ЧАСТЬ II 13 страница. — Ты что, бежала? — в голосе его было столько нежности и любви, что Келли не выдержала и разрыдалась еще громче

— Ты что, бежала? — в голосе его было столько нежности и любви, что Келли не выдержала и разрыдалась еще громче. Она плакала, положив голову на плечо отца и давая выход своим чувствам.

СиСи испытал некоторое чувство жалости по отношению к дочери, когда увидел, как она похудела, как обострились черты ее лица, как торчали ее ключицы в вырезе больничной пижамы. Поэтому он еще сильнее прижал ее к себе, чувствуя, как у него сжимается сердце.

Пока Уитни отправился на задание вместе с доктором Роулингсом, искавшим пропавших из психиатрической клиники пациентов, Круз решил перекусить. Он вышел из здания полицейского управления и отправился в небольшую кондитерскую в двух кварталах отсюда. Кондитерская была едва ли не единственным местом подобного рода, которое всегда работало до самого позднего времени. Несмотря на то, что она была маленькая, и места для большого количества народа там не хватало, Крузу здесь нравилось. Нравилось тем, что здесь можно было уединиться.

Кондитерская служила одновременно и кафе, и магазином. Прилавок с пирожными, пирожками, пончиками, разнообразным печеньем делил комнату пополам. В глубине справа стоял застекленный холодильный шкаф. В нем были выставлены разнообразные желе, лимонады, фруктовые воды и соки. Между дверью и прилавком располагались четыре столика, на двух человек каждый. Рядом с окном, налево от двери, был еще одни столик. Больше в кондитерской столов не было. Круз выбрал Место недалеко от прилавка, оно показалось ему наиболее уединенным, если так можно сказать, когда сидишь В полутора метрах как от прилавка, так я от двери. За прилавком стояла пожилая седая женщина с лицом, вдоль и поперек изрезанным морщинами. На ней была одета желтая униформа: кофточка, юбка, фартук я довольно забавного вида бейсболка. Забавным было то, что бейсболке была одета на торчащие в разные стороны седые волосы.

Круз заказал две ромовые бабы и чашку шоколада со сливками.

— Потом принесите мне еще, пожалуйста, чашку некрепкого кофе, — сказал он

Здесь же, на прилавке сбоку лежали свежие газеты. Круз купил вечерний выпуск «Лос-Анджелес Таймс» и «Санта-Барбара Экспресс». Он уселся за свой столик и развернул лос-анджелесскую газету на странице, где помещался отдел уголовной хроники. Его внимание привлекла заметка под названием «Убийство ножом в большом жилом доме». Сообщалось, что был убит женатый мужчина. В подробностях писали, что полиция задержала подозреваемого для допроса. Никаких особых деталей происшествия указано не было, только кое-какие фотографии. Здесь же было помещено и интервью с соседями и с людьми, которые что знали или слыхали. В одной из заметок была помещена фотография мужчины, рассказавшего, как полгода назад он сидел на диване и смотрел последние известия по телевизору, как вдруг кто-то из соседнего дома выстрелил из ружья в окно его гостиной.

Какое отношение эта история могла иметь к нынешним событиям, было не ясно, но человек получил возможность покрасоваться в газете. В своем маленьком мире, состоящем из трех комнат и кухни, он стал, наверное, героем дня.

По заголовкам было видно, что газета не считала это убийство слишком интересным делом, тем более, что подозреваемый был уже задержан и сидел за решеткой. Полиция разыскивала очевидцев, следствие шло полным ходом, а какой-то там знаменитый полицейский инспектор Риггс рассчитывал закончить его довольно быстро. Здесь же было помещено интервью с полицейским инспектором Мартином Риггсом. На вопрос корреспондента о том, как им удалось так быстро задержать подозреваемого, он сделал приятное и полезное для читателей сообщение об идентификации. «Существует, — заявил инспектор Риггс, — лишь два способа идентификации, о которых стоит говорить. Первый предполагает максимальное накопление опознавательных признаков данного лица: рост, вес, особые приметы — родинки, бородавка шрамы, глазные параметры, кровяное давление, сердечная деятельность, состав крови, коэффициент умственного развития, снимки челюстей, официальные документы — и надо, чтобы все сходилось». Очевидно, про второй способ идентификации инспектор Риггс говорил в шутку, потому что, дочитав заметку до конца, Круз рассмеялся и довольно пренебрежительно отбросил газету в сторону. «Второй способ идентификации, — говорил инспектор Риггс, — основан на последовательной повторяемости, иначе говоря традиции. Никакой документ, — говорил он, — не сравнится с человеческой памятью. Паспорт можно подделать, свидетельство о крещении можно выкрасть из церкви, пластиковые карточки водительских удостоверений и вовсе можно штамповать на цветных ксероксах. Из всех этих документов мы всего лишь узнаем, что такой-то мальчик или девочка тогда то родились, были крещены или получили какие-то права, вступили в брак, что они носят такую-то фамилию. Но откуда нам знать, что предъявитель этого свидетельства — именно тот, кто в нем упомянут? И мы не можем этого знать до тех пор, пока многолетняя повторяемость явлений не сделает для окружающих такого-то человека признанным обладателем собственных документов.

Если бы у Круза не было сейчас такое тяжелое настроение, он бы, наверное, рассмеялся. Но его очень волновала судьба Иден. Где она, что с ней? Куда она могла исчезнуть? Ее нигде нет, она не звонила, ни о чем больше не сообщала. Запивая ромовую бабу чашкой горячего кофе, Круз хмуро смотрел в окно. Он чувствовал свое полное бессилие и, наверное, поэтому у него был плохой аппетит. Кое-как управившись с легким ужином, Круз покинул кондитерскую и вернулся назад в управление.

Он заглянул в лабораторию компьютерной экспертизы, куда звонил Уитни, чтобы узнать о десяти последних звонках, сделанных из телефона-автомата возле гаража на Рэдблафф-Роуд 925.

— А, это ты, Круз — приветствовал его Мэтью Леонетти, заведующий лабораторией. — Что тебя интересует?

— Я по поводу этого телефона на Рэдблафф-Роуд. Леонетти, мужчина средних лет, высокого роста, в толстых очках вопросительно протянул:

— А, это тот, о котором спрашивал по телефону Пол? Да, мы провели экспертизу. В общем, это было довольно просто сделать, потому что выход у этого телефона на современную цифровую станцию, и мы очень быстро расшифровали запись всех звонков. Как ты, наверное, знаешь, они автоматически фиксируются в местном компьютере, и нам понадобилось только выйти на их сеть. Мы обнаружили одну интересную деталь. — Он подошел к столу и показал Крузу распечатку: — Вот видишь, один и тот же номер, причем на протяжении нескольких последних дней, иногда по несколько раз в день. Из десяти последних звонков пять были сделаны именно по этому номеру. Круз озабоченно посмотрел на бумагу:

— Это за какой срок?

— За последние два дня, — сказал Леонетти. — В общей сложности десять раз.

— Интересно, и кому же они звонили все эти десять раз?

— Вот, — показал Леонетти, — внизу указан номер.

Кастильо обалдело смотрел на строчку из семи цифр, узнав в них телефон окружного прокурора Кейта Тиммонса.

Увидев бросившуюся в объятия отца Келли Кэпвелл, Джулия смущенно опустила глаза.

— Я пойду посмотрю, может быть Мейсон, где-нибудь в домике для гостей... — пробормотала она.

— Хорошо, — сказал СиСи. — Если ты сможешь обнаружить его где-нибудь, пожалуйста, дай мне знать.

— Договорились.

Джулии не хотелось присутствовать при встрече Келли и СиСи, чтобы не нарушать семейного разговора. Они стояли, обнявшись, еще несколько минут. Келли вдруг почувствовала себя маленькой девочкой, которая давно не видела своих родителей. Ей хотелось что-то сказать, но мысли перепутались и метались в ее голове словно вспугнутые птицы. Она только едва слышно всхлипывала, вытирая слезы рукавом больничного халата.

— Папа, папа... — шептала она. — Как давно я не видела тебя. Я очень соскучилась... Соскучилась по тебе, по маме, по дому...

— Ну, ну, — успокаивал он ее. — Не плачь дорогая. Все будет хорошо.

СиСи нежно гладил ее по рассыпавшимся волосам, он сейчас испытывал такое глубокое чувство нежности, которое прежде ему не было знакомо.

Ему тоже многое хотелось сказать дочери, но он не находил слов.

Наконец, Келли в последний раз всхлипнула, вытерла слезы и отвернулась.

— Наш дом совсем не изменился, — сказала она. — Как мне не хватает его. Папа, ты не представляешь как я хочу домой.

СиСи грустно улыбнулся.

— Почему же, дочка, охотно представляю. А. наш дом действительно не изменился. Здесь все по-прежнему. Правда, Тэд больше с нами не живет, а все остальное так же, как и было раньше.

Келли жадно рассматривала все вокруг, словно пытаясь насытиться впечатлениями. И хотя все здесь было хорошо знакомо ей, теперь она смотрела на обстановку в доме совершенно другими глазами. После белых больничных стен, пустых коридоров, обитых мягкой тканью, палат, больше напоминавших камеры... Обилие цветов, картины, серебро, подсвечники были для нее вещами из другого мира. Из того далекого, почти забытого мира в котором она жила раньше.

Она жадно смотрела вокруг не в силах поверить, что все это когда-то принадлежало ей. Все выглядело по-прежнему, но и как-то по-другому. Что-то неуловимо изменилось в атмосфере этого дома. Келли чувствовала это, но пока не могла осознать как это называется и почему так произошло. Может быть от стен, обитых прекрасными золотисто-коричневыми дубовыми панелями веяло каким-то новым духом... Какой-то новый дух поселился в этом доме, может быть это был дух приближающейся старости, может быть это можно было назвать какими-то иными словами, но Келли казалось будто она уехала из одного дома, а вернулась в другой.

Может быть виной тому было отсутствие в доме Тэда. может быть что-то еще. Но после того как в доме Кэпвеллов не стало молодых голосов, он превратился во что-то другое. Во всяком случае ей показалось, что здесь, в этих великолепных стенах поселилось одиночество.

Келли даже не могла сказать нравится ей это или не нравятся. Сейчас она чувствовала себя в этом доме гостьей, которой лишь на мгновение удалось вырваться из душных затхлых коридоров психиатрической клиники. Давящая атмосфера больницы еще не полностью покинула ее и она не ощущала себя свободной так как прежде

Может быть если бы ей удалось посетить родной дом раньше она чувствовала бы себя по-другому, может быть она быстрее бы привыкла к свободе... Но сейчас, после долгих месяцев проведенных в клинике она сильно изменялась.

Призрак доктора Роулингса словно преследовал ее повсюду, не давая ни на секунду ощутить себя абсолютно свободной. Ей казалось — и в этом она была недалека от истины — что он вот-вот снова появится, появится здесь в ее родном доме, куда он не имеет права даже войти.

Все эти смешанные чувства в душе Келли, не позволяли ей ощутить атмосферу родительских стен, все-таки даже небольшое количество времени, проведенное вне родного дома, сильно меняет человека. Он начинает ощущать себя совершенно по-иному, особенно если ему пришлось провести это время в таком зловещем месте как психиатрическая клиника доктора Роулингса.

Келли остановилась у картины» висевшей над свечным столиком в дальнем углу — «Похищение Ганимеда». Она вдруг вспомнила всю эту историю.

Ганимед был мальчик, герой древнегреческого мифа. Его считали красивейшим из смертных. Боги завидовали людям, у которых было это прекрасное дитя и, в конце концов, Зевс не смог совладать с собой. Он послал на землю своего орла, тот похитил Ганимеда, унеся его на небо к богам. Там он сделайся зевсовым виночерпием, а людям лишь осталось оплакивать утрату красивого мальчика.

Келли вдруг подумала о себе и едва не расплакалась. Лить огромным усилием воли ей удалось удержать в кулаке свое чувство.

Она повернулась к отцу и дрожащим голосом сказала:

— Все-таки хорошо быть дома. Я так давно хотела попасть сюда, но мне никак не удавалось. Папа, почему вы не приезжали за мной?

СиСи внезапно растерялся. Он и сам не знал, что ответить дочери. Вообще-то, он надеялся на то, что в клинике ей помогут. Ведь у заведения доктора Роулингса была вполне приличная репутация. До сих пор он был уверен в том, что Келли смогут там помочь. Поэтому такой вопрос у него даже не возникал.

Вот почему СиСи сейчас — может быть даже впервые за многие годы — почувствовал, что не знает как разговаривать с дочерью. Она задала простой вопрос, а у него не было ответа. Точнее, если бы все это произошло еще несколько дней назад, он бы, наверное, уверенно рассказал Келли о том, что ей должно быть хорошо в клинике, что она должна выполнять все указания доктора Роулингса, о том, что ее там вылечат. К сейчас — не мог... Точнее умом он понимал, что должен успокоить ее, как-то привести в чувства, но сердце отказывалось повиноваться.

Келли подошла к отцу поближе и с надеждой заглянула в глаза.

— Папа, почему ты молчишь?

Но вместо того, чтобы ответить честно и откровенно на ее вопрос, СиСи вдруг начал сыпать казенными фразами.

— Понимаешь, Келли, так надо, так необходимо... Это должно помочь тебе. Ты должна выполнять все, что требуют от тебя в клинике. Тогда тебе станет лучше. Потом может быть когда-нибудь мы сможем тебя забрать оттуда...

СиСи словно механически повторял заученный текст, его разум смог перебороть его чувства.

— Полиция сбилась с ног, разыскивая тебя по городу...

Келли почувствовала, что отец все так же далек от нее, как и прежде.

Она отвернулась и отчужденным голосом сказала:

— Я знаю, я слышала вой полицейских сирен...

Си и растерянно стоял за ее спиной.

— Почему ты сбежала аз больницы?

Глаза Келли наполнились слезами, заламывая руки она сказала;

— Отец, мне очень нужно было повидаться с вами, я так соскучилась по родному дому, по всем вам...

СиСи развел руками.

— Но ведь ты могла попросить доктора Роулингса, чтобы он передал нам о твоем желании увидеться. Я думаю, он исполнил бы твою просьбу. Кто-нибудь или я, твоя мама приехали бы к тебе в клинику и поговорили с тобой.

Келли снова заплакала.

— Но ведь вас не было там так давно... Я просила доктора Роулингса, чтобы он хоть ненадолго отпустил меня, но...

— Разве тебе обязательно нужно было покидать клинику, чтобы повидаться с нами?

Она убежденно кивнула и сквозь слезы сказала:

— Да, я не могу... То есть мне там очень плохо и даже разговаривать с вами в этой клиники я не хотела. Это напоминает свидание в тюрьме. Но ведь я не преступница. Почему они не разрешали, мне увидеться с вами? Почему они не разрешала мне навестить свой родной дом? Разве я могла причинить здесь кому-то вред? Ведь это не так, папа!.. Правда? Ведь я так соскучилась по вам!

СиСи снова почувствовал прилив глубокой нежности к дочери и заключил ее в свои объятия.

— Келли, дорогая, успокойся, пожалуйста. Я тебя прошу... Не плачь... Мы тоже скучаем по тебе, — тихо говорил он ей на ухо, нежно поглаживая по волосам.

Прижавшись к отцу девушка плакала навзрыд, заливая слезами полы пиджака.

— Папа, мне так плохо. Они только и делают, что заставляют меня пить таблетки. А доктор Роулингс своими методами лечения все время сбивает меня с толку, я никак не могу вспомнить, что со мной произошло. Он пользуется гипнозом для того, чтобы узнать, что я знаю я чего не знаю, что помню и чего не помню. Может быть, в этом состоянии я что-то и рассказываю ему, но ведь для меня это остается таимой, я же не знаю о чем говорю. Папа, если бы мне удалось вернуться домой, я бы обязательно все вспомнила.

Она смотрела на СиСи такими полными надежды и горя глазами, что он не нашелся что сказать. Он чувствовал, что должен как-то подбодрить Келли, но разум снова брал свое.

— Ты знаешь, — наконец сказал он, — я не могу помочь тебе.

— Но почему, почему?

СиСи принялся оправдываться.

— Я просто не могу забрать тебя оттуда. Мне не разрешают сделать это. Ну неужели ты не понимаешь? Они не дадут мне этого сделать.

Не веря своим ушам, Келли отступила на шаг.

— Папа, но ты ведь можешь что-то сделать? Ведь можно что-то придумать!.. Мне там так плохо... Я не хочу там больше находиться!.. Забери меня оттуда.

— Дорогая, неужели ты не понимаешь? На этот раз я не могу тебе помочь. Врачи все сделают так как нужно.

Келли снова почувствовала вырастающую между ней и отцом стену отчуждения. Он не понимал ее. Он пытался отгородиться от ее проблем, от ее несчастий какими-то нелепыми объяснениями. Она видела в его глазах доброту, но слова, которые он упрямо повторял, были так далеки от того, на что она надеялась.

— Папа, почему ты говоришь мне о врачах? Я сейчас не хочу даже слышать об этом. Ты не представляешь, что они делают со мной!..

СиСи снова развел руками. Вообще, во всем его облике была такая растерянность и бессилие, каких Келли никогда раньше не замечала за ним.

Она помнила отца совсем другим человеком — властным, решительным, предприимчивым, он всегда мог добиться цели, любой цели, которую пожелает, в его распоряжении были огромные богатства и огромные возможности и он, не раздумывая пользовался имя для того, чтобы достичь намеченного.

Однако, сейчас перед ней стоял совершенно яру человек. Человек, который не хотел прийти ей на помощь. Почему было так, она не понимала. Ей казалось, что отец должен мгновенно откликнуться на ее просьбу и предпринять все возможное, чтобы освободить ее из этой клиники. Тем более, что она уже почти полностью оправилась от перенесенных душевных травм и чувствовала себя с каждым днем все лучше и лучше. Правда это происходило не благодаря лечению в клинике доктора Роулингса, а вопреки ему. По совету Перла она перестала принимать таблетки, которыми ее постоянно пичкали в невероятных количествах, большее время они проводили за разговорами... И, вообще, с появлением Перла в клинике доктора Роулингса, Келли осознала, что положение ее не так уж безнадежно. Перед ней забрезжил неясный пока еще лучик надежды. Однако уверенность в том, что все у нее будет в порядке укреплялась с каждым днем все сильнее и сильнее.

Если бы только отец мог понять это и пойти ей навстречу, она бы быстро вспомнила все и снова вернулась к нормальной жизни.

Однако, СиСи пытался убедить ее в обратном.

— Келли, выслушай меня. Ты была больна, теперь только врачи могут помочь тебе. Поверь мне, только они в состояния это сделать.

Келли расстроенно отвернулась.

— Ты должна доверять им, Келли, — продолжал уговаривать ее СиСи, — врачи не сделают тебе ничего дурного. Они хотят просто вылечить тебя.

— Нет — вскричала она. — Я не верю им! Они не хотят помочь мне!.. Я не знаю, чего они хотят от меня, но помощи от них нет.

— Ну что ты, Келли, — успокаивающе сказал СиСи. Это не правда, ты ошибаешься, врачи всегда помогают. Они должны делать это, их обязывает к этому клятва...

— Это — правда! — закричала она, взмахнув рукой. — Перл...

Келли вдруг осеклась на полуслове, сообразив, что выдает ужасную тайну. Поэтому она поспешила перевести разговор, с тем, чтобы отец ничего не заметил.

— Леонард сказал, что только я сама могу себе помочь. Он сказал, что у меня вполне достаточно сил, чтобы помочь себе самой. А вмешательство других может только помешать этому.

СиСи настороженно посмотрел на дочь.

— Кто такой Леонард?

Келли смущенно отвернулась и пробормотала;

— Один из наших пациентов...

СиСи нахмурился.

— Ах, так это он помог тебе сбежать из клиники?

Она прошла в дальний угол гостиной, не отвечая ее вопрос СиСи, поэтому ему еще раз пришлось окликнуть ее.

— Келли, ты слышишь меня?

Она замерла на месте а нервно теребя пальцы ответила:

— Отец, разве ты не рад меня видеть?

— Конечно, рад! — воскликнул он. СиСи направился к дочери, протягивая к ней руки и пытаясь обнять.

Однако, она оттолкнула его и отскочила в сторону, словно ее ударило током.

— Келли, я ужасно рад тебя видеть... — растерянно произнес СиСи. — Не понимаю даже как это могло такое прийти тебе в голову?..

Она порывисто воскликнула:

— Тогда почему ты задаешь мне такие вопросы? Почему ты уговариваешь меня подчиняться врачам? Ты разговариваешь со мной так же как и они я ведешь себя так же...

— Я пытаюсь помочь тебе!..

Келли снова зарыдала, прижимая руки к груди.

— Тогда не отправляй меня обратно... Отец, не делай этого! Я теперь стала сильнее, мне лучше. Я знаю это.

— Знаю, знаю, дорогая... — торопливо произнес СиСи. — Я вижу, что тебе уже значительно лучше.

Она снова заговорила с надеждой, пытаясь убедить отца выполнить ее просьбу.

— Может быть, если я вернусь домов, я поправлюсь совсем скоро и вспомню, что случилось в отеле. И весь этот кошмар исчезнет... Если мы опять будем вместе, мне гораздо быстрее станет лучше...

Но СиСи не нашел в себе сил выдержать умоляющий взгляд дочери. Он опустил глаза и потупившись слушал ее.

Келли почувствовала, что слова ее пропадают впустую и взмолилась:

— Папа, ну, пожалуйста!.. Не заставляй меня возвращаться туда. Если ты любишь меня, не делай этого! Не делай...

Девушка почувствовала как у нее подкашиваются ноги и упала в объятия отца.

ГЛАВА 9

Воспоминания. Мейсон снова обращается мыслями к Мэри. Иден удается спастись. Келли возвращают в психиатрическую клинику. Круз обнаруживает жену не где-нибудь, а в доме окружного прокурора.

Мейсон, покинув родительский дом, направился к отелю «Кэпвелл».

Он медленно брел по улицам, и запахивая полы пиджака, ежился словно дувший со стороны океана ветер нес не свежесть, а настоящий зимний холод.

Сейчас он выглядел как лишившийся всего и позабытый всеми бродяга. Только дорогой, но измятый костюм напоминал о том, что его хозяин знал лучшие времена.

Несмотря на позднее время улицы были многолюдны и шумны.

Мейсон пересек площадь перед церковью и двинулся мимо парка. Тут он увидел зрелище, которое настолько привлекло его внимание, что ему пришлось несколько раз открыть и закрыть глаза, чтобы убедиться в том, что это не наваждение.

По аллее вереницей тянулись теннисисты, они шли группками по двое, по трое. Это были молодые люди в отутюженных белых брюках — все сплошь «первые любовники». Казалось, что где-то неподалеку снимают художественный фильм и режиссер проинструктировал их в последний раз, напомнив о том, что у церковной паперти напротив парка неуместно пересчитывать деньги в портмоне и теперь пропускал их по очереди перед объективом кинокамеры. Они бодрым шагом шли по аллее в зеленоватом вечернем сумраке.

Мейсону они напомнили ходячие стебли спаржи, словно целая процессия спаржевых человечков двигалась по заранее установленному маршруту.

Эти стебельки обходили вокруг церкви, пересекали улицу и скрывались в воротах.

— Что за чушь? — пробормотал Мейсон. — Сегодня, что — теннисный клуб дает банкет в парке?

На матч во всяком случае это не похоже. Когда идет матч, с кортов непрерывно доносятся глухие удары, упруго ударяются о землю яркие желтые мячи.

Мейсон вдруг отчетливо представил себе ярко-красный гравий кортов, восклицания, смех, звон стекла у буфетной стойки, уставленной яркими бутылками с прохладительными напитками. А дальше на берегу океана движутся мачты невидимых кораблей с пестрыми флажками, словно чья-то невидимая рука управляет ими из-за кулис, тянет их вдоль сцены, и они исчезают на горизонте.

Мейсон, споткнувшись, застыл на одном месте. Эта все незаканчивающаяся вереница теннисистов никак не могла отпустить его внимание. Он попробовал считать эти стержни спаржи, дефилирующих по аллее, но вскоре ему это надоело. Дойдя до двадцати, Мейсон сбился со счета, а они все шли и шли, смеялись, разговаривали друг с другом, резвые стебельки спаржи. Все одинаковой величины, все одинаково белые и одинаково тонкие... Эти спарживые фантомы, весело улыбаясь, проходили мимо и оживленно обменивались впечатлениями. И, в конце концов, Мейсону пришлось примириться, что это не сон и не игра его больного воображения.

Мейсон еще раз убедился в этом, когда аллея парка опустела. Призрачная процессия окончилась самым обычным способом, чем и доказала свою реальность.

Низко наклонив голову и поплотнее запахнув пиджак, Мейсон направился дальше. Будто еще раз желая напомнить о его реальном наваждении, парк выплюнул в опустевшую аллею новую порцию спаржи. Пять одинаковых стебельков белых и тонких — это замыкающие праздничное шествие запасные игроки. Обогнув церковь, они, как по команде, повернули налево, пересекли улицу и исчезли...

Мейсон неприкаянно брел по улицам, заглядывая в витрины еще работавших магазинов и ресторанчиков словно бездомный, который вынужден тратить свое время именно на созерцание праздника других.

Мейсон остановился у рыбного магазина, привлеченный запахом. Худой мускулистый негр выставлял в глубокой витрине бадьи с донным льдом. Рыба лежала ровным строем, она словно плыла, выгнув спины, но по крошеву дымящегося льда — кроваво-бронзовая, зелено-малахитовая, дымчато-полотая. Здесь же у стекла сгрудились омары, повесив усики. Сильный запах реки теребил нос, вызывая непроизвольное желание прикрыть его.

Племенная рыба томилась словно живая в белом полупрозрачном льду.

Это зрелище вдруг напомнило ему, как в студенческие годы он часто посещал Нью-Йорк. Когда в Гарвардском университете наступало время каникул, Мейсон вместе со своим другом Биллом Мейстером отправлялся в поездки по равным городам США.

Запах рыбы у него прочно ассоциировался с Нью-Йорком и Новым Орлеаном.

Особенно запомнилась ему первая поездка в Нью-Йорк. Они с Биллом бродили по городу пешком, ездили из автобусах и подземкой, все время спорили и в чем-то признавались — само собой, не без прикрас — и отдыхали в угловых аптеках, закусочных, городских парках, салунах, гостиных отелей, пока, вконец выдохшись, не оказались на озаренной закатным солнцем из-за Гудзона могильной плите кладбища Святой Троицы, где-то в северо-западной части Нью-Йорка, кажется на сто пятьдесят седьмой улице. Мейсон тогда отметил, что уроженец Нью-Йорка, подобно парижскому бездомному или неаполитанскому босяку, конечно же, не обитает я не проживает в родном городе: он служит ему обжитой до последнего дюйма берлогой, а также любимым и одновременно ненавистным градом земным, с которым и за который надо биться, где надо только мечтать, а потом умереть, вернув праху прах.

Билл тогда заметил, что всякое кладбище имеет большое достоинство: покой и бесплатный — если только на время, попользоваться — вход, причем это последнее его всюду привлекало и не потому, что он бережлив или окуп, просто терпеть не мог объектов наживы. Так, например, Билл иногда спрашивал: «Ну, а куда теперь тебя тянет, Мейсон?» А он отвечал: «Я еще никогда не бывал в Китайском квартале, в Гарлеме, в Гринвич Виллидж, на Бауэри, в Адской Кухне...» И тогда Билл» не прерывая беседы поднимал палец в знак согласия, осматривался по сторонам, чтобы сориентироваться и продолжая разговаривать, шел к нужной станции подземки и выводил Мейсона наверх — рядом и поблизости с тем самым салуном, закусочной или рестораном, на который он нацелился

Билл знал наперечет лучшие городские плавательные бассейны (бесплатно или почти что); места, где можно было послушать хорошую музыку (бесплатно или почти что); любопытные частные художественные галерея (бесплатно). И предлагая на выбор развлечения на открытом воздухе, вел Мейсона от Аркад к зоопарку в Бронксе через Ботанический сад, а оттуда в Зоосад в Центральном парке (бесплатно) и даже на запруженный народом Кони-Айленд, к аттракционам (бесплатно), аквариуму к китенку. В Центральном парке, который расположен в северной части Манхэттена между пятьдесят девятой и сто десятой улицами и между Пятой авеню и Сентрал-Парк-Уост, они обычно останавливались отдохнуть и перекусить на скамеечке возле озера — тяжело было за один раз пройти две с половиной мили, на которой растянулся Центральный парк в длину.

В зоологическом уголке Мейсон и Билл всегда вспоминали нашумевшую в то время пьесу Эдварда Олби «Это случилось в Зооуголке», действие которой происходило именно там, где они стояли. На аллеях для верховой езды они старались не появляться, потому что там то и дело проносились шикарные всадники на холеных, ухоженных лошадях вместе с такими же шикарными спутницами на еще более холеных и еще более ухоженных лошадях. А вот проехаться на велосипеде по аллее для велосипедистов их иногда тянуло. Тогда они брали напрокат (почти бесплатно) велосипеды и неторопливо катались между густыми нагромождениями зелени.

На Молле, аллее для гуляния, украшенной скульптурами, где в летнее время всегда играл какой-нибудь духовой оркестр — например, местного пожарного Управления или национальный ирландский — они обычно клеились к девушкам. Надо сказать, что довольно часто такие похождения кончались ночью, проведенной с какой-нибудь малознакомой студенткой Бернардского колледжа или из Брин Мора, которая точно так же, как они, проводила летнее время, бродя по закоулкам нью-йоркского чудовища.

Грандиозным достоинством Центрального парка было также и то, что в театре «Дэлакорт» (бесплатно) можно было посмотреть какие угодно пьесы Шекспира.

Самые прекрасные впечатления остались у Мейсона от посещения зоопарка в Бронксе. Когда Билл сказал, что это самый большой зоопарк США, Мейсон не поверил — просто однажды он побывал в лос-анджелесском зоопарке и ему показалось, что больше, чем это грандиозное место, в Америке ничего быть не может. Однако, оказалось, что он ошибался. Особенно впечатлил его «мир темноты» — гигантское таинственное помещение, в котором жили ночные животные. Там обитало нечто мистическое — в любое время дня, через специальные стекла можно было увидеть ползающее, шипящее, свистящее и издающее самые разнообразные звуки ночное животное братство.

Дата добавления: 2015-06-04