Добросовестные ученые 5 страница

Религия утверждала: для достижения высших целей должно доминировать стремление к Богу. Государство утверждало: для достижения насущных целей нужны средства. Обе стороны были правы. Оба требования уживались между собой в компромиссе с перекосом в сторону сильного (государства-божества). В новых условиях перекос в сторону государства так усилился, что породил новое божество — Рынок.

Протестантизм создал дополнительный стимул развития экономики, сделав ее более эффективной. Протестантские страны задают тон всему миру. Чтобы иметь боеспособную армию, нужно иметь эффективную экономику, что возможно через устранение всех препятствий на пути капитала.

Первое и главное препятствие — религия со своими ограничениями. Все страны оказываются перед выбором. Один вариант — умаление религии, развитие экономики с наукой, что в итоге приводит к современной армии и обороноспособности. Другой вариант — сохранение религии, что означает препятствие для развития экономики, науки, армии и, как результат, понижение обороноспособности и сминание соседями. В итоге равновесие мировой конструкции было нарушено.

Капитал одолел своего главного врага — религию. Буквально за три века новая сущность выходит на оперативный простор и становится определяющей силой. Ничто в мире больше не стоит у него на пути. Начинается мировая экспансия. Капитал с каждым десятилетием раздвигает границы, стремительно расползаясь по планете. На территориях, подконтрольных ему, рождается новое мировоззрение.

Теперь вселенная — бесконечный поток материи в состоянии постоянной трансформации. Человек на этом фоне — ничтожно малая величина, случайно и на миг появившаяся из ниоткуда и через мгновение, по меркам вселенной, обреченная уйти в никуда.

Глава 3

Декарт

Новая история начала разворачиваться с революционной мысли математика Декарта. Он задался вопросом: что есть в окружающем нас мире такое, в чем нельзя усомниться. Перебирая варианты, он не находил ничего незыблемого. Во всем, чего ни коснись, можно усомниться, начиная от существования Бога и кончая математикой, в основании которой лежат аксиомы. Считается, они не нуждаются в доказательстве. Но это и есть вера — когда доказывать не нужно. Первое положение всегда принимается на веру.

Ирландский философ Д. Беркли поколебал королеву точных наук, математику. Если 1 ґ 0 = 0, если 2 ґ 0 = 0, получается, 2 ґ 0 = 1 ґ 0. В итоге 2 = 1. Спасти математику можно запретом умножать на ноль. Никакой логики под этим запретом нет. Мы принимаем правило на веру. Математика запрещает умножать на определенные цифры, и мы не умножаем.

Примерно через 100 лет английский философ Д. Юм говорит о невозможности иметь уверенность в чем-либо. Точку в этом деле ставит австрийский математик Гедель, доказавший в ХХ веке: математика — не точная наука. Любая система на законах логики содержит предположения, которые невозможно доказать или опровергнуть, опираясь на логику этой системы. Самый яркий пример — сама логика. Ее можно опровергнуть только посредством логики, то есть остаться в рамках системы. Иррациональное (интуитивное) утверждение не может поколебать логическую систему, равно как и наоборот — логика не может поколебать иррациональную систему. Мы всегда в рамках или одной или другой системы, и правила одной системы не можем перенести в другую.

Если даже математика не точная, что можно помыслить как несомненное? Может, объем? Посмотрите на помещение, в котором вы сейчас находитесь. Мысленно уберите из него все: предметы, воздух, а также атомы и стены. Кажется, все убрали. Но остался сам объем. Как убрать освободившееся пространство, объем пустой комнаты?

Кажется, в существовании объема нельзя усомниться. Он есть, независимо от наличия или отсутствия в нем чего бы то ни было. Но если развивать мысль дальше, наш вывод правомочен при наличии других условий, которые нужно принять на веру. В частности, мы должны принять на веру информацию, доставляемую до нашего мозга пятью чувствами. Фундаментом выступает условие, в которое нужно верить.

Мы смотрим вокруг себя и видим разные предметы. Но между этими предметами и нами всегда стоят посредники — наши чувства (обоняние, осязание, вкус, слух и зрение). Наш глаз получает информацию из внешнего источника и по нервным каналам доводит ее до мозга в виде импульсов. В голову непосредственно попадает не стул, а набор импульсов, которые мозг расшифровывает в образ стула. Правильно мозг расшифровывает или нет, мы не знаем, но мы верим, что правильно. Найти подтверждение этой вере нельзя.

Невозможно доказать реальность мира. На вопрос, что есть мир — гигантская реальность или гигантская иллюзия, нет однозначного ответа. Это область чистой веры. Бог через апостола говорит: «Не любите мира, ни того, что в мире» (1Ин. 2, 15). Вокруг этой мысли возникло целое учение (солипсизм), согласно которому мир есть наше воображение. В реальности ничего нет, есть воображающий индивид и воображаемый им мир. Причем реальность индивида не в его существовании, а в его мышлении. Все остальное, в том числе он сам, есть результат воображения.

Казалось, что можно найти в мире несомненное, если целый мир можно усомнить? Задача выглядела неподъемной, но Декарт не сдается. Наконец его осенило: нельзя сомневаться в мысли! Результаты мышления не имеют значения. Важно, что нельзя усомнить само мышление. Подвергнув эту идею самой пристрастной критике, он не нашел в ней изъянов. Не важно, что я мыслю. Важно, что я мыслю. Сам факт мышления невозможно поколебать. В нем действительно нельзя усомниться, потому что сомнение является разновидностью мышления и подтверждает декартовскую фразу. Даже отрицание мышления возможно только через мышление. Даже отказ от мышления возможен через мысль.

Декарт изрек свое бессмертное «мыслю, следовательно, существую». Эта короткая фраза оказалась искрой, воспламенившей костер, приготовленный эпохой протестантизма. Капитализм, прогресс, свободомыслие, словно сухие поленья, вспыхнули, и загорелся погребальный костер человечества, в который с тех пор неустанно подбрасывают «дрова».

Мышление представляется кораблем, в реальности которого пассажир не может сомневаться. Спит или кушает, читает или прогуливался, он всегда на корабле. Без корабля ничего невозможно, в том числе и пассажир (пока он в море). Взяв наличие корабля за базовую точку отсчета, без которой жизнь пассажира в море невозможна, философы строят новую мировоззренческую теорию. Большой загадкой остается простая мысль, лежащая на поверхности: почему не ставится вопрос — откуда взялось мышление?

Декарт не говорит, откуда берется мышление. Он фиксирует его с момента осознания факта мысли, находясь уже в процессе мышления. Что предшествовало этому, откуда его начало, Декарт не объясняет. Ключевые узлы идеи Декарта не доведены до логического конца.

Мышление есть несомненный факт, с этим никто не спорит. Но чтобы оно существовало, нужно предположить или условия, в которых мышление рождается, или признать мышление безначальным и бесконечным, никогда не рождавшимся и существующим вечно.

Последнего ни сам Декарт, ни его последователи не утверждали. Если бы даже они утверждали такое, это противоречило бы очевидному. Каждый знает про свое мышление, что оно имеет начало. Было время, когда его не существовало. Если мышления не было и оно появилось, значит, есть причина, вследствие которой мышление стало быть. Рассуждая таким образом, несложно убедиться: мышление не является первопричиной. Мышление есть следствие более глубоких причин.

Сразу возникает вопрос: что породило следствие? Научный атеизм отвечает в рамках теории эволюции: на планете миллионы лет назад сама по себе возникла разумная жизнь, которая развилась и начала мыслить. Но если так, если принять эту идею, мы тут же отходим от идеи Декарта, где мышление объявлено как единственно несомненное. Получается, несомненное мышление рождается из сомнительного мира. Следовательно, не мышление является первой точкой, а мир, порождающий мышление. Но если мысль возникает из мира, следовательно, мир или сотворен, или существовал вечно.

Чтобы принять несомненность мышления, прежде нужно принять несомненность мира. Возникает тема солипсизма: мы должны поверить в реальность мира, чтобы затем перейти к мышлению. Проблема даже не в том, иллюзия мир или реальность. Проблема в том, что любой мир сушествовал до мышления. Если мышление несомненно, несомненным фактом является породивший его мир.

Придя к идее несомненного мира, мы приходим к необходимости указать первоисточник. Это или идея Бога, или идея мира как вечного неразумного бессмысленного существа. Первая мысль ведет нас к религиозному смыслу мира. Вторая — к человекобожию и далее к пост­модернизму. Раз Бога нет, значит, человек является богом. Если так, формы общества и человеческого тела не могут рассматриваться как данность. Единственное, что сдерживает личность от превращения себя в монстра из компьютерной игры или червя, это отсутствие соответствующей технологии.

Нетрудно убедиться: все намного сложнее, чем пытался представить Декарт. Он показал основание, пригодное для построения новой мировоззренческой системы, не прибегая к понятию Бога. Это сводило Бога с уровня высшей силы на уровень гипотезы. Новый мир не отвергал Бога, он сделает это позднее. Но он уже намертво ухватился за мысль о человеческом мышлении как о единственной несомненности. Мир получил лицензию на право сомневаться во всем, в том числе в Боге. Сомневаться не просто как раньше, не в форме богохульства, а исходя из логики.

Раньше не было возможности построить систему мироздания, не взяв за точку отсчета сверхъестественную сущность. В одном случае это был Бог, в другом — абсолютный дух, в третьем — вариации языческих божеств. Картина мира была невозможна без метафизики. Декарт нашел несомненное основание в нашем мире. Это открыло дорогу к безбожию с научным оттенком. Декарта можно считать основателем научного атеизма — новой религии со своими мучениками за веру, традицией и атрибутами.

Декарт сказал — мышление первично. Мы утверждаем: мышление производно и, значит, вторично; первичны условия, порождающие мышление. Система, построенная на вторичном, принимаемом за первичное, априори ущербная и неполная.

Своим утверждением Декарт распахнул приоткрытый ящик Пандоры. Некогда из ящика вышли беды и пороки человечества. Теперь из него вылетели еще более опасные сущности, которые в своем развитии должны были поглотить мир.

Глава 4

Новая вера

Природа общества такова, что она не стремится осмыслить мнение авторитета. Она принимает его на веру. Декарт был «брендовой» фигурой. Он указал направление для строительства новой системы, не додумав ни глубину этого курса, ни перспективы развития.

Мысль Декарта дала основание, на котором можно узаконить грех. Ранее человек не мог грешить, не вступая в конфликт с собой. Идея Декарта сняла конфликт через умаление Бога. Элита, подготовленная к такому «подарку» протестантизмом, не устояла перед соблазном. Игнорируя многие нелепости, началось строительство новой социальной конструкции, в которой Бога нет. Эта модель получает политкорректное название «светское общество».

Принятие декартовой идеи сравнимо с принятием теории эволюции. Она противоречит сама себе по всем пунктам, но, тем не менее, держится. Не потому, что доказано, а потому что люди хотят верить в нее. Они не знают, о знании речи нет, они именно верят. Слепо, истово и безоглядно. Точно так же дело обстоит с мирозданием на идее Декарта. Люди верят: это цельная мысль, и видеть ее нецельность не желают. Почему? Потому что. Если продолжите упорствовать, вас пошлют по эротическому адресу.

Рациональная душа Запада тысячелетиями томилась в рамках иррациональности, когда дело касалось больших вопросов и ответов. Декарт пролил водопад эликсира на эту душу. Запад начал насыщаться опасной влагой, подобно высохшей губке. Когда насыщение достигло критической массы, родился научный атеизм.

Научное мировоззрение с рождения было в высшей степени странным. Позиционируя себя цельным, оно отрицало возможность цельного знания. Признавалось только относительное. Любую версию наука по умолчанию принимала как гипотезу, от которой в любой миг можно отказаться. В теории она стремилась к целому, одновременно утверждая невозможность познать целое.

Философия нового времени рождает веру в науку. Примерно через 100 лет появятся философы, которые укажут на порочность философии Декарта и сделанных из нее выводов. В XVIII веке Д. Юм доведет разрушение эмпиризма (опытного знания) до логического конца. В дальнейшем эту мысль разовьют Гедель, Хайдеггер, Деррида и другие, волей-неволей обнажая надуманность материалистических истин.

Наука поколеблет собственные выводы и заявит об их ошибочности, но будет поздно. Разоблачение не подорвет веры в науку, сознание не услышит мыслей, противоречащих шаблонам. Потому что уже возник вал событий и информации, заставляющий принимать материализм как истину на веру. Даже если вы против материализма, вы все равно движетесь в этом направлении, как человек, увлекаемый против воли толпой.

До Декарта философия всегда была служанкой религии. Декарт возводит ее в ранг самостоятельной науки. Оторвавшись от религии, она воспринимается набором чудных фантазий, неудобоваримых для нормального человека. Одни говорят так, другие эдак, ничего непонятно. В том числе и самим философам (в противном случае они жили бы согласно своим учениям, как это делали первые христиане, а не только говорили о них).

Чем больше наука узнает о мире, тем шире становится область незнания. Все относительно, приблизительно и сомнительно, ничего полностью познать нельзя, даже самую маленькую пылинку. Но при этом люди, вопреки собственной логике, верили — можно познать все. На то, что эта вера жестко противоречит природе научного атеизма, не обращалось внимания. Наука приобретает авторитет религии. Ее носители верили в способность науки потенциально познать все, вопреки здравому смыслу.

Человечество грелось в лучах странной противоречивой истины, получившей статус абсолютной. Отрицание становится истиной. Человечество перестает стремиться к полному знанию. Его заменяет иллюзия возможности иметь абсолютное знание. Наука говорит — это невозможно, но люди верят — это как-нибудь возможно. Порождается куча мнений и многословий, создавая нечто, понимаемое каждым как ему кажется, хочется и как удобнее.

Науки множатся. Каждая по ложке воды из океана судит о наличии в океане китов. Каждая копается в своем «огороде», и чем больше закапывается, тем меньше видит. Никакая наука не охватывает целого. В отсутствии цельной картины мира умножение опытных знаний увеличивает путаницу. Чем больше люди знают частностей, тем меньше понимают целое. Обществу впору повторить за Сократом: «Я знаю, что я ничего не знаю». Сократ сознавал свое незнание. Общество воспринимало свое незнание как потенциальное всезнание, превращая его в реальное всенезнание.

В атеистической вере одна нелепость громоздится на другую, но люди не обращают на них внимания, потому что «наука доказала». Чтобы понять, чем это чревато, вообразите человека, ведущего себя так, словно он умеет летать. Когда он подойдет к обрыву, логика позволит сделать ему самоубийственный вывод. Он шагнет вперед и полетит. Но не как птица, а камнем вниз.

Мировоззрение без Бога обходит большие вопросы, постепенно изгоняя их из информационного поля. С каждым поколением все меньше людей способны спросить себя — зачем я живу? Как моя жизнь отразится на мне после смерти? Область больших вопросов замусоривается общими словами, замыливающими суть. Человек в этом смысле животное, живущее только потому, что оно выросло. И все, высокого смысла в жизни нет.

В новой ситуации служанка богословия (философия) превращается в служанку политики, коей и пребывает до сего дня. Из области больших вопросов она уходит в область бантиков и понимается как возможность потрепаться. Новая эпоха взрывается многословием, загоняя себя в логические топи. Выводы философии сами философы не рассматривают путеводителем по жизни, поскольку не верят в свои «истины».

Научное сообщество плодит многотомные поверхностные суждения, старательно обходя большие вопросы. Философы, окончательно приземлившись, начисто исключают из арсенала познавательных средств человеческое вдохновение, озарение и прозрение, отнеся это в разряд ненаучной мистики. И это притом, что любой ученый и мыслитель подтвердит: первая мысль образуется не как синтез имеющихся мыслей, а как подарок из других миров, пришедший через прокол оболочки нашего мира, ведущий в иную действительность. Этот «подарок» упорядочивают и раскладывают по полочкам. Получается чертеж, который люди разных специальностей материализуют. Но самая первая точка отсчета всего принципиально нового, сама идея, всегда приходит из другого мира.

Волна нового мировоззрения накатывает на Европу, восстанавливая «справедливость» и упраздняя власть монархов. Традиционная форма общества сменяется демократической. Формально это власть народа, но фактически красивый фантик, в который завернута совсем другая сущность.

По факту новая «справедливость» — разновидность права сильного на власть. В племени дикарей власть получал самый сильный. При демократии происходит примерно то же самое. Разница в другом понимании силы и в более сложном ритуале, но не в сути. Не важно, насколько вы правы. Важно, насколько вы сильны в мирском смысле. Упоминание о высшей цели — политес. Да и какая высшая цель может быть в атеистическом обществе, если атеизм устраняет такое понятие?

Демократическое «здание» хорошо выглядело на плакате. На практике оно оказалось утопией, что доказывает история всех демократий. Никто нигде и никогда не смог реализовать теорию демократии. Создавался внешний фасад, его в ярких красках описывала целая армия журналистов и писателей. Но демократии так ни разу и не было построено. Здесь удивительно точная аллегория с платьем голого короля, сшитого «невидимыми нитками из невидимой ткани». Реальными были обманщики-портные и глупые люди, зависимые от общественного мнения и не верившие своим глазам.

Проблема современного общества — привычка жить в мире неадекватных понятий. Нормально говорить о несуществующем как о реальном. Эту норму признают все участники политического процесса. Возникает хаос в понятиях и головах. С интеллектуального хаоса начинаются все виды разрушений, в первую очередь общества и личности.

Теория демократии на уровне фундамента противоречит природе вещей. Как известно, фундамент всегда скрыт от поверхностного взгляда. Это объясняет, почему общество не понимает, не видит и вряд ли сможет осознать это противоречие. Здание на фальш-фундаменте нельзя построить.

Поклонники демократии, которые не могут возразить нашим доводам по существу, в качестве последнего аргумента прибегают к Черчиллю, сказавшему, что демократия это плохо, но лучше ничего нет. В его словах отсутствует логика — лишь поза и эмоция, рассчитанные расположить к себе людей. Кроме того, рекомендуем им принимать во внимание еще одно высказывание английского премьера: «Лучший аргумент против демократии — пятиминутная беседа с избирателем».

В первой книге «Проект Россия» мы достаточно глубоко и полно осветили невозможность демократического выбора. Нельзя выбирать то, о чем не имеешь знания, чего не понимаешь. Избиратели любой страны никогда не имели, не имеют, и не будут иметь знания, достаточного для сознательного выбора. Они всегда будут выбирать фантик и никогда содержимое.

Глава 5

Гвозди

Авраам Линкольн говорил: «Можно всю жизнь морочить одного человека, можно какое-то время дурачить всех, но обманывать всех всю жизнь нельзя». Президент ошибался. Практика показывает: целые народы можно обманывать веками. Линкольна оправдывает то, что он жил в эпоху, когда не было СМИ, телесериалов, рекламы и технологии манипуляции.

Если кто верит в реальность демократии, тот по-честному не понимает предмета разговора. Это бездонный колодец общих слов, из которых нельзя вывести конкретику, зато можно создать дымовую завесу. В мире реальной политики демократия в лучшем случае ширма, в худшем — коврик при двери, но уже никогда не знамя.

Демократия похожа на похотливую богатую даму в летах. Ей хочется плотской любви, но никто не желает «любить» ее бесплатно. Ушло время бурной молодости, очарования и цветения. Нет больше юношей, готовых ради нее на подвиги, на жертвы и смерть. Теперь даму окружают альфонсы, «любовь» которых прямо зависит от денег. Пока дама платит, они ее «любят». Стоит прекратить выплаты, от «любви» не остается и следа.

Это утверждение касается демократов любого розлива, хоть либерального, хоть коммунистического, хоть фашистского. Они «любят» свою даму, пока та им платит, пока они имеют с этого соития свою выгоду. Как только выгода кончится, они переметнутся на другой объект любви.

С момента публикации первой книги «Проект Россия» не нашлось ни одного возражения по сути. Ни одного. Никто не смог возразить нам по главному обвинению демократии — невозможности выбора без знаний. Ни один демократ не доказал (и даже не сказал), что совершить выбор можно без знания. Ни один либерал не кинулся подтверждать, что предвыборные кампании дают людям знания (или хотя бы имеют такое намерение).

Любой теоретик демократии подтвердит: отсутствие сознательного выбора означает отсутствие демократии. Любой практик демократии подтвердит: устроить выборы так, чтобы дать знания, во-первых, нереально, во-вторых, заведомо проигрышно на фоне конкурентов, использующих манипулятивные технологии. Тут как ни крутись, а седалище сзади.

Поскольку миллионам невозможно дать знания, людей понуждают к действию, внешне похожему на выбор, но выбором не являющемуся. Советская демократия понуждала силой. Либеральная демократия понуждает технологией. Фашистская демократия использует то и другое. Во всех случаях население понуждают физическим или психологическим наси­лием.

Как солдаты не способны выбрать генерала, так народ не способен выбрать власть. Это ни плохо, ни хорошо, это природная данность. Из этой данности вышел очень крепкий гроб для демократии всех видов.

Первый гвоздь в гроб демократии: без знаний нет выбора. Основа демократии — сознательный выбор. Основа выбора — знания. Без знаний выбор невозможен. Людей без знаний можно побудить к действиям, внешне похожим на выбор, но по факту это будет не выбор, а результат манипуляции сознанием.

Второй гвоздь в гроб демократии: избирательные кампании знаний не дают. Цель предвыборной кампании не в том, чтобы давать людям знания, на основе которых возможен сознательный выбор, а чтобы манипулировать. Упор не на рациональное мышление, а на эмоциональное восприятие, на создание положительного впечатления. Идет психологическое давление, манипуляция и соблазнение.

Третий гвоздь в гроб демократии образуют два первых: а) предвыборные кампании знаний не дают; б) без знаний выбор невозможен. Вывод: демократии нет и не может быть в природе.

* * *

Демократы советского, либерального, фашистского и любого иного толка не смогли поколебать нашей логики. Все теоретики и практики демократии прекрасно понимают, в какое глупое положение они попадут, если начнут оспаривать утверждение о невозможности сделать выбор без знаний. Но продолжают ратовать за… демократию. Как это объяснить?

Простительно, когда демократическую позицию отстаивают люди, составившие мнение по репортажам СМИ и речевкам партийных лидеров в духе «свобода, равенство, братство». Они могут искренне считать: демократии нет в России или Узбекистане, а на Западе она точно имеется. А раз так, нужно бороться за нее…

Людей настолько запутали сотворенные СМИ иллюзии, что если даже возразить нам они не могут, выбирать все равно идут. Это в прямом смысле феномен. Люди понимают: реально они ничего не выбирают, и… идут выбирать. Вероятно, для выросших в атмосфере демократической риторики это стало ритуалом. Одна часть электората действительно считает, что участвует в судьбе страны. Другую часть буфетом привлекают.

Можно понять наемных или наивных защитников демократии, прекрасно все осознающих, но им или платят, или запудрили мозги. От них требуют не истину установить, а исполнить заказ. Если заказывают называть манипуляцию сознательным выбором народа, они выполняют (особенно если платят, потому что куда денешься: семью кормить нужно, и вообще это стало источником дохода). И потом, не будешь говорить ты, на твое место очередь говорунов стоит. Защита демократии хорошо оплачивается.

С наивными и наемными все ясно. Но как понять серьезных людей, знающих о демократии не понаслышке и не по журналистским репортажам, а в реальной практике? Невозможно предположить, что ключевые фигуры политической жизни Франции, Италии, США, Германии, России, Индии, стран Латинской Америки или любой иной страны не знают реалий. Они сами заказчики и организаторы театрализованных представлений, именуемых народным выбором.

Организатор рекламной кампании кока-колы понимает: цель кампании — не правду сказать о коричневой воде, а соблазнить, обмануть, но продать. Инициаторы выборов понимают: цель — не информацию донести, а соблазнить электорат.

Все прекрасно знают цену словосочетания «народные выборы». Если кто начнет говорить о буквальном следовании теоретическим нормам демократии, это вызовет недоумение, переглядки и кривые ухмылки.

Можно понять, когда манипуляцию на публике называют демократией. Политес. Но за закрытыми дверями какой политес? В узком кругу принято называть вещи своими именами, потому что так проще понять ситуацию. Но фокус в том, что и за закрытыми дверями политики и журналисты называют манипуляцию… демо­кратией. Ни у кого нет иллюзий, о каком «свободном выборе» они говорят, но при этом называют явление не просто чужим, а противоречащим сути явления термином.

Когда политик говорит «у нас демократия», он не имеет в виду «у нас власть выбирает народ». Он иносказательно утверждает: мы исправно выполняем ритуальное действие, которого требует система. Он дает сигнал: наша система не является монархией, диктатурой и теократией, равно как и той моделью демократии, что описана в теории. Они как бы говорят — мы сами не знаем, чем является существующая система, и говорим на черное белое, потому что… а как иначе?

Позиция демократического правительства всегда будет напоминать позицию папуаса. Дикарь не понимает физических законов, он приспосабливается к уже сложившимся законам системы, не помышляя их понимать. Зачем ему тратить на это время, если имеющихся знаний достаточно, чтобы накопать личинок и поймать самку? Только проблема в том, что папуас зависит от системы, созданной Богом и потому устойчивой. Демократы живут в искусственной системе, создатели которой не очень понимали, что же они такое создают. Такая система обречена рухнуть.

Чтобы исправить ситуацию, ее нужно осознать. Чтобы осознать явление, нужно назвать вещи своими именами. Не на кухне и не в узком кругу, а на официальном уровне белое назвать белым, черное черным. Назвать вещи своими именами значит запустить непредсказуемое развитие событий. Это породит вызов, на который система не готова ответить.

Выбирая из двух зол меньшее, власть предпочитает сохранять все как есть. А потом… Что будет потом, ни­кто думать не хочет. В лучшем случае приходят к мысли не раскачивать лодку. Мол, что толку, если мы скажем избирателям: вы ничего и никогда не выбираете и выбирать не можете? Если взамен нечего предложить, то мы спилим сук, на котором сидим. А так молчим, нагоняем туману, что хотя бы тормозит разрушение…

Эту тактику можно понять, если бы имелась цель отвлечь людей, чтобы не мешали работать по стратегиче­скому исправлению ситуации. Здесь была бы логика капитана, скрывающего от пассажиров беду, чтобы избежать паники. Но если капитан скрывает проблему и бездействует только потому, что не знает, что делать, возникает другая ситуация. Чем больше упущено времени, тем глобальнее будет трагедия. Когда вода затечет в каюту, и пассажиры сами увидят катастрофу, будет поздно. В том числе и для капитана с офицерами.

Пока термин «демократия» будет расшифровываться: «не диктатура», «не теократия» «не монархия», суть системы останется тайной. Через отрицание нельзя определить сущность. Бесконечно перечисляя, чем объект не является, нельзя приблизиться к пониманию, что он есть на самом деле. Если утюг обозначать «не шкаф», «не сапог», «не компьютер» и прочее, суть объекта не станет понятной. Ясность наступит, когда утюг будет назван своим именем — утюгом.

Власть искренне не знает, как называется система, которой она правит. Понимая, что это не демократия, она пытается исправить смысловое значение через приклеивание к термину еще одного термина, чтобы подчеркнуть хотя бы для своих: это не та демократия, о которой говорит теория, это нечто иное.

Рождаются «управляемые», «суверенные» и прочие «демократии». Но они не отражают сути, напротив, еще больше запутывают ситуацию. Хорошо запутывать, если сам знаешь, но не хочешь, чтобы другие знали. А если сам не понимаешь, но путаешь, чтобы другие думали, будто тебе все понятно, это совсем другая история.

* * *

С распространением демократии мир оказался в весьма грустном положении. Маленькие люди, калейдоскопом сменяющие друг друга, не поднимаются выше административного понимания. Корабль по имени Человечество тонет. Сегодня мамы плачут – дети не хотят есть. Завтра будут плакать – детей нечем кормить.

Дата добавления: 2015-06-04