Часть вторая 13 страница. — Завтра сменим Четырнадцатый полк и попробуем выйти в тыл Хунисану, пусть они нам дадут хотя бы одного‑двух проводников из охотничьей команды

— Завтра сменим Четырнадцатый полк и попробуем выйти в тыл Хунисану, пусть они нам дадут хотя бы одного‑двух проводников из охотничьей команды, — проговорил Кондратенко. — Попрошу об этом прямо Савицкого.

Записка была написана, генерал вручил ее Звонареву и велел доставить командиру Четырнадцатого полка.

— Теперь всего половина десятого. Через час вы будете у него. Можете там и остаться на ночлег, — распорядился Кондратенко.

— Я постараюсь разыскать Енджеевского и у него останусь до утра, — ответил прапорщик.

— Прекрасно. Сообщите ему о наших намерениях и спросите совета. Было бы очень хорошо, если бы он с утра повидал меня.

Через час Звонарев был уже в штабе Четырнадцатого полка. После отъезда Стесселя там продолжали пьянствовать.

Полковник, с красным лицом, без кителя, сидел за столом в палатке на своем прежнем месте. Около него собралась довольно большая компания.

Прапорщик, растолкав толпу, подошел к полковнику и протянул пакет.

Все находившиеся в палатке обернулись в сторону своего командира.

— Выступать куда‑нибудь? Тревога? Японцы прорвались? — засыпали вопросами прапорщика.

— Кукиш дам я ему своих охотников! Если хочет, может брать это золотце Енджеевского. Свечку поставлю своему святителю, когда от него избавлюсь! — проговорил полковник, ознакомившись с запиской Кондратенко. — Завтра передам позицию у Хунисана Семенову, а второй батальон оттяну в тыл. Ваш же генерал может там чудить как хочет! У меня есть приказ Фока — никакой поддержки ему ни в чем не оказывать.

— Так и прикажете передать генералу Кондратенко? — поставил вопрос ребром Звонарев.

— Что вы? Еще и в самом деле вздумаете ему дословно передать все, что я говорю. Сейчас я продиктую ответ…

«Ваше превосходительство, высокоуважаемый Роман Исидорович! При всем моем искреннем желании, я, к великому моему сожалению, лишен возможности удовлетворить вашу просьбу, хотя горячо сочувствую вашему начинанию и твердо убежден в его несомненном успехе под вашим мудрым руководством. Единственно, что я могу сделать, — это откомандировать в ваше распоряжение начальника моей охотничьей команды поручика Енджеевского. Срок, командировки его не ограничиваю временем. Остаюсь вашего превосходительства преданнейший слуга Владимир Савицкий».

Взяв письмо, прапорщик вышел из палатки и отправился к месту расположения охотничьей команды. По дороге к нему присоединился Али‑Ага Шахлинский, который, по поручению Ирмана, должен был объехать батареи и предупредить о предстоящем уходе с занимаемых сейчас позиций.

— Как, и артиллерия снимается с этого участка? — удивился Звонарев.

— Фок приказал убрать все орудия, а инженерам разобрать блиндажи и материалы использовать на других участках позиции.

— Короче, Кондратенко предоставляется голое место, на котором прежде всего надо будет вновь возводить укрепления.

— Весьма возможно, что японцы, заметив, что наши разбирают блиндажи, сами перейдут в наступление раньше нас.

— Надо срочно об этом предупредить генерала, — решил Звонарев и хотел было ехать назад в штаб Семенова, но капитан предложил туда заехать лично.

— Особенно не беспокойтесь. Мой командир бригады, полковник Ирман, решил правофланговые батареи вопреки приказу Фока пока оставить на месте. Я лично повидаюсь с полковником Мехмандаровым. Мы с ним старые друзья и с полслова поймем друг друга. Какие бы приказания ни отдавал Фок, батарея подполковника Лаперова, где я старшим офицером, никогда не бросит без помощи полки дивизии Кондратенко, — пылко проговорил Шахлинский. — От правофланговой батареи Романовского до штаба Двадцать шестого полка всего три‑четыре версты, я за полчаса доберусь до него и передам все, что нужно. Вы же поезжайте прямо к Енджеевскому.

Стах уже спал, когда Звонарев вошел в его палатку, но будить его не пришлось: он тотчас же проснулся и, натянув сапоги, присел к столу, на котором стояла зажженная свеча. Выслушав Звонарева, он тихонько свистнул.

— Ясно, что Фок хочет подложить свинью Кондратенко. Но мы еще посмотрим, что из этого выйдет. Я, конечно, с удовольствием перейду к Семенову, а что касается моих охотников, то постепенно я их всех перетащу за собой. Денисов! — крикнул поручик, приподняв полу палатки.

— Чего изволите? — отозвался голос из темноты, и в палатку вошел коренастый стрелок с перевязанной головой.

— Надо всех больных и раненых отправить в тыл, — начал было поручик.

— Они, ваше благородие, не хотят. И здесь, говорят, переможемся.

— Я перевожусь в Двадцать шестой полк, — объявил ему поручик.

Унтер‑офицер с удивлением посмотрел на поручика.

— Как же мы без вас‑то будем, Евстахий Казимирович? — спросил он. — За вами мы и в огонь и в воду пойдем, потому что вас знаем, — зря людей не поведете, а новый начальник неизвестно какой еще попадется.

— Пусть, то нездоров, отправляется в госпиталь, а там просится в Двадцать шестой полк.

— Смекнул, ваше благородие! Только половина команды сразу уйдет. Много у нас легкораненых, которые в строю остались. Есть, кроме того, больные, особенно животом, ревматизмом и куриной слепотой.

— Всем сразу уходить нельзя: человек по пятнадцати в день, не больше.

— Понял! Созову взводных, мы мигом это дело обмозгуем. — И унтер скрылся из палатки.

Вскоре лагерь зашумел. Послышались споры, кому прежде идти к поручику в Двадцать шестой полк.

— Кондратенко очень хотел, чтобы вы оставили на месте часть своих людей, — напомнил Звонарев.

— Хорошо. Сразу у десятка‑другого стрелков заболят животы. Они и останутся на месте, когда полк будет уходить. По прибытии же Двадцать шестого полка они чудодейственным образом все поправятся. Эту комедию мы разыграем легко. Одним словом, совсем облапошим эту жирную свинью Савицкого! — радостно проговорил Стах.

Звонарев громко зевнул, сказывалась дневная усталость.

— Ложитесь‑ка вы на мою постель, Сергей Владимирович, мне сейчас не до сна. Слишком много надо сделать за ночь, — предложил Стах.

Едва Енджеевский вышел из палатки, как Звонарев, не раздеваясь, повалился на постель и тотчас уснул.

Проводив Стесселя, Фок и Сахаров направились в свой штаб, расположенный в Кумирненской импани. Лошади осторожно шли по темной дороге. Фок громко вздыхал и чертыхался, когда его конь оступался в темноте.

— Вы, верно, очень устали, ваше превосходительство? — участливо спросил Сахаров.

— Чертовски! Скорей бы эта проклятая война кончилась, сейчас же выйду в отставку и уеду куда‑нибудь подальше.

— Если не секрет, то куда же вы собираетесь уехать?

— За границу! В Южную Германию. Мы, Фоки, родом из Тюрингии. Хотелось бы приобрести там дачку и пожить до конца дней на покое у себя в родном фатерланде.

— Вы заслужили полное право на спокойную старость.

— В России не умеют ценить по заслугам людей! Стессель моложе меня на семь лет, а уже метит в полные генералы, я же дальше не пойду и через год буду уволен со службы по возрастному цензу.

— Вам самим следует уже сейчас позаботиться о своей старости.

— Не от меня это зависит.

— От вас, ваше превосходительство! Войну надо кончать поскорее, ибо она в тягость русскому народу. Может быть, я пессимист, но как‑то мало верю в освобождение Артура, — вздохнул Сахаров.

— Так вы считаете, что чем Артур скорее будет занят японцами, тем лучше для русских?

— Не совсем так, ваше превосходительство, но коль скоро ему суждено пасть, пусть это совершится поскорее; меньше будет человеческих жертв.

— Да, капитан, вы правы: упорное сопротивление на передовых позициях совершенно излишне, чего не хочет понять Кондратенко. Только зря проливают солдатскую кровушку.

— По‑видимому, он надеется на благоприятный исход войны.

— Не такой он дурак! Просто хочет прослыть артурским героем.

— Надеюсь, Стессель не разделяет его взглядов?

— Стессель собственного мнения не имеет, это для него слишком сложно.

— Тогда пусть он усвоит мнение вашего превосходительства!

— Вы, Василий Васильевич, человек коммерческий. Хотите услугу за услугу? Я буду поддерживать у Стесселя ваше мнение об осаде… Мог бы я участвовать в вашем предприятии?

— Разрешите на ваше имя записать акции шанхайского банка тысяч на десять — пятнадцать?

— Только, чур! Договора с вами я, конечно, заключать не буду.

— Слово вашего превосходительства дороже денег!

Сахаров оживился и весело замурлыкал что‑то себе под нос.

— Много вам платят японцы? — неожиданно обернулся к нему Фок.

— Мне? Японцы? За что? — похолодев от страха, воскликнул Сахаров. — Шутить изволите, ваше превосходительство! Что же касается этого купца Тифонтая, то я с трудом выжал из него три процента с чистого дохода… вообще — купцы народ коммерческий.

— А японцы — дальновидный!

— Вполне согласен с вашим превосходительством.

— Тогда все в порядке, — закончил разговор генерал.

Утром к Фоку явился полковник Дмитриевский с целым ворохом бумаг.

— Прежде всего разрешите доложить вашему превосходительству, что ваше распоряжение о снятии с позиций Четырнадцатого полка выполнено только наполовину: стрелки ушли, но разбирать блиндажи и укрытия генерал Кондратенко не разрешил.

— Савицкому надо было не спрашивать разрешения у Кондратенко, а точно выполнить мое приказание. Объявите ему выговор в приказе по дивизии.

— Генерал Кондратенко под угрозой ареста приказал все оставить на месте. Кроме того, в расположении Четырнадцатого полка появилась не то холера, не то дизентерия. В охотничьей команде сразу заболело двадцать человек, некоторые тяжело. Ввиду этого полковой врач, во избежание распространения заразы, не рекомендовал что‑либо уносить с бывшего участка полка.

— Это другое дело! Пусть себе там Кондратенко на здоровье возится с эпидемией, мы вовремя убираемся отсюда.

Вскоре приехал Савицкий и стал оправдываться в невыполнении приказа начальника дивизии. Фок дал ему выговориться и затем спросил:

— Правда, что у вас обнаружилась холера?

— В охотничьей команде поручика Енджеевского. Я, кстати, откомандировал его в распоряжение Кондратенко.

— Это тот умник, который уверял под Цзинджоу, что японцы уходят на север и в нарушение подчиненности, помимо меня, прямо донес об этом Стесселю и почему‑то Кондратенко?

— Он самый, ваше превосходительство. Я с удовольствием бы и совсем избавился от его присутствия в полку.

— Подайте рапорт по команде. Я поддержу ваше ходатайство перед начальником района. Заодно пусть он забирает с собой всех этих холериков и разводит заразу в Седьмой дивизии.

— Слушаюсь! Сам Енджеевский тоже является нравственной заразой для всего полка — нигилист и критикан!

— Тем больше оснований от него избавиться! Посмотрим, как Кондратенко справится со своей затеей, — злорадно проговорил Фок.

— Ваше превосходительство! — доложил генералу вошедший Ирман. — По просьбе генерала Кондратенко я оставил на месте две правофланговые батареи.

— Совершенно напрасно! Немедленно снимите их, они мне нужны на левом фланге завтра к утру.

— Но там и так уже имеется три батареи, а у Хунисана почти нет артиллерии. Там намечается наступление Двадцать шестого полка, и без артиллерийской подготовки полк понесет значительные потери…

— До Седьмой дивизии, с ее умником Кондратенко, мне нет дела! К вам она тоже не имеет никакого отношения, и вам незачем о ней беспокоиться.

Ирман в волнении поднялся во весь рост перед Фоком и задыхающимся голосом проговорил:

— Вашего распоряжения по долгу службы и чести своего мундира я исполнить не могу. Прошу освободить меня от командования бригадой!

Фок с удивлением смотрел на своего всегда дисциплинированного и выдержанного начальника артиллерии. В таком состоянии он его еще никогда не видел.

— Какой же вы горячка, Владимир Александрович! Как будто вы не совсем лишены нашей спокойной и уравновешенной германской крови. Из‑за пустяков пыль поднимаете!

— Человеческие жизни для меня никогда не были пустяками.

— Я вас, полковник, больше не задерживаю, — вновь повысил голос Фок. — Если вы больны, подавайте рапорт и уезжайте в Артур, но дальнейших препирательств по поводу отданного мною приказа я не потерплю.

Ирман повернулся по‑уставному и, щелкнув шпорами, вышел. Выйдя от начальника дивизии, Ирман быстро написал рапорт о болезни и подробное письмо Кондратенко. Письмо он вручил Али‑Ага Шахлинскому и приказал ему тотчас же ехать к генералу.

— От вас многое зависит, Али‑Ага, — напутствовал капитана Ирман.

— Не беспокойтесь, Владимир Александрович. АлиАга еще никогда никого не подводил и не предавал в жизни. Если Фок задумал подвести Седьмую дивизию под удар японцев, то это ему не удастся. Приложу все силы, чтобы расстроить его козни и помочь генералу Кондратенко. — И, вскочив на коня, Шахлинский широким галопом поскакал по дороге.

Глава седьмая

Звонарев вместе с Кондратенко обходил линию окопов, которые должен был занять Двадцать шестой Восточносибирский стрелковый полк. Генерал осматривал мелкие окопчики с небольшим земляным бруствером, едва прикрывавшим сидящего на дне человека.

— Надо удивляться ничтожности потерь в Четырнадцатом полку при таком отвратительном устройстве окопов, — раздраженно сказал он.

— Японец тут совсем не стреляет, можно хоть на бруствере сидеть, ваше превосходительство, — доложил Денисов, оказавшийся в числе «заболевших холерой и внезапно поправившихся» охотников.

— Очевидно, здесь никого нет, кроме редких цепей для наблюдения за нами, — окончательно решил Кондратенко. — Пока займемся улучшением позиции и подготовкой к глубокому поиску в тыл, который может привести и к прорыву всего японского расположения.

— Если только Фок и Стессель, не помешают, — вставил Семенов.

— Наверное, помешают, — добавил Енджеевский. — Наш начальник дивизии из кожи вылезет, чтобы напакостить вам.

Около полудня стремительно прискакал Али‑Ага Шахлинский с письмом от Ирмана.

Ознакомившись с содержанием письма, генерал сделался мрачным.

— Батареям уже передано приказание об уходе? — спросил он у капитана.

— Никак нет, но от вас я еду к ним.

— Попросите обоих командиров батарей ко мне. Я лично побеседую с ними. Пока что надо хотя бы до вечера задержать здесь батареи, а затем я попрошу вас, Сергей Владимирович, махнуть отсюда прямо в Артур к Стесселю, — часа через два с половиной вы будете там. Я прошу его немедленно выслать мне из крепости пятидесятисемимиллиметровую ездящую батарею, батарею семидесятипятимиллиметровую китайских пушек и хотя бы взвод шестидюймовых полевых мортир, — всего двенадцать орудий и две мортиры. С этими силами я еще смогу обойтись. Только большая просьба, Сергей Владимирович: по дороге не мешкать. Сейчас десять утра, к завтрашнему утру батареи должны быть здесь.

Звонарев немедленно велел седлать себе лошадь.

— Моряков я прошу одновременно выслать канонерки и миноносцы к бухте Лунвантань. Пусть обстреляют берег с севера от Семафорной горы, — добавил Кондратенко, вручая прапорщику пакет.

Звонарев без особых приключений добрался до Артура и прямо с дороги направился с докладом к Стесселю.

Генерал был удивлен его появлением.

— Что там стряслось, что вас погнали с позиций прямиком в Артур? — спросил он у Звонарева.

— Когда я уезжал, все было благополучно, за исключением некоторых разногласий между генералами Фоком и Кондратенко.

— Опять началась генеральская грызня, — раздраженно проговорил Стессель и, разорвав пакет, стал читать донесение. — Я приказал Фоку убрать полк, а не батареи, кроме того, смена намечалась на завтрашний день, а не на сегодня. Тут уже, очевидно, Роман Исидорович, как всегда, поторопился. Что за человек! Ни минуты не может посидеть спокойно! — все больше раздражался Стессель. — Просимые им батареи я, конечно, вышлю, если они в Артуре. Вернее же, они стоят в резерве за дивизией Фока. Мортиры здесь — сейчас прикажу Василию Федоровичу их сегодня же двинуть на позиции. Вы и отвезете это приказание в Управление артиллерии.

— Генерал Кондратенко хотел, кроме того, просить помощи у флота, — доложил Звонарев.

— Есть и для них пакет?

— Так точно!

— Дайте его сюда, — приказал генерал и тут же вскрыл пакет.

— «Прошу оказать содействие моему наступлению на Дальний», — начал читать Стессель. — Какое это еще наступление? Кто его разрешил? — набросился он на Звонарева. — Желательно в этой операции не меньше трехпяти судов подвижной береговой обороны, канонерок или крейсеров, при одновременном ударе всем броненосным отрядом на Дальний с моря «. Да тут намечается целая большая операция с участием всего нашего флота и без моего ведома и согласия! Я решительно запрещаю предпринимать что бы то ни было до моего разрешения! Письмо, адресованное Витгефту, я задержу у себя впредь до объяснения Кондратенко. Пока отправляйтесь к Белому и от моего имени прикажите выслать на передовые позиции взвод шестидюймовых мортир, — распорядился генерал. — Вы когда возвращаетесь обратно?

— Генерал Кондратенко приказал мне остаться в Артуре и продолжать работу на сухопутном фронте.

— Кого же мне послать к Кондратенко? Гантимуров здесь? — спросил Стессель у молчаливо наблюдавшего за происходящим Рекса.

— Еще не вернулся, ваше превосходительство.

— Придется послать Водягу. Можете идти, господин прапорщик, — отпустил генерал Звонарева.

В Управлении артиллерии раздавались сильный шум и крики, когда туда явился Звонарев. Еще издали он узнал могучий бас Борейко.

— Не соглашался и не соглашусь! — кричал поручик, стоя перед заведующим хозяйством крепостной артиллерии подполковником Бжозовеким. — Раз на складах есть приличное обмундирование, давать солдатам всякую рвань нельзя! Они тоже люди и должны быть одеты и обуты как следует!

— Это обмундирование, первого срока, оно не может быть выдано вам, — убеждал его Бжозовский.

— Люди босы, и я должен их обуть! — гремел Борейко.

— Считаю вопрос исчерпанным, прошу уйти! — обозлился заведующий хозяйством.

— Я держусь другого мнения и иду прямо к генералу. — И, широко распахнув дверь, в коридор вылетел разъяренный поручик, едва не сбив Звонарева с ног.

— Ты откуда в таком виде? — удивился он, оглядывая своего запыленного с дороги друга.

Прапорщик пояснил.

— Идем к Белому, он у себя в кабинете.

— Надо доложить через адъютанта.

— К черту всех адъютантов! — И Борейко шагнул в кабинет генерала.

Белый был чем‑то занят с Тахателовым и не сразу посмотрел на вошедших. Оба офицера молча ожидали, пока генерал заговорит с ними.

— Откуда вы такой запыленный? — наконец обратился Белый к прапорщику.

Тот подал конверт от Стесселя и коротко изложил суть происшедшего.

— Жаль, что Роман Исидорович заранее нас не предупредил о своих планах, — заметил генерал.

— По‑видимому, они у него возникли внезапно. Кроме того, он хочет использовать элемент неожиданности и атаковать японцев без проволочки и просит только его поддержать.

— Флот наш быстро раскачать трудно. Напрасно вы отдали Стесселю письмо, адресованное Витгефту, я сам поговорю с ним и адмиралом Лощинским. Что‑нибудь да предпримем, чтобы помочь Кондратенко.

Звонарев хотел было уходить, но его задержал Тахателов расспросами о дороге, по которой должен был идти мортирный взвод. Генерал тем временем обрушился на Борейко.

— Пора прекратить ваши чудачества, поручик! Каждый день ко мне со всех сторон поступают жалобы на вас, — говорил Белый, резко отчеканивая слова. — Подполковник Бжозовский жалуется, что вы вчера самовольно захватили пятьдесят пар заготовок и отказались их вернуть. Хотя я ценю вас как боевого офицера и хорошего артиллериста, все же я решил перевести вас обратно на Электрический Утес. Пока этим и ограничусь. Заготовки же верните на склад.

— Я уже пошил из них сапоги.

— Когда же вы успели это сделать?

— Посадил всех сапожников своей роты и призанял у соседей, они мне за ночь и стачали пятьдесят пар.

— Я отдам в приказе выговор вам с переводом на Электрический Утес младшим офицером.

— На Залитерную вы кого собираетесь назначить, ваше превосходительство?

— Штабс‑капитана Высоких.

— Этот подойдет! — одобрил выбор генерала Борейко.

— Я того же мнения, — иронически улыбнулся генерал и отпустил офицеров.

Через час Звонарев вместе с Белым отправился к Витгефту на» Цесаревич «. Там они застали адмиралов Лощинского, Ухтомского и Григоровича.

Белый был среди моряков своим человеком, поэтому его встретили без всяких церемоний: Матусевич дружески взял его под руку и провел к Витгефту. Эллис и Звонарев последовали за ними. Хотя официального заседания не было, но морские и сухопутные превосходительства обменялись мнениями по поводу предложения Кондратенко.

— Кроме судов отряда Михаила Федоровича, — кивнул в сторону Лощинского Витгефт, — мы ничего выделить не сможем.

— А крейсера» Аскольд «,» Диана «,» Паллада»и особенно «Баян»? — напомнил Белый.

— Они так глубоко сидят, что долго придется тралить рейд для их прохода — тогда можно будет вывести и броненосцы.

— Тем лучше! Пока Михаил Федорович со своими канонерками, миноносцами и крейсерами будет обстреливать берег, броненосцы обрушатся на Дальний, — предложил Белый.

— Дальнинский рейд сильно заминирован, и к нему близко подходить опасно. Кроме того, японцы выдвинув свой флот к Артуру, отрежут нас от него и заставят в море принять бой, что для нас совсем невыгодно.

— Побольше решительности, Вильгельм Карлович, — уговаривал адмирала Белый. — Я всегда стоял за тесное сотрудничество с флотом, думаю, что и на этот раз выражаю ту же точку зрения. Необходимо обстрелять Дальний, хотя бы с большой дистанции. Это заставит японцев обратить внимание на охрану этого порта и отвлечет часть их морских и сухопутных сил.

После долгих споров решили, что с утра в море выйдет отряд подвижной береговой обороны под флагом Лощинского в составе «Новика», трех канонерок и шести миноносцев. Крейсера же и «Ретвизан» должны быть готовыми, к выходу на помощь в случае надобности.

Дома Звонарева ждал подполковник Науменко.

— Едемте сейчас на позиции: вас вызывает Кондратенко. На ночь намечено наступление, а с рассветом флот поддержит нас с моря.

— Сейчас велю седлать, — ответил прапорщик.

— У штаба стоит экипаж Сахарова, он нас довезет.

Через четверть часа, сопровождаемые взводом казаков, они уже катили вместе с Сахаровым в экипаже по средней артурской дороге.

Звонарев, развернув карту, рассказывал начальнику штаба о предполагаемых действиях отряда Лощинского. Сахаров с большим интересом следил за его объяснениями, делая заметки у себя в записной книжке.

— Для доклада генералу Фоку, — пояснил он.

К заходу солнца они добрались до Кондратенко, который торопливо начал расспрашивать Звонарева о намерениях флота.

— Необходимо будет завтра с утра хорошенько наладить связь с моряками через Семафорную гору. Ночью наши разведчики пойдут на поиск, и если он будет удачен, то их поддержит Двадцать шестой полк, — говорил Науменко.

— Каково будет расположение полков, батареи и резервов? — поинтересовался Сахаров.

Науменко начал указывать на карте расположение частей, а капитан быстро наносил его на свою карту.

— Откуда у вас, Василий Васильевич, такая чудесная карта? — обратил внимание подполковник.

— Японская, — спокойно ответил Сахаров. — В Дальнем, купил.

— Вот бы нам такую! Наши очень плохи: все названия перевраны, дороги и деревни нанесены не там, где надо, высоты указаны неверно, — жаловался Науменко. — Нельзя ли у вас скопировать?

— Пожалуйста! После доклада Фоку пришлю вам карту для копировки, — предложил Сахаров.

— Прекрасно, будем вам очень благодарны…

Распрощавшись, Сахаров покатил дальше.

В темноте легко было сбиться с дороги, и поэтому Сахаров посадил, в свой экипаж встретившегося вскоре человека, который указывал кучеру дорогу. Когда надобность в проводнике миновала, человек слез, получив от капитана за труд двугривенный и небольшую бумажку с непонятными значками, которую он тщательно спрятал за пазуху.

Разведчики Двадцать шестого полка должны были двинуться около полуночи. Общее руководство ими было возложено на Енджеевского, и около десяти часов вечера поручик зашел в штаб за получением окончательных распоряжений. Здесь он встретился с Звонаревым, только что приехавшим из Артура.

— У вас все готово к сегодняшней ночной операции? — спросил у Стаха Кондратенко.

— Так точно, ваше превосходительство! Люди разведены в исходное положение, и им подробно объяснено задание. Я постараюсь без шума добраться до линии батареи и частных резервов, там атакую и буду ждать подхода полка, чтобы пропустить его вперед.

— Только сильно не задерживайтесь, углубляйтесь в расположение противника не дальше двух‑трех верст, а то вас могут отрезать от главных сил полка, — предупреждал генерал.

— Разрешите мне отправиться с разведчиками, — обратился к генералу Звонарев.

— Вы мне нужны здесь, — отказал Кондратенко, — затем, что я отвечу Василию Федоровичу, если с вами чтонибудь случится? Он и так настаивает на вашем возвращении в артиллерию,

— Поручите мне, Роман Исидорович, держать связь с охотниками, — попросил Звонарев.

— Только, чур, зря не рисковать и аккуратно посылать донесения, — уступил наконец генерал.

Обрадованный прапорщик вышел вместе с Енджеевским.

— Раз так, то переодевайтесь! Шашку и шпоры долой! — распоряжался Стах. — Наденьте солдатскую рубаху вместо кителя, погоны мы вам нарисуем прямо на ней. Возьмите винтовку, а револьвер суньте в карман, так‑то вам куда удобнее будет, чем в вашем обычном снаряжении. Вы пойдете сперва вместе со мной, а затем двинетесь самостоятельно. В помощь вам я дам своего фельдфебеля Денисова, он будет вам очень полезен. Все время внимательно следите за моими сигналами свистком: протяжный — значит, наступать или стрелять, короткий — значит, отходить и собираться ко мне. Вот и все, — учил прапорщика Енджеевский.

Вскоре оба офицера отправились к долинке за передовыми окопами, где собирались охотники.

Ночь выдалась темная, грозовая. Временами налетал шквальный ветер, под его порывами гаолян сильно шелестел; поблескивали зарницы, быстро неслись низкие тучи.

— Лучшей погоды и не придумать: за шорохом деревьев и гаоляна ничего не услышишь, а при слабых зарницах многого не разглядишь, — радовался Стах. — Позвать взводных ко мне в палатку, — распорядился он.

Вскоре в маленькой палатке собралось человек пять солдат. Енджеевский разложил карту прямо на земле и при свете электрического фонарика стал еще разъяснять солдатам, что надо делать во время поиска.

— Мой заместитель прапорщик Звонарев. — Енджеевский осветил его с головы до ног. — Запомните: я всегда в папахе, а он будет в фуражке. С прапорщиком пойдет Денисов, поняли?

— Так точно, Евстахий Казимирович, поняли! — хором ответили солдаты.

— С вами, Сергей Владимирович, пойдет третий взвод, — они у меня большие ловкачи, но увлекаться им не разрешайте! — предупреждал Енджеевский. — Пора в путь! — решил он, взглянув на часы. — С богом или чертом, с кем кому больше нравится! — пошутил Стах на прощание.

— Третьему взводу всегда чертяка ворожит, — отозвался длинноусый солдат с рябинками на лице.

— Недаром фамилия твоя Чертовский, — ответил Енджеевский. — Ваш взводный, — указал он Звонареву на говорившего.

— Расходись по местам, ребята! Я пойду прямо вперед, вы сперва за мной, а в долине свернете налево. Желаю успеха, Сергей Владимирович! — пожал он руку Звонареву и скрылся в темноте.

— Нам сюда, ваше благородие, — сказал Чертовский и повел прапорщика в сторону.

— Становись! — вполголоса скомандовал Денисов. — Выходи на дорогу, винтовки на ремень. Глазко, иди вперед, будешь держать связь с первым взводом.

Солдаты двинулись по узенькой тропинке. Когда глаза привыкли к темноте, Звонарев стал различать чуть белевшую узенькую тропинку, спускавшуюся круто вниз.

— Прошли наши окопы, — вскоре шепотом сообщил прапорщику Денисов.

Стрелки шли совсем бесшумно, только изредка шуршал, катясь под уклон, срывавшийся из‑под ног камень.

Пересекли маленький ручеек в долине и вошли в гаолян.

— Сейчас справа будет японская батарея, а за ней их окопы, — прошептал унтер‑офицер.

Поле стало резко подниматься вверх, и вскоре отряд вышел на вершину хребта.

Звонарев остановился с Чертовским, пропуская вперед остальных. Все было по‑прежнему окутано густым мраком ночи, и отряд осторожно продвигался дальше, почти вплотную подбираясь к японскому лагерю.

— Глазко, Прядин! — шепотом позвал Денисов. — Видите часового!

— Так точно!

— Мигом снять, но без шуму! Первое и второе отделения кинутся по свистку на первые две палатки, третье и четвертое — на левое крыло, — распоряжался солдат. — Винтовку приготовьте, ваше благородие, может, стрелять придется.

Прошло несколько томительных мгновений. Японский часовой, посвистывая, продолжал расхаживать вдоль батареи. Стрелки расположились по сторонам, поближе к намеченным палаткам. Только Звонарев, Дроздов и Чертовский остались на месте.

Дата добавления: 2015-06-04