Часть вторая 6 страница

Черный Джек пообещал, что достанет Бесс из-под земли и исколошматит так, как она того заслужила, но Бесс, казалось, исчезла насовсем, и все понимали, что никогда не смогут разыскать ее в этом огромном городе, где жителей полмиллиона. Она могла затаиться в лабиринте Кларкенуэлл или Сент-Панкрас, в переполненном народом порту Уаппинг или в узких переулках и дворах Минт[23]по ту сторону реки в районе Саутуорк.

Происшедшее было для Эмбер ударом. Она решила, что ее жизнь проклята и она никогда уже не выберется из Уайтфрайерз. Эмбер стала мрачной и замкнутой, она бесцельно бродила по дому и на всех срывала свое раздражение. Она возненавидела и Бесс, и Черного Джека, и Красную Шапочку, и Полл, и Синюшного, и домашнего кота, и даже себя.

«Что бы я ни делала, — думала Эмбер, — как бы ни старалась и сколько бы ни экономила — всегда что-нибудь да произойдет! Мне никогда не вырваться отсюда! Я так и помру в этой вонючей дыре!»

Через три дня после изгнания Бесс матушка Красная Шапочка вошла в спальню и нашла Эмбер на постели, она лежала на спине, вытянувшись и закинув руки за голову. Эмбер проснулась не меньше двух часов назад и теперь перебирала свои невзгоды в тоске и отчаянии. Чем дольше она думала о них, тем безысходнее казалось положение, в котором она очутилась. Эмбер бросила на матушку неприязненный взгляд, недовольная, что ей помешали, но вслух ничего не сказала.

— Ну, моя дорогая, — провозгласила матушка весело, будто Эмбер только что радостно поздоровалась с ней. — Сегодня необычный для нас день.

Каждое утро матушка Красная Шапочка вставала пунктуально в пять часов, надевала свое простое, опрятное платье и отправлялась по своим бесчисленным делам. С самого утра она была деловой, аккуратной, работоспособной. Эта решительность и деловитость раздражали Эмбер.

— А для меня сегодня самый обычный день, — сердито ответила она.

— Как же так, вы, верно, забыли, что сегодня вы отправляетесь в Найтсбридж.

— Может, кто другой, а я никуда не собираюсь!

— Дорогая моя, это очень важное дело. Речь идет об очень больших деньгах.

— Не в первый раз речь идет о больших деньгах, да только я-то что с того имею? — этот вопрос обсуждался неоднократно, и всегда оставалось горькое чувство, ибо, несмотря на протесты Эмбер, её всякий раз обманывали, матушка доказывала, что Эмбер получает точную сумму, положенную за такую работу, и Черный Джек соглашался. — К тому же будет так, как грозилась Бесс, — нас схватят констебли, которых она предупредит, — ведь Бесс знает все наши планы.

— Чепуха, моя дорогая. Поверьте, я знаю Бесс лучше, чем вы, и смею уверить, она не настолько глупа. Ей ненавистен вид констебля, как рыбной торговке — мороз. Что же касается денег — я поднялась к вам, чтобы сообщить: на этот раз я удваиваю вашу долю, чтобы возместить ущерб, нанесенный вашей одежде. — И, сочтя вопрос исчерпанным, матушка пошла к двери. — Черный Джек внизу с Джимми и Синюшным. Они отправлются через час.

С этими словами матушка повернулась к двери, а Эмбер скорчила злую физиономию и крикнула вдогонку:

— Я никуда не пойду!

Матушка Красная Шапочка ничего не ответила на это, но через несколько минут в дверях появился Черный Джек. Он стал уговаривать Эмбер, убеждать, что они переменили план, и Бесс не сможет им навредить. Целых полчаса он уламывал Эмбер, наконец она встала с постели и начала одеваться. Но и после уговоров она не могла решиться и пошла посоветоваться к астрологу, который жил на Митр-Корт. Астролог заверил Змбер, что день для нее благосклонный, тогда она надела плащ, одолжив его у матушки, и, все еще недовольная всем на свете, пошла с мужчинами и Полл.

Тихая деревушка Найтсбридж находилась в двух с половиной милях от города, на другом берегу Темзы. Они переплыли реку на барже в районе Тутхилл Филд, потом наняли коляску до деревни. Благодаря своему удобному расположению, деревня часто подвергалась нападениям разбойников, которые грабили тех, кто взъезжал или выезжал из города. Матушка Красная Шапочка получила сообщение от хозяина таверны, что восьмого сентября ожидается приезд одного старого джентльмена по имени Теофилус Бидалф, наезжавшего в Лондон дважды в год.

Иногда приходилось ждать два, три дня и больше, пока не появится жертва, но Эмбер решила, что на этот раз ждать не придется. Они поднялись в отведенную им комнату, где Полл сразу же сняла туфли — она все время жаловалась, что туфли ей жмут. От нечего делать Эмбер уселась перед зеркалом и стала поправлять прическу — процесс, способный занять не меньше получаса, потом, закончив с волосами, она начала с пристрастием допрашивать Полл, пока та не призналась, что ожидает ребенка от Черного Джека. К полуночи, изнывая от скуки, Эмбер бродила по комнате, свесившись, глядела из окна, барабанила пальцами по подоконнику. Ей хотелось быть кем угодно, но только не тем, кем она была, и где угодно, но не там, где находилась сейчас.

Наконец она услышала топот копыт и шум колес кареты; раздался лай собак. Конюхи бросились со всех ног приветствовать гостей, и через несколько секунд раздался стук в дверь: хозяин сообщил, что

Теофилус Бидалф прибыл и сейчас ужинает внизу. Эмбер подождала с четверть часа и спустилась в обеденный зал.

Мистер Бидалф стоял у камина и пил эль, беседуя с хозяином. Он не заметил появления Эмбер, пока та не назвала его по имени. Тогда он удивленно повернулся. Небольшого роста, с веселым лицом и кустистыми бровями, он излучал доброжелательность.

— О, мистер Бидалф! — вскричала Эмбер с лучезарной улыбкой и протянула руку.

Он пожал руку и поклонился.

— Ваш покорный слуга, мадам, — несмотря на галантность, старик был искренне поражен и озадачен, хотя глядел на Эмбер с живым интересом.

— Конечно, вы забыли меня" сэр.

— Боюсь, мадам, что да.

— Меня зовут Энн, я — старшая дочь Балтазара Сент-Мишель. Когда вы видели меня в последний раз, я была вот такой. — Эмбер наклонилась и показала рукой, какая она была тогда маленькая девочка. — Ну, теперь вы вспомнили, сэр? Вы качали меня на коленке. — Эмбер продолжала улыбаться ему.

— Ну… гм… конечно, мадам… то есть, дорогая моя. Как поживает ваш отец? Ведь мы не виделись с ним несколько лет…

Эмбер сделала грустное лицо.

— О, мистер Бидалф, он нездоров. Застарелая подагра опять мучает его. Иногда он по нескольку дней не встает с постели. — Эмбер снова улыбнулась. — Но он часто говорит о вас. Он будет чрезвычайно рад, узнав, что я встретила вас.

Мистер Бидалф глотнул эля.

— Передайте ему мои наилучшие пожелания, дитя мое. А что вы тут делаете одна?

— О, я не одна, сэр. Я путешествую со служанкой. Я еду навестить тетю Сару, но одна из наших лошадей потеряла подкову, вот мы и остановились здесь на ночь. Все говорят, на дорогах нынче полно разбойников.

— Верно, путешествовать стало небезопасно, совсем не так, смею вас заверить, как в старое доброе время, когда я был молодым. Но верно и то, что прежде вообще все было по-другому. Не желаете ли поехать со мной завтра утром? Уж я позабочусь, чтобы вы добрались в безопасности.

— О, благодарю вас, сэр! Как это любезно с вашей стороны! Честно говоря, я так боюсь этих головорезов, что мне просто не по себе.

Пока они беседовали, Эмбер заметила, что его лакеи выносят на спине сундуки и ящики. Очевидно, старый джентльмен не доверял конюхам местной конюшни. Появлялась возможность Черному Джеку выбрать из сундуков то, что нужно, пока Эмбер будет занимать внимание мистера Бидалфа. А задолго до утра они все пятеро будут уже в безопасности во Фрайерз. Эмбер хотелось поскорее покончить с этим делом и возвратиться в покой своей комнаты, ибо ревность Бесс дамокловым мечом висела над нею. Эмбер подумала, что сумасшедшая Бесс сделает все, чтобы отомстить. Мистер Бидалф пригласил Эмбер поужинать вместе. Они долго сидели за столом, и Эмбер слушала его воспоминания о гражданской войне. Она узнала о многочисленных случаях его героического поведения, а также о подвигах его друзей, о благородстве покойного короля, о великолепном командовании принца Руперта. Он не один раз повторил, что нет ничего более славного и достойного, чем поражение роялистов в этой войне. А Эмбер внимательно поглядывала на часы. К десяти она начала нервничать и просто заставляла себя сидеть спокойно и не ерзать, с улыбкой задавая вопросы. Они сидели за столом уже более трех часов, и, конечно, Черный Джек должен уже кончить работу и дать ей сигнал присоединиться к ним. В сердце Эмбер появилась паника, липкий страх заполз в душу и тело: «О! Ну где же он? Почему он не идет? Что могло там произойти?»

Вдруг она услышала шум с улицы. Снова залаяли собаки и раздался стук копыт на дороге, звуки голосов — кричали мужчины, визжали женщины.

Полл открыла дверь на верхней площадке лестницы и отчаянно замахала руками, привлекая внимание Эмбер. Та вскочила на ноги, охваченная ужасом, решив, что появилась Бесс с констеблями.

— Боже мой, мадам! Что случилось?

— Воры! — вскричала Эмбер. — Живее! Погасите свечи!

Эмбер бросилась гасить свечи в канделябре на стене, в это время Полл помчалась вниз по лестнице, вопя от страха.

— Заткнись! — прикрикнула на нее Эмбер.

Тут она безошибочно узнала голос Бесс Коломбины и гневный возглас Черного Джека.

Голоса подходили все ближе и ближе, и Эмбер, не способная думать ни о чем другом, кроме как о спасении, бросилась к входной двери. Она услышала, как Полл выкрикнула ее имя, а мистер Бидалф, поддавшись общей панике, спотыкался в темноте и звал:

— Миссис Энн! Миссис Энн! Где же вы?

Он по ошибке ухватился за Полл, и та громко завизжала от страха.

Эмбер стремглав побежала вперед, но не успела выскочить за дверь, как услышала приближающиеся шаги и увидела свет факелов. Голос Бесс кричал:

— Она здесь! А его отпустите — он тут ни причем! Хватайте женщину!

Эмбер развернулась и бросилась назад в дом, на кухню. Мистер Бидалф все еще растерянно бродил и звал Эмбер, а Полл кричала, не зная, что делать. В темноте мистер Бидалф ухватил Эмбер за юбку, та вырвала подол из его рук, услышала треск рвущейся ткани и помчалась дальше по узкому коридору, проходившему под лестницей. Как раз в этот момент пламя факела осветило всю комнату. Полл взвизгнула, когда ее схватили, а мистер Бидалф потребовал, чтобы ему объяснили, что, собственно, происходит.

С бешено колотящимся сердцем, задыхаясь, Эмбер влетела на кухню и испуганно вздрогнула, когда услышала за спиной голос:

— Миссис Чаннелл? Это я, хозяин.

Эмбер застыла на месте.

— О Господи! Куда мне деваться? Где спрятаться? Ведь они сейчас будут здесь! — От страха у нее стучали зубы, тряслись поджилки.

— Быстро сюда! Забирайтесь в этот ларь! Дайте мне руку!

Эмбер на ощупь влезла в тесный хлебный ларь. Хозяин помог ей, потом закрыл крышку. Не успела крышка плотно захлопнуться, как из коридора в кухню ворвались Бесс с констеблями. Хозяин бросился бежать, хлопнув дверью.

— Она там! — крикнула Бесс.

Через отверстия Эмбер видела свет факелов, слышала топот ног. Бесс ударилась о табурет и грубо выругалась.

Эмбер подождала, пока не скрылся из виду последний из преследователей, откинула крышку ларя, выбралась наружу и, подобрав юбки, побежала вслед за ними. Обогнув угол дома, она оказалась во дворе. Кухня располагалась в отдельном крыле, и здесь было темно. Паника в душе Эмбер усилилась; полиция схватила всех троих, это она поняла по выкрику Бесс: «Отпустите его, идиоты! Он работает конюхом в этой таверне! Хватайте женщину!»

Не задерживаясь ни секунды, Эмбер бросилась в противоположную сторону, к реке, рассчитывая, что в темноте ее не увидят. Добравшись до берега, она спустилась к самой воде и побежала дальше. Ночь была безлунной, небо закрывали темные облака, и она безостановочно мчалась, ничего не видя впереди, как во сне, не обращая внимания на хлопающую по ногам мокрую юбку, промокшие туфли, стегающие по лицу ветки кустов. Резкая боль пронзила ее левый бок, ноги стали как деревянные, а легкие, казалось, горят огнем. Но зато шум из таверны уже еле доносился. Однако Эмбер не осмеливалась оглянуться и перевести дух. Страх гнал ее все вперед и вперед.

Наконец наступила полная тишина, ни звука, кроме редкого всплеска лягушки, прыгающей в реку. Теперь она могла больше не бежать, а передохнуть и успокоиться. Эмбер прислонилась к дереву.

Когда у нее восстановилось дыхание, она стала обдумывать дальнейшие действия. Если выйти в район Бурн, она окажется далеко от Фрайерз. Нет, надо выйти на большую дорогу и попытаться поймать попутную коляску или же идти пешком. До дома всего две с половиной мили. Эмбер поднялась на высокий берег и пошла через поле. Она не сразу вышла на дорогу, опасаясь, что ее обнаружат. Она то бежала, то шла шагом, постоянно оглядываясь. При появлении коляски или просто пешехода Эмбер бросалась на землю и замирала в ужасе, но большей частью ночью было тихо, и неприятных встреч не произошло.

Через несколько минут Эмбер добралась до Сент-Джеймс Парка, обогнула его, и хотя здесь попадались поздние прохожие, она успевала затаиться в темных закоулках и прошла без приключений. Оказавшись на Странде, Эмбер торопливо двинулась вперед, подтянув юбку повыше, чтобы не испачкать ее об отходы, мусор, собачьи экскременты и гниющие овощи, усеивавшие улицу. Она боялась остаться одна в Сити, ибо знала об опасностях, подстерегавших на каждом шагу одинокого путника, и уповала на появление коляски. Вдруг послышался грохот кареты, эхом отдававшийся от темных домов. Заметив, что карета наемная, Эмбер крикнула кучеру. Тот натянул вожжи и остановился.

— Хотите нанять карету?

Эмбер уже подбежала, открыла дверцу.

— Темпл Бар! — крикнула она. — И поскорее! Она захлопнула дверцу, счастливая, что наконец-то в безопасности.

Они ехали очень быстро, и Эмбер испугалась, что карета перевернется. На деревянном сиденье лежала тонкая подстилка, отнюдь не спасавшая пассажира от резких толчков и ужасной тряски. У Темпл Бара карета остановилась. Но не успели еще колеса затормозить, как Эмбер соскочила на землю и бегом бросилась к зданию Темпл Бара, — у нее не было ни фартинга.

— Эй! — крикнул кучер в ярости. — Вернись сейчас же, дрянь ты этакая!

Но Эмбер уже исчезла во тьме строений, и кучер только поглядел ей вслед: завидев впереди группу пьяных веселых студентов, он не решился преследовать беглянку. Один шиллинг за поездку не стоил риска потерять и коляску, и лошадь. Он снова забрался на козлы и уехал поскорее от опасного места.

Эмбер помчалась по узкой улочке, выскочила на Памп-Корт, где горело много огней, звучала музыка, слышалось пение и смех. Повсюду толпились люди. Эмбер бежала, опустив голову, — она слишком устала, чтобы думать о своем внешнем виде. Не глядя вперед, она наскочила на группу полупьяных студентов, и кто-то из них схватил ее за руки.

— Эй, красотка! — воскликнул он весело. — Куда так спешишь?

Эмбер не ответила, она начала отчаянно бороться, чтобы вырваться, колотила кулаками, плакала и кричала, охваченная ужасом. Но чем больше она боролась, тем настойчивее ее держали. Подошли другие парни, окружили их, смеялись и шутили. Они решили, что поймали проститутку, ибо ни одна уважающая себя женщина не станет бегать по улицам в одиннадцать часов вечера в тонком шелковом платье, да к тому же мокром и порванном.

Студент наклонился и поцеловал ее, Эмбер почувствовала, что круг сужается, и от охватившего ее страха чуть не лишилась сознания. Каждый студент походил на констебля, и эти лица окружали ее все теснее и теснее. И тут она услышала знакомый голос:

— Эй, одну минуту! Что происходит? Я знаю эту женщину, пропустите ее, негодяи! — Это был Майкл Годфри, которого Эмбер не видела уже месяца четыре.

Студенты неохотно отпустили ее. Эмбер подняла глаза на Майкла. По ее щекам струились слезы, лицо было исцарапано и грязно. Она отмахнулась от окружавших и пошла, Майкл — за ней следом. Он догнал Эмбер в темном проулке, ведущем в Уайн-Корт, в стороне от света факелов.

— Миссис Чаннелл! Ради Бога, скажите, что случилось? Я — Майкл, вы что, не помните меня?

Он схватил ее за руки, остановил, но Эмбер яростно вырывалась, всхлипывая.

— Пустите! Они меня поймают!

— Кто поймает? Но в чем дело, скажите, прошу вас! — он слегка встряхнул ее, потому что Эмбер дрожала, судорожно высвобождая руки в каком-то оцепенении и ужасе.

— Констебли, дурак! Пустите!

Он неожиданно повернулся, потащил Эмбер за собой и завел в подъезд. Эмбер прислонилась к стене.

— Где Черный Джек? — спросил он.

— Его поймали. Мы были в Найтбридж, и туда явились констебли, мне удалось удрать, но они бросились в погоню. — Она снова рванулась. — Да пустите же меня! Я должна вернуться.

Майкл схватил ее за плечи и прижал к стене, Эмбер почувствовала его объятия.

— Вы не должны туда возвращаться. Красная Шапочка снова будет посылать вас на воровские дела, и когда-нибудь вас действительно арестуют. Пойдемте со мной…

Он потянулся к ней губами, нежно обнял, и Эмбер благодарно расслабилась, она не могла больше сопротивляться. Заботливо поддерживая, Майкл повел ее по темному коридору к лестнице.

Глава пятнадцатая

Трое разбойников — Черный Джек, Джимми Большой Рот и Синюшный — были повешены на одной виселице через десять дней после того, как их поймали. Если уж правосудие свершалось, то его действие происходило с беспощадной поспешностью. У Черного Джека не осталось времени для выкупа свободы. Бесс отправили в исправительный дом для женщин — уголовниц. Полл сослалась на беременность, и ее посадили в Ньюгейт до рождения ребенка, а потом обещали выслать в Вирджинию.

Во время казни Эмбер осталась одна в комнатах в Уайн-Корт, где они жили с Майклом Годфри. Майкл пошел посмотреть на казнь и, вернувшись, рассказал, что после повешения всех троих вынули из петель и бросили во дворе таверны, чтобы с ними могли попрощаться родственники и просто любопытные. С трупами повешенных обходились уважительно, их не таскали волоком по улице, как это бывало раньше, пока лица не превращались в кровавое месиво. Черный Джек, по словам Майкла, до самого конца вел себя спокойно и уверенно. Его последние слова были: «Джентльмены, нет ничего лучше веселой жизни, хоть она и коротка!»

Ей трудно было в это поверить. Разве мог Черный Джек Моллард погибнуть, ведь Эмбер так хорошо помнила все, что он говорил, все, что он делал последние месяцы? Как мог он оказаться мертвым, такой большой, сильный и могучий? Она помнила его крепкие мускулы, плотное тело, покрытое курчавыми черными волосами на груди. Помнила его громоподобный смех, его способность выпивать Бог знает сколько вина. Джек рассказывал, что его прозвище происходит от того, что однажды он поспорил, что выпьет кувшин бургундского залпом, и выиграл пари. Она многое помнила о нем.

И вот теперь он мертв. Ей доводилось видеть, как плакали мужчины в часовне тюрьмы накануне казни, она помнила выражение их лиц. И сейчас Эмбер пыталась представить, а как выглядел Черный Джек, как бы она сама выглядела там, рядом с ним. И при этой мысли ее охватил ужас. Что бы она ни делала — обедала, расчесывала волосы, глядела в окно, облокотясь на подоконник, смеялась шуткам молодых людей во дворе колледжа, — эта мысль вдруг приходила к ней, и от нее она ощущала почти физическую боль в душе.

«Я могла быть мертвой»

Эмбер просыпалась среди ночи и рыдала от ужаса, судорожно прижимаясь к Майклу. Она видела смерть двух своих сестер, но только эта казнь явилась первой личной трагедией смерти, полностью осознанной ею. Она стала очень религиозной и тщательно повторяла все молитвы, какие знала, по нескольку раз в день.

«Благодарю тебя, Господи, ибо быть бы мне тогда не на небе, а в геенне огненной», — Эмбер знала, что недостойна своего места за свои прегрешения. Еще когда она жила в Мэригрине, дядя Мэтт предсказывал, что ее место не на небесах. Она свято верила в существование рая и ада так же, как и в то, что заяц — заколдованная ведьма. И все же вечное проклятие не могло удержать ее от чего бы то ни было, если ей этого хотелось.

Почти месяц Эмбер не могла заставить себя выйти из квартиры Майкла Годфри. Он приобрел подержанный костюм мальчика, чтобы Эмбер надела его, и она научилась носить мужской костюм, шагать по-мужски, враскачку, постукивая каблуками, как молодые франты на улицах города, а Майкл покатывался со смеху. Он заявил, что Эмбер более талантливая актриса, чем сам Эдвард Кинастон. Решили, что ее будут звать Том, она — племянник Майкла, приехавший из деревни. Но друзей Майкла не проведешь, хотя все сочли шутку удачной и называли Эмбер только Томом.

Однако Майкл предупредил Эмбер, что пройдет немало времени, прежде чем ее присутствие здесь станет известным, и после этого им придется переехать. Но угроза отъезда не слишком беспокоила его, ибо Майкл редко ходил на занятия — юриспруденцией он интересовался не более, чем его соученики, отцы которых послали детей учиться в Иннзов-Корт. Теперь, как никогда, пошла развеселая беззаботная жизнь — не до лекций и учебников!

Эмбер сообщила Майклу свое настоящее имя и историю злоключений, опустив, однако, роль лорда Карлтона и выдав родившегося ребенка за сына Льюка Чаннелла.

Приблизительно через две недели после казни Черного Джека Майкл зашел на Рэм Эллей-Стрит к матушке Красной Шапочке, убедить ее, что миссис Чаннелл навсегда уехала из Лондона. Его посещение объяснялось отчасти любопытством — как отреагировала старуха на последние события, а частично — просьбой Эмбер забрать серьги, которые, по ее словам, были подарены ей тетей еще до отъезда из деревни. Майкл принес ей сережки и поведал последние новости.

— Матушка довольна, что ты ушла. Я сказал, что получил от тебя письмо, в котором сказано, что ты вернулась в семью и о Лондоне больше и слышать не желаешь.

Эмбер рассмеялась и откусила от большого румяного яблока.

— И она поверила?

— Вроде бы — да. Заявила, что тебе нельзя было уезжать из своей деревни и что Лондон не для таких девушек, как ты.

— Уверена, матушка обанкротится теперь без меня, ведь на мне она много зарабатывала, поверь.

— Милочка моя, да матушка не обанкротится, даже если свою голову потеряет, не то что тебя. Она просто наймет другую, обучит ее, и та займет твое место. Найти же хорошенькую девицу, ожидающую ребенка и незамужнюю, — нетрудно. Та будет ей благодарна по гроб жизни.

Эмбер презрительно фыркнула и швырнула огрызок в камин.

— Старая перечница готова хоть с дьяволом связаться, если рассчитывает получить с него фартинг!

Оставаясь часто одна, Эмбер проводила время, обучаясь чтению и письму, относясь и к тому, и к другому с таким же энтузиазмом, как в свое время к танцам, пению и игре на гитаре. Она без конца писала свое имя и имя Брюса, окружая росписи сердечками, но каждый раз сжигала написанное до прихода Майкла. Она знала, что Майкл не станет проявлять такт, если узнает, что она по-прежнему любит того, кто был до него. К тому же ей не хотелось обсуждать Брюса с кем бы то ни было. Собственная подпись Эмбер представляла собой длинную закорючку, в которой оставались различимы лишь две буквы. Когда Эмбер показала Майклу образцы своей подписи, тот стал смеяться и заявил — роспись выглядит настолько безграмотной, что Эмбер вполне могут принять за графиню.

Однажды дождливым октябрьским вечером Эмбер лежала на постели и разглядывала непристойные картинки в книжке сонетов Аретино[24], которую ей дал Майкл для практики в чтении.

Услышав звук отпираемой двери, Эмбер спросила, не оглядываясь:

— Майкл? Иди-ка сюда! Что-то мне непонятно…

Ей ответил голос Майкла, но очень уж строгий:

— Подойди ко мне, племянник.

Сочтя ответ за очередную шутку, Эмбер соскочила с постели и выбежала в коридор, но остановилась и в смятении замерла на пороге. Вместо Майкла в дверях стоял старый человек с прямым тонким носом и сердитым, сморщенным лицом, будто только что выпил уксуса. Эмбер испуганно отступила назад, прикрыв рукой слишком раскрытый ворот белой рубашки. Но — поздно, старик сразу понял, что перед ним не мальчик-племянник.

— Так вы говорите, у вас здесь живет племянник, мистер? Где же он? — строго произнес господин и, нахмурившись, взглянул на Майкла.

— Вот он, мистер Грайпенстро, — ответил Майкл уважительно, но с упрямством.

Мистер Грайпенстро снова посмотрел на Эмбер поверх квадратных зеленых очков и скривил губы. Эмбер опустила руку и просительным тоном сказала:

— Прошу прощения, Майкл, я думал, ты один пришел.

Он указал ей жестом на спальню, и Эмбер ушла, прикрыв за собой дверь. Она остановилась у двери, чтобы слышать разговор мужчин. «Боже мой! — с отчаянием подумала она, нервно потирая ладони. — Что же будет со мной? Ведь если он узнает, кто я такая…» Тут до нее донесся голос мистера Грайпенстро.

— Ну-с, мистер Годфри, какие оправдания будут на этот раз?

— Никаких, сэр.

— И давно вы держите это существо в квартире?

— Один месяц, сэр.

— Месяц? Великий Боже! Да у вас нет ни малейшего уважения к древним и достойным английским законам! Из уважения к вашему отцу я оставлял безнаказанными многие ваши проступки, но это превосходит все прочее! Если бы не глубокое почитание и высокий авторитет сэра Майкла, я послал бы вас во флот, где вас научили бы, как следует вести себя молодому человеку. Но при данных обстоятельствах заявляю — вы исключены из колледжа. И чтобы мне никогда не пришлось больше видеть вашу физиономию! А этого существа здесь не должно быть через час!

— Да, сэр. Благодарю вас, сэр.

Открылась дверь.

— Позвольте мне сказать вам следующее, мистер: когда молодой человек волочится за бабами, то его ждут дуэли, сифилис и незаконные выродки, и больше ничего. Прощайте! — и дверь захлопнулась.

Эмбер подождала немного, потом влетела в комнату.

— О Майкл! Тебя исключили! Это я во всем виновата!

Она стала плакать, но Майкл быстро обнял ее и начал утешать.

— Ну не надо, милочка! Какого дьявола! Мы уедем из этого злополучного места. Пошли, надевай шляпку и плащ, и мы найдем себе квартиру, где мужчина сможет жить так, как ему того хочется.

Майкл снял двухкомнатную квартиру в гостинице под названием «Виноградная лоза» неподалеку от улицы Сент-Клеменс, пересекавшей Флит-стрит. Она располагалась за воротами Сити в новом и более модном районе Уэст-Энда. Рядом проходила Друри Лейн и размещался Ковент Гарден. В пяти минутах ходьбы на В ер-стрит находился Теннисе Корт, превращенный теперь в Королевский театр.

Он купил для Эмбер наряды, сначала подержанные — ему требовались деньги на квартиру, позднее она заказала себе новые. И Эмбер вновь погрузилась в вихрь развлечений и удовольствий. Еще в Темпле ей приходилось встречаться с друзьями Майкла, а теперь появилось множество новых знакомств: молодые люди из богатых семей, будущие бароны и лорды, офицеры гвардии короля и герцога, актеры одного из четырех театров. Познакомилась также Эмбер и с женщинами — содержанками этих молодых людей — хорошенькими девушками, продававшими ленты и перчатки в торговых рядах Чейнджа, куртизанками, актрисами. Эти умненькие и веселые девицы, ровесницы Эмбер, — цветы, которые расцвели на благодатной почве Реставрации.

Они ходили в театры и сидели в партере, где дамы непременно носили маски, переговаривались с соседями и жевали китайские апельсины. Бывали они и в игорных домах в Хэймаркете, где как-то раз Эмбер охватило радостное возбуждение, когда пронесся слух, что сейчас придет король. Но король не пришел, и Эмбер испытала глубокое разочарование — она никак не могла забыть лицо короля, когда он посмотрел на нее во время шествия. Им приходилось бывать и в Нью-Спринг Гарден, что в Ламбете[25], и в Малберри Гарден, который в последнее время стал очень модным местом прогулок. Они обедали в самых известных тавернах — в «Локетс» возле Чаринг-Кросс, где всегда было множество молодых офицеров в красивой форме; «Бэар» в Бриджфуте, в таверне «Даггер», которая пользовалась дурной славой из-за частых драк, но имела репутацию места, где подают самые изысканные пироги. Не раз Майкл с Эмбер посещали кукольные представления в Ковент Гарден, где собирались сливки общества. По вечерам они часто выезжали в наемной коляске и состязались: кто больше разобьет оконных стекол, бросая медные монеты.

А когда они оставались дома, их квартиру заполняли друзья Майкла — молодые люди, приходившие в любое время дня и ночи. Они заказывали еду и напитки, которые приносили им из таверны, играли в карты, напивались допьяна и укладывались в постель Майкла и Эмбер со своими дамами. Никто из них не имел определенного занятия, да они и не думали об этом. Их помыслы занимало только беганье от кредиторов. Их стихией были удовольствия; моральные устои исчезли так же, как старомодные шляпы с высокой тульей, и так же, как шляпы, служили объектом насмешек. Равнодушие, цинизм и эгоизм стали признаками благородного происхождения. Мягкость, честь, преданность вызывали лишь презрение. Джентльмены старой школы из окружения короля Карла I обвиняли нынешнего короля во всеобщем падении нравов нового поколения. И хотя в период Протектората при Кромвеле положение было не лучше и лишь скрывалось под личиной благонамеренности, молодой король не желал и не пытался установить более жесткие правила поведения. Не его величество, а гражданская война посеяла те зерна, которые теперь, после возвращения короля на престол, взошли и расцвели пышным цветом.

Но Эмбер даже туманно не представляла себе все эти течения и настроения.

Она была влюблена в такую жизнь. Ей нравились шум, неразбериха, веселье и бесшабашность этой бурной беззаботной компании. Она понимала, как сильно эта жизнь отличалась от жизни в деревне, и радовалась этому отличию, ибо здесь она могла делать, что хотела, и никого это не возмущало и не шокировало. Ей и в голову не приходило, что такой образ жизни не приличествует джентльмену.

Дата добавления: 2015-06-04