Собрание сочинений по психопатологии 14 страница

и т. п.). Желанный всеми сторонами перевод вскоре состоялся. В новом круге деятельности состояние было противоположное. Всюду царила удовлетворенность, даже существовавшие прежде раздоры исчезли с прибытием нового учителя. Самые различные свидетельства со всех сторон подтверждают ему позже, что он пользовался всеобщей любовью, является верным своему долгу учителем, хорошим органистом и старательным общинным писарем, что он сверх своих обязанностей брал на себя особые работы, отличался большим усердием и непрерывной работой. Так идет без изменений целых восемь лет, с 1895 по 1903 г.

В последнее время (как далеко это отстоит по времени, было, к сожалению, не выяснить) М. был очень ревнивым. Последующие расследования жандармерии указывают (май 1903 г.): "М. был постоянно ревнивым, и его жене нельзя было разговаривать одной ни с одним мужчиной, чтобы избежать домашнего скандала. Супруга постоянно вела себя образцово". Один поденщик, который за это позже был посажен в тюрьму, сказал М. что якобы видел, как Лустиг и двое других имели половое сношение с его женой. В начале мая 1903 г. М. обвинил этого Лустига в предполагаемом прелюбодеянии с его женой. Лустиг пожаловался школьному инспектору и пригрозил жалобой на М. В тот же день — четверг — тот сам появился у инспектора, обвинил свою жену в прелюбодеянии, заявил, что он обсуждал с адвокатом возбуждение дела о разводе и лично передал прокурору иск к прелюбодею. Он рассказал среди прочего невероятную историю отравления, которая, якобы, произошла еще до 1897 г. Целью его визита было прошение о переводе. В пятницу инспектор получил письмо от пастора, что отношения между супругами превратились в невыносимые. Поэтому он сам поехал в ту же пятницу в деревню, навел справки и узнал, что жену М. нельзя ни в чем упрекнуть, что М., однако, уже долгое время ревнует и даже бил свою жену. Все были на стороне жены. М., вызванный инспектором, пообещал, что наступит перемена. Инспектор предполагал бредовые представления, в данные момент ничего не предпринимая.

Поведение М. стало все больше бросаться в глаза и возросло? ночь с субботы на воскресенье до психотического состояния. Последующие совпадающие показания свидетелей установили, что он стоял у открытого окна, точил и угрожающе поднимал топор; что он в 11 часов вечера и снова в час ночи звонил в школьный колокольчик. Его жена," которая через несколько дней должны была родить, заперлась в одной из верхних комнат. На следующий день он выгнал ее вон из дома. Ее принял бургомистр, он поручил сторожу и еще одному мужчине всю ночь оставаться у М., чтобы не произошло несчастье. Имеется срочное письмо, которое в эту ночь М. написал школьному инспектору': ' Письмо намеренно напечатано точно с ошибками.

"Господин инспектор! Сейчас, когда я пишу эти строки, 12 часов ночи. Мне было сообщено, что сегодня вечером или утром 2 залезут в дом, чтобы меня убить.

Я писал в общинном зале. В 11 часов со стороны Лустига послышался шум.

Я отправился туда со светом и услышал, что 2 лежат внизу, они смеялись и один свистел моей жене; она должна была открыть, но не знала, что я еще пишу.

Только когда я дважды ударил в набатный колокол, эти 2 ушли прочь.

Я обвиняю бургомистра в соучастии; он должен был видеть этих 2, они остановились у его дома. Также Лустиг пришел домой и его тесть, который незадолго до того открыл дверь. Вальтер Кюн и еще один также дома. Вальтер чихнул. Целью моего письма является, подать ходатайство господину окружному директору, чтобы моя жена была отправлена в больницу для разрешения от бремени1. Она велела старшей девочке открыть кухонное окно, которое я незадолго до того закрыл. О попытке убийства мне было сообщено сегодня, бургомистр Вайх также занимался прелюбодеянием с моей женой, отсюда его интерес, чтобы сделать меня безопасным. Печальные дела! Я теперь всю ночь не буду спать. Извините мой почерк. С совершенным почтением Ваш покорнейший слуга Мор".

В воскресенье утром М. получил телеграмму от инспектора, которая разминулась с этим письмом. Инспектор писал, что обдумал это дело, он даст М. отпуск и приглашает его в понедельник зайти к нему и к школьному советнику в соседнем большом городе. М. до того времени регулярно вел занятия в школе. Он поехал в город. Здесь он пишет в понедельник письмо жандарму (почерк, как и в предыдущем письме, неровный, увеличивающийся и показывает чрезвычайно переменчивое положение при письме в сравнении с его обычной старательной учительской манерой письма).

"X.... 18. у Мартина Лютера Глубокоуважаемый Жандарм! Я хотел, прошло 14 дней, так как после всего перенесенного, такой подлец-прелюбодей добавляет еще одно бесстыдство; меня выдают за помешанного или т. п., также пытаются замять дело. Я нижайше прошу Вас предпринять шаги в этом деле у господина прокурора, чтобы разоблачить эту низость. Само собой разумеется, я измучен. 2) Позаботьтесь о том, чтобы мои дети были удалены от этой женщины. На свет выйдут ужасные вещи, поэтому такое усердие сделать меня неопасным. Сегодня я говорил с господином главным государственным советником; предоставил себя сюда в распоряжение. Через 14 дней меня здесь примут на службу. Господин Р....! Вы и я верим, что имеет место грех. Сообщите мне срочно, где дети; В Л. распорядитесь на почте, чтобы мои письма доставлялись сюда в

' Его жена, которая уже была на сносях, разрешилась от бремени несколькими днями позже. 2 Гостиница.

Мартин Лютер. 3) Позаботьтесь о том, чтобы кормили моих птиц, ухаживали за курами. Это позорно так обращаться со мной. Все выйдет на свет. Наилучшие пожелания. Мор, учитель".

М. беседовал в тот же день со школьным инспектором, на следующий день, во вторник, 19 мая появился в прокуратуре и дал показания для протокола: он живет со своей женой, начиная с прошлой недели, в состоянии бракоразводного процесса, поскольку та имела половые сношения с восьмью выявленными мужчинами, с двумя из них еще до 1895 г. "С прошлой недели я сделал открытие, что меня хотят сжить со света, а именно ядом. В прошлый четверг (14 мая), когда я лег спать, почувствовал от моего одеяла сильный запах яда. Я предположил дурное и убрал одеяло с груди. На следующее утро у меня был грязный, беловатый клейкий, вязкий приступ с рвотой и кашлем. На следующую субботу (16 мая), когда я вечером хотел поужинать, моя жена уже накрыла на стол, то есть я хочу сказать, уже положила мне на тарелку... У меня закралось подозрение, поскольку еда моих детей — это были фаршированные блины — выглядела в сравнении с моей свежей, в то время, как моя выглядела более старой и имела крапинки. После того, как я попробовал первый кусок, я заметил горький вкус, я оставил блины и съел только несколько ложек салата". В качестве злоумышленников под подозрение попали, кроме жены и прелюбодеев, еще одна прачка, которая дала жене совет, чтобы та сожгла коробочку с порошками, "что я сам услышал в воскресенье, 17 мая в 5 часов вечера". Остатки этой сожженной коробки он сохранил. Он указал место, где это находится. Распоряжения жандармерии были переданы по телеграфу, и коробочка была найдена в указанном месте. Дело было вскоре прекращено, так как по распоряжению администрации М. был доставлен в больницу, откуда последовал перевод в психиатрическую лечебницу (20 мая 1903 г.? среду).

Как в больнице, так и при переводе он вел себя спокойно, заметил своим сопровождающим, что хочет показать, что он не сумасшедший. В лечебнице он уверял в своем здоровье, был несколько взволновал доставкой туда, грозил обратиться к министру. Он давал точные и правильные биографические сведения. Громким голосом он сразу рассказывал, не обращая внимания на присутствие больных и санитаров, о поведении своей жены, которая ему, якобы, неверна в течение многих лет.

События последних дней он привел в логическую связь. Поскольку на него за плохое отношение к жене подали жалобу его начальству (верно, см. выше), он решился со своей стороны все раскрыть и подал 15 мая иск о разводе. С тех пор его хотят убрать, чтобы не разоблачить себя. Бургомистр также продолжал прелюбодействовать с его женой, на его стороне его друг, школьный инспектор, в свою очередь, влияет на окружного врача, чтобы тот объявил его душевнобольным, поэтому он ничего не может предпринять против бургомистра. У него, однако, отобрали не только возможность судебного установления правды, но и многократно предпринимали попытку его убрать. Он рассказывает упомянутую историю отравления. Ночью на

К оглавлению

него пытались напасть, он слышал, как они вошли, подошли к окну, шумели в доме. Из-за этого преследования он вооружился.

В лечебнице он содержал себя в порядке, был рассудительным, хорошо ориетировался. Его рассказы были обстоятельными. Он останавливался на деталях, не теряя, однако, нити рассказа. В физическом отношении, кроме повышенных рефлексов, ничего нельзя было обнаружить.

Здесь я прерываю хронологическое изложение, чтобы дать обзор того, как события этих дней и показания о попытке отравления и прелюбодействии. которые теперь частично только должны быть рассказаны, позднее были использованы М. Предвосхищая это, замечу, что позже М. не нашел никаких новых точек соприкосновения для бредовых образований, что значительно больше все его мышление до настоящего времени вращается вокруг только частично законченных тогдашних событий и идей, и что далее новые психотические состояния, аналогично состоянию той многозначительной ночи, больше не возникали.

Эта ночь, между субботой и воскресеньем (16—17 мая), в которую он звонил в колокольчик, писал письмо и т. д., играет в более поздних сочинениях и высказываниях большую роль. Его показания об этом остаются непротиворечиво одинаковыми, только дополняются многократно цитатами. Являются ли они позже сочиненными или позже приведенными, конечно, невозможно различить. 21 июля 1903 г. он пишет инспектору: "В субботу, 16 мая, Лустиг хвастался на улице перед толпой детей, взрослых и моей женой, всем тем, что он у Вас наговорил". 23 марта 1904 г. он восклицает в одном послании: "Что случилось в ночь с 16 на 17 мая!" Далее говорится: "В связи с ночью ужасов с 16 на 17 мая хочу кратко упомянуть, что, выпив глоток смородинового сока, я был ближе к смерти, чем к жизни. Холоднымиобмываниями я спас себе жизнь. Мокрую одежду видели свидетели". "Ни в словах, ни в делах нельзя было усмотреть душевное расстройство (он правильно ссылается на различные обследования). Правда, употребление вышеупомянутого яда сделало меня нервным. Мой пульс был высоким. Нервный — не сумасшедший". 18 февраля 1907 г. он считает, что "расследование происшедшего с 16 на 17 мая" было бы ему вполне благоприятно. 20 октября 1907 г. он ходатайствует перед прокуратурой при сохранении своих показаний "расследования событий 16—17 мая 1903 г.", а 19 ноября 1907 г. пишет инспектору: "Позвольте мне еще осведомиться, почему с Вашей стороны расследование моего направленного Вам с нарочным письма о событиях в ночь с 16/17 мая 1903 г. еще не возбуждено расследование?" — Видно, что его воспоминание осталось очень точным, и что те события еще сохранили для него логическую связь.

Истории отравления, которые были приведены в жалобе прокурору и инспектору, были рассказаны им в лечебнице без изменений. Подобных покушений на свою жизнь он рассказал позже множество. 23 марта 1904 г. он утверждал: "Всю зиму (1902/03 гг.) мне подмешивали отвары осеннего бессмертника", а 17 января он расска-

зывает врачу, что его жена добавляла ему в еду различные медикаменты, которые чрезвычайно его ослабляли. Он нашел у нее кубики бессмертника. Тому же врачу он рассказывает, что заметил в 1895 г., что его жена добавила ему в глинтвейн вещество. Она отказывалась пить, он выпил четверть литра, после чего всю ночь катался по полу и его рвало. Когда он хотел отнести рвотную массу для обследования в аптеку, его жена ее выбросила.

Прелюбодеяния со всеми деталями ситуации были рассказаны им сразу при первом приеме в лечебницу. Уже в 1894 г. он выгнал из кровати своей жены одного дессинатора по имени Шмидт. Как и другие события, это часто повторяется. В 1907 г. он подробно рассказывает это дело одному психиатру: в 1894 г. он впервые уличил свою жену in flagranti. Это было одним воскресным утром. Жена знала, что ее муж в трактире, там он услышал, что у нее Шмидт. Он пошел туда. Дверь была закрыта. Он велел открыть и нашел обоих в кровати. На Шмидте была вся одежда, кроме рабочей блузы. Жена велела ему принести воды, для этого он пошел в кухню. Когда он вернулся, его жена держала в руке палку. Другой скрылся.

Когда в 1805 г. он был переведен, жена на новом месте сразу связалась с другими. Уже в августе случилось следующее: во время праздничного обеда певческого хора, которым он дирижировал в помещении школы, в конце объявили: мужчины должны по одиночке выходить в кухню, у фрау М. для каждого сюрприз. Один за другим во главе с бургомистром, они после этого выходили, всего 12. В конце она позвала его самого, отдалась ему и призналась ему, что и с остальными делала то же. На возражение, что это невероятно, он отвечает дополнением все новых подробностей, что 12-летняя девочка, имя которой он называет, вызывала по одному, что после ее признания он схватил жену за шею, что он был абсолютно мокрым и т. д. Так он рассказывал в мае 1903 г. И эта история оставалась неизменной. В 1907 г. он рассказал ее врачу и добавил, что двух последних он еще застал в кухне. В тот же год он использует эту историю в обвинительном акте, только здесь говорится, что подобное происходило частенько. 22 ноября 1907 г. он ходатайствует о допросе 12-летней девочки по имени X., которая, якобы, по одному звала певцов в кухню, далее о допросе одного певца, который тогда отказался. В тот же год он показывает совсем новое, что церковный певчий Коль угрожал ему после торжества, что если М. не будет молчать, они объединятся и отправят его в психиатрическую больницу. Его, Коля дядя также был там.

Далее при приеме в лечебницу М. показывает: однажды он проснулся ночью и услышал, что у его жены в постели на другой стороне комнаты кто-то есть. Прежде, чем он смог подойти, тот уже выскользнул из комнаты в чулках, как тень.

Прелюбодеяние с бургомистром, Лустигом и остальными в последние месяцы также "сидит" прочно. В 1907 г. он многократно обвиняет этих людей одинаковым образом. В 1907 г. добавляется, что он уже 27 июля 1896 г. в 11 ч. утра прогнал Лустига из кровати жены, о том же он сообщает спонтанно в 1909 г.

На вопрос, как он ко всему этому относился, М. заявил, что все эти чудовищные вещи долго выносил молча. Правда, ему становилось больно, но в такой маленькой деревеньке нужно вести себя тихо, также это место хорошее, и он не желал перевода, в конце концов его положение из-за поведения жены стало невозможным. Так же он считает в 1909 г., в несколько других словах, то, что он так долго тянул при постыдном поведении с принятием решительных мер, связано с особым положением, в котором находится учитель. Он не мог так просто выгнать свою жену. То, что он ходатайствовал о своем переводе, было первым шагом.

Жена, "сатанинская женщина", все время все отрицала, ругала его в страшных выражениях, называла тряпкой и т. п. То, что другие люди тогда за его спиной говорили злобные и презрительные слова, он подтверждает в последующие годы, это были как раз те, кто в лицо был к нему очень дружелюбен, например, бургомистр, который написал о нем хороший отзыв, но прелюбодействовал с его женой, и который в конце концов распорядился о его помещении в психиатрическую лечебницу. В 1907 г, М. распространяется также долгое время об общих чертах характера своей жены и представляет, будто она с самого начала превратила его жизнь в ад. "Поведение в супружестве ни в коем случае не было поведением преданной в любви и верности жены. Ее взгляды исходили из того, будто жена может действовать, как ей заблагорассудится, как она хочет; так она говорила неоднократно, если я предостерегающе и увещевающе повышал голос; это, якобы, меня не касается, она может делать, что хочет; или: ты для меня недостаточно умен, я тебя не за грош продам. Все ее поведение и отношение было поведением капризной, избалованной, лицемерной, хитрой и "непримиримой бабы". Если меня бранили на все лады, то после этого я должен был еще говорить хорошие слова, чтобы обрести мир и покой. Жена зашла во всем своем поведении так далеко, что утратила всякое чувство стыда и уважения перед положением учителя. Она демонстрировала такие качества, которые я наблюдал только у тяжелобольных лиц в лечебнице, такие, как проклятия, буйство, хлопанье дверями, порча вещей. Если я сообщу Вам, господин доктор, что мне приходилось каждое утро вставать, чтобы сварить кофе для семьи, также вынужден был помогать ей по-разному в работе, наряду со школой, канцелярскими работами общины, службой органистом, с работами в саду управлялся совсем один, учил детей игре на скрипке и пианино, и тем не менее величался этой женщиной ленивым X. или Шт., тогда каждый придет к убеждению, что эта "баба" чрезвычайно злобная".

С течением лет стал богаче и инвентарь отдельных авантюрных обвинений. 25 октября 1907 г. он рассказывает, очевидно, в первый раз, в одном письме в суд первой инстанции относительно допроса свидетелей, примерно следующее: в январе 1903 г. для ремонта желобка сливной трубы был приглашен Кох. Жена нарочно подошла туда, несмотря на то, что у нее еще были дела на кухне. В ответ на его выговор он был грубо обруган. "Мне стало стыдно, и я пошел в общинный зал работать". У кухонного окна между его женой и

Кохом развивался теперь следующий диалог, в то время, как тот (Кох) был снаружи на стремянке (М., по его словам, подслушивал снаружи, куда его привело его недоверие.) Кох: "Вы красивая женщина, если бы у меня была такая". Жена: "Найдите себе такую!" К: "Где мне ее искать?" Жена: "Вот стоит одна такая". К.: "Можно мне войти?" Жена: "Да!" К. залез в окно, М. хотел их накрыть, но 'кухонная дверь была заперта. На требование открыть жена ответила: "Подожди, пока я буду готова". Потом М. отослал Коха прочь, хотя работа не была закончена. Это событие обсуждали между собой двое людей 9 января 1903 г., при этом М. подслушивал. Он так рассказывает. Обвиненный им К. был допрошен (в 1907 г.) и показал, что он вообще прибыл в деревню только в июне 1903 г. после исполнения воинской повинности, правда, тогда ремонтировал печные трубы в помещении школы. С обвиняемым он никогда не имел дел, только обменялся с ним несколькими словами. Обвинение ему абсолютно непонятно. После этого М. обвинил Коха в клятвопреступлении, как будет сообщено позже.

В январе 1907 г. в одном сочинении говорится: "В дальнейшем я хотел бы привести еще некоторые факты, которые я еще не использовал. 1) В зимние вечера я долго не замечал, что жена регулярно в 8 ч. выходила в уборную, при этом до восьми она смотрела на часы. В то же время было слышно, как закрывалась дверь дома соседа Лустига. Поскольку она однажды сказала, что ей в 8 ч. нужно вниз, то мне это тогда показалось странным, и я прокрался за ней, жена и Л. были в домике. Также поднялся наверх один из моих детей, который спускался позже, и сказал: "Л. у мамы". На мой выговор он сказал, что искал собаку. 28 января 1903 г. я застал Л., когда он был с ней в зале общины. Здесь он сказал, что, якобы, хочет дать написать транспарант". Далее: "То, что именно по субботам, когда я пел в помещении школы, певцы тайно посещали жену, это известный факт. У меня есть доказательства, что не происходило ничего хорошего. Так, однажды Альфонс Вилле сказал Карлу Кёнигу, который спустился и рассказывал другим, что был наверху: "Паренек, у этого будет плохой конец". Так, однажды вошел также Р. с замечанием, что бургомистр еще наверху у нее. Дважды я бежал за одним из них, чтобы накрыть. Этот Р. в моем присутствии рассказывал об этих случаях теперешнему пастору Линднеру, который был в курсе дела. Он тоже делал все возможное, чтобы замолчать дело". "Я мог бы сообщить еще об одном случае с Кохом (подробно см. выше), о двух — 2 мая 1903 г., об одном веселом заседании совета общины во время вечерней службы весной 1903 г.". Тогда (в 1907 г.) М. также рассказал, что уже в первый день супружества в 1888 г. было не все в порядке. Жена подозрительным образом в свадебный вечер спустилась вниз с одним мужчиной. Наконец, 20 октября 1907 г. М. подает в суд на Карла Кёнига за преступление против нравственности в отношении обеих дочерей М. Ирмы и Клары, 13 и 12 лет. "9/10 января 1903 г. тот спустился в школьный зал и рассказывал Р.: "Теперь у нас скоро будет трое, с Ирмой уже идет, я пробовал!" При этом он рассказал,

что получил от моей жены деньги, чтобы он до того выпил кружку". "I июня 1903 г. жена велела дочурке Кларе ничего не выдавать, иначе ей и Карлу Кёнигу будет плохо". Случайно мы находим эту историю упомянутой им еще в письме в июле 1903 г., которое он писал своей жене; основание, чтобы быть осторожными с принятием более поздних открытий.

В остальном изучение дела и обследование пациента показали, что с течением времени всплывают истории, о которых он раньше не говорил. Они, хотя и соответствуют по общему типу более ранним, только по особому содержанию новы. Конечно, невозможно с абсолютной уверенностью различить, опустил ли их М. раньше, как в последнем случае, или они, действительно, всплыли в его сознании как новые. В любом случае, вполне достоверно, что существенного преобразования старых историй не происходило. Они сохранялись такими, какими были однажды созданы, или на их месте появлялись новые.

После того, как получен обзор бредовых образований, я продолжаю рассказ в хронологическом порядке, который был прерван в мае 1905 г. Его поведение оставалось вполне упорядоченным, он хорошо спал, ел с аппетитом, уверял, что чувствует себя хорошо. В первые дни в психиатрической лечебнице он частенько возбужденно требовал освобождения. Якобы, окружной врач находится под влиянием инспектора, инспектор — под влиянием бургомистра. В угоду последнему жертвуют им. По всей округе пойдет крик, когда он раскроет дело.

28 мая записано: всегда немного возвышен и эйфоричен, рано идет в школу, пишет в стороне от других больных пробы красивого, правильного почерка и исторические даты на доске, которые с гордостью демонстрирует. Свыкся с пребыванием здесь. Теперь с ним, якобы, обращаются с уважением, видят, что он не болен. В первый же день, однако, один санитар катался по стене, когда он проходил мимо, чтобы этим его передразнить, будто у него падучая болезнь. Также он, якобы, слышал, как тот при этом сказал: "Говорят, у того учителя падучая болезнь". Уже несколькими днями позже ему была предоставлена большая свобода. Он пообещал не сбежать. Он хочет выйти с честью.

26 июня он вспоминает, плача, о своих бедных детях, просит жену сообщить новости о них и одновременно пишет, что прощает ее. За бредовые идеи он держится неизменно крепко. Его поведение всегда вежливое и дружелюбное.

По желанию его жены, которой дело теперь представлялось более безобидным, 29 июня он был отпущен. Однако уже 2 июля жена просила в телеграмме забрать ее мужа снова. После прибытия он сразу стал ей угрожать, так что она должна была от него бежать. Сразу же посланные санитары его уже не застали, он уехал в свою родную деревню, находящуюся далеко от его местожительства, к свояку. До этого он еще лично 3 июля 1903 г. попросил отпуск на июль для укрепления своего здоровья. Он, якобы, хочет провести время в своих родных мест;.х. Школьный инспектор замечает, что

он в его поведении и речи не усмотрел никакого волнения. Отпуск был ему предоставлен.

21 июля 1903 г. он просит о переводе в другое место. В письме говорится среди прочего: "К моей семье принадлежат две девочки 13 и 12 лет и 10-летний сыночек, я даю им уроки игры на скрипке и пианино, кроме того, они обучаются французскому языку и сыночек латинскому языку для поступления в гимназию". Он просит при переводе принять во внимание "эти обстоятельства".

24 июля 1903 г. он предоставляет медицинское свидетельство врача, который наблюдал его в его родной деревне; В тот же день фрау М. просит, чтобы ее муж снова был отправлен в психиатрическую лечебницу. Как ей видно из одного его письма, он еще нездоров. В этом письме говорится среди прочего: "Продолжают плести паутину лжи". "Я тебя отдам под надзор полиции". "Ты хочешь денег? Иди к бургомистру, которому ты давала, чтобы он перед этим выпил кружку, чтобы лучше тебя......Теперь тебе скоро хватит твоей верности? И Ирму уже совратили... Ты потаскуха для всей деревни... Распутное дело процветает... С этим нужно покончить... Я должен работать, а меня еще мучают, отравляют, убивают и преследуют... Вот уж он (М.) вырвется в провинцию и будет чистить".

30 июля 1903 г. М. написал в прокуратуру и 31 июля появился в Шмерцингене у своей жены. Та с детьми убежала от него. На следующий день он был препровожден санитарами в лечебницу. Он сам, как говорится •в одном из его сочинений, в дни начала и конца июля был в Шмерцингене, снова заметил много поразительного. Бегство его жены, факт, что его дочери ночевали у бургомистра, были им истолкованы в духе его бредового представления о сексуальных преступлениях. В недели между этим, когда он пребывал в своей родной деревне, не произошло ничего особенного, не считая того, что он написал упомянутое письмо жене.

В лечебнице он вскоре попросил о новом освобождении. Он давал обещания, что все простит и вытерпит, ничего не будет говорить. В третий раз он не попадает в лечебницу; 17 августа записано: не хочу на виллу, где скучно. Занимается чтением, после обеда идет в павильон, где ему разрешено играть на пианино. Относительно его дела: он говорит как Христос, Господи, прости им. Совсем неблагоразумный, но полных хороших намерений, он будет владеть собой и все вынесет. При разговоре в легком возбуждении, хотя обычно внешне спокоен и в порядке. 25 сентября: проявляет в своем письменном обращении к жене много участия в благополучии и воспитании детей, настаивает, чтобы жена опять помогла ему выйти на свободу. 14 октября: жалуется, возбужденный после вызванной насмешками ссоры с другим больным. 30 декабря: был все время спокойным и собранным, постоянно проявлял дружелюбный и скромный нрав. После того, как сегодня совсем неожиданно разрушил верные надежды больного на отпуск, возбуждение высокой степени. Из-за подозрения в бегстве (хотел занять у другого больного деньги) смущен. Он еще говорил, что его жена на последних

месяцах беременности. Он, якобы, заметил это, когда она была здесь, поэтому она хотела к нему, чтобы вынудить к сожительству, чтобы потом говорить, будто он отец ребенка; 2 января 1904 г.: в последние дни несколько сдержанный, внезапно приходит сегодня, он, якобы, ошибся, его жена все-таки не беременна.

Против решения об его отправке в отставку он подает протест в длинном заявлении 23 марта 1904 г. Он сожалеет, что в ответ на его заявление от 14 и 19 мая 1903 г. еще не состоялось никакого расследования, чем было бы выявлено его несправедливое интернирование. "Поэтому с большим удовлетворением я пользуюсь возможностью пресечь в корне существующую, причиненную мне несправедливость". "Это дело нужно прояснить". Он говорил о своем "настоящем небесном терпении", с которым он выносил долго "продолжающиеся оскорбления". В конце концов он должен был предпринять меры. "Это могло быть достигнуто только переводом из этого места. Это шаг был для меня достаточно тяжелым". Через это были разоблачены лица, у которых был интерес сорвать это. 2 июля 1903 г. ему пришлось по случаю просмотра дела в мэрии к своему удивлению прочитать: "Мор сумасшедший". Он излагает, почему об этом не может быть и речи, и патетически восклицает: "Разве можно лишать детей их кормильца из-за фанатичной сатанинской бабы, которая хотела подготовить гибель своего мужа и не чурается средств в достижении этого?" Он просит об освобождении, судебном расследовании и т. д.

Несмотря на это, после обстоятельного процесса последовала его отправка на пенсию по причине психического заболевания. 8 июля 1905 г. к нему был приставлен санитар. Однако 15 ноября 1905 г. по его настоянию — он был тогда снова на свободе — присмотр был отменен.

В лечебнице он в дальнейшем вел себя собранно, в соответствии с нормой, и не говорил спонтанно о своих бредовых идеях. 28 апреля 1904 г. он написал письмо своей жене, в котором просил о прощении и выражал желание, чтобы она снова попробовала с ним жить. Частенько во время ее визитов он говорил, что научился здесь многому, его пребывание здесь будет ему наукой на всю жизнь. 30 ноября 1904 г.: прочитал несколько дней назад в газете, что назван его преемник в должности учителя. Временно очень раздражен. В 1905 г.: много ходит в церковь; постоянно дружелюбен, предупредителен, податлив. Никогда не злоупотреблял предоставленной ему большей свободой. В январе 1906 г. строил планы получить гражданское место и с остальным содержанием поддерживать своих детей. Он работает прилежно в бюро.

Дата добавления: 2015-06-04