ЧАСТЬ III 8 страница

Тиммонс пребывал сейчас в таком смятении, что кроме стандартных извинений он больше ничего предложить не мог.

— Ну прости меня, прости, — бормотал он, не осмеливаясь даже взглянуть в лицо Сантане. Правда, в его глазах не было ни искренности, ни желания пойти ей навстречу.

— Ну, я просто ошибся.

Она посмотрела на него с таким возмущением, будто он только что попросил у нее взаймы тысячу долларов. Глаза ее потемнели от ярости, она продолжала метать словесные молнии:

— Простить тебя? За что мне тебя простить? За то, что ты сделал из меня посмешище? За то, что теперь в глазах собственного мужа я неверная жена и лгунья?

Тиммонс сделал попытку миролюбиво взять ее за руку, однако она вырвалась и с видом оскорбленного и униженного самолюбия отскочила на шаг назад.

— Не трогай меня, — воскликнула Сантана. — Все, что ты делаешь, оборачивается для меня только новыми бедами. Я тебе уже говорила, что я ненавижу лгать я устала от этой лжи. Но каждый раз мне приходится сочинять что-то новое и новое, а ты во всем этом оказываешься в стороне. Ты у нас глубоко порядочный человек, а я выгляжу глубоко порочной женщиной только потому, что ты успеешь оправдаться раньше меня и в мое отсутствие, а потом я вынуждена расхлебывать эту кашу.

Тиммонс стоял насупившись.

— Сантана, я ведь уже попросил у тебя извинения, может быть на этом закончим?

— Закончим? — взбеленилась она, — да я еще ничего не начинала, я просто пытаюсь выяснить у тебя, зачем ты позволил Крузу зайти сюда? Ты же знал, что мне будет плохо, ты знал, что мне придется оправдываться, сочинять какие-то отговорки. Ты же знал, что это принесет мне только несчастье. Если тебе очень хотелось поговорить с Крузом, меня не обязательно было впутывать во все это. Или ты захотел, чтобы я пожалела о том, что приехала к тебе в такой поздний час? По-моему, ты всегда хочешь, чтобы я жалела о встречах с тобой.

Тиммонс почувствовал, что теряет терпение. Еще минута — и он взорвется. Чтобы этого не произошло, он решил перейти в контрнаступление. В подобных ситуациях для этого у него был надежный и испытанный метод — перевести все на чувства. Окружной прокурор в своих отношениях с женщинами уже не раз пользовался проверенным методом и каждый раз он с неизменным успехом срабатывал. Для этого требовалась лишь небольшая доля актерского таланта и нестандартная ситуация, в которой он вынужден был бы положиться лишь на свои способности.

Тиммонс изобразил на лице оскорбленную добродетель и, тяжело дыша, сказал:

— А ты не подумала о том, что я ревную тебя к твоему мужу? Я видеть не могу его равнодушие к тебе. Вот я и решил, что если он не ценит свою собственную жену, то в этом городе есть и другие, которые ценят ее и могут обращаться с ней нормально. Ты не подумала о том, что я испытываю к тебе подобные чувства, но вынужден до поры до времени прятать их глубоко внутри? Да, я готов признать, что ревность — это не самая лучшая сторона любви, но и не самая худшая, да. Если я хотел привлечь внимание твоего мужа к тебе же самой, то это было сделано именно из таких побуждений. Я совершенно не понимаю, почему ты не допускаешь такой вероятности? Да, я ревную тебя, ревную, — он уже почти кричал, но затем, вовремя воспользовавшись своим актерским даром, эффектно понизил голос и прибавил небольшую дозу лицедейства, изобразил на лице страдальческий вид. — Сантана, ты просто не знаешь, как мне плохо без тебя, а еще хуже, когда я вижу рядом с тобой твоего уверенного в собственной неотразимости, бесценности мужа. Но мне приходится скрывать это все. Теперь ты понимаешь, в какой ситуации нахожусь я? Что чувствую я и что я вынужден делать и говорить? Ты должна, ты просто обязана простить меня, я не делал ничего дурного, ничего такого, что могло бы оскорбить тебя или поставить в неловкое положение. Если так и получилось, то только из-за моих чувств.

Прием и на этот раз подействовал безотказно.

Сантана расширившимися от нервного возбуждения глазами смотрела на окружного прокурора, который упражнялся в способах неотразимого воздействия на женщин. Она не понимала, не желала понимать, что это всего лишь игра, маска, которую Тиммонс одевает на себя в общении с ней, и не только с ней — со всеми теми женщинами, с которыми ему приходилось встречаться раньше. Это был всего лишь обычный прием самозащиты. Но Сантана, словно голодная рыбка, уцепилась за этот крючок.

— Кейт, — смущенно сказала она, опустив глаза, — почему ты так редко говоришь мне о своих чувствах? Я никогда не могу понять, что ты испытываешь по отношению ко мне? Ты говоришь о том, что любишь меня, но врать вынуждена я. Тиммонс сокрушенно покачал головой:

— Да, все эти нелепицы и случайности происходят из-за того, что мы никак не можем определиться в наших взаимоотношениях. Ты постоянно нервничаешь, чего-то боишься, не осмеливаешься поступать так, как тебе этого хочется.

Она отвернулась и дрожащим голосом произнесла:

— Да, ты прав, мне трудно определить, хотя... кажется, я все для себя решила.

Тиммонс обеспокоенно подошел к ней и тихо спросил:

— Что ты решила?

Она вдруг начала кусать ногти.

— Я думаю, что тебе не придется больше прятать свои чувства.

— Что ты имеешь в виду?

Она обернулась. Тиммонс мгновенно прочел на ее лице плохо замаскированное желание сбежать.

— Я хочу сказать, что между нами все кончено, — не поднимая глаз сказала она. — Навсегда.

Тиммонс ухмыльнулся.

— Да ты шутишь. Только не надо говорить мне, что ты совершенно серьезно намерена это сделать.

Она гордо вскинула голову:

— Да, именно это я и хочу сказать. Я совершенно серьезно намерена порвать наши отношения и больше никогда не встречаться. Ты должен раз и навсегда понять, что со мной нельзя так обращаться, я не могу простить подобного отношения к себе. Рано или поздно это должно было кончиться. Каждый раз случалось что-то такое, что заставляло меня испытывать потом глубокое раскаяние и сожаление о том, что я сделала. А ты, — она кричала, все больше распыляясь, — всегда выходил сухим из воды, ты всегда чувствовал себя прекрасно! Что ж, Сантана сама разберется, она взрослая и самостоятельная, а ты при этом мог находиться в стороне. Но теперь эти времена закончились, все прошло. Между нами все кончено. Я больше не желаю поддерживать с тобой никаких отношений, ты должен забыть все, что между нами было. Считай это ошибкой с моей стороны, можешь быть довольным — я больше никогда не появлюсь в твоей жизни, это только усложняет все. Может быть теперь, после того, как мы расстанемся, ты станешь по-иному относиться и ко мне, но уже поздно, я больше не желаю терпеть.

Тиммонс вдруг неожиданно улыбнулся и отрицательно покачал головой.

— Это не правда, — спокойно сказал он, — я тебе не верю.

Она вскинула голову:

— Что это значит? Объясни.

Тиммонс хладнокровно подошел к ней и взял за руку. Неотрывно глядя Сантане в глаза, он тихо произнес:

— Если б ты хотела разорвать все отношения между нами, ты бы так не поступила. Ты бы не пришла сюда в таком случае. Ты ведь знаешь, как я тебя хочу и как ты меня хочешь...

Сантана на мгновение почувствовала, как липкий обволакивающий голос Тиммонса проникает в самую ее душу, в самое ее сердце, заставляя его бешено колотиться в неисчерпанной страсти. Глаза ее стали медленно закрываться, как у кролика, поддавшегося влиянию гипноза питона. Руки ее по-прежнему дрожали. Однако теперь уже виной тому было сексуальное возбуждение. Кейт стоял так близко, она чувствовала его запах, чувствовала его притягательную силу и едва удерживалась от того, чтобы не упасть в его объятия.

Однако все еще помня о сказанных только что словах, она резко хлопнула глазами и, будто осознав, в каком свете находится, поспешно возразила:

— Тебе нужна не я, тебе нужна Иден. Я для тебя игрушка, но я не позволю играть с собой. Так что не нужно этого делать, не нужно, Кейт. Ты хочешь играть со мной, но эти игры могут плохо закончиться.

Тиммонс снова изобразил на лице страдальческое выражение.

— Но я не вру, не вру, — по-актерски размахивая руками, воскликнул он. — Я действительно люблю тебя и хочу. Я всегда хочу тебя, я всегда думаю о тебе, ты единственная женщина, которая мне нужна.

Она возмущенно закричала:

— Зачем ты лжешь мне? Я не верю ни единому твоему слову. Я видела ее здесь, она была в твоей квартире. Я знаю, что ты хочешь переспать с ней, но при этом, пудришь мне мозги, пытаешься заставить поверить в то, что любишь только меня. Если бы это было так, то зачем ты приглашал ее в собственный дом? Для того, чтобы поговорить о характерных особенностях ведения бухгалтерского учета в ресторане «Ориент Экспресс»? Или, может быть, тебя интересует ее папаша?

Тиммонс подавленно молчал.

— Вот видишь, — мстительно выкрикнула Сантана, — я была права, ты даже не можешь ничего возразить мне.

Тиммонс невпопад рассмеялся. Сантану это еще больше разозлило.

— Что, я сказала что-нибудь смешное, да? Итак, так ты относишься к моим словам?

Он поспешно попытался исправить свою ошибку:

— Нет-нет, Сантана, поверь мне, я и в мыслях не держал ничего дурного. Просто, когда я вижу тебя, меня охватывает страшное возбуждение и мне трудно сдерживаться. Я просто вынужден каждую секунду, каждое мгновение бороться с собой, чтобы не наброситься на тебя, чтобы не наделать каких-нибудь глупостей. Это происходит со мной в любом месте, в любое время, когда только я встречаю тебя. Неужели ты этого не видишь, неужели тебе нужны еще какие-то доказательства?

Сантана почувствовала, что начинает терять почву под ногами, она разрывалась между охватившими ее противоречивыми чувствами. С одной стороны ей хотелось покончить со всем просто потому, что она не испытывала в себе сил продолжать все это дальше, но с другой стороны — все это было так притягательно, так гипнотически; в ее отношениях с Крузом не было ничего подобного. Роман с Тиммонсом основывался для нее, большей частью, на сексуальном влечении, которого она была лишена в отношении своего мужа и лишена не потому, что Круз был сексуально не привлекателен, а потому что он был холоден. Он никогда ничего не говорил о своих чувствах, если даже и испытывал их. Это вызывало у Сантаны острое чувство собственной неполноценности. Такого чувства она не испытывала в своих отношениях с Кейтом Тиммонсом.

— Ну почему, почему ты привел сюда Иден? Зачем тебе это было нужно? Скажи мне правду.

Он растерянно развел руками...

— Мне просто интересно было узнать, что она задумала. Вспомни те дни, ты же сама мне говорила, что Иден чего-то добивается от меня, чего-то хочет. Вот я и хотел узнать, что у нее на уме.

— Ну и что, ты узнал? Чего она хотела, скажи мне. Кейт, почему ты молчишь?

Он пожал плечами.

— Ну, я...

Ее снова охватила необузданная ярость.

— Так чего она хотела? Чего она добивалась? Говори же.

Сантана схватила Тиммонса за галстук и потянула на себя, пытаясь повернуть его к себе лицом. Он стал отмахиваться руками:

— Сантана, прекрати, я сейчас все расскажу тебе. — Успокойся, — нервно воскликнул, — у меня с Иден ничего нет, тебя это устраивает?

Словно испугавшись бурного проявления собственной страсти, она умолкла. Воспользовавшись этим, Тиммонс снова перешел в контрнаступление:

— Для меня существуешь только ты, — проникновенно глядя ей в глаза, сказал он. — Ты — единственная женщина на этом свете, о которой я всегда думаю. Неужели ты не видишь, что все мои поступки — пусть они даже кажутся со стороны глупыми — продиктованы этим. Я всегда хотел нравиться только тебе, только ты для меня что-то значишь. — Он взял ее за руку и, подойдя поближе, перешел на интимно низкий голос. — В моей жизни есть только ты, я всегда думаю только о тебе. Она смущенно потупила глаза.

— Я не...

— Посмотри мне в глаза, — напуская любовного жару, сказал он, — неужели ты не видишь, что я говорю правду?

Она сделала робкую, нерешительную попытку освободиться.

— Я не верю тебе, — едва слышным голосом сказала Сантана.

Он дышал так тяжело, что, казалось, ему пришлось пробежать несколько километров, чтобы увидеть ее. Отпустив ее руку, Тиммонс сказал:

— Не отталкивай единственного мужчину, который любит тебя.

Он снова взял ее за руку и привлек к себе. Она почувствовала, что силы покидают ее:

— Не надо, Кейт, не надо... — обессиленно прошептала она.

Но Тиммонс все сильнее и сильнее тянул ее к себе, раскрывая руки для объятий:

— Я не могу перестать любить тебя, я не могу перестать хотеть тебя, — он осторожно взял ее за руки и положил их себе на плечи. Сантана не сопротивлялась.

— Не надо, Кейт, не надо, — это единственное, что она способна была вымолвить.

— Надо, надо, — уговаривал он ее. — Не бойся меня. Ведь ты видишь, как я отношусь к тебе, я всегда хочу быть с тобой рядом. Я всегда хочу чувствовать твои объятия, твою кожу, твои губы.

Она почувствовала, как глаза ее постепенно закрываются и она оказывается в его объятиях.

Но ни желания, ни сил сопротивляться у нее не было. Как загипнотизированная, она подалась вперед и, спустя мгновение, оказалась в его объятиях. Ее губы широко раскрылись для поцелуя. И Тиммонс не преминул этим воспользоваться. Он нежно поцеловал ее в шею, потом в ухо, потом губы их встретились и слились в крепком, страстном поцелуе. Спустя мгновение она уже забыла обо всем на свете, забыла, зачем приехала сюда, забыла о тех словах, которые только что говорила, забыла о том, что намеревалась сделать. Для нее сейчас не существовало никого и ничего, кроме Кейта Тиммонса.

Она готова была отдаться ему, не испытывая при этом ни малейшего сожаления — слишком сладостны были эти мгновения в его объятиях, слишком высоко она ценила их, слишком хотела быть вместе с ним...

— Что ж, собирайся, поехали, — сказал Круз.

Мейсон тряхнул головой, словно пытаясь отогнать остатки сна.

— Ну ладно, — произнес он, поднимаясь, — если полиции так хочется именно сейчас увидеть тело убитого мною Марка Маккормика, я готов сделать это.

Шатаясь, но уже меньше обычного, он пошел следом за Кастильо к выходу.

— Ты и на этот раз не будешь надевать на меня наручники? — спросил он.

Круз махнул рукой:

— Перестань, Мейсон, в этом нет никакой необходимости. Если бы я хотел поиздеваться над тобой, я бы уже давно сделал это. Лучше пойдем. Надеюсь, тебе уже не требуется моя помощь?

Мейсон рассмеялся.

— О, нет, — сказал он, поднимая вверх руки. — Твой фасолевый напиток сделал из меня человека. Видишь, я уже совершенно спокойно передвигаюсь сам.

Они вышли на улицу и сели в машину.

— Куда мы поедем? — спросил Круз.

Мейсон выглянул в окно и показал на располагавшийся в нескольких кварталах сбоку отель «Кэпвелл».

— В гостиницу моего папаши, — с улыбкой сказал он. — Я думаю, что он уже на месте, дожидается своего драгоценного сыночка.

Круз, усевшийся на переднее сиденье, оглянулся:

— Так это ты ему звонил? Мейсон равнодушно махнул рукой:

— Какое это сейчас имеет значение? Поехали.

Спустя несколько минут, автомобиль остановился перед зданием отеля «Кэпвелл». У подъезда стоял автомобиль СиСи Кэпвелла.

— О, — радостно воскликнул Мейсон, выходя из патрульной машины, — ты смотри, какая скорость, он уже здесь.

Но СиСи нигде поблизости не было видно. Только поднявшись на лифте на последний этаж и выйдя на крышу, Круз увидел главу семейства Кэпвеллов. Он стоял на крыше, задумчиво поглядывая вниз через козырек. Когда дверь на лестницу, которая вела вниз, открылась и на ней показались Круз, патрульный полицейский и Мейсон, СиСи направился к ним.

— Что вы собрались делать? — обеспокоенно спросил он.

Круз пояснил:

— Мейсон собирается показать нам, где тело Марка Маккормика, если оно, конечно, есть.

— Оно есть, Круз, — спокойно ответил Мейсон. — И скоро вы убедитесь в том, что я говорю правду.

Кастильо, сложив руки на груди, приготовился слушать. На лице СиСи была написана глубокая обеспокоенность.

— Всему свое время, — продолжал Мейсон. — Через несколько минут вы все узнаете. Однако для начала я хотел бы приобщить к делу один небольшой документ, — с этими словами он покопался во внутреннем кармане пиджака и достал оттуда узкий, длинный конверт. — Это признание Марка Маккормика в том, что он изнасиловал Мэри, — с этими словами Мейсон протянул руку с конвертом инспектору Кастильо. Однако СиСи мгновенно схватил конверт.

— Дай-ка посмотреть, — обеспокоенно сказал он. Пока СиСи открывал конверт и доставал бумажку, сложенную вдвое, Мейсон спокойно сказал:

— Здесь все написано черным по белому, отец. Это последнее, что он сделал, прежде чем я прикончил его.

СиСи недоверчиво раскрыл листок бумаги и пробежался по написанному пляшущими буквами документу.

— Да, он не шутит, — спустя несколько мгновений сказал СиСи и протянул бумагу инспектору Кастильо. Тот, в свою очередь, прочитал документ и стал задумчиво складывать его назад.

— А ведь забавно, отец, — продолжил Мейсон, — или, не знаю, может быть здесь подходит больше другое слово — поэтично, трогательно. Ты считал, что я не достоин Мэри, а Марк, по-твоему убеждению, был образцом добродетели.

СиСи обескуражено отвернулся.

— Да, отец, — именно так ты и думал, — холодно продолжил Мейсон. — Ты всегда пытался убедить меня том что я — человек никчемный и пустопорожний. И все это происходило только потому, что мы никогда не могли сойтись с тобой во взглядах на жизнь. Поэтому ты выбрал в качестве подходящей для Мэри пары Марка Маккормика. Ты ошибся, отец, ты ошибся.

СиСи подавленно молчал. Мейсон чуть повысил голос:

— В жизни Маккормик оказался еще хуже, чем могло присниться в самом страшном сне. Теперь он полностью заплатил за свои преступления.

Круз сунул признание Маккормика в изнасиловании в карман и нетерпеливо сказал:

— Ладно, Мейсон, ты привел нас сюда, чтобы показать тело, давай, приступай.

Мейсон мрачно усмехнулся:

— А далеко ходить не надо, все здесь, идемте со мной.

Они прошли мимо оснований стальных конструкций, на которых раньше были закреплены огромные рекламные буквы. Именно здесь погибла Мэри. И именно на том месте, где это произошло, лежало нечто, накрытое большим куском грубой черной ткани. Это действительно выглядело, как место преступления, на котором остался лежать труп. Его лишь прикрыли, чтобы не шокировать окружающих. Мейсон задумчиво подошел к этому месту и показал на него рукой:

— Вот, господа, подойдите сюда. Итак, правосудие свершилось, — возвестил он. — Я отдаю вам жертву.

СиСи и Круз подошли к телу, накрытому тряпкой и, озабоченно переглянувшись друг с другом, вопросительно воззрились на Мейсона.

Локридж встал из-за стола. Подав руку Августе, он сказал:

— Дорогая, ты не возражаешь, если я провожу тебя до лифта?

На лице ее появилась смущенная улыбка.

— Я сейчас, — с некоторым налетом растерянности сказала она. — Мне тут надо кое-что сделать.

Локридж недоуменно посмотрел на нее.

— Что?

Она улыбнулась с еще большим смущением.

— Мне нужно зайти по своим женским делам в туалет. Я только припудрю носик.

Он с охотой кивнул:

— Да, да, конечно, припудри, я подожду тебя здесь.

Она замахала рукой.

— Нет, нет, не надо, не стоит тратить время, не жди меня.

Но Локридж настаивал на своем.

— Я за свою жизнь не один десяток раз ждал пока ты припудришься. Со мной ничего не случится, если я повторю это и сегодня. К тому же я хочу таким образом напомнить себе о прошлом.

— Вот как? — удивленно спросила она. — Зачем же это?

Он хитро улыбнулся.

— Таким образом мне легче будет пережить разлуку с тобой. Ведь ты уезжаешь кататься на пароходе по океанам.

Она пожала плечами.

— Ну, если тебе этого хочется...

Когда она направилась в дамский туалет, Локридж еще несколько секунд расхаживал вдоль стойки бара, озабоченно потирая переносицу. Увидев стоявший на стойке телефон, он опасливо оглянулся по сторонам. Убедившись в том, что Августа исчезла за дверью, он пробормотал:

— Так, похоже, у меня есть несколько минут, надо срочно сделать одно дело, — с этими словами он быстро снял трубку телефонного аппарата и пару раз постучал по рычажку. — Алло, оператор? Мне надо отправить телеграмму в Тибет. Да, это в Китае. Да, спасибо. Да, я думаю, что будет удобнее, если вы сразу же свяжете меня с телеграфом.

Несколько секунд он подождал ответа, нервно барабаня пальцами по стойке. Возле дверей в женский туалет раздался какой-то шум и Локридж оглянулся. На его лице была написана готовность мгновенно бросить трубку, если в проходе появится его бывшая жена. Однако, на сей раз, Лайонеллу повезло — это была всего лишь уборщица — полноватая дама средних лет в форменном комбинезоне. Немного успокоившись, Локридж снова повернулся спиной к двери весь обратился в слух. Наконец, его соединили с телеграфом.

— Алло, примите, пожалуйста, телеграмму, — снова повторил Локридж. — Да, мне нужно послать телеграмму Эдду и Мэдисон Бересби. Это дом для официальных гостей в Тибете, в Китае. Да, я буду платить кредитной карточкой.

На другом конце провода попросили немного подождать, и Лайонелл снова озабоченно огляделся по сторонам. Августы нигде не было видно. Очевидно, процесс припудривания носа выполнялся по полной программе. Что ж, это вполне устраивало Локриджа. Он успевал сделать свое небольшое дельце.

Тем временем Августа стояла в женском туалете у висевшего на стене телефона-автомата. К ее великому сожалению аппарат барахлил. Она возбужденно колотила рукой по рычагу, пытаясь добиться длинного гудка. Черт побери эти телефоны... Очевидно, про припудривание носа она уже забыла. Наконец, в трубке что-то клацнуло, и Августа услышала то, что хотела услышать — длинный гудок.

Наконец, телеграфист, принимавший звонок от Локриджа, снова откликнулся. Лайонелл, опасливо оглядывавшийся по сторонам, оживился.

— Очень хорошо. Значит так, диктую: не могу участвовать в восхождении, как собирался, любовь, еду в круиз с Августой, подробности письмом, целую, Лайонелл.

Августе удалось, наконец, дозвониться до своей матери Минкс.

— Здравствуй, мама, — стараясь не повышать голос, сказала Августа, — это я. Что? Нет, мама, я еще не собрала вещи для поездки.

Очевидно, старуха Минкс на другом конце провода выругалась, потому что Августа поморщилась и сказала:

— Ну извини, мама, дело в том, что я вообще не смогу с вами поехать.

Очевидно, на сей раз поток ругательств был таким мутным и грязным, что Августа даже отдернула трубку от уха. Когда шум, доносившийся из микрофона, утих, Августа снова поднесла телефон к уху.

— Ну, мама, ты меня удивляешь, — сказала она. — Я и не знала, что тебе известны подобные слова и выражения. Что, я? Нет, нет, я еду в Тибет. Мама, я никогда бы так не поступила, если бы не Лайонел. Он так настаивал. Да, мама, я вынуждена была уступить. Ну подумай сама, как бы я могла ему отказать?

Мейсон сделал театральный жест рукой и воскликнул:

— Вот, господа, сейчас перед вами предстанет жертва преступления, — с этими словами он нагнулся и резким движением руки отбросил в сторону черную материю.

СиСи и Круз, напряженно подавшиеся вперед, с разочарованием вздохнули. На крыше отеля «Кэпвелл», прикрытый куском грубой черной ткани, лежал наклеенный на картон фотографический портрет Мейсона Кэпвелла, сделанный еще в годы его учебы в Гарвардском университете. Он был изображен в майке баскетболиста с мячом в руке. Улыбка, с которой был изображен Мейсон, показалась всем, кто собрался сейчас на крыше, издевательской. Всем, кроме самого Мейсона. Он поставил портрет в полный рост рядом с собой и, похлопав его по картонному плечу, сказал:

— Этот парень тоже пострадал.

— О, бог мой, — простонал СиСи.

— Он тоже — жертва, — сказал Мейсон, — только жертва другого преступления. Об этом подробнее может рассказать мой драгоценный папаша.

СиСи возмущенно воскликнул:

— Мейсон, прекрати, наши семейные отношения не должны быть предметом для розыгрыша. Мы здесь собрались совершенно не для этого.

Круз, поджав губы, следил за перепалкой между отцом и сыном. Мейсон насмешливо посмотрел на СиСи и спросил:

— А что, разве тебя не интересует судьба этого парня? По-моему, тебе было бы весьма любопытно узнать об этом.

СиСи возбужденно замахал руками.

— Мы собрались здесь, чтобы ты показал нам тело Марка. Где ты его спрятал? Показывай немедленно.

— Тебя это так волнует? — мрачно спросил Мейсон. — Очень жаль. Я надеялся услышать от тебя совершенно другое.

СиСи укоризненно покачал головой.

— Мейсон, я не понимаю, что тебе взбрело в голову? Ты что, разыгрывать нас вздумал? Хочешь всех вокруг в дураках оставить?

Но Мейсон был спокоен как никогда.

— Отнюдь, — хладнокровно ответил он. — Вы еще получите то, зачем собрались здесь. Однако, прежде мне бы хотелось обратить внимание на другое. Мне бы хотелось, чтобы кто-нибудь обратил внимание на меня. Однако, насколько я вижу, моя персона никого здесь не интересует. Всем нужен Марк. Точнее, его тело.

СиСи потерял терпение.

— Сынок, — взмолился он, — зачем тебе нужно было убивать человека, если ты уже получил его письменное признание?

Мейсон глубоко вздохнул ночной воздух и слегка поежился. Выдержав эффектную театральную паузу, он повернулся к отцу и сказал:

— Все это была игра, всего лишь игра. Но теперь она закончена. Итак, господа полицейские и просто любопытствующие, следуйте за мной.

Он направился к дальнему краю крыши. Там располагалось несколько подсобных помещений за деревянными дверями. Мейсон подождал, пока все собравшиеся на крыше, подойдут к двери, на которой было написано «Для обслуживающего персонала» и, отогнув пальцем прикрывавший двери гвоздь, взялся за ручку.

— Итак, господа, — возвестил он, — я обещал тело Марка Маккормика, — с этими словами он распахнул дверь, и потрясенная публика увидела пострадавшего.

Марк Маккормик сидел, скрючившись в малюсенькой комнатушке, если так можно было назвать эту клеть, вместе с пожарным шлангом, парой метелок и пустым ведром. Его руки были связаны сзади тонкой веревкой, лицо завязано носовым платком, под глазом красовался громадный синяк. Он повернул голову на стук двери и, увидев перед собой Мейсона, бессильно замычал.

— О, боже мой, — поморщился СиСи, — Мейсон, ты меня в могилу загонишь. Зачем нужно было устраивать эту комедию?

Круз сделал знак патрульному полицейскому, который прибыл вместе с ним.

— Вытащите его оттуда. Да, и развяжите ему руки и лицо.

Полисмен вытащил Маккормика из тесной клетушки и поставил возле Кастильо. После нескольких часов пребывания в скрюченном состоянии, ноги Маккормика подкашивались, руки, которые освободили от веревки, дрожали. Тяжело дыша, он с ненавистью смотрел на Мейсона, но не произносил ни слова. Кастильо озабоченно посмотрел на Маккормика, словно пытаясь убедиться в том, что он жив и здоров.

И на самом деле, Марк не пострадал. Лишь пара ссадин на лбу и громадный фонарь под правым глазом говорили о том, что Мейсон не удержался от рукоприкладства. СиСи хмуро буркнул:

— Что ты с ним сделал?

Мейсон задумчиво пожал плечами:

— Вообще-то, я хотел сначала его убить, думал смогу, но ничего не вышло. Как видите, не получилось.

Маккормик, наконец, пришел в себя. Возмущенно ткнув пальцем в Мейсона, он закричал:

— Он добился моего признания только под дулом пистолета, он — гнусный негодяй и пьяница.

— А ты — насильник, — спокойно возразил Мейсон. — На твоем месте я бы помолчал, пока не найдешь адвоката. Если, конечно, кто-нибудь после этого захочет защищать такого подонка.

Кастильо сокрушенно покачал головой:

— Мейсон, я надеюсь, что ты удовлетворил все свои желания. Потому что, если еще раз повторится такое, то боюсь, тебе самому придется пользоваться услугами адвоката.

На Мейсона эти слова не произвели никакого впечатления. Он по-прежнему стоял, слегка пошатываясь посреди крыши и холодно смотрел на Маккормика. СиСи сумрачно опустил голову, испытывая невероятный стыд за выходки своего сына. Точнее говоря, его чувства были смешанными — он понимал собственную степень вины за происшедшее и с Мейсоном, и с Мэри, и с Марком, понимал чувства Мейсона, которые привели его к случившемуся, и как ему сейчас тяжело и как ему требуется поддержка близких и родных. Вместе с тем, он был склонен оправдывать глупости, совершенные Мейсоном, только его психологическим состоянием и стрессом.

В любом случае отцу и сыну, после всего, что произошло, было о чем поговорить. Накопилось слишком много нерешенных вопросов, которые требовали незамедлительного решения, и СиСи был настроен поговорить об этом прямо здесь и сейчас.

Кастильо подошел к злобно взиравшему на всех вокруг Маккормику и взял его под локоть.

— А с тобой, парень, мы проедем в участок.

Марк с презрением посмотрел на инспектора Кастильо.

— Я что, арестован?

Круз спокойно ответил:

— Вы можете считать себя кем угодно, но на нашем языке это называется задержанием. Пока отправимся в участок для выяснения обстоятельств, а потом посмотрим. Думаю, что вам придется довольно туго. Кстати говоря, на право на адвоката я вам уже сказал, еще вы имеете право соблюдать молчание, и я вам буду очень благодарен, если вы сейчас воспользуетесь этим правом.

Под возмущенные крики Маккормика, они удалились. Мейсон и СиСи остались на крыше. Проводив взглядом задержанного, Си повернулся к сыну:

Дата добавления: 2015-06-04