Том VIII 43 страница. Площанская пустыня, управляемая тогда добродетельным и довольно искусным старцем Серапионом, украшалась и благонравием братии

Площанская пустыня, управляемая тогда добродетельным и довольно искусным старцем Серапионом, украшалась и благонравием братии, и стройным чином церковного богослужения. Здесь юный Феодор вступил в тризну иноческого послушания, дабы наружным рабством купить внутреннюю свободу, наружным уничижением обработать внутреннее, душевное благородство. С послушанием старался соединить терпение, которым скрепляется и связывается все здание добродетелей! Терпение основал на смирении. По прошествии недолгого времени родительница узнала, что сын ее живет в Площанской пустыни. Она спешит в сию обитель, исторгает юношу из объятий спокойной монастырской жизни и ввергает его в поток мирской молвы и соединенных с нею соблазнов. О любовь плотская! Любовь безумная! Недостойна ты святого имени, коим назвал себя Сам Бог: ты, по предсказанию Спасителя, часто вооружаешь ослепленных родителей беззаконным пламенем, и те, кои получили от них телесную жизнь, от них же теряют душевную и истинную.

Снова Феодор возвращается в лавочку — и снова чувство высоких желаний волнует его душу, снова, пользуясь темнотою ночи, бежит из дома, из города и достигает монастыря, известного под названием Белых берегов, тогда еще малозначащего. Из Белых берегов отправляется опять в Площанскую, и опять из оной похищается насильно матерью, распаленною желанием подружить его с миром, желанием едва ли естественным!

Утомленный толикими препятствиями, думая, что его предприятие воинствовать в мысленном воинстве не угодно Богу, Феодор хотел по крайней мере не лишиться сладостных, животворящих заповедей Господних; хотел, держась за оные как за нить, выйти из лабиринта мирской жизни и мечем деяния заклать чудовище, пожирающее всех, кои блуждают по сему лабиринту, не руководствуясь златосияющею нитью заповедей Христовых. Его ворота были отворены для странников, нищий не отходил от окна его, не обрадованный подаянием, больные утешались его состраданием и услугами; враги не могли сказать, чтобы за зло платил он злом; свободное время от домашних занятий посвящал чтению, сладчайшее имя Иисусово старался лобызать непрестанно и устами и мыслию.

Но человек подвержен переменам: колеблется не одна молодость, ветреная, пламенная, колеблется и старость, гордящаяся постоянством и опытностию, часто мнимыми. Лишенный тишины пустынной, лишенный наставления старцев, обуреваемый непрестанными соблазнами, разжигаемый нестройный вожделением юностного тела, Феодор начал омрачаться мыслями преступными, мало-помалу вкрались в его сердце сладострастные чувствования — он пал.

Приступим к трогательной и наставительной повести его тяжких поползновений. Укажем род беззаконий, в котором он лежал, и познаем великое могущество покаяния, когда увидим его на высочайшей степени добродетелей. Кораблекрушение праведника, — говорит божественный Златоуст, — соделывается пристанищем грешнику: когда праведник упал с небес, то и я уже не отчаиваюсь в моем спасении. Изувеченные ранами воины сподобляются от царя особенных почестей, так и подвижники умственной брани получают блистающие венцы, когда они являются пред лице Царя царей, обагренные кровию своих падений, сими самыми падениями победив посредством покаяния победителя их диавола.

В то время как Феодор продолжал упражняться маленькою торговлею своею, открылось в их городе выгодное приказчицкое место. На оное приглашен был юноша, благоразумный и ловкий. Хозяин дома скончался; его вдова, женщина целомудренная, но простодушная и лет преклонных, не могла сама входить в управление дел — вручила оное Феодору. В сем-то доме распростерты были сети, в коих запуталась нога его: вдова была матерью четырех взрослых дочерей, прекрасных собою. Феодор, увлеченный преступною страсти ю, погряз в беззаконное смешение сперва с старшею, потом с младшею сестрою. Долгое время валялся он на порочном ложе распутства, — сладострастие закрывает умственные очи человека. Наконец, желая прикрыть свои греховные раны, соединился браком с младшею сестрою.

Но узел преступлений сим не развязался, просыпается в нем совесть, узнает он цену потерянных им сокровищ, сердце его уязвляется желанием возвращения оных. Он начинает посещать с прилежанием храмы Божий, отворяет для странников и монахов двери гостеприимства — словом, удваивает старание о исполнении по силам всех обязанностей христианина. Но свет, прежде в нем сиявший от послушания иноческого, не получал прежней чистоты своей. Проникнутый глубокою печалию, Феодор примечал во всех делах своих большие недостатки, примечал, что мир рассыпал повсюду препятствия к жительству богоугодному. Не сильный переносить тяжкую язву скорби о потере утешительных чувств, не находя никаких отрад в суетных занятиях, решается оставить отечество, имение, супругу, младенца-дочь и, обнажившись всего, снова вступить в поприще, коего приятности он уже испробовал. Утаивая истинное намерение, открывает подружию своему, что хочет побывать в Киеве и поклониться мощам преподобных отцев печерских. С ее согласия отправляется в сей город, взяв с собою четыре рубля с полтиною денег, там предает себя молитвам угодников Божиих, потом поспешно спускается к границам России с Польскою Подолиею, переходит оные и устремляется в Молдавию, в которой сиял тогда великий светильник — старец Паисий, архимандрит Нямецкого монастыря.

Сей монастырь лежит ниже Ясс, в 120 верстах от оных, при подошве Карпатских гор. Под ведением о наго было тогда около 700 человек братии. Чин церковного богослужения и душевное окормление монашествующих находилось в цветущем состоянии. Иго нечестивых турок и нищета много помогали к успехам по внутреннему человеку. К сему воинству, руководимому премудрым вождем Паисием, захотел причислиться Феодор. Архимандрит находился тогда уже в болезненном состоянии и почти никуда не выходил из кельи. Феодор умолял приближенных, чтоб его приняли, но получил отказ. Ему представляли многочисленность братии и недостатки монастыря в доходах. Юный странник находился в крайности — деньги, взятые им из России, истратил, летнее платье, в котором вышел из Карачева, обветшало от путешествия. Наступала зима. Далеко зашедший в чужую сторону, лишенный всего нужного, отвергаемый приближенными старца, он просил их, чтобы по крайней мере допустили его принять благословение Паисия. Сие ему позволено. Он предстал лицу земного ангела; Паисий, видя рубища и отчаянное положение юноши, зарыдал от сострадания, утешил его словами, сильными любовию, и причислил к своему богоспасаемому стаду. С того времени святый муж сей строго запретил, чтоб впредь никому не отказывали без его сведения. Обрадованный Феодор был отведен в хлебню, порожней кельи не было. Для откровения помыслов и душевного назидания, врученный духовнику старцу Софронию, исповедал пред ним по обычаю той обители все грехи, соделанные им от самой юности, и был отлучен на пять лет от приобщения святых Христовых Тайн. Проведши несколько дней в хлебне, в одну ночь видит он во сне множество людей, как будто приуготовленных ко истязанию, в числе их был и он. Пред ними пылал обширный огонь, внезапно явились некоторые необыкновенные мужи, похитили его из среды множества и ввергнули в пламя. «Отчего, — начал он размышлять, — из толикого народа я один брошен в сей свирепый огнь?» — «Так угодно Богу», — отвечали мужи. Проснувшись, рассказал видение сие старцу и получил от него ответ, что сие пламя предзнаменует пламя искушений, долженствующих его постигнуть на поприще иночества.

Из хлебни Феодор поступил в послушание к строгому старцу, имевшему присмотр над монастырским пчелами. Здесь таскал на своих плечах ульи, очищал лопатою землю и исправлял подобные сему тяжелые работы, для него необычные. Какое перо возможет описать терпение, с которым переносил он подвиги телесные и укоризны начальника, непрестанно укоряя самого себя и питая смиренную мысль, что пожинает должные наказания за многочисленные грехопадения свои! Пот трудов, чаша бесчестий непрестанно им вкушаемая, собственное желание смирения рождали в нем постепенно болезненное чувство плача. Блаженная печаль сия сокрушающая сердце, растворяла молитву его особенною силою. Иисус, призываемый глубокими воздыханиями и нелицемерным сознанием немощей, мало-помалу очищал его ум, разгонял мрачность страстей и возвеселял вопиющего к нему ученика странными и сладостными ощущениями, коих никогда не вкушала гортань мирянина, погребенного в житейских попечениях.

Протекло около двух лет. За непорочность жизни отставили его от пчеловодства и сделали помощником в просвирне, находившейся в монастыре Секуле, зависевшем от Нямецкого и лежавшем в 12-ти верстах от онаго. Не будем говорить подробно о трудах его в сем послушании, перейдем к обстоятельствам, коими возвел его Бог на высоту добродетелей.

В пустыни, на потоке Поляна Ворона, в пяти верстах от скита того же имени жил старец Онуфрий, украшенный не одними сединами преклонных лет, но и сединами божественной премудрости. Россиянин, уроженец города Чернигова, из дворян, Онуфрий возлюбил Христа с самых мягких ногтей своих. Ради Христа юродствовал он в юности шесть лет, ради Христа оставив юродство, удалился в Украину с другом своим палатным иеромонахом Николаем, и там, приняв ангельский образ, проходили они царский путь умеренности и взаимного совета. Обрадованные слухом о высоких достоинствах Паисия, они переселились из Украины в Молдавию и вручили себя великому старцу. Напитавшись чистою пшеницею его наставлений, получили благословение поселиться в пустыне на вышеупомянутом потоке и насыщаться там потоками божественных умозрений.

Феодор, находясь в просвирне, более и более упивался внутренним чувством умиления и горячности. Человек чем более питается духовною пищею, тем более алчет оной. Сие самое случилось с Феодором. Юный инок представляет на суд старцу Софронию желание свое строжайшей пустынной жизни и просит благословения послужить престарелому и ослабевшему уже в силах Онуфрию. Одобренный Софронием, он объявляет помысел свой великому старцу. Паисий с восторгом благословляет его намерение и отправляет к Онуфрию.

Здесь Феодор вступил в совершенное и подробное послушание. Отсекая волю пред своим старцем, искусным и святым, исповедуя ему все помыслы, он постепенно умирал миру и, совлекаясь пристрастий, сей мрачной одежды ветхого человека, облекался в светозарный хитон нового — в блистающее святостию бесстрастие. Блаженное древо послушание произрастило для него свой обычный плод — христоподражательное смирение. Смиренного, — говорит Л ествичник, — обогащает Бог даром рассуждения; возблагоухал оным обильно и Феодор, смиренный не наружностью, — сердцем. Три подвижника сии: Онуфрий, Николай и Феодор, — имели прекраснейший обычай ежемесячно причащаться Пречистых, Животворящих Христовых Тайн, и тем более очищались, просвещались, укреплялись к духовным трудам и разжигались божественными желаниями. Онуфрий и Николай жили как братия; при дверях Онуфрия, обиловавшего рассуждением, стекались толпы удрученных недоумениями. Николай внимал себе и, в глубоком безмолвии испытывая помыслы своего сердца, жертвою чистоты служил Существу чистейшему; Феодор проходил то делание, которое святые Отцы поставляют наряду с исповедничеством — святое послушание. Кажется, можно без ошибки сказать, что сии три земные ангела не только тройственным числом, но и самым жительством сияли во славу животворящей Троицы-Бога. Не буду говорить о их терпении, кротости, воздержании, повесть соделается слишком пространною! Довольно упомянуть о единой царице добродетелей, о той добродетели, именем которой назвал себя сам Господь — о святейшей любви. Ее узами драгоценными соединялись сии три небесные человека воедино с Богом и друг с другом, горя ее пламенем, усердно и радостно носили немощи немощных и отвергали всякое самоугодие. Николай и Феодор забывали себя, услуживая немощному телом Онуфрию, употреблявшему от болезни самую легкую пищу, и то в весьма малом количестве. Онуфрий забывал свою слабость, смотря на их крепость, и возвращением собственной своей не мог бы восхищаться столько, сколько восхищался ею. Нельзя не признаться, что посреди них обитал несказанно сладостный Иисус по неложному обещанию Своему Своею силою и заповедями. За согласие и единство их жизни в одно время посещены они были и искушениями, кои ясно засвидетельствовали благоговение к ним Владыки, сказавшего: Его же люблю, наказую. Однажды Феодор пошел в скит для таинства исповеди и святого причащения. В отсутствие его во время самого всенощного бдения напали на их пустыню разбойники и, похитив малое количество съестных припасов, находившихся в келье, возложили преступные руки насилия на двух старцев и оставили их израненными, едва дышащими. Феодор, возвратившись, участвовал в их язвах состраданием и ревностными услугами. Мало-помалу начали возвращаться им силы. Тогда Феодор поражен был болезнью, которая поставила его на край гроба. Но Бог сохраняет дни праведника для пользы грешников.

Приближается новая печаль — кончина старца Онуфрия. За двенадцать часов до смерти открылись его сердечные очи. Явилось судилище прежде того решительного судилища, которое встречает всякую душу, излетевшую из тела. Истязуемый праведник существами, невидимыми для его товарищей, томился и давал ответы, из которых ясно виделось, что строгое суждение недостатков человеческих было причиною сего страшного истязания. Впрочем, нетленная глава и перси свидетельствуют о его несумненном спасении и святости.

Преставление Онуфрия воспоследовало весною в марте месяце. Предав земле священные остатки отца своего, Феодор продолжает жить с Николаем. Но пустыня, лишенная Онуфрия, не казалась уже для него столь любезною, ему попущено было уныние, вероятно, чтоб светильник не оставался под спудом. С согласия Николая он оставляет пустыню, в которой жил пять лет со старцем Онуфрием и полгода с Николаем, получив заповедь от сего последнего по прошествии зимы приехать за ним и взять его с собою в Нямецкий монастырь.

Феодор, принятый с радостию архимандритом Паисием, начал проходить различные монастырские послушания: переписывал книги святых Отцев, переводимые Паисием с еллино-гре-ческого языка на славянский, пел на клиросе, коего впоследствии сделан был уставщиком. С сих пор начала его преследовать зависть, и преследовала до гроба. По прошествии зимы, получив благословение великого старца, отправляется в пустыню на поток Поляну Ворону, оттуда берет смиренного и безмолвного Николая и вместе с ним возвращается в монастырь. Снова Николай и Феодор начинают жительствовать в одной келье и наслаждаться взаимною любовию, коею узел завязан был Христом. Недуг и глубокая старость начала поедать телесную силу Николая. Уже нога его не двигалась с одра болезней, хлад смертный оледенил его члены. Феодор растворял свои недра и жаром собственного тела согревал оцепеневающее тело духовного друга, покрывал горящими лобзаниями его уды, освещенные чистотою девства и обильным огнем божественной благодати. На руках Феодора скончался великий Николай, и мощей его не дерзнуло коснуться тление.

Феодор пребывал в Нямце до 1801 года. В продолжении сего времени увидел он кончину высокого житием Николая, увидел кончину и знаменитого Паисия. Преемник сего последнего в правлении монастырем, согбенный летами, лишенный зрения старец Софроиий, приближался также к закату дней своих.

Между тем на престол Российский взошел Александр Благословенный, милостивый манифест, им изданный, дозволял свободное возвращение в отечество бежавшим из оного.

Софроний, видя расстройство монастыря своего, побуждаемый некоторым особенным предчувствием, советует Феодору пользоваться монаршею милостию и возвратиться в Россию. Феодор, любитель послушания, немедленно оставляет Молдавию и является в пределах страны отечественной, облеченный в великий ангельский образ (схиму) старцем Софронием, и неся с собою благословение сего добродетельного мужа, питавшего к нему любовь необыкновенную.

По пришествии в Россию он является архиерею Орловской епархии и по желанию сего пастыря избирает местом жительства Чолнский монастырь. Здесь занимался устройством церковного богослужения, копал пещеру, здесь, что всего важнее, начал уделять ближним от тех сокровищ, коих он соделался обладателем во время пребывания своего в Молдавии. Но злоба не может смотреть равнодушным оком на добродетельного; скоро восстала она на Феодора, который избегая зависти, оставляет Чолнский монастырь и переселяется в Белобережскую пустыню, коей строителем был иеромонах Леонид, несколько времени живший при нем в Чолнском монастыре и питавшийся манною его учения. Но и здесь не сокрылся от зависти; ибо непрестанно возвышался духовным совершенством, не имеющем пределов высоты, по сказанию духоносцев. Изнемогло бы слабое перо мое, если бы захотел я описывать подробно все деяния его; недостало бы выражений, если б захотел выразить его великое достоинство! Беспрестанно стекались в его келью братия, отягченные бременем страстей, и от искусного врача сего получили цельбоносные пластыри для душевных язв своих. Не сокрыл он от них драгоценного жемчуга, хранимого в уничиженной наружности послушания, о коем узнал он не одним слухом чувственных ушей — слухом дел. Не погрузил пред ними в неизвестность таинства о частом и стесненном призывании страшного имени Иисусова, коим христианин испепеляет сперва терние страстей, потом разжигает себя любовию к Богу и вступает в океан видений. Сострадая душевным немощам ближних, Феодор сострадал и телесным их болезням. В Белые берега занесена была горячка. Ею заразились многие иноки. За ними ходил и им прислуживал милосердый, любовный схимонах, сей ревностный поклонник животворящих заповедей Иисусовых. Но и его сломила болезнь. Он пришел в большую слабость, уже девять дней не вкушал никакой пищи, все думали, что наступил для праведника час смертный. Внезапно онемели в нем все чувства, отверстые глаза оставались постоянно в одном и том же положении, дыхание чуть-чуть было заметно, в членах прекратилось всякое движение, уста осветились райскою улыбкою, и нежный яркий румянец заиграл на его ланитах. Трое суток[450] пребывал он в сем необыкновенном исступлении, — потом очнулся. Прибегает строитель: «Батюшко! Ты кончаешься?» — -«Нет, — отвечает Феодор, — я не умру, мне это сказано; смотри, бывает ли у умирающих такая сила?» — И с сими словами подал ему руку. Прибегает его любимой ученик. — -«Я почитал тебя великим, но Бог показал мне, что ты весьма мал», — сказал ему Феодор. Потом, увлекаемый и укрепляемый внутренним божественным жаром, встает с постели, и в одной срачице, опираясь на костыль, поддерживаемый учениками, спешит на помощь ближним, о коих, вероятно, он известился во время своего исступления. Невозможно рассказать подробно всего, что было ему открыто, чувственный язык не может изображать с точностью предметов духовных, изображает их наиболее иносказанием. Также позволено будет заметить, что многие лица, коих касались его видения, еще и теперь наслаждаются временною жизнью, призываемые продолжением оной к покаянию.

За несколько дней до болезни однажды вечером, когда он примирял некоторого ученика своего с настоятелем, почувствовал в сердце необыкновенное утешение, и будучи не в состоянии выдержать сладость оного, стал намекать о высоких чувствованиях своих отцу Леониду. Самая болезнь его имела странный ход: во все время оной Феодор был в полном рассудке, обильное внутреннее действие молитвы обнаруживалось на лице; приметны были только в теле жар и большая слабость. Когда он выступил из самого себя, то явился некоторый безвидный юноша, ощущаемый одним сердечным чувством, и повел его узкою стезею в левую сторону. -«Так, — говорил смиренномудрый Феодор помыслом к самому себе, — я уже скончался, неизвестно, спасусь ли или погибну?» — -«Ты спасен», — ответствовал ему глас. И вдруг некоторая сила, подобная стремительному вихрю, похитила его и перенесла на правую сторону. — -«Вкуси сладость райских обручений, которые даю любящим меня», — вещал ему невидимый глас. — С сими словами ему показалось, что Сам Спаситель наложил десницу Свою на его сердце, и он был восхищен в неизреченно приятную обитель, совершенно безвидную, неизъяснимую словами земного языка. От сего чувства перешел он к другому, еще превосходнейшему чувству, и потом к третьему, кои, по его собственным словам, сам он мог только помнить сердцем, не мог понимать умом. Потом увидел церковь, и в ней на правой стороне близ алтаря шалаш, в коем было пять или шесть человек. -«Для сих людей отменяется смерть твоя, для них ты будешь еще жить», — сказал мысленный глас. Тогда открыт был ему духовный возраст некоторых его учеников. Наконец, возвестил ему Господь те искушения, которые должны обуревать вечер дней его. Он видел даже лица, устремившие впоследствии против него свою злобу. Но божественный глас уверил, что корабль души его ничего не может пострадать от сих свирепых волн, ибо невидимый Правитель оного есть Христос.

В короткое время без лекарств обновилось здоровье старца. Желая более уединенной и безмолвной жизни, он объявляет желание свое настоятелю и братии. Они устраивают ему келью в лесу в двух верстах от обители, в коей начинает жительствовать Феодор вместе с добродетельным иеросхимонахом Клеопою; в скором времени присоединился к ним отец Леонид, сложивший с себя достоинство строителя. Но не может укрыться град, стоящий на вершине горы: скоро слава о великих достоинствах схимонаха Феодора разнеслась повсюду, беспрестанно толпились при дверях его кельи многочисленные посетители и нарушали безмолвие пустынножителей. Феодор и сотрудники его, утомленные молвою, обнажают пред Богом затруднительность своего положения и молят Его, дабы устроил их дела по Своей святой воле, в скором времени является в них сердечное чувство, понуждающее переселиться в северные пределы государства Российского. Три года постоянно продолжалось сие влечение, и три года не могли они его исполнить делом. Провидение определило Феодору прежде товарищей своих оставить Белые берега. Любитель нестяжания, он взял с собою на дорогу только тридцать копеек — подарок Свенского игумена. Зная презрение праведника к деньгам, рожденное крепким упованием на Бога, один из его приверженных, схимонах Афанасий, вложил ему тайком пятирублевую ассигнацию; прошед шестьдесят верст от Белых берегов, он встречает престарелую нищую и отдает ей ассигнацию. Феодор направил стопы свои к Новоезерскому монастырю, лежащему в восточной части губернии Новгородской, коего начальником был тогда знаменитый Феофан. Принятый им любовно, приглашенный возобновить пустыню Нила Сорского и жить в оной с своими единомудренными, Феодор получает от него письмо касательно сего предмета к митрополиту Амвросию. Амвросий не согласился на предложение Феофана и послал Феодора в Палеостровскую пустыню, тогда возобновляемую и лежащую на острове Онежского озера, в северной части оного.

Здесь судило провидение сему святому мужу вступить в огнь жестоких искушений, здесь его добродетели, испытанные искушениями, воссияли еще светлейшими лучами. Настоятелем обители Палеостровской был некто Белоусов, происхождением купец, купивший сперва дворянство, потом монашество и вместе с оным достоинство строителя. Никогда не знавший послушания, никогда не соображавшийся с заповедями истинного христианства и иночества, Белоусов зарождается завистию к Феодору, начинает притеснять его. Но злобоупотреблением одной строительской власти не мог он насытить своей злобы. Белоусов сшивает различные клеветы на непорочного схимонаха и с оными является пред митрополитом.

Возвращается строитель в монастырь с приказом от преосвя-щеннейшего, в коем между прочим сказано было следующее: -«Схимонаха Феодора никуда не пускать, и ни в какие монастырские распоряжения не входить. Если ж сделает что непристойное, противное своему чину, то лишенный чина, послан будет в светскую команду». Сие прочитано было в трапезе, причем Белоусов запретил добродетельному старцу входить в кельи к другим инокам, впускать их в свою келью и разговаривать со странниками. «Все сие, -сказал смиренномудрый Феодор,—случилось за тяжкие грехи мои, за мою гордость и за невоздержный мой язык. Слава тебе милосердому Создателю моему и Богу, что не оставляешь меня многогрешного и скверного, но посещаешь и наказуешь за мои беззакония Своим милосердием и благоутробием отеческим».

Чрез несколько времени Феодор просил позволения подать просьбу в Валаамский монастырь, но получил отказ. -«Видно, — сказал он, — так угодно милосердому Богу: Буди имя Господне благословенно отныне и до века.

Прошло несколько времени и присылается новый указ, в коем было написано: -«Феодора схимника из ворот монастырских никуда не выпускать и не допускать ни в какие советы». — -«Милосердый Господь мой и Создатель мой, — сказал Феодор, — дай мне и что впредь может случится за мои грехи претерпеть со благодарением и благодушием. Без Твоей помощи не могу сделать ничего доброго, дай мне, по крайней мере, отныне положить начало к житию по Твоей святой воле и к люблению Тебя, милосердого Бога моего, Создателя и Искупителя».

Вскоре после сего Белоусов понуждал его выйти из монастыря грести сено. -«Не могу выйти по силе указа», — отвечал Феодор. Белоусов разгорячился и закричал: -«Я тебя посажу в погреб и буду кормить травой». — -«Как вам угодно, так и делайте, — сказал Феодор, — однако верую милосердому Богу моему, только то могут мне сделать, что Он попустит за грехи мои, а что Он попустит, того я сам желаю: лучше мне в сем веке быть наказанным, нежели в будущем вечно мучиться».

Два года продолжались притеснения со стороны настоятеля, два года, лишенный одежды и обуви, соплетал себе венцы терпения мужественный Феодор. Наконец, видя крайнее, неисцелимое расстройство обители Палеостровской, видя непримиримую ненависть строителя, он решился явиться митрополиту для личного объяснения. Перемещенный им в Валаамский монастырь, начал жить в ските, принадлежащем монастырю сему; однако за самовольное отлучение из Палеострова был лишен на год камилавки. Еще прежде его переселились в Валаамский монастырь из Белых берегов иеросхимонахи Клеопа и Леонид со многими другими приверженцами отца Феодора. Около шести лет пребывал он в сем знаменитом монастыре и блистающий рассуждением привлек к себе едва ли не всю братию. Изумленные сим зрелищем, начальные лица монастыря воскипели завистию. Составилось сонмище, подобное преступной синагоге иудейской, предавшей на поносную казнь Сына Божия, и мнимые валаамские святые захотели сорвать с лица земли истинного праведника: исполнитель Божественных заповедей, служащий чистотою сердца и правильностью мыслей уму бесконечно чистому, не может быть приятен для рабов безрассудного фанатизма, созерцающих в уме своем кумиры гордости, в сердце нестройные волны страстных похотений. Не будем распространять повести об искушениях, понудивших его оставить Валаамский монастырь, довольно будет, кажется, если скажем, что тогда сбылись самым делом откровения, виденные им в Белых берегах, сбылось и избавление, обещанное ему Спасителем. Удовлетворительность повести запрещается недавностию событий.

Предпослав в обители горния иеросхимонаха Клеопу еще во время пребывания своего в Валааме, Феодор переселился с Леонидом в Александро-Свирский монастырь, дабы в оном окончить поприще жизни своей. Цепь дней его была цепью искушений. На закате сего светила скопились облака жесточайших злоключений, как бы для того, чтобы доставить ему и последнее блаженство святых, обещанное Спасителем в сих евангельских словах: Блаженна есте, егда поносят вас и ижденут ирекут всяк зол глагол на вы лжуще мене ради. Уже был он блажен, ибо сознанием своих немощей стяжал нищету душевную. Был блажен, ибо истинным сокрушением сердца вкусил сладость радостотворного плача. Был блажен, ибо понуждением себя к исполнению животворящих заповедей лобызал кротость — начало подражания Христу, сию дверь в чертог высочайшего смиренномудрия. Был блажен, ибо возжаждал правды и насыщался от царския ея трапезы. Был блажен, ибо милостивый к ближним за седмьнадесять лет удостоился слышать божественный глас: «Ты помилован». Был блажен, ибо умиротворением всех помыслов и сладкозвучною гармониею сердечных чувств соделался сыном Божиим по благодати.

За полтора года до преставления постигла его для вящих венцев тяжкая болезнь. Минуты сильных припадков обнаруживались краткими, но исполненными любомудрия словами: «Слава Богу!» Наступила Светлая седмица 1822-го года. На Страстной неделе видение луны, склонившейся на запад и истощившей почти весь свет свой, за девять дней предвозвестило Феодору близкое его успение. За день до оного новое видение снова блистательным образом возвещает ему счастливейшую кончину: он видит себя в некоей великолепной церкви, исполненной белоризцев, и из среды оных с правого клироса слышит торжественный глас покойного друга своего иеросхимонаха Николая, вещающий тако: «Феодор! Настало время твоего отдохновения. Прииди к нам!»

Настало время сие в пятницу в девятом часе вечера; заиграла радостная улыбка на устах Феодора, просветилось лице его, черты оного изменились божественным странным изменением. Ученики, окружавшие одр старца, забыли слезы и сетования — погрузились в созерцание величественной, необыкновенной кончины. Благоговейный страх, печаль, радость, удивление вдруг овладели их чувствами: они ясно прочитали на челе отца своего, что душа его с восторгом изскочила из тела в объятия светоносных ангелов.

Смерть праведника есть рождение для новой радостнейшей жизни, смерть праведника есть сладостная жатва тучных кла-сов, прозябших из семени искушений и подвигов; смерть праведника есть величественное исшествие души, сбросившей деянием и видением страстные оковы из темницы тела: на пути своем к небу душа сия не боится встречи лукавых демонов. Смерть праведника есть полет его стремительный, неудержимый на любовных крылах к источнику любви — Господу Иисусу.

Отец святый! Ты обитаешь днесь в райских чертогах и ненасытно насыщаешься хлебом небесным. Пролей о нас молитву пред Царем царей, не предай чад твоих челюстям вражиим, будь нам помощником в страшные смертные минуты и представь нас лицу Всевышнего, да и мы соединим с ликующим твоим гласом наши слабые г ласы и удостоимся с трепетом прославлять в вечные веки триипостасного Бога, славимого всею вселенною!

Дата добавления: 2015-06-04