Часть четвертая 9 страница. — как это, черт возьми, вы тут оказались.

— Как это, черт возьми, вы тут оказались?

— А как вы думали, сэр? Я графиня!

— Вы говорили мне, мадам, что никогда больше не выйдете замуж.

Эмбер шаловливо взглянула на него:

— Я передумала. Надеюсь, ваша светлость не в обиде на это?

— Господь с вами, конечно нет! Вы представить себе не можете, какое удовольствие увидеть при дворе новое лицо. Мы тут смертельно надоели друг другу, здесь так скучно!

— Скучно! — Эмбер была поражена. — Как это здесь может быть скучно?

Но у него не было возможности ответить, ибо теперь они подошли к противоположному концу зала, где танцующие расходились в разные стороны: джентльмены — в одну, леди в другую. Каждая пара воссоединилась вновь после нескольких па, образуя каре, потом танец кончился. Бакхёрст проводил Эмбер к Рэдклиффу, поблагодарил графа и отошел от них. Эмбер сразу поняла, что муж недоволен, ему не нравилось, что она получает удовольствие от бала, что она привлекает внимание и полностью забывает о нем.

— Вам нравится этот вечер, мадам? — холодно спросил он жену.

— О да, ваша светлость! — Она заколебалась на мгновение, потом с сомнением спросила: — А вам?

Но он не ответил — неожиданно возле них появился король, его лицо сияло улыбкой.

— Замечательно с вашей стороны, милорд, — произнес он, — жениться на красивой женщине. Сегодня в этом зале нет ни одного мужчины, который не был бы вам за это благодарен. — Рэдклифф поклонился. — Мы здесь все устали видеть одни и те же лица и сплетничать об одних и тех же людях.

Карл улыбнулся Эмбер, которая не отрываясь глядела на него, восхищенная, ощущая всю силу его обаяния, столь мощную, что она воспринималась почти физически. Когда его глаза встретились с глазами Эмбер, у нее закружилась голова. Она внезапно осознала, что здесь сейчас перед ней стоит монарх Великобритании, улыбается ей и делает комплименты, и весь мир смотрит на них.

— Вы очень добры, сир, — ответил Рэдклифф. Эмбер сделала реверанс, но у нее от волнения отнялся язык. Однако глаза были красноречивее слов. А лицо Карла всегда выдавало его в присутствии хорошеньких женщин. Рэдклифф внимательно наблюдал за ним с каменным, как у мумии, лицом.

Молчаливый диалог длился лишь мгновение, затем Карл повернулся и заговорил с Рэдклиффом:

— Насколько мне известно, милорд, вы недавно приобрели очень редкого Корреджо[13].

Холодные глаза Рэдклиффа засветились, как всегда при упоминании его картин.

— Да, ваше величество, но картину еще не привезли. Я ожидаю ее прибытия в очень скором времени, и когда она будет здесь, то, если вам будет интересно, я был бы счастлив показать ее вам.

— Благодарю вас, сэр. Мне бы очень хотелось увидеть картину. А теперь, вы позволите, милорд? — Он уже протянул руку к Эмбер, и, когда Рэдклифф поклонился еще раз в знак согласия, они вышли на середину зала.

Вся душа Эмбер наполнилась гордостью. Будто она стояла в ослепительных лучах солнца, а весь остальной мир погрузился во тьму, и все глаза были устремлены на нее одну. Король, нарушив правила этикета, сам пригласил ее на танец! Назло всем этим людям, в своем собственном дворце! Нуднейшие недели, проведенные ею в обществе Рэдклиффа, его эгоистичная, грубая и бесплодная похоть, его презрение и недовольство — все это мгновенно сменилось отчаянной радостью. Цена, уплаченная за это счастье, не казалась слишком высокой.

Король заказал традиционный веселый народный танец под названием «Старый рогоносец», и, когда они встали друг против друга во главе длинной вереницы танцующих, ожидая начала музыки, он произнес вполголоса:

— Надеюсь, ваш муж не обидится из-за названия танца. Ему рожки были бы не к лицу.

— Не знаю, сир, — пробормотала Эмбер, — пойдут они ему или нет.

— Что? — усмехнулся Карл. — Уже два месяца замужем и все еще верная жена?

Но тут раздались звуки музыки, и танец оказался слишком оживленным для разговоров. Король ничего больше не говорил, и, когда танец окончился, он подвел ее обратно к графу, поклонился и ушел. Эмбер задыхалась от волнения и быстрого танца. Не успела она подняться после реверанса, как увидела приближающегося к ним герцога Букингемского.

«Господи Боже! — подумала она в почти истерическом восторге. — Ведь и правда: мужчины в самом деле истосковались по новым лицам».

Она торопливо оглядела большой зал и заметила десятки устремленных на нее взоров — восхищенных, любопытствующих и враждебных. Какое имеет значение, почему они разглядывают ее и какими глазами, главное — смотрят! «Сегодня я для всех героиня дня», — подумала она.

С Эмбер желали танцевать все: Йорк, Рочестер, популярный молодой франт и драматург Джордж Этеридж, герцог Арранский, герцог Оссорский, Сэдли, Толбот, Генри Джермин. Все молодые, веселые и красивые мужчины королевского двора флиртовали с ней, осыпали цветистыми комплиментами и просили ангажемента. Дамы изо всех сил выискивали недостатки в ее наряде, прическе и манерах и в конце концов пришли к заключению, что поскольку она здесь новенькая, богата и имеет репутацию актрисы — все это и привлекает к ней внимание мужчин в зале. Этот бал стал триумфом Эмбер.

И вдруг прямо в центр этого прекрасного мира упал метеор, разрушив все вокруг: во время краткого мгновения, когда Эмбер подвели обратно к мужу, Рэдклифф спокойно произнес:

— Мадам, мы уезжаем домой.

Эмбер взглянула на него удивленно и обиженно: рядом уже стояли герцог Монмаут и Джеймс Гамильтон.

— Домой, милорд? — с изумлением переспросила она.

Монмаут сразу же вступился за нее:

— Неужели вы хотите уехать домой, сэр? Ведь еще так рано. А ее светлость — украшение этого бала.

Рэдклифф поклонился, его тонкие губы сжались в жесткой улыбке.

— Для вас сейчас рано, ваша милость, но я не молод и мне пора быть дома.

Монмаут рассмеялся счастливым беззаботным смехом, который не мог никого обидеть.

— Ну тогда, сэр, почему бы не оставить ее светлость с нами? Я сам провожу ее домой, да еще в сопровождении оркестра скрипачей и отряда факельщиков, чтобы освещали путь.

— О да! — вскричала Эмбер, оживленно повернувшись к графу. — Позвольте мне остаться!

Рэдклифф не обратил на ее слова внимания.

— Вы шутите, милорд, — жестко произнес он, поклонился и обернулся к Эмбер: — Пойдемте, мадам.

Золотистые глаза Эмбер возмущенно вспыхнули, мелькнула мысль — взбунтоваться, но она не осмелилась. Она сделала реверанс Монмауту и полковнику Гамильтону, не поднимая глаз. Когда они остановились пожелать спокойной ночи его величеству, Эмбер даже покраснела от стыда и разочарования, из глаз полились слезы. Она не могла поднять глаз на короля, хотя уловила легкий юмор в его голосе, когда он спросил, отчего они столь рано уважают. Покидая зал и проходя мимо гостей, они слышали перешептывания и видели язвительные улыбочки — создавалось впечатление, будто рассерженные родители увозят с бала маленькую девочку за дурное поведение.

Она не проронила ни слова, пока они не сели в карету и не поехали по Кинг-стрит. Тут она уже не могла больше сдерживаться:

— Почему это мы должны были так скоро уехать! — произнесла она злым и разъяренным тоном.

— Я слишком стар, мадам, чтобы получать большое удовольствие от шума и суматохи.

— Нет, причина не в этом, — обвиняюще заявила она, — и вы сами прекрасно это знаете!

Она смотрела на него долгим сердитым взглядом, хотя его лицо оставалось в тени, а луна в небе давала лишь бледный отсвет, как свеча за грязным стеклом окна.

— Я не желаю обсуждать эту тему, — холодно ответил граф.

— А я желаю! Вы заставили меня уехать, потому что я получала удовольствие от бала! А вы терпеть не можете, когда кому-то хорошо!

— Наоборот, мадам. Я вовсе не против счастья. Но я против, когда моя жена позорит меня.

— Позорит! Да что позорного я сделала? Ничего, я только танцевала и смеялась, что же в этом позорного? Быть может, и вы когда-то танцевали, если вы вообще когда-либо были молоды! — Она гневно посмотрела на мужа, потом отвернулась и пробормотала вполголоса: — В чем я сомневаюсь!

— Вы не столь наивны, мадам, как хотите казаться. И вы не хуже меня знаете, что было в голове у всех этих молодых людей.

— Ну и что из этого? — вскричала Эмбер, сжав кулаки. — Что из этого? Разве мужчины не думают только об одном? Да и вы тоже, даже если вы… — Но тут она осеклась, потому что граф бросил на нее такой страшный, угрожающий взгляд, что слова застряли у нее в горле и она замолчала.

На следующее утро, довольно рано, Эмбер и Нэн, одетые в меховые плащи с капюшоном и муфты, спустились вниз.

— Пошли за большой каретой его светлости, пожалуйста, мне надо выехать в город, — велела она форейтору у дверей.

— Карета в ремонте, мадам.

— Тогда я поеду в своей карете.

— Простите, ваша светлость, но ваша — тоже у каретника.

Эмбер вздохнула:

— Ладно, я вызову наемную карету. Откройте дверь!

— Простите, ваша светлость. Дверь заперта, а у меня нет ключа.

Она взглянула на слугу с неожиданно возникшим подозрением:

— А у кого же ключ, в таком случае?

— У его светлости, я думаю.

Не говоря ни слова, Эмбер повернулась и бросилась через холл в библиотеку, распахнула дверь и, не постучавшись, ворвалась в комнату, как порыв ветра. Граф сидел за столом и писал на большом листе бумаги.

— Не будете ли вы любезны объяснить мне, на каком основании вы сделали меня затворницей? — вскричала она.

Граф поднял глаза и взглянул так, будто Эмбер действительно была разрушительным стихийным бедствием, а не женщиной. Потом медленно оглядел ее с ног до головы и слабо улыбнулся — так смотрят на всем надоевшего больного человека.

— И куда вы желаете отправиться?

Она чуть не сказала, что это не его дело, но передумала и ответила спокойным тоном:

— В «Новую Биржу» за покупками.

«Новая Биржа» — своего рода гостиный двор со множеством различных лавок

— Не могу представить себе, чего вам не хватает. Но, похоже, сколько бы у женщины ни было вещей, ей всегда требуется что-то еще. Что ж, если вы считаете, что вам не обойтись без новой пары перчаток или флакона духов, — пошлите Бриттон.

Эмбер топнула ногой.

— Но я не желаю посылать Бриттон, я хочу поехать сама! Сама! Черт подери, сэр, что за причина, мешающая мне выехать из дома? Какого дьявола вы не выпускаете меня, что я такого сделала?

Рэдклифф помолчал минуту, прежде чем ответить, задумчиво разглядывая перо, которое вертел в руках.

— Сейчас странный век. Мужчину считают дураком, если он допускает, чтобы его жена наставила ему рога, и еще большим дураком, если он принимает меры для предотвращения этого.

Губы Эмбер искривились в торжествующей улыбке.

— Ну вот, наконец-то мы дошли до сути! Вы боитесь, что какой-нибудь мужчина сделает мне ребенка вместо вас! Действительно, не странно ли?

— Можете идти, мадам. — Но Эмбер продолжала глядеть на него, тогда он вдруг крикнул резко и зло: — Убирайтесь! Ступайте в свои комнаты!

Глаза Эмбер вспыхнули, словно она могла уничтожить его на месте одной лишь силой ненависти. Она пробормотала проклятие, швырнула веер на пол и, уходя, грохнула дверью изо всей силы.

Но вскоре Эмбер обнаружила, что крик и наглое поведение ничего хорошего ей не дают. Муж обладал законным правом запереть ее в доме, избивать, если считал, что она того заслужила. Эмбер не особенно боялась хрупкого и щуплого графа, едва ли он был способен на физическое насилие над более крепкой и сильной женой, но ведь возможно тайное отравление или неожиданный удар кинжалом. Нет, он не осмелится! Но такую возможность нельзя исключать, и страх сделал Эмбер осторожной.

Несколько дней она пребывала в тоске. Она подумала об объявлении голодовки, чтобы заставить его сдаться, но, пропустив два обеда, решила, что такое поведение доставит больше неудобств ей, чем ему. Тогда она стала полностью игнорировать его существование: когда он находился в комнате, она поворачивалась к нему спиной, пела разухабистые уличные песенки, болтала с Нэн. Она не выходила из своих комнат, но весь день разгуливала в домашнем халате, растрепанная и без краски на лице. Он вроде бы не замечал этого, ему было безразлично.

Эмбер обдумывала возможные варианты выхода из положения, но один за другим отвергала их.

Если она бросит его и уйдет — он заберет все ее деньги и лишит дворянского титула. Получить развод было почти невозможно, на это потребовался бы специальный закон парламента; ведь даже Каслмейн не могла добиться развода. Аннулирование брака было столь же трудным делом: требовалось доказать бесплодие женщины или бессилие мужчины, а каким образом она могла доказать его импотенцию? Хуже того, суды, как ей было известно, едва ли стали бы поддерживать сторону женщины. В конце концов она решила, что если она могла выносить его до брака, то, возможна, сможет и теперь. Она начала официально разговаривать с мужем, обедать с ним вместе, она ходила в библиотеку и рылась в книгах, когда он находился там. Эмбер стала обращать больше внимания на свой внешний вид в надежде обрести то, что хотела, потворствуя его похотливой страсти.

В тот день, когда привезли драгоценную картину Корреджо, Эмбер спустилась на первый этаж посмотреть, как ее распаковывают. Картину повесили на место, рабочие ушли, и Эмбер с мужем стояли у камина и глядели на картину. И тут Эмбер заметила, что граф улыбается. Как всегда в момент, когда он только что получил вожделенный предмет, он казался гораздо более приятным человеком, — достижение цели приводило его в благодушное настроение.

— Я хотела бы знать, ваша светлость, — осторожно начала Эмбер, искоса поглядывая на графа и отводя взгляд от картины, — не могла бы я сегодня выехать в город, просто так, покататься. Я не выходила из дома уже три недели и, клянусь вам, стала очень бледной и даже пожелтела. Вы не находите? — И она снова выжидательно посмотрела на него.

Рэдклифф обернулся, поглядел ей прямо в глаза, слабая улыбка чуть тронула его губы.

— Поскольку последние несколько дней вы пребывали в добром расположении духа, я ожидал, что вы обратитесь с подобной просьбой. Ну что же, хорошо, можете выехать.

— О, благодарю вас, сэр. Я могу поехать прямо сейчас?

— Когда вам будет угодно. Мой кучер повезет вас, и, между прочим, он служит у меня уже тридцать лет и взяток не берет.

Улыбка застыла на лице Эмбер, но она постаралась скрыть гнев из опасения, что милость вновь сменится яростью. Потом, подхватив юбки, она выбежала из комнаты, промчалась через холл и бросилась вверх по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки. Она ворвалась в свои апартаменты с радостным торжествующим криком, Нэн даже вздрогнула и чуть не выронила шитье.

— Нэн! Где моя накидка, быстро! Мы отправляемся на прогулку в город!

— В город! О, Боже мой, в самом деле? Куда? — Нэн разделяла затворничество своей хозяйки, если не считать нескольких выходов для покупки лент, перчаток и вееров. Она так же истосковалась по свободе, как и Эмбер.

— Я сама не знаю — куда! Куда угодно — не важно куда! Скорей!

Две женщины выскочили из дома в вихре бархатных юбок, меховых муфт и забрались в карету с шумом и смехом, будто они только что приехали из йоркширской деревни и им не терпится осмотреть достопримечательности Лондона.

Ядреный свежий воздух чуть пощипывал нос, день стоял ветреный и пасмурный, с персиковых деревьев сыпались лепестки цветов, кружились на ветру и опадали, как снежинки, на крыши домов и грязные улицы.

Чума еще не отступила, но число умерших в городе было не больше полудюжины в неделю, в основном в самых бедных кварталах, как и в начале эпидемии. Опечатанных домов не было видно, на улицах, как и прежде, толпился народ, торговцы и приказчики нараспев расхваливали свой товар, и единственным напоминанием о недавней чуме были многочисленные объявления, приклеенные к окнам: «Доктор принимает больных». Ибо доктора оказались совсем не у дел и потеряли даже то слабое доверие, каким когда-то пользовались. Вымерла пятая часть населения города, но, казалось, ничего не изменилось, — все тот же веселый, нахальный, вонючий, блестящий и грязный Лондон.

Эмбер была в полном восторге от всего, что видела, счастливая, что вырвалась на свободу.

Вот маленький мальчик мастерски сработал и срезал серебряные пуговицы с пальто зазевавшегося джентльмена; ругаются носильщик и приказчик и вот уж начинают драться дубинками и палками; канатоходец исполняет свой номер перед толпой зевак у входа на Попинджей-Элли; на углу улиц сидят торговки с корзинами сладкого картофеля, весенних грибов, мелких кислых апельсинов, лука, сушеного гороха и макушек свежих зеленых одуванчиков.

Сладкий картофель, иначе батат, — травянистое растение семейства вьюнковых. Произрастает в Центральной Америке, используется, в частности, для приготовления муки, спирта, сахара, крахмала.

Темпл-Бар — старинные ворота в лондонский Сити в западной части со стороны Вестминстера. По традиции у этих ворот монарх получает у лорда-мэра символическое разрешение на въезд в Сити.

Эмбер попросила кучера проехать в район Чаринг-Кросса по Флит-стрит и Стренду, потому что там располагались модные таверны. Ведь, если повезет, она может увидеть кого-то из знакомых, тогда она остановит карету и перекинется парой слов с ним, просто из вежливости, — разве могут быть какие-либо претензии к столь невинному разговору. Эмбер глядела во все глаза и велела Нэн тоже внимательно смотреть на прохожих, и, когда они приближались к Темпл-Бару, Эмбер заметила три знакомые фигуры у входа в таверну «Дьявол». Это были Бакхёрст, Сэдли и Рочестер, все трое навеселе, ибо они слишком громко говорили, жестикулировали и шумели, привлекая внимание прохожих.

Эмбер мгновенно наклонилась вперед и постучала вознице, чтобы тот остановился. Потом опустила окно и высунулась из кареты.

— Эй, джентльмены! — крикнула она. — Перестаньте горланить, иначе я вызову констебля и вас всех посадят в кутузку! — И она громко расхохоталась.

Мужчины повернули головы, пораженные, уставились на нее и притихли от удивления, потом с громким криком бросились к карете:

— Ваша светлость, Бог мой!

— Где вы пропадали все три недели?

— Почему, черт подери, мы не видели вас при дворе?

Они повисли друг у друга на плечах, оперлись локтями об окно кареты. От них несло бренди и апельсиновой водой.

— Честно говоря, джентльмены, — хитро улыбнулась Эмбер и подмигнула Рочестеру, — мне страшно нездоровилось последнее время.

Они так и грохнули от смеха.

— Так, значит, этот старый козел, ваш муж, запер вас в доме!

— Я же говорю, старик не должен жениться на молодой женщине, если он не в состоянии развлекать ее так, как она привыкла. Ваш муж способен развлекать вас, мадам? — спросил Рочестер.

Эмбер сменила тему разговора, опасаясь, что один из слуг или же верный старый кучер получил задание подслушивать, что она говорит, и после доложит обо всем хозяину.

— А из-за чего вы спорили? Когда я проезжала, такой шум стоял, будто на собрании сектантов.

— Мы обсуждали: то ли остаться тут и напиться до чертиков, а потом отправиться в публичный дом, то ли сразу пойти к девочкам и только потом напиться, — пояснил Сэдли. — А каково ваше мнение, мадам?

— Я бы сказала, все зависит от того, как вы собираетесь там развлекаться.

— О, как обычно, мадам, — заверил ее Рочестер, — как обычно. Мы не занимаемся старомодными дебошами. — Рочестеру было девятнадцать лет, Бакхёрсту, старшему из всех, — двадцать один.

— Фу, Уилмот, — возразил Бакхёрст, он сейчас был достаточно пьян и поэтому не заикался. — Где ваше воспитание? Разве вы не знаете, что женщины не любят, когда в их присутствии говорят о других женщинах?

Рочестер пожал плечами:

— Шлюха — это не женщина. Она создана для удобства.

— Пойдемте, выпейте с нами стаканчик, — пригласил ее Сэдли. — Мы наняли оркестрик скрипачей, они сейчас здесь, а потом мы пошлем к леди Беннет и пригласим девиц. Любая таверна может превратиться для меня в бордель, если я захочу.

Эмбер заколебалась — она очень хотела остаться с ними и сейчас раздумывала, удастся ли ей подкупить кучера. Но Нэн толкала ее локтем в бок и всем видом показывала, что не стоит так рисковать, ведь граф может запереть их еще недели на три, а то и больше. Хуже того, она знала, что Рэдклифф может так рассердиться, что сошлет их в деревню — самое популярное наказание для строптивых жен и самое нежелательное. Карета Эмбер перегородила путь, за ней выстроились другие экипажи, столпились приказчики, уличные торговцы, нищие, носильщики — и все кричали и ругали кучера кареты Эмбер, чтобы тот освободил проезд.

— Нам работать надо, на жизнь зарабатывать, — орал носильщик портшеза, — не то что некоторым бездельникам!

— Я не могу пойти с вами, джентльмены, — отказалась Эмбер, — я пообещала его светлости, что не выйду из кареты.

— Дорогу! Дорогу! — закричал человек, тащивший нагруженную тележку.

— Эй, освободите путь! — прорычал носильщик. Рочестер совершенно невозмутимо обернулся и сделал презрительный жест правой рукой. В ответ на это поднялся возмущенный крик и ругань, целый ливень проклятий. Бакхёрст открыл дверцу кареты.

— Вот и прекрасно! Вы не можете выйти, но мы-то можем войти!

Он залез в карету, за ним — Рочестер и Сэдли.

Они уселись рядом с женщинами и обняли их сзади за талии. Сэдли высунул голову из окошка.

— Поехали в Сент-Джеймский парк!

И они покатили, а Рочестер нахально помахал рукой разъяренной толпе. Задул ветерок, потом пошел дождь, внезапный и очень сильный.

Эмбер вернулась домой в великолепном настроении. Она бросила промокший плащ и муфту в холле и вбежала в библиотеку, и, хотя она отсутствовала более четырех часов, застала там Рэдклиффа, по-прежнему углубленного в написание чего-то. Он поднял голову:

— Ну, мадам, вы довольны прогулкой?

— Это было замечательно, ваша светлость! Такой чудесный день! — Она подошла к нему, стаскивая с рук перчатки. — Мы проехались по Сент-Джеймскому парку, и знаете, кого я там видела? Его величество! Он прогуливался под дождем со своими придворными, и они были похожи на спаниелей, потому что их парики промокли и свисали, как уши у собак! — Эмбер радостно рассмеялась. — Но он-то, конечно, был в шляпе и выглядел величественно, ничего не скажешь. Он попросил остановить карету, и знаете, что он сказал?

Рэдклифф чуть усмехнулся, словно имел дело с наивным ребенком, рассказывающим глупый и незначительный эпизод, придавая ему незаслуженно большую важность.

— Нет, представления не имею.

— Он спросил про вас и поинтересовался — почему вы не появляетесь при дворе. Он собирается вскоре навестить вас, чтобы взглянуть на картину, но сначала обо всем договорится Генри Беннет. А еще… — тут она сделала паузу, чтобы подчеркнуть значение следующей новости, — еще он пригласил нас на небольшой танцевальный бал в гостиной ее величества сегодня вечером!

Эмбер смотрела на графа, говоря все это, но совсем не думала о нем, она едва ли вообще сознавала его присутствие. Другие, более важные вещи занимали ее голову: какое платье ей следует надеть, какие украшения, какой веер взять с собой, как получше уложить волосы. Теперь он, по крайней мере, не может отказаться от приглашения — приглашения короля, и если ее замыслам суждено осуществиться, то скоро она вовсе избавится от мужа, отошлет его обратно в Лайм-парк — пусть он живет там со своими книгами, статуями и картинами и больше не тревожит ее.

Глава сорок вторая

Две женщины — одна с каштановыми волосами и фиалковыми глазами, другая с рыжими волосами, обе одетые в черное, — глядели друг на друга через карточный стол.

Все придворные были в трауре: скончалась королева Португалии, женщина, которую никто никогда не видел. Но, несмотря на недавнюю смерть матери, в покоях Катарины толпилось множество придворных, дам и джентльменов, на игорных столах громоздились горы золотых монет, а среди гостей фланировал мальчик-француз, он негромко играл на гитаре и пел любовные песни на своем родном нормандском наречии. Праздношатающиеся собрались у стола, где графиня Рэдклифф и графиня Каслмейн пожирали друг друга глазами, как две разъяренные кошки.

За спиной Эмбер прошел король. Он жестом отклонил предложение Букингема занять кресло возле Эмбер. По другую сторону от нее стоял сэр Чарльз Сэдли, уперев руки в бока. Вокруг Барбары собрались ее верные спутники: Генри Джермин, Бэб Мэй и Генри Броункер. Они остались верны ей даже теперь, когда, казалось, ее вот-вот выдует ветром из Уайтхолла, и неудивительно — они зависели от нее. В другом конце зала, делая вид, что погружен в беседу с пожилым джентльменом о садоводстве, стоял граф Рэдклифф. Все, включая его жену, казалось, забыли о его существовании.

Однако Эмбер прекрасно знала, что он последние два часа изо всех сил старался привлечь ее внимание, чтобы увезти домой, а Эмбер столь же старательно игнорировала его. Прошла неделя с тех пор, как король снова пригласил их во дворец, и за это время Эмбер еще более уверовала в свое будущее, а ее презрение к графу росло. Откровенное восхищение короля, ревность Барбары, раболепство придворных — верные признаки перемены ветра — просто опьяняли Эмбер.

— Вам сегодня везет, мадам! — резко произнесла Барбара и пододвинула Эмбер горку золотых гиней. — Слишком везет!

Эмбер насмешливо взглянула на нее и хитро улыбнулась. Она знала, что на нее, на Эмбер, смотрит Карл, что почти все присутствующие не сводят с нее глаз. И это всеобщее внимание ударяло ей в голову, как крепкое вино, заставляло уверовать в собственную значимость и считать каждого ровней,

— Что вы этим хотите сказать, мадам?

— Прекрасно знаете — что! — пробормотала Барбара вполголоса.

Ей было жарко, она была возбуждена и отчаянно старалась сдержаться, взять себя в руки, чтобы не выглядеть дурой перед всеми. И так уж положение было хуже некуда из-за того, что Карл со свойственной ему прямотой и беззаботностью дал всем понять, что собирается переспать с этой выскочкой, девкой из театра. Больше того, этот негодяй Букингем решил по своей дурости, что он должен опекать эту Эмбер, а когда Барбара пыталась хоть чуточку протестовать, он тут же напомнил, что, если бы не его природная доброта, Барбары давно не было бы в Англии.

«Черт подери проклятые письма! Будь проклят Букингем! Будь прокляты все! Как мне хочется вырвать все волосы у этой суки! Ничего, я проучу ее, со мной шутки плохи!»

— Ладно, — вскричала она, — я еще все отыграю обратно!

Эмбер чуть подняла брови. Чем больше разъярялась Барбара, тем хладнокровнее вела себя Эмбер. Она подняла глаза, и они с Карлом обменялись улыбками. Его улыбка говорила, что он на ее стороне — добровольный и счастливый пленник.

Эмбер пожала плечами:

— Вполне возможно, ведь сейчас ваш ход, мадам.

Барбара сжала зубы и бросила на Карла взгляд, который прежде насторожил бы его, но сейчас он откровенно развлекался. Барбара взяла со стола три игральных кубика из слоновой кости, бросила их в коробочку — дайс-бокс. Все разговоры вокруг смолкли, знатные господа и дамы выжидательно наклонились вперед и стали внимательно наблюдать. Барбара энергично встряхнула дайс-бокс и драматическим широким жестом выбросила кубики на стол. Они покатились по полированной поверхности и замерли. Две шестерки и четверка.

Кто-то тихо присвистнул, среди зрителей пробежал шепоток, а Барбара торжествующе вскинула голову и улыбнулась, ее глаза сверкали.

— Вот так, мадам! Попробуйте, вдруг у вас выпадет еще больше!

Поскольку целью игры было выбросить три одинаковых числа (в противном случае выигрыш доставался тому, у кого была наибольшая сумма), то Эмбер должна была признать, что шансов у нее не много.

Она стала лихорадочно искать выход из положения: «Но я должна, должна что-нибудь придумать, нельзя допустить, чтобы она нанесла мне поражение на виду у всех этих людей! Я должна что-то сделать, что-то, что-то…»

И тут она почувствовала толчок ноги Букингема, и в этот миг что-то упало ей на колени. Эмбер моментально успокоилась, волнение улеглось, голова стала ясной и холодной. Быстрым автоматическим движением она взяла дайс-бокс со стола в одну руку, а кубики — в другую. И так быстро, что заметить было просто невозможно, она уронила дайс-бокс себе на колени, а в тот, который ей подложил Букингем, она бросила кубики. Не глядя на дайс-бокс, она знала, что фальшивый был точной копией настоящего. Долгие часы тренировок в Уайт-фрайерз не пропали даром; бросок — и кубики, как послушные солдаты, выполняют свой маневр: пять, пять и еще пять!

Все присутствующие тихо ахнули, Эмбер же изобразила крайнее удивление своей удаче. Краснолицый Броункер наклонился и зашептал что-то на ухо Барбаре.

Та внезапно вскочила на ноги.

— Очень ловко у вас получилось, мадам! — вскричала она. — Но меня-то вы на мякине не проведете! Вы подло смошенничали, и я отвечаю за свои слова! — добавила она, обращаясь ко всем, стоявшим вокруг стола, и, в частности, к его величеству.

Эмбер занервничала, хотя герцог уже исправил положение и дайс-бокс, который она держала сейчас в руке, был тот самый, которым пользовалась Барбара. И Эмбер решила не сдаваться, сохраняя при этом уверенность и спокойствие.

— Разве вы можете запретить кому-то выбросить больше очков, чем у вашей светлости? И если получилось лучше, чем у вас, так, значит, это только благодаря мошенничеству? — Эти слова вызвали смех окружающих, и Эмбер почувствовала себя уверенно. Она небрежно швырнула дайс-бокс на стол.

Дата добавления: 2015-06-04