Талиг. Оллария. 400 год К.С. 22-й день Весенних Молний

400 год К.С. 22-й день Весенних Молний

Эпинэ с трудом разлепил глаза и увидел графиню, Мевена и четверых гвардейцев. Они могли быть сном, а могли – и явью. Робер глубоко вздохнул, приходя в себя после короткого липкого небытия. Он каждый день клялся не спать сидя, от этого становилось лишь хуже, и все равно засыпал, стоило хоть на двадцать минут оказаться не у дел.

– Тебе нужен шадди, – определила графиня. – Вообще-то тебе нужна кровать, но чуть позже. Сейчас войдут дамы, и мы кое-что выясним. Твое дело не удивляться.

– Это не Дикон?

– К сожалению, это Окделл, но не все так просто.

– Закатные твари!

Не услышала? Рафиано тактичны… А он, дурак, надеялся, что Арлетта что-то все-таки найдет. Какой-нибудь ход…

Иноходец зевнул и застегнул олларовский мундир. С маршальской перевязью. Видел бы дед! А хоть бы и видел… Маршал Шарло выбрал то, что следовало, и нечего было сворачивать к Ренквахе.

Принесли шадди. Так быстро его не сваришь, значит, в буфетную послали заранее.

– Я дам буфетчику пару уроков. – Арлетта поставила чашечку на поднос. – Это ужасно!..

– Неважно. – Робер с трудом удержался от искушения присвоить отвергнутый графиней напиток. Марианна не велела выпивать больше трех чашек в день, и он обещал, но тогда они собирались жить долго и счастливо. – Шадди должен быть крепким, остальное – неважно.

– Только когда надо проснуться, – зевнула Арлетта. Графиня устроилась у окна в кресле, на котором взлетал в прыжке дождавшийся хозяйки олень. – Представляешь, я встретила знакомую юных лет. Одетта Мафра́… Какой же красавицей она была… Ни денег, ни титула, ни мозгов, зато личико принцессы из сказки.

– Неужели?

– Увы. Виконт, мы готовы.

– Позовите дам, – велел Мевен. Он шадди не пил и в отличие от Робера понимал, что происходит. Двое гвардейцев замерли у стены, еще двое встали у дверей, словно на одном из затеянных Альдо советов. За плечом левого гвардейца тикали часы. Закатные твари, он проспал почти три часа!

Заскрипело, зашуршало. Дамы вошли гурьбой. В своих траурных платьях они напоминали черных алатских овец, особенно Одетта Мэтьюс. Мевен галантно поднялся из-за стола. Робер понял, что ведет себя по-свински, но вскакивать было поздно. Арлетта даже не шелохнулась. Кабинет капитана личной королевской охраны был большим, сидящая на другом его конце графиня казалась молодой и гордой, как демоница. Эпинэ смотрел на материнскую подругу и не заметил, как Мевен подал знак и гвардейцы четко, словно на параде, заступили выход.

Толстуха вздрогнула, Дженнифер словно бы и не заметила, шесть других дам, из которых Робер помнил только Феншо и Лору Фарнэби, молча переглянулись. Глаза красными были у всех, только го́ре от бессонницы и го́ре от тертого лука отличишь не всегда. Эпинэ потер виски, понимая, что ненавидит и этот траур, и эти лица, и то мерзкое, что сейчас наверняка всплывет.

– Графиня Феншо, – словно выстрелил именем Мевен, – почему к ее величеству пошли не вы?

– Я де услышала, – к красным глазам добавился немедленно покрасневший нос, – де услышала… Я дичего де предполагала… Если бы…

– А почему услышала баронесса Дрюс-Карлион?

– Де здаю… Я де слышала, я дичего де слышала!

– Госпожа Мэтьюс, что сказал Окделл, когда уходил?

– Ох!.. А почему… Почему я?

– Что он сказал?

– Он…

– Что он сказал?

– Я обожала ее величество! – провыла дама. – Обожала!.. Она была… так добра…

– Что сказал Окделл, когда уходил?

– Что… ее величество вызвала фрейлину… и просит… не беспокоить.

– Герцог Окделл долго пробыл у ее величества?

– Не знаю!.. Я ничего не знаю… Я любила ее величество…

– Госпожа Мэтьюс!

– Долго… Мы пили розовый отвар… Мы выпили розовый отвар… Мы заварили отвар…

– Около трех четвертей часа. – Дженнифер хотя бы не тряслась.

– Окделла привели вы?

– Да.

– Почему?

– Обычно посетителей, проходящих через Весенний садик, встречаю я.

– Кто еще проходил этой дорогой? – сухо уточнила Арлетта Савиньяк.

– Герцог Эпинэ, его высокопреосвященство, дочь госпожи Мэтьюс, врачи, которых приглашал брат Анджело.

– Госпожа Мэтьюс, вашу дочь тоже встречала графиня Рокслей?

– Нет! – завопила толстуха. – Ее встречаю я… Но моя дочь… Она приходила только раз! Это было важно, это было очень важно… Малыш мучился животиком и…

– Кто встречал его высокопреосвященство и герцога Эпинэ?

– Никто… Они проходят… проходили сами. Монсеньор – кузен ее величества и маршал… Его не задерживают. И его высокопреосвященство. А врачей проводил брат Анджело. Их было шестеро… За все время.

– Значит, единственный посетитель, которого встречала графиня Рокслей, это Окделл?

– Да. – Женщина задумалась, но почти сразу уверенно кивнула. – Да!

– О визите Окделла сообщил гвардеец. Что именно он сказал? Госпожа Нэж, вы помните?

– Пожалуй. – Эту даму средних лет Робер видел раз или два. Она была молчаливой и казалась неглупой. – Гвардеец сказал, что герцог Окделл хочет видеть графиню Рокслей.

– Об аудиенции упоминалось?

– Нет.

– Вы сидели напротив часов. Вы запомнили время?

– Я не очень уверена… Кажется, было без четверти четыре. Или без двадцати.

– Кто-нибудь может сказать точнее?

– Без двадцати, – негромко сказала Лора Фарнэби. – Три четверти отбило, когда Дженнифер спустилась в сад.

– Во сколько пришли графиня Рокслей и Окделл?

– Было чуть больше пяти.

– Вы уверены?

– Да. Уже отзвонило.

Кто когда пришел, кто что сказал, кто где сидел, кто заваривал лепестки роз и разливал отвар по чашкам… Робер пытался слушать и даже запоминать, но память отказывалась удерживать ненужное ни ему, ни Катари, ни Дикону. Наверное, Арлетта Рафиано знает, что делает. Ноймаринен захочет знать все, он должен быть уверен, что это не заговор, а нелепая случайность. И Алва должен знать все, и Эрвин, и брат, так и не ответивший сестре. Ариго будет легче всех, он потерял Катари не сейчас, а двадцать лет назад…

Расспросы продолжались. Они были даже безнадежней заупокойной службы, на которую нельзя не идти и которая не связана с умершим ничем, кроме проклятого «так принято…». Так принято. Носить траур. Приспускать флаги. Писать письма. Произносить и выслушивать выдуманные чуть ли не в Гальтарах слова и не мочь выдохнуть то настоящее, что только и имеет значение. Мятеж не дал проводить Жозину как до́лжно, кто бы тогда сказал, что это – везение… Насколько легче не иметь времени думать, что не хватило минуты, слова, мысли, чтобы беда прошла стороной и под Шар Судеб угодили другие. Чтобы уже их близкие гадали, где нужно было сделать шаг, где – подставить плечо, где – спустить курок.

– Графиня Рокслей, – отчеканил Мевен, и странные мысли метнулись и исчезли, как исчезают застигнутые врасплох сородичи Клемента, – вы арестованы по обвинению в соучастии в убийстве ее величества. Все остальные свободны. Корона напоминает, что вы не вправе разглашать то, чему стали свидетелями, под страхом Багерлее.

Двое гвардейцев отделились от стены и встали по обе стороны кресла графини. Так вот для чего они были нужны…

– Неправда! – Дженнифер Рокслей вскочила. Теперь она смотрела на Робера. – Виконт Мевен… Он меня оскорбил. Меня некому защитить, а он меня оскорбил, чтобы… Он не смог предотвратить убийство и теперь ищет виновных!

– Не усугубляйте свое положение. Окделл явился к вам, к тому же не в первый раз. Вы провели с ним много больше времени, чем требуется, чтобы дойти от входа в Весенний садик до апартаментов ее величества. Вы повели разговор так, что Окделл прошел к ее величеству без сопровождения. Вы предложили приготовить отвар из лепестков роз, и вы его приготовили, хотя обычно это делает госпожа Мэтьюс. Когда вы заливали лепестки кипятком, вы сняли язычок колокольчика и вернули его на место только после ухода Окделла. Брат Анджело со своего места видел в зеркале, как вы дважды что-то делали с колокольчиком, но не придал этому значения.

– Я проверяла, – быстро и тихо сказала Дженнифер. – Я волновалась… я волновалась за ее величество…

– Вы проверяли колокольчик, который перед приходом Штанцлера был в полном порядке, и после этого он не зазвонил тогда, когда был должен зазвонить?

– Я проверяла. – Дженнифер все еще ловила глазами взгляд Робера. Именно так смотрит ложь, когда ее схватят за горло. – Я хотела убедиться… Понимаете, госпожа Мэтьюс… Она сама – добрая женщина, но ее дочь… ее муж в Багерлее, она затаила зло…

– Не она, вы! – отрезала Арлетта, и Дженнифер замолчала. – Ее величество не звонила из кабинета, иначе бы это услышали все, кто находился в Парадной приемной, а не одна Дрюс-Карлион. Фрейлина вошла в кабинет, потому что хотела поговорить с ее величеством наедине. Мы знаем о чем. О своем приданом, которого у нее не осталось. Она надеялась на королеву. Эта смерть тоже на вашей совести, госпожа Рокслей!

– Она могла вообще не звонить! Откуда вы знаете? Никто ничего не видел…

– Видел Окделл, – отрезала мать двоих маршалов. – Он не знал, куда выведен звонок, но Катарина дернула шнур, и почти сразу вошла Дрюс-Карлион. Разумеется, убийца связал это воедино, чем вас и выдал. Словами о вызванной фрейлине…

Мертвый звонок и ошалевший Дикон с кинжалом! Закатные твари, за стеной были люди, готовые сто раз умереть за Катари, но они не знали. Не знали!

– Если б не вы, сестра была бы жива! – Робер понял, что стои́т очень близко от графини Рокслей. И кричит. – Она звала на помощь… Ее не услышали. Из-за вас!

Дрянь сейчас сдастся сразу и полностью. Уже сейчас, и поэтому пусть сын Жозины кричит. Это страшно, когда от боли, от несправедливости кричат те, кто привык встречать любую беду молча, но сейчас так нужно.

– Я не думала… Я не хотела! – Дрянь по имени Дженнифер Рокслей выставила вперед руку в траурном бархате, словно защищаясь. Она шарахнулась бы назад, но там стояли гвардейцы, и им было не все равно. Королеву любили, этого Катарина добиться сумела.

– Дженнифер ловила Окделла, как… петуха! – Лицо Одетты пошло пятнами. – Это становилось неприличным… Она и вчера к нему побежала!

– Катари хотела, чтобы Дикон ушел к вам. – Глаза Робера – глаза Мориса, но смотрит ими Жозина. Жозина, узнавшая о Ренквахе. – Она взяла вас, куда бы вы пошли без нее?! Лэйе Астрапэ, как вы могли? Как?!

Как могла? Такое либо просто, либо невозможно, но чаще – просто!

– Герцог Эпинэ, – попросила, вернее, велела Арлетта, – сядьте. Ваше горе свято, но Проэмперадор Олларии не может позволить себе самосуд. Судьбу Ричарда Окделла и графини Рокслей решит регент.

– Да, – выдавил из себя седой человек, стремительно становящийся близким, – все решит регент. Пусть ее заберут… отсюда. В Багерлее.

– Я не пойду! Нет! – Дженнифер заломила руки. Она бы предала всех, если б было, кого предавать. – Я не была… в сговоре… Я… Меня использовали, меня и мою любовь… Я не знала!.. Не знала, что задумал Окделл… Я не думала!

Подумать, как следует подумать, она в самом деле не могла. Хотела молодого любовника, получила Багерлее, а королева умерла. Не вовремя. Случайно. Самое страшное всегда выходит случайно. Ну, не всегда, но часто.

Арлетта тронула черно-белое алатское кружево: она не носила траура по любимым, только по королям, но траур по королям – это даже не лицемерие, это политика. Ею и займемся. Графиня сощурилась. Дженнифер Рокслей стояла достаточно близко даже для глаз хозяйки Савиньяка, но, щурясь, Арлетта напоминала закатную тварь. Сейчас это пришлось кстати.

– Когда вы задумали убийство? – Вопрос ударил хлыстом, как она и хотела.

Дженнифер дернулась. Стало мерзко, словно сорок с лишним лет назад, когда у фрейлин ее величества начали пропадать безделушки, а слуги были ни при чем. Алиса собрала дам в расписанный лебедями зал и велела отвечать на вопросы графа Штанцлера. Воровку тогда еще не кансилльер уже знал, собравшиеся – нет.

– Когда? – повторил Мевен, и началось.

Дженнифер больше не запиралась. Все вышло так, как только и могло выйти. Затосковавшая в одиночестве красотка взялась за мускулистого юнца, а тот видел только королеву. Рокслей ее тоже видела, и не первый год. Женщина женщину поймет всегда, пусть и не до конца. Замыслов Катарины Дженнифер не знала, да ей этого и не требовалось. Главное, чтобы Ричард увидел свою богиню без крыл и сияния. Если горшок разобьется, мед достанется мухам. Юнцы с разбитыми сердцами лезут в любые постели, лишь бы услышать, сколь они мужественны и желанны. Утешенный дурак очнется женихом, если не мужем, только с Окделлом ошиблись обе – и королева, и графиня. То есть не с Окделлом, с разговором…

– Он был такой, как всегда! Клянусь… Он думал только о ней… Я надеялась, я так надеялась, что он поймет… Когда поймет, что там нечему молиться!

– Графиня Рокслей, замолчите. – Эпинэ заговорил так спокойно, что оставалось ждать выстрела. – Мевен, проследите, чтобы ее водворили в Багерлее. Госпожа Савиньяк… Я…

– Герцог Эпинэ, – пришла на выручку Арлетта, – я понимаю, что веду себя неприлично, но в моем возрасте это допустимо. Вы меня очень обяжете, если проводите до самого дома.

– Да, сударыня. – Так говорят, просыпаясь или выздоравливая, но до выздоровления тут далеко. – Конечно… Я провожу.

Все, можно падать. То есть, конечно же, влезать в прекрасную карету, трястись по мостовой, вползать на лестницу и расшнуровывать корсет, хотя сперва – туфли… Нет, сперва бокал вина. Любого. Вечность и пол-Бертрама за бокал «Черной крови», или что там старый друг сунул в багаж?

Глава 7

Дата добавления: 2015-06-04