Часть третья 19 страница

Особое внимание генеральша уделила девятой роте крепостной артиллерии, которой командовал Вамензон. Вера Алексеевна обратилась к солдатам с речью, призывая их к ратным подвигам под руководством их доблестного командира.

Затем Гантимуров зачитал приказ о награждении крестами некоторых артиллеристов, и генеральша собственноручно нацепила их на груди новоиспеченных героев: фельдфебеля, каптенармуса, писарей и одного рядового. На этом парадная часть окончилась, и превосходительная чета отбыла домой.

Вскоре к дому Стесселя стали один за другим подъезжать экипажи. Одним из первых подкатил экипаж Белых, на передней скамеечке которого скромно восседала Варя в форменном сестринском платье. Она поглядывала по сторонам, рассеянно слушая наставления матери, как ей следует вести себя в обществе.

— Будь любезна со всеми, не фыркай на молодых людей, не смейся громко, не гримасничай… Помни, что по твоему поведению будут судить о нас, — наставляла Мария Фоминична свою дочку.

— Знаю я все это, мама, но что мне делать, если меня так и разрывает от смеха при виде напыщенно‑глупых физиономий гостей и хозяев? Так и хочется расхохотаться, выкинуть какую‑нибудь штуку…

— Слушай, что тебе говорит мать, и не смей дурить, Варвара, — вмешался Белый. — Я сам послежу за тобой.

Девушка со вздохом замолчала.

В гостиной было уже много народу. На диване сидела Вера Алексеевна в окружении дам и высших чинов. Заметив Белых, она поспешила им навстречу и по‑родственному перецеловалась со всеми. Варя склонилась перед ней в глубоком реверансе и принесла свои почтительные поздравления, после чего отошла в сторону. К ней тотчас же приблизился Гантимуров и рассыпался в комплиментах. Девушка выслушала его со скучающей гримаской и попросила:

— Найдите мне стул и принесите чаю, я хочу пить.

Князь исчез и через минуту появился с креслом, сопровождаемый денщиком с подносом в руках. Варя поблагодарила его и принялась за чай, рассеянно прислушиваясь к болтовне своего кавалера.

— Как ваша работа в госпитале? Я часто вижу вас проезжающей туда верхом. Вы настоящая артурская Афина Паллада, вам недостает только шлема и копья.

Варя мило улыбнулась, а про себя подумала:

«А ты — просто шут гороховый, которому не хватает только дурацкого колпака и погремушки!»

Генерал‑адъютант по случаю именин своей строгой супруги и повелительницы был в ударе и громко хохотал, сотрясаясь при этом своим монументальным корпусом. Рядом с ним маленький, щупленький, скромно улыбающийся Кондратенко выглядел невзрачным и незначительным. Фок, как всегда, хитро ухмылялся в седенькую бородку и изредка вставлял едкие замечания по чьему‑либо адресу.

В соседней комнате около столика с выпивкой, в окружении нескольких партнеров, прочно обосновался Никитин.

Варя начала подумывать, как бы ей скрыться из гостиной. В это время в дверях появился Надеин в старинного покроя мешковатом парадном мундире, с крестами и лентами на груди. В руках он торжественно чес позолоченный складень. Приблизившись к имениннице, он раскрыл его и шамкающим старческим голосом произнес:

— Пожвольте вам, матушка, поднешти ображ ваших небешных покровительниц — Веры, Надежды, Любови и матери их Шофии. Он хранилша у меня с нежапамятных времен как шемейная швятыня. Отныне он принадлежит вам, наша общая жаштупница перед Анатолием Михайловичем.

Растроганная Вера Алексеевна приняла и поцеловала образ, а затем облобызалась со старым генералом и усадила его около себя.

— Где же Георгиевский крест, недавно пожалованный вам государем? — справился Стессель, подходя к нему.

— Не шмею надевать его, пока не получу подтверждения от чаря‑батюшки.

— Боюсь, что вам долго придется ждать.

— Беж этого не вожложу на шебя штоль вышокой награды, которой не шчитаю шебя доштойным.

Посидев еще немного, Надеин откланялся и ушел.

— Совсем из ума выжил, старый дурак! — проговорил ему вслед Стессель.

Вскоре затем приехал Костенко. Мелко семеня постарчески несгибающимися ногами, с теплым шарфом на шее, он имел весьма комичный вид. Многие иронически заулыбались. Варя это заметила и обиделась за своего крестного. Как только генерал со всеми поздоровался, девушка подлетела к нему.

— Крестненький, идемте ко мне, — повела она генерала к своему креслу.

— Тише, тише, стрекоза, того и гляди, опрокинешь меня, — запротестовал Костенко. — Нет ли тут сквозняка, а то я простужусь. На дворе‑то ведь уже осень!

— Не беспокойтесь, здесь ниоткуда не дует, тепло и очень уютно. Князь, достаньте еще стул, — обратилась она к Гантимурову.

— Тебе всегда тепло в присутствии кавалеров, а меня старая кровь уже не греет, — зябко поежился генерал.

— Гантимуров нагоняет на меня только холод и тоску смертную. Какой‑то он липкий, скользкий и противный, не люблю я его.

— И я тоже! Опытным судейским глазом вижу — прохвост и кончит скамьей подсудимых. Ему верить нельзя, несмотря на то, что он и князь. Твой румяный прапор куда лучше! Где он сейчас?

— Сидит на Залитерной, — покраснела Варя. — Вы слыхали, Крестненький, как он отличился под Высокой?

— Читал о нем в приказе. Молодец! Теперь крест получит наверняка.

— Я всегда говорила, что он очень храбрый, но скромный до застенчивости. Не правда ли?

— Что же он не делает тебе формального предложения, коль он такой храбрый?

— Со мной он форменный трусишка.

— Это верно, ты хоть кого запугаешь!

Их разговор был прерван грохотом разрыва. Гости всполошились и бросились к окнам.

— Никогда раньше снаряды так близко от нас не падали, — заволновался Стессель.

— Это результат посещения иностранных корреспондентов, — заметила Вера Алексеевна.

— Остается только еще раз пожалеть что я их не вздернул, как хотел сначала, — буркнул генерал.

Новый, еще более сильный взрыв сотряс весь дом до основания.

Большинство присутствующих поспешило во двор. Еще не разошедшийся столб черного густого дыма указывал место падения снаряда. До него было около полуверсты.

— Наверно, опять начался обстрел с моря двенадцатидюймовыми снарядами. Среди осадных батарей таких крупных калибров не может быть, — проговорил Белый.

Резкий свист и шипенье возвестили о приближении со стороны фортов очередного японского гостинца. Стало очевидным, что стреляют с суши, а не с моря. На этот раз взрыва не последовало.

— Надо сейчас же разыскать снаряд и выяснить его калибр, — заторопился Белый.

Стессель, тоже появившийся на крыльце, отправил на поиски нескольких казаков‑ординарцев.

Начавшаяся бомбардировка заставила гостей поторопиться с отъездом. Первыми уехали адмиралы, за ними тронулись и остальные.

— Господа! Господа! — кричала им вслед именинница. — Прошу помнить, что обед отнюдь не отменяется, а только переносится на вечер. Жду всех к себе обязательно!

Белый, Кондратенко, Ирман и Мехмандаров в ожидании результатов поисков снаряда задержались у Стесселя. Мария Фоминична и Варя с Верой Алексеевной удалились во внутренние комнаты. Там генеральша показала полученные ею сегодня подарки — бриллиантовое колье, поднесенное Сахаровым от фирмы Тифонтая, брошь с рубинами — от гражданского населения Артура и ряд более мелких драгоценностей — от различных лиц и организаций города. Варя с интересом примеряла на себя кольца, брошки, кулоны.

— Для твоей свадьбы у меня давно припасены серьги с рубинами. — И генеральша показала их Варе.

Девушка не выказала особенного восторга.

— Ты сегодня все время любезничала с князем. Не правда ли, он очень мил? Прекрасная для тебя пара.

В ответ Варя только вздохнула. Вера Алексеевна истолковала это в пользу своего протеже.

— Подумай только — княгиней будешь, быть может, станешь придворной дамой. Побываешь во дворце на балах.

— Я и танцевать‑то не умею и, кроме того, собираюсь жить на хуторе, а не в Петербурге.

— Это ты говоришь по молодости лет и под влиянием учительниц Пушкинской школы, известных своим либерализмом и распутным поведением. Напрасно вы ее туда пускаете, Мария Фоминична

— Совсем они не распутные и даже очень скромные, — заступилась Варя.

— То‑то одна из них прямо объявила себя женой какого‑то офицера, хотя и венчалась с ним только вокруг ракитового куста.

— Леля — гражданская жена Стаха…

— Таких жен можно сколько угодно найти во всех вертепах.

— Неправда, Леля совсем не потерянная, а Оля и не замужем, — пылко запротестовала девушка.

— По тому, как ты разговариваешь со старшими, можно судить, среди кого ты вращаешься. Поди‑ка погуляй на дворе, пока я поговорю с твоей матерью.

Варя, красная от возмущения, вылетела из комнаты и наткнулась на Гантимурова, который, видимо, поджидал ее у двери.

— Куда вы так спешите, мадемуазель? — увязался он за девушкой.

— Хочу посмотреть, куда стреляют японцы.

— Вы не боитесь бомбардировки?

— Около нашего госпиталя каждый день падают снаряды.

На дворе они застали казака, приехавшего с докладом о найденном снаряде.

— Дюже глубоко в землю ушел, а дырка от него огромадная — голова пролезет; Полиция пригнала китайцев с лопатами, чтобы его выкопать.

В это время Рейс принес сообщение, что на втором форту крупный снаряд пронизал земляное перекрытие, двухэтажный бетонный свод каземата и, разорвавшись внутри, вывел из строя около ста солдат и двух офицеров.

— Василий Федорович, едемте туда немедленно, — предложил Кондратенко. — Там, наверно, найдутся осколки, по которым мы и определим его калибр.

Белый тотчас согласился.

— Подвезите меня по дороге к госпиталю, папа, — попросила Варя, — мне пора на дежурство.

— Ладно уж! Только, чур, не дальше, — ответил Белый.

Через несколько минут оба генерала, как были в парадной форме, с Варей катили на форт номер два. По дороге они увидели дым от нескольких таких же огромных взрывов на батареях Залитерной и литеры Б и решили завернуть сначала туда. Варя соскочила у своего госпиталя, но, подождав, пока экипаж скрылся за поворотом, пешком направилась тоже на Залитерную. Она была обеспокоена, и ей хотелось поскорее узнать, все ли там благополучно.

На Залитерной Борейко показал генералам две саженной глубины воронки.

— Какого калибра, по‑вашему, снаряды? — справился Кондратенко.

— Ровно одиннадцать дюймов. Вот извольте посмотреть на донышко.

— Да не может быть! — в один голос воскликнули генералы.

— Как японцы смогли доставить такие большие пушки под Артур? — удивился Белый.

— Дальний‑то им целехонек достался, и железную дорогу наши войска при отступлении почти не испортили Одним словом, все было сделано, чтобы облегчить подвоз крупных орудий к Артуру, — иронически заметил Борейко.

Наступило молчание. Кондратенко хмурил брови и нервно пощипывал свою бородку. Он чувствовал себя врачом, неожиданно определившим смертельное заболевание у своего пациента. Для него сразу стало очевидным, что отныне дни Артура сочтены. Подавив в себе поднявшееся волнение, он спокойно проговорил:

— Интересно ознакомиться с их действием по нашим бетонным укреплениям.

— Едва ли многие из них выдержат такое испытание, — отозвался Борейко.

Сильный взрыв за горой прервал их разговор.

— Как бы не по нашей литере Б, — забеспокоился Борейко. — Эй, сбегай кто‑нибудь посмотри! — обернулся он к солдатам.

Но Блохин уже выскочил на дорогу.

— В аккурат по самой позиции, в правый каземат, из него и сейчас дым идет! — заорал он во всю мочь.

Все бросились на батарею литеры Б. Генералы с Звонаревым оказались сзади.

— Сергей Владимирович, — обернулся к прапорщику Кондратенко, — быстренько подсчитайте, какой слой бетона и земли могут пробить такие снаряды.

— Мне нало знать вес бомбы и ее конечную скорость.

— Двадцать пудов, а скорость — около тысячи футов в секунду, — ответил Белый.

Звонарев, откозыряв, направился в блиндаж. Первые же подсчеты показали, что взрыв такого снаряда может выдержать только двухаршинный бетон, прикрытый сверху саженным слоем земли и камня. Ни на одном из укреплений сухопутного фронта таких бетонных сооружений не было. Он понял, что против одиннадцатидюймовых снарядов Порт‑Артур совершенно безоружен. Взяв листок с подсчетом, он побежал к генералам. Они уже дошли до батареи. В тыл шло несколько человек с носилками, которые сопровождала Шура Назаренко.

— Много у вас пострадало? — справился Белый, когда она поравнялась с генералами.

— До смерти никого не убило, а придавило в каземате двоих, — кивнула на носилки девушка.

— Отправьте их в Сводный госпиталь к Варе или в Пушкинскую школу, там за ними будет хороший уход.

Разрушения на батарее литеры Б оказались не особенно велики: пробило свод каземата, причем рельсы, заложенные в бетон, выдержали.

Солдаты толпой обступили генералов и внимательно прислушивались к их разговору.

— Видать, теперь Артуру скоро конец, — вздохнул Жиганов. — Супротив таких пушек ничто устоять не сможет.

— На все воля божья, — отозвался Лепехин. — Надо бы молебен отслужить о спасении от новой напасти.

— Хоть с утра до вечера поклоны перед образом бей — все одно ничего не поможет, — вмешался Блохин.

— По‑твоему, выходит, что японский бог сильнее нашего? — обиделся Лепехин.

— Генералы да инженеры их башковитее наших, вот тут в чем дело! — ответил Салихин и, оглянувшись на начальство, быстро зажал себе рот.

— Заделать ночью дыру мешками с землей, — распорядился Белый, обращаясь к Гудиме.

С батареи литеры Б генералы отправились на форт номер два, а Борейко с Звонаревым и солдатами — на Залитерную.

— Ну, каковы результаты ваших подсчетов? — на ходу вполголоса справился Кондратенко.

Прапорщик протянул листок с цифрами. Генерал молча взглянул на него и сунул в карман.

— Я дома проверю еще раз, а пока попрошу не разглашать полученных результатов, — предупредил он.

На Залитерную тем временем пришла Варя. Увидев Шуру с носилками, она тотчас же распорядилась поместить солдат в одном из блиндажей и вызвала по телефону из госпиталя рикш для перевозки раненых.

Борейко и Звонарев застали обеих девушек за перевязкой раненых.

— Вы уже успели прилететь сюда на помеле, ведьмочка? — с притворным ужасом говорил Борейко.

— А ну вас! — отмахнулась от него Варя.

Отправив раненых, она зашла в офицерский блиндаж к Звонареву.

— По какому случаю ваш батюшка и Кондратенко сегодня появились у нас в парадной форме? — спросил прапорщик.

— Сегодня же именинница Вера Алексеевна. Они и приехали сюда прямо от Стесселя.

— Вот оно что! День тезоименитства порт‑артурской некоронованной царицы! То‑то во всех церквах попы с утра дилимбонили! — захохотал Борейко.

— Вера Алексеевна — первая дама в Артуре, поэтому к ней так все и относятся, — возразила Варя.

— А вы у нас первая амазонка. Надо думать, что в день ваших именин казаки устроят общую джигитовку, а я, так и быть, в вашу честь заставлю солдат целый день ездить друг на друге верхом.

— За что вы меня так не любите, Медведь? — неожиданно спросила Варя.

— А за что мне, собственно, вас любить?

— Но я все же приношу пользу у вас на батарее как сестра и к тому же фельдшер!

— Как фельдшер вы нашему Мельникову в подметки не годитесь.

— Неправда, он уже все позабыл, что знал, а я сдала экзамены на круглые пятерки.

— Еще бы — генеральская дочь и родственница самого Стесселя! Хоть бы вы и рта на экзамене не открыли, все равно пятерки получили бы. Да захоти вы сейчас — наши эскулапы вам и докторский диплом преподнесут, лишь бы угодить начальству и получить какой‑нибудь орденок или крестишко.

— Все это неправда. Вы злитесь потому, что сами за всю войну не получили ни одной награды.

— Где уж нам! Я только понять не могу, за какие великие прегрешения господь бог хочет наказать Сережу, наградив такой супругой, как вы.

Варино терпение лопнуло, и, дрожа от негодования, она налетела на поручика.

— Вы бестактный, грубый и противный человек! Но постойте, я на вас найду управу у Оли Селениной! Она зам прочтет хорошую нотацию о правилах вежливости, — не обрадуетесь!

Борейко сначала весело смеялся, но затем нахмурился и вышел.

— Ох, и сердитые вы оба с поручиком! — обернулась Шура к Варе. — Того и гляди, подеретесь

— Смотри и учись, как с мужчинами надо обращаться. Им потачки ни на грош давать нельзя. Вы, конечно, проводите меня немного, Сергей Владимирович?

— Боитесь, чтобы вас еще не обидел Медведь?

— С ним я и без вас справлюсь

Солнце уже склонялось за Перепелиную гору. Слышалась довольно оживленная ружейная перестрелка. На Орлином Гнезде грохотали пушки. Борейко, собрав вокруг себя солдат, беседовал с ними на различные темы. Заметив Варю, он с нарочитой вежливостью раскланялся с ней.

— Надеюсь, мадемуазель, до нескорого свидания?

Девушка в ответ свирепо погрозила ему кулаком. Солдаты громко захохотали.

Вернувшись после объезда позиций в штаб Стесселя, Белый и Кондратенко подробно доложили обо всем виденном.

— Значит, все пустяки! — неожиданно резюмировал генерал‑адъютант.

— Мы беззащитны против таких крупных снарядов, в этом вся трагедия, — заметил удивленный Кондратенко.

— Василий Федорович мне всегда говорил, что орудия крупных калибров очень недолговечны. Сделают сто выстрелов и приходят в негодность. Выпустят японцы сотню‑другую снарядов и успокоятся.

— Одиннадцатидюймовая батарея Золотой горы сделала уже по нескольку сот выстрелов из каждого орудия и все же продолжает стрелять, — проговорил Белый.

— Но как? Большая часть ее снарядов попадает на город и наши позиции. Если японцы начнут так же бомбардировать нас, им же будет хуже! Пойдемте‑ка к столу и выпьем за здоровье именинницы, которую даже японцы почтили салютом из своих новых пушек.

Вернувшись за полночь в свою квартиру, Кондратенко снял с себя парадный мундир и, вынув бумажку с расчетами Звонарева, внимательно проверил их. Все оказалось правильным. Встав из‑за стола, генерал в задумчивости заходил по кабинету. Полученные на днях сведения о поражении русских под Ляоянэм и отходе Куропаткина к Мукдену настроили его на мрачные размышления. Надежда на скорую деблокаду крепости со стороны суши становилась с каждым днем все более призрачной. Балтийская эскадра продолжала находиться в России и, следовательно, могла прибыть в Артур не раньше января. Появление тяжелых осадных мортир предрешало падение крепости в течение ближайших двух‑трех месяцев и неминуемо влекло за собой гибель всей эскадры. Даже своевременное прибытие эскадры Рожественского не могло спасти Артур. Плачевный исход войны казался Роману Исидоровичу неизбежным. Жгучий стыд за опозоренную родину сменялся вспышками гнева на бездарное правительство, приведшее к такому позорному концу.

Невольно ему вспоминалась собственная жизнь. Сын старого кавказского солдата, после полувековой службы получившего прапорщичий чин, он учился на медные деньги. Трудовая жизнь началась для него рано. Мальчиком он на тифлисских базарах продавал искусственные цветы и другие мелкие безделушки, которые делали его сестра и мать‑белошвейка. С третьего класса маленький Рома уже дает уроки своим более состоятельным товарищам и этим не только содержит себя, но и помогает родным. Наконец счастье улыбнулось — ему удалось поступить в военно‑инженерное училище, а затем в академию, которые он окончил блестяще. Молодой инженер направляется на родной Кавказ, на строительство Батумской‑Михайловской, как она тогда называлась, — крепости. И тут лицом к лицу сталкивается с продажностью и казнокрадством инженеров и подрядчиков. Он попытался бороться с этим. Очень быстро произошел конфликт — на предложенную ему взятку он ответил пощечиной. Начался длинный судебный процесс, в котором он явился подсудимым. В результате Роман Исидорович навсегда решил бросить инженерную деятельность.

Не желая расставаться с любимым и родным ему военным делом, он поступил в Академию генерального штаба, которую также окончил с отличием. Дальше началась служба в строю, которая раскрыла перед ним картину полной неподготовленности русской армии к войне, где боевое обучение подменялось шагистикой и парадами. Невежество, некультурность и казнокрадство офицеров делали невозможным освоение современной техники войны. После нескольких выступлений на эту тему за Кондратенко прочно установилась репутация беспокойного, неуживчивого командира От него поспешили избавиться, сплавив его на Дальний Восток.

Сюда он попал к моменту возвращения русских войск из китайского похода. Трезво оценивая состояние частей, он пришел к выводу, что этот поход «только понизил боеспособность и развратил их, приучив к легким победам над почти безоружным противником».

В Артуре его встретили недружелюбно. Фок откровенно завидовал его карьере, Стессель смотрел свысока на «слишком ученого» генерала. Но Роман Исидорович прекрасно знал, что, кроме генералов, еще существует русский народ, одетый в серые солдатские шинели, из которого вышел он сам и кровную связь с которым он постоянно чувствовал. Не раз он видел, как каверзы и прямое предательство завистливых генералов разбивались о солдатскую преданность родине.

Перед его мысленным взором одна за другой проходили картины мрачного будущего, ожидающего Артур. Он ясно сознавал, что дальнейшая оборона крепости повлечет огромные, ненужные жертвы среди гарнизона и особенно среди солдат. Спасти их от напрасной гибели, избавить родину от позора могло лишь быстрейшее окончание войны. Но трудно было рассчитывать, чтобы в Петербурге вняли голосу благоразумия и поспешили с заключением мира.

«Остается одно последнее средство — обратиться непосредственно к царю, через головы наместника, министров и придворной камарильи, — размышлял Кондратенко, — и сделать это может и должен Стессель, как генерал‑адъютант, имеющий право обращаться непосредственно к монарху. Нужно только убедить его в необходимости такого шага».

После долгих колебаний Кондратенко решил изложить свои соображения в письменной форме, чтобы в истории остался след от его попытки спасти родину от грозящего ей неминуемого позора, а солдат — от бесцельной гибели.

Роман Исидорович сел за стол и начал быстро писать:

«Ваше превосходительство, многоуважаемый Анатолий Михайлович!

В настоящее время, пока Порт‑Артур держится, наши неудачи на других театрах войны нельзя считать особенно унизительными. Но если к потере Ляояна и к другим поражениям присоединится падение Артура и гибель находящегося здесь флота, то, в сущности, кампания будет безвозвратно проиграна. Наш военный неуспех примет унизительные для русского достоинства размеры.

Рассчитывать на своевременную выручку Порт‑Артура нашей беспрерывно отступающей на север армией или все еще находящимся в Кронштадте флотом, по‑моему, невозможно. Единственным почетным выходом из такого положения является поэтому заключение немедленного, до падения Порт‑Артура, мира, который, несомненно, можно (до сдачи Артура) установить на неунизительных для народного самолюбия условиях (свободного пропуска гарнизона с оружием и знаменами к Маньчжурской армии и флота — во Владивосток, денежная компенсация за уступку Артура японцам и т.п.).

Очень вероятно, что государю доносят о военных событиях неправильно, искажая существующую действительность. Истинное, правдивое донесение может устранить большую беду для нашей родины.

Поэтому, как высший представитель здесь государственной власти и лицо, облеченное царским доверием, не сочтете ли Вы возможным шифрованною телеграммой на имя государя донести о действительном положении дел здесь, на Дальнем Востоке.

Настоящее письмо мною написано ввиду моей глубокой уверенности в необходимости такого шага для блага моей родины и Вашего сердечного отношения ко мне.

Вашего превосходительства покорный слуга

Р. Кондратенко».

Прочитав письмо еще раз. Роман Исидорович разбудил денщика и приказал ему с утра доставить его к Стесселю.

В окнах уже серел туманный рассвет. С чувством честно исполненного долга Кондратенко разделся и лег спать.

Встав, как всегда, в семь часов утра, Стессель собирался совершить свою обычную утреннюю прогулку верхом по берегу моря, когда ему подали письмо Кондратенко.

Удивленный генерал вскрыл конверт и быстро прочитал написанное. На лице его выразились растерянность и изумление. Как во всех трудных случаях жизни, он поспешил за советом к своей супруге,

Генеральша, утомленная именинными хлопотами, еще нежилась в постели и была сильно недовольна появлением мужа.

Стессель прочитал послание Кондратенко.

— Как, по‑твоему, я должен реагировать на это?

— Прежде всего необходимо сохранить письмо. Оно может очень пригодиться впоследствии. Писать царю, конечно, нельзя, иначе выйдет, что Куропаткин и Алексеев обманывают его, а ты их выводить на чистую воду, — рассудила генеральша.

— Кондратенко, ввиду явного упадка его духа, пожалуй, придется заменить в должности начальника сухопутной обороны Фоком, — не совсем уверенно проговорил генерал‑адъютант.

— И не думай об этом! Фок через два дня сдаст Артур, а отвечать за это будешь ты, а не он. Вечером ты поговори с Кондратенко и объясни, почему невозможно сделать так, как он предлагает. Остальным, даже Рейсу, об этом ни слова! — предупредила совсем уже проснувшаяся Вера Алексеевна.

Не встретив сочувствия у Стесселя, Кондратенко не стал настаивать на своем предложении и с удвоенной энергией принялся за развитие и воспитание боевых качеств солдат и офицеров.

Дата добавления: 2015-06-04