, вырисовывается одна — угроза существованию империи. Само по себе это необычно. Как простые люди могли угрожать железному Риму, сокрушавшему целые империи? Это действительно трудно понять. Но элита видела то, чего не видит простой человек: христианство уничтожает основу могущества Рима. Внешне безобидное явление представляло смертельную угрозу мировой империи древности.

Конфликт Рима и христиан не в отрицании Христа. Рим никогда не отрицал христианского Бога. Более того, он оставил в пантеоне место неведомому Богу. Единственное, чего Рим требовал от христиан: признать религиозный приоритет императора, являвшегося верховным жрецом.

Из этого следовали остальные требования, в том числе поклонение императору и принесение жертв официальным божествам. Но главным было признать духовный приоритет императора-жреца. Признать, что только он вправе узаконить или запретить любой обряд, определять понятие ереси и истины. И при этом императору ни с кем не нужно согласовывать свое решение. Действия императора должны быть в недосягаемой для критики области.

Идея о божественности императора являлась стержнем, на котором крепилась вся конструкция государства. Отрицание императора в качестве верховного жреца империи разрушало всю государственную систему. Если император отрицался как высшая духовная власть, конструкция рассыпалась как карточный домик. Он не мог формировать установки, на которых строились законы империи, не мог задавать стратегическое направление.

Отрицание божественного статуса императора превращало его из правителя в завхоза, чьи задачи не выходят за рамки экономики и текущей политики, что суть продолжение экономики. Глобально это означало сдачу власти тому, кто будет определять, что есть истина и магистрали развития.

Христиане повели себя в высшей степени странно. Они полностью признавали приоритет императора в государственных и материальных вопросах. Они исправно платили налоги, не бунтовали, призывали к послушанию властям и прочее. Но при этом они полностью отрицали право императора быть верховным судьей в духовных вопросах.

Рим понимал: никакое усиление экономики не может сохранить систему, если ее основание рушится. Из ситуации было два выхода. Первый: заставить христиан признать религиозный приоритет императора. В противном случае ничего не оставалось, как уничтожить христианство физически. Если и это не удавалось, смерть грозила Риму.

Если бы христиане признали религиозный приоритет цезаря (верховного жреца), Рим оставил бы их в покое. Ради сохранения христиан в качестве налогооблагаемой базы он не стал бы их принуждать к языческому ритуалу типа поклонения императору. Рим прекрасно понимал: обряд вторичен. Главное — духовное признание. Церковь тоже понимала: такое признание означает ее духовную смерть. Оказавшись перед выбором физической или духовной смерти, христиане выбирают физическую.

Почему Рим христиан гнал, а иудеев нет? Почему не превратил Иудею из статьи дохода в статью расхода? Разве в иудаизме не было аналогичной опасности? Иудеи тоже в бескомпромиссной форме отказывались признать религиозный приоритет императора. Нельзя представить языческого императора председателем на собрании Синедриона, равно как и на собрании христиан. Но почему Рим иудеев не гнал, а собирал с них налоги, а хри­стиан гнал, расходуя на это бюджет государства?

Иудаизм был ограничен биологией. Полноценным иудеем, способным стать священником, мог быть только еврей по крови из потомков Аарона. Простой еврей, не говоря уже о полукровке или человеке другой национальности, не поднимется выше рядового верующего. Закон отделял верно рожденного иудея от прозелита (язычника, принявшего иудаизм). Между иудеями-евреями и иудеями другой национальности (или полукровками) лежит пропасть, перешагнуть которую невозможно.

Ограничение биологией означало: иудаизм не может выйти за границы Израиля, то есть не может распространиться на всю империю. Христианство не имело биологических ограничений и потенциально могло распространиться не только на всю империю, но и вместить в себя все человечество.

Одно дело, когда малая часть империи отказывается признать императора верховным жрецом (зато платит налоги). Другое дело, когда отказ распространяется на всю империю. Римская власть не сразу поняла характер и масштаб угрозы. Первое время Рим равнодушно взирал на христианство, видя в нем разновидность иудаизма. Разгоравшиеся противоречия между иудаизмом и христианством он принимал за внутри-иудейский скандал, спокойно собирая налоги с тех и других, не вдаваясь в тонкости конфликта. Но проходит время, и Рим сознает отличие иудаизма от христианства и опасность последнего.

Не сумев склонить христиан к признанию приоритета верховного жреца, Рим принимает решение уничтожить христианство. Сначала он пытается справиться с опасностью силами иудеев и языческого населения. Власть поощряет гонения, инициирует и поддерживает самые чудовищные слухи о христианах, закрывая глаза на уголовные преступления против них.

Всякого рода сброд, видя в христианах легкую добычу, начинает их грабить и убивать. Но христиане и в этих условиях демонстрируют невероятные показатели. Церковь продолжает расти, но не за счет компромиссов, как будет впоследствии, а за счет высочайшей принципиальности в вопросах Веры. Христиане продолжают отрицать претензию императора на приоритет.

Рим, не видя результата, объявляет гонения на христиан государственным делом. И терпит фиаско. Еще недавно все были уверены: языческая мощь с ее изощренными пытками и казнями может любого в бараний рог согнуть. И вдруг она оказалась беспомощна. Безотказно действовавшие инструменты не работали. На месте одного замученного возникало десять верующих во Христа. Причем, зачастую палачи, пораженные мужеством и несгибаемостью своих жертв, вслед за ними принимали христианство и шли на муки.

Христиане не боялись мучений и смерти. Их бесстрашие восхищало мир и раздражало власть. Политическая элита растерялась и прибегла к последнему средству — привлечению к борьбе языческих мудрецов. Поначалу те не видят в христианстве цельной системы и отказываются признать его учением. Раз это не системное учение, значит, хаотичный набор суеверий. Но остается открытым вопрос: как набор суеверий и басен структурируется в систему?

Самые ярые противники христианства не могли упрекнуть людей, демонстрирующих ясность и глубину мысли, в том, они умирают за выдумки и набор нелепиц. Христианство давало повод задуматься: в мир пришло что-то новое, необъятное, необычное.

Представьте: в наше время существует группа, членов которой мучают и убивают, устраивая вокруг этого публичные зрелища. На смену убитым и замученным приходят другие, поколение сменяет поколение, и так 300 лет. Наблюдай мы сегодня такую картину, вряд ли у кого язык повернется сказать, что эти люди умирают, потому что они темные и глупые. Напротив, к явлению возник бы неподдельный интерес, в первую очередь со стороны глубоких и неординарных людей. Именно это произошло с христианством.

Этот момент описывает бывший язычник Августин. Он заинтересовался, что же такое христианство, вокруг которого так много разговоров, и в итоге уверовал. «Итак, я решил внимательно заняться Священным Писанием и посмотреть, что это такое. И вот я вижу нечто для гордецов непонятное, для детей темное; здание, окутанное тайной, с низким входом; оно становится тем выше, чем дальше ты продвигаешься. Я не был в состоянии ни войти в него, ни наклонить голову, чтобы продвигаться дальше. Эти слова мои не соответствуют тому чувству, которое я испытал, взявшись за Писание: оно показалось мне недостойным даже сравнения с достоинством цицеронова стиля. Моя кичливость не мирилась с его простотой; мое остроумие не проникало в его сердцевину. Оно обладает как раз свойством раскрываться по мере того, как растет ребенок-читатель, но я презирал ребяческое состояние, и надутый спесью, казался себе взрослым» (св. Августин. «Исповедь»).

Учение Христа было не просто всеобъемлющим и стройным. Можно найти множество философских учений, с позиции человеческой логики не менее стройных. Проблема в том, что их носители не живут сообразно своим учениям. Приверженец, например, солипсизма (учение о мире как об иллюзии) в философских диспутах будет отстаивать принципы своего учения, но в реальной жизни руководствоваться установками, вытекающими совсем из другого мировоззрения, которого он даже не сознает.

Христианство побуждало людей жить сообразно вере. Подобно гигантскому магниту, Церковь притягивала элиту ума и духа. Христианство как таран последовательно и методично разбивало древний мир. Самая великая структура древности оказалась в положении жителей осажденного города, стены которого рушатся под напором новой силы.

Главная проблема — Рим не смог заставить глубоких людей отвернуться от христианства. Технология, работающая на массу, никогда не работает на элиту. Иначе миром можно было бы управлять не с помощью идей, а эмоциями и «морковками». Стратегическое направление задают думающие цельные люди, а на них в глобальном смысле влияют только идеи.

В ситуации мировоззренческого противостояния нельзя силой справиться с идеей. Это все равно что из пушки стрелять по радиоволнам. Здесь нужны принципиально иные инструменты, которыми Рим не располагал. Противостоять наступлению христианского учения могло другое, более мощное учение. Но у Рима его не было.

Глава 5

Византия

В борьбе с христианством Рим проиграл. Некогда могущественная империя распалась на две части — восточную и западную. Западная часть была завоевана варварами и поделена на ряд языческих королевств. Восточная часть сохранилась под властью политической элиты Рима.

В IV веке император Константин Великий основал новую столицу, Византию, куда перенес свой престол. Новая языческая империя стояла на той же платформе, что и Рим — на приоритете императора. И столкнулась с той же проблемой — христианством. Если не найти способа заставить христиан признать религиозный приоритет императора, система обрушится.

Давайте представим себя на месте императора и его элиты. В наших руках сосредоточена вся полнота власти и весь мыслимый духовный авторитет, который только может быть у человека. Вот мы вместе собрались и думаем: что делать? Какой выход из ситуации? Опять гнать христиан, как делал Рим? Но практика показала — грубыми методами задачу не решить. Мученичество лишь увеличит притягательность христианства. Нужно что-то оригинальное, из серии «и волки сыты и овцы целы». Теоретически вопрос решался через съедение волками пастуха (государство — волк, народ — паства, священник — пастух).

Еще одна деталь: мы, воображаемая политическая элита древности, ничего не имеем против христианского Бога. Напротив, признаем Его, готовы в честь Него строить храмы и прочее, как строим в честь Аполлона или Зевса. Единственное, что нам необходимо, — признание христианами нашего религиозного приоритета. Прикидываем варианты. Уговаривать — бесполезно. Гнать — бесполезно. Что же делать? В ходе многочисленных размышлений на эту тему приходит мысль: а что если объявить христианство государственной религией? Кажется, это единственный выход, позволяющий встать над Церковью.

Анализируя ситуацию, возникающую в случае признания христианства государственной религией, мы видим в ней сплошные плюсы. Христиане признают нашу языческую власть властью от Бога. Наша власть получает еще более высокий статус, государство укрепляется. Отсюда один шаг до признания духовного приоритета императора. Кроме того, христиане являются самым прочным человеческим материалом для укрепления империи. Они честны, не воруют, не боятся смерти и прочее.

Императору не было смысла лукавить. Он считал себя божеством (или представителем божества) и потому любое свое решение не мог понимать уклонением от каких-то принципов. Так как главный принцип сводился к сохранению империи, политическая элита была согласна на любую комбинацию, позволяющую сохранять доминирующее положение в духовных вопросах.

Византия нашла оригинальное решение вопроса, которого не могла найти политическая элита Рима. Логика проста: если события нельзя избежать, его нужно возглавить. Политическая элита приходит к выводу о необходимости такого шага и получает ошеломляющий результат. Очень скоро без визы императора никакая христианская истина не будет считаться легитимной. Сбылось то, о чем Рим не смел даже мечтать.

Власть заинтересована, чтобы ее подданные говорили на одном языке, были воспитаны в одной культуре и одинаково смотрели на мир. Культивировать людям единое мировоззрение свойственно любому государству. Византия культивировала христианство, СССР — коммунизм, Третий Рейх — фашизм, Израиль — иудаизм, США — демократию, Иран — ислам. Эта тенденция имеет рациональное объяснение. Когда подданные исповедуют один взгляд на мир, ими проще управлять. От этого прямо зависит эффективность решения текущих вопросов.

Византия начинает христианизацию населения. Главная цель — не качество, а количество и скорость. Государственная программа христианизации рождает множество «христиан для плана». Показателем твердости их веры служит время правления Юлиана-Отступника. Когда он лишил христианство статуса государственной религии и вернул язычество, часть христианских епископов, чтобы сохранить свое положение, тут же стали язычниками. Вслед за ними последовали толпы новообращенных «для галочки» христиан.

Чтобы понять византийскую ситуацию IV века, представьте: существование некоего государства напрямую зависит от количества академиков. Если в ближайшее время их число не будет доведено до нескольких миллионов, государство рухнет. (Не будем вдаваться в суть этой фантастической ситуации, просто допустим ее). Можно быть уверенным: власть даст разнарядку довести в этом году количество академиков до 1000 человек, потом до 10 тысяч, далее до 100 тысяч, до миллиона и т.д.

Возникает интересная ситуация. Одни откажутся участвовать в производстве «академиков» и подадут в отставку. Другие увидят в этом выгоду и не только поставят под сомнение реальность такой задачи, но наоборот, обоснуют высшую мудрость решения, увидят в этом божественность правителя. Они возьмут на себя повышенные обязательства перевыполнить план.

Поголовье академиков начнет стремительно расти. Сначала соберут всех, кто хоть как-то имеет отношение к науке. Потом ряды аспирантов «подчистят». Когда кончатся те, кого можно с натягом дотянуть до почетного звания, начнут принимать в академики тех, кто в очках ходит. Понятное дело, качество академиков при таком походе упадет настолько низко, что говорить о них как об ученых будет несерьезно. Власть будет отдавать себе в этом отчет, но, поскольку это необходимо для выживания, комизм ситуации не остановит ее.

Раньше от язычников церковь защищали гонения — экзамен чистоты намерений. Каждому христианину в любой момент могли предложить выполнить официальное требование империи — признать религиозный приоритет императора. За отказ грозило как минимум лишение социального статуса и имущества, перевод из царедворца в статус раба и на полевые работы. Но чаще отказников калечили и убивали.

При наличии «вступительных экзаменов» в церкви было мало лицемеров и приспособленцев, поскольку не было мотива искать христианства. Но когда крещение стало открывать доступ к материальным благам и карьере, мотивация появилась.

Если церковь сравнить с вузом, раньше требовалось сдать очень трудный экзамен, чтобы стать «студентом». Чем выше требования экзаменаторов, тем выше качество учеников. Уровень требований прямо пропорционален результату. Если «корочки» студента можно получить без экзаменов, и они гарантируют стипендию плюс комнату в общежитии, можно не сомневаться: студентами станут торговцы ближайшего рынка и бойкие ребята подобного уровня. Если «корочки» дают право на получение крупной безвозвратной ссуды, бойких ребят вытеснят те, что еще бойчее.

Введение церкви в систему государства порождает новую ситуацию. Теперь у «абитуриентов» другие цели. Они не ищут Царства Небесного. Они ищут новые возможности, позволяющие получить блага царства земного.

Государственная христианизация рождает язычников, исполняющих обряды, но не меняющих цели. Христос призывал к небесным целям, понимая все остальное, в том числе и обряды, просто как помощь во вхождении в Царство Небесное. Язычник тоже понимал обряды не целью, а средством. Но цели христиан и язычников были разными. Язычник шел на капище и нес в жертву барана, чтобы божество помогло ему быть сытым и богатым. Христианин шел в храм и совершал бескровную жертву (пост, длинные службы), чтобы Бог открыл ему дорогу в Царство Небесное.

В языческой практике не требовалось понимать учения, требовался только баран. Эту же логику «христиане» принесли в церковь. Они считали: не требуется понимать христианское учение. Главное, принести жертву. Если раньше они надеялись достичь языческих целей через жертву Зевсу, теперь надеются на достижение тех же целей через жертву Христу.

В лучшем случае охристианенные язычники принимали христианство не как истину, а как дополнение к ней, недостающий фрагмент. Они считали, истина — в слиянии разных учений.

Они впитывали все учения, из которых пытались составить единое компромиссное. В христианский храм пришел — помолился Христу. В языческий храм пришел — принес жерт­ву Аполлону или Зевсу. Фактически тот же языческий пантеон, но не в одном храме, а в одном сердце.

Такие люди приходят в храм, соглашаются с догматами, выполняют ритуалы, сыплют религиозными сентенциями, но параллельно поклоняются другим богам и вообще за порогом храма ведут жизнь язычника (так сегодня живут многие христиане: пять дней в неделю фитнес, один раз Церковь, львиная доля времени — служение мамоне). Указания Христа воспринимают аллегорически, приспосабливая под свое понимание и свой образ жизни.

Христианство есть ясная четкая мировоззренческая система. Принимающий Христа начинает понимать мир по-другому, что рождает иные цели. Апостолы и первые христиане не притворно отказывались от земных ценностей, а вследствие изменения мировоззрения. Византийские язычники IV века не понимали заповедей Христа. Они хотели исполнения своих желаний, и если для этого нужно было исполнять христианские обряды, они их исполняли.

Чтобы понять, какое мировоззрение у человека, не нужно смотреть на его слова и обряды. Все это вторично. Если человек говорит о вере во Христа, но его подлинная цель — земные блага, он отличается от язычника только внешне — словами и обрядом.

Как природа тигра плотоядна, природа коровы травоядна, так природа государства ориентирована на достижение земного могущества. Если оно не достигает этой цели, его попросту сминают другие государства. Византийский император мог руководствоваться только мощью государства. В противном случае его смяли бы соседи, как это произошло в XVI веке с Филиппом II, испанским королем.

С началом государственной христианизации церковь (с маленькой буквы) начинает расти за счет формальных христиан. Если раньше слабые христиане поддерживались атмосферой Церкви, обществом святых, в новой ситуации их увлекают противоположные тенденции. Христиане грешат, выпадая из непогрешимой Церкви. Одни выпадают навсегда, другие возвращаются, третьи погружаются в спящее покаяние. Нарушение пропорции в пользу второго круга — земной церкви, приводит к глобальным изменениям. Мы живем в мире, являющемся следствием тех далеких процессов.

Небольшое отвлечение. Во время борьбы с ересью альбигойцев католики осадили последний оплот еретиков. В кре­пости оказались не только еретики, но и добрые католики. Рыцарь спросил аббата Мило, сопровождавшего войско против мятежного города, как им во время штурма отличить еретиков от католиков. Легат папы Иннокентия III ответил: «Бейте всех, Бог различит своих от чужих». Перефразируя это выражение, Византия руководствовалась принципом: «берите в церковь всех, Бог отличит своих от чужих». В итоге начали брать тех, от кого раньше церковь защищалась всеми способами. Теперь христианами стали считаться те, для кого учение сводилось к набору благочестивых тезисов, вписанных в языческое мировоззрение.

* * *

Ритуал заменяет собой учение. Если в ранней церкви не было христиан, не понимающих учения, в поздней церкви таких много. Пройдет время, и церковь заполнят «монахи» на шикарных лимузинах в окружении многочисленной челяди, живущие в роскоши, не доступной светским богачам.

Как отличить честных христиан от вошей, политиков и коммерсантов в рясе? Само по себе пользование материальными богатствами не является грехом. Бог не вменял большие богатства, гаремы и прочие земные ценности в грех, если люди не прикипали к этому сердцем, не ставили на первое место. Но как определить — христианин сделал себе из роскоши кумира или это нужно, чтобы показать славу Бога?

Понять, кто есть кто, можно в кризисной ситуации, когда стоишь перед выбором: или потерять богатство, но остаться в Истине, или отвернуться от Истины, но сохранить богатство и статус.

Если указания власти прямо противоречат заповедям Христа, но человек ориентируется в первую очередь на власть (естественно, через благочестивое оправдание), комментарии излишни. Кроме того, нужно принимать во внимание немаловажный факт: праотцы, которым Бог не вменил в грех богатство, не давали обетов нестяжания. В новой ситуации появляются священники, поклявшиеся Богу жить в бедности, но в реальности живущие роскошной жизнью.

Мы приходим к важнейшему по значимости выводу: критическая масса формальных христиан спровоцировала рост новообразования. Церковь оказалась втянутой в политические расклады, из-за которых потом расколется, что даст линию: католицизм — протестантизм — атеизм.

Последнее заявление имеет гигантское мировоззренческое значение, о котором мы скажем позже, чтобы не разорвать последовательность изложения. Здесь же признаем очевидное: Рим действовал грубыми методами и потому не смог заставить христиан признать приоритет императора по духовным вопросам. Византия действовала более тонко и сделала из церкви министерство для своих политических, военных и экономических целей. В новых условиях ключевые места церкви все чаще занимают не те, кто понимают учение и имеют веру, а те, кто владеют приемами бюрократиче­ского боя.

При этом нужно отметить удивительное свойство христианства. Князь Владимир собрал язычников, совершил над ними обряд, и они, ничего не поняв, продолжили жить той жизнью, какой жили до крещения. У них осталось то же понимание мира и те же цели. Кажется, считать этих окрещенных язычников христианами нельзя. Но именно из них на Руси возникла христианская атмосфера, родившая великих святых.

Государство было вынуждено сосредоточить ресурс на распространении христианства, пусть и во многом формально. В этом можно увидеть замысел Божий. Словно через это Бог приготавливал планету к глобальному событию, которое развернется спустя 2000 лет.

Глава 6

Подмога

Язычники считали императора божеством. По их логике получалось, если божество сказало, что нужно принимать христианство (креститься), значит, так и нужно делать, не думая (что думать, если верховный жрец велел).

Сознавая невозможность всех дотянуть до понимания христианства, власть ищет замену языческой традиции в приемлемом для народа формате. Не человека тянуть к церкви, а наоборот, гнуть церковь под человека. Учение упрощают до уровня, понятного населению. Появляются технологии, призванные облегчить язычникам переход в христианство.

Население Византии из поколения в поколение впитывало пышность языческих обрядов, разворачивающихся вокруг видимых образов. Чтобы представить уровень пышности и наэлектризованность атмосферы, держим в голове: по особым случаям в жертву приносили даже людей. Известны случаи, когда император приносил в жертву детей своей элиты.

Язычники привыкли молиться о своих нуждах конкретному и видимому божеству, иметь конкретного покровителя всякой деятельности. Народ не мог и не хотел менять привычки. Людям нужны были видимые образы, которым они могли бы молиться о хорошем урожае, удачном замужестве, быстром исцелении и прочее. Языческое многобожие связано именно с этой особенностью.

Возникает серьезная проблема: христианский Бог, в ветхие времена еще не раскрывшийся в виде Троицы, прямо говорит: не сотвори себе кумира. «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображений какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщину» (Втор. 4, 15—16).

Показательно отношение Моисея к скрижалям, написанным самим Богом. Он разбил их, когда увидел соплеменников, пляшущих вокруг тельца. «Скрижали были дело Божие, и письмена, начертанные на скрижалях, были письмена Божии» (Исх. 32, 16). «Когда же он приблизился к стану и увидел тельца и пляски, тогда он воспламенился гневом и бросил из рук своих скрижали и разбил их под горою» (Исх. 32, 19). Этим примером Моисей как бы демонстрирует: никакая тварь, даже сотворенная непосредственно Богом, не подлежит обожествлению.

Вся Библия пронизана мыслью о невозможности человека передать образ Бога в зримом изображении. «Итак, кому уподобите вы Бога? И какое подобие найдете Ему?» (Ис. 40, 18). Но языческое начало берет верх. Человек стремится видеть образ поклонения, даже когда это невозможно.

Византия понимает: если не дать народу видимый образ, возникает проблема. Начинается поиск выхода из ситуации. Логика рассуждения примерно следующая: христианство описывает Бога словами. Если так, почему Его нельзя описать линиями и формами? Если Бог словами выражается как непостижимый, получается, Его можно выразить как абстракцию, красками и скульптурой. Похоже, логика в этом есть, и она получает дополнительный аргумент в виде авторитета императора.

Дата добавления: 2015-06-04