По найму

Для истинного актера каждая роль — это шанс. Незначительных ролей не бывает.

Из «Настольной книги актера» и «Жизни актера»

На первой же неделе работы в агентстве Прина она стала «Мисс Алюминум Продактс[46]1945». И красовалась в тесно облегающем белом плиссированном платье с глубоким вырезом, с гирляндами бус из фальшивого жемчуга и клипсами-пуговицами из такого же жемчуга, в белых туфлях на высоких каблуках, белых перчатках до локтя и с кремово-белой гарденией в «начесанных» волосах до плеч.

Целых четыре дня демонстрировала она себя на выставке в Лос-Анджелесе, где надо было часами стоять на возвышении, среди выставленной в зале сверкающей алюминиевой утвари для кухни. И раздавать желающим (по большей части то были мужчины) проспекты и буклеты. Платили ей 12 долларов в день, плюс еще питание (самое минимальное) и транспортные расходы.

На второй неделе она была «Мисс Пейпер Продактс[47]1945». И демонстрировала себя в ярко-розовом одеянии из бумажного крепа, нещадно шуршавшем при каждом движении, и в позолоченной бумажной короне на встрепанных волосах. Здесь, на выставке, она тоже раздавала буклеты, а также простейшие изделия из бумаги — салфетки, рулончики туалетной бумаги, гигиенические прокладки (в простых коричневых пакетиках без всяких надписей). Платили здесь поменьше — 10 долларов в день, плюс расходы на питание (минимальное) и оплата за проезд троллейбусом.

Она была «Мисс Милосердие» на выставке хирургических инструментов в Санта-Монике. «Мисс Южная Калифорния» на выставке молочных продуктов, где была наряжена в белый купальник с большими черными пятнами (как у коров гернзейской породы) и туфли на высоких каблуках. Она была одной из шоу-герлз на открытии нового отеля «Люкс-Армс» в Лос-Анджелесе. Изображала приветливую хозяйку и встречала гостей на презентации стейк-хауса[48]Руди в Бель-Эр. Изображала в матроске — блузе навыпуск, коротенькой юбочке, шелковых чулках и туфлях на высоких каблуках — хозяйку бала в Роллинг-Хиллз, на яхт-шоу. Изображала в ковбойском наряде из «сыромятной кожи» — жилетка и юбка с бахромой, сапожки на высоких каблуках, широкополая шляпа, а также кожаная кобура с серебряным шестизарядным револьвером (незаряженным) на стройном бедре — «Мисс Родео 1945». Происходило это в Хантингтон-Бич, где под ярким светом прожекторов ее заарканивал с помощью лассо улыбающийся хозяин церемонии.

Никаких свиданий с клиентами. Ни при каких обстоятельствах не брать у клиентов чаевые. Клиенты платят непосредственно агентству. Нарушение любого из этих правил приведет к немедленному увольнению из агентства.

Опасаясь колик, она брала с собой аспирин «Байер». Когда даже его оказывалось недостаточно, принимала другие, более сильнодействующие средства (кодеин? а что это вообще такое, кодеин?), прописанные ей дежурным врачом при агентстве Прина. Голова во время менструации просто раскалывалась от боли. В ней словно стучали молоточки. Даже перед глазами все плыло, так ужасно болела у нее голова. В самые тяжелые дни она вообще не могла работать. И каждая потеря в деньгах, пусть даже речь шла всего о десяти долларах, приводила ее в отчаяние, одна мысль об этом терзала, как ноющий зуб. А что, если она ослепнет от этой боли и ярких прожекторов? Что, если, входя в троллейбус на ощупь, вдруг споткнется и упадет, как какая-нибудь старуха?

Больше всего на свете она боялась превратиться в беспомощную и неопрятную женщину, какой была ее мать. Она постоянно боялась сделать что-то не так, ошибиться, не исполнить то, что от нее требуется. Она панически боялась собак, принюхивающихся к ее влажной промежности. Гигиенические прокладки укреплялись теперь еще и слоем «клинекса», но все равно все это промокало насквозь в течение часа. И потом: где переменить прокладку? Как часто может она отлучаться? А все они сразу заметят, наверняка уже заметили, как скованно она держится. Едва ходит с этим толстым слоем между ног. Она была в отчаянии, она не могла остаться дома, отлежаться, постанывая, в постели, как отлеживалась в Вердуго-Гарденс или у Пиригов, где тетя Элси приносила ей бутылочку с горячей водой и теплое молоко. Ну, как дела, милая? Ничего, потерпи.

Теперь рядом не было никого, кто любил бы ее. Теперь она была совершенно одна, сама по себе. Она копила деньги на покупку подержанного автомобиля у друга самого Отто Эсе. Она снимала меблированную комнату в Западном Голливуде, в нескольких минутах ходьбы от студии Отто Эсе. Она посылала пятидолларовые купюры Глэдис, в государственную психиатрическую больницу — «Просто хотела сказать тебе: здравствуй, мамочка!» О ней говорили как об одной из самых «многообещающих» моделей агентства Прина. Она была «восходящей» звездой модельного бизнеса. Хозяину агентства не нравились волосы Нормы Джин — как он выражался, «цвета воды для мытья посуды». Еще хорошо, что не «сточной воды». Ей пришлось поизрасходоваться на парикмахерскую, где ей «обесцветили» пряди. Ей пришлось платить за уроки пластики на курсах при модельном агентстве. Иногда ей выдавали наряды для выступлений, иногда приходилось пользоваться своей одеждой. Приходилось самой покупать чулки. А также дезодоранты, косметику, нижнее белье. Она зарабатывала деньги и в то же время бесконечно их занимала — у агентства, у Отто, у других людей. Она все время боялась, не появилась ли на чулке «стрелка». Где-нибудь в троллейбусе, на глазах у совершенно посторонних людей, она могла расплакаться, заметив на чулке предательскую зацепку, для нее это было равносильно самому непоправимому из несчастий. О нет! Господи, нет, только не это! Нет! Ведь она — модель, работает у Прина, и для нее все несчастья были равны: а вдруг в жаркий и душный день через дезодорант пробьется запах пота, а вдруг сзади на платье появится пятно или «поедет» чулок?.. И все увидят.

Ибо все вокруг постоянно наблюдали за ней. Наблюдали даже тогда, когда ее не фотографировали в студии Отто Эсе, под невыносимо ярким светом ламп и столь же невыносимым и беспощадным взглядом самого Отто Эсе. Она посмела выйти из зеркала, и вот теперь все только и знают, что пялиться на нее. Не было на свете уголка, куда можно было бы спрятаться, укрыться. В сиротском приюте можно было спрятаться в туалете. Или в постели, укрывшись с головой одеялом. Там она могла выбраться из окошка на чердаке и спрятаться за трубой, на покатой крыше. О, как же скучала она теперь о приюте! Как тосковала о Флис! Ведь она любила Флис, как родную сестру. О, она скучала по всем своим сестрам — Дебре Мэй, Джанет, Мышке. Мышкой была она! Она скучала по доктору Миттельштадт, которой до сих пор посылала иногда коротенькие стишки. Ярче звездный сеет в тени ночной, сердцем знаю я, что Он со мной.

Отто Эсе, впервые увидевший и сфотографировавший ее на авиазаводе, просто расхохотался бы над всеми этими сантиментами. Ай-ай-ай, наша маленькая сиротинушка, выплакала свои хорошенькие глазки! С самого начала Отто Эсе дал ей недвусмысленно понять, что ей платят «чертовски хорошие бабки» — за то, чтоб была «особенной». Так что в ее интересах быть особенной — «или вылетишь отсюда к чертовой матери». И она старалась. Просто из кожи лезла вон. Она будет, будет особенной, пусть даже это убьет ее! Да взять хотя бы ту же Глэдис, разве она не верила в нее с самого начала? Уроки пения, уроки музыки. Красивые костюмчики, в которых она ходила в школу.

Отто Эсе, Темный Принц. Это он вихрем налетел на нее в красильном цеху и сфотографировал для журнала «Звезды и полосы»; запечатлел рабочую девушку в комбинезоне, несмотря на все протесты Нормы Джин и ее смущение, — после фотосессий, которые устраивал Баки, она стыдилась сниматься. Он гонялся за ней среди недокрашенных фюзеляжей и не желал слышать слова «нет». Тогда он работал корреспондентом в официальном журнале вооруженных сил США и осознавал всю тяжесть свалившейся на него ответственности. Но то была только его ответственность, к девушке это никак не относилось. Следовало поддерживать боевой дух молодых американских джи-ай, и как нельзя лучше этому могли поспособствовать снимки хорошеньких девушек в комбинезонах. «Ты ведь не хочешь, чтоб наши ребятишки там совсем скисли, нет? Это ведь равносильно предательству!» Отто Эсе сумел заставить Норму Джин улыбнуться, хотя и был самым уродливым мужчиной, какого она только видела в жизни. И — клик! клик! клик! — все щелкал своей камерой и смотрел на нее, как гипнотизер.

— А знаешь, кто мой босс в «Звездах и полосах»? Рон Рейган.

Норма Джин, вконец смущенная, лишь качала головой. Рейган? Неужели актер Рональд Рейган?.. Третьесортный Тайрон Пауэр или Кларк Гейбл? Норма Джин очень удивилась, что такой актер, как Рейган, может иметь отношение к какому-то военному журналу. Удивительно, что актер вообще может заниматься каким-либо полезным делом.

— «Сиськи, попки и ножки — вот твое истинное предназначение, Эсе», — так говорит мне Рон Рейган. Тупица, ни хрена не знает о фабриках, считает, что в таком месте можно обнаружить стоящую ножку!

Более грубого и некрасивого мужчины, чем Отто Эсе, Норма Джин в жизни своей не встречала!

И однако Отто был прав. Позже он хвастался, что вывел ее из забвения и не ошибся. Людям, нанимавшим ее на вечер, нужно было нечто «особенное», не какая-нибудь там провинциалочка из Ван-Найса. И она научилась не обижаться, стала реже плакать, когда все эти люди рассматривали ее, точно манекен. Или корову.

«Эта помада слишком темная. Так она похожа на шлюху». «Да хрен с ней, с помадой, Мори, этот оттенок сегодня в моде». «Бюст великоват. Соски видны даже через одежду». «Да ни черта ты не понимаешь! Бюст у нее просто шикарный! Тебе что, нужны два маленьких кукиша? А соски, что ты имеешь против сосков?.. Вы только послушайте этого клоуна!» «И скажи ей, пусть так много не улыбается. Иначе можно подумать, у нее нервный тик». «Американские девушки рождены для того, чтобы улыбаться, Мори! За что мы платим деньги, за какую-нибудь плаксу?» «Да она просто копия Багз Банни!» «Нет, Мори, ты не способен оценить настоящую женщину. Видишь, до чего запугал бедняжку? Она и без того обходится нам дорого». «Мне это нравится, нам! И без тебя знаю, во сколько это обходится!» «Черт, Мори! Ты что же, хочешь, чтоб я отправил ее обратно, не успела она у нас появиться? Эту невинную крошку с ангельским личиком?» «Ты что, совсем взбесился, Мел? Мы уже заплатили двадцать баксов за прикид, плюс еще восемь за машину! И чтоб теперь потерять все это? Ты что, вообразил, мы миллионеры? Она остается!»

Норма Джин очень гордилась тем, что она всегда оставалась.

На первой же неделе работы в агентстве Прина она столкнулась с шикарной рыжеволосой девушкой. Норма Джин только что вошла, а девушка уходила, спускалась по ступенькам, звонко и сердито стуча каблучками. Темно-рыжие волосы спадали ей на глаза, как у Вероники Лейк, одета она была в плотно облегающее черное платье из джерси, под мышками виднелись пятна от пота. Яркая малиновая помада, румяна на щеках и запах духов — настолько сильный, что сразу заслезились глаза. Девушка была ненамного старше Нормы Джин, но выглядела несколько потасканной. Уставилась на Норму Джин, которую едва не смела с пути, а потом вцепилась ей в руку.

— Господи! Кого я вижу! Мышка! Ты ведь Мышка, верно? Норма Джейн… Джин?

То была не кто иная, как Дебра Мэй из сиротского приюта. Их койки стояли рядом, и Дебра Мэй почти каждый день плакала по ночам, а может (ибо в сиротском приюте не всегда можно было понять), плакала по ночам сама Норма Джин. Но только теперь Дебру Мэй звали Лизбет Шорт — это имя она произнесла с горечью, сразу было видно, что не она его выбирала и что оно ей совсем не нравилось. Она работала в агентстве по контракту, фотомоделью. А возможно (Норма Джин так и не поняла, не решилась спросить), Дебру Мэй только что вышибли из агентства. И агентство задолжало ей определенную сумму денег. Она предостерегала Норму Джин от той ошибки, что совершила сама, и, естественно, Норма Джин спросила, какой именно ошибки, и Дебра Мэй ответила:

— Брала деньги у мужчин. Если возьмешь и в агентстве об этом узнают, все, пиши пропало! Не успокоятся, пока не отберут все. А потом им подавай еще и еще!

Норма Джин растерялась.

— Что?.. Я думала, в агентстве не разрешают брать деньги.

— Это они только так говорят, — скривив губы, заметила Дебра Мэй. — Я хотела стать настоящей моделью, и еще меня пригласили на прослушивание, на киностудию, и вот… — Она удрученно затрясла рыжей гривой. — Теперь все пропало!

Норма Джин начала неуверенно:

— Так ты хочешь сказать… что брала деньги у мужчин? За с-свидания?

Судя по выражению лица, она этого не одобряла, и тут Дебра Мэй так и вспыхнула:

— А что тут такого? Будто никогда не слышала! Значит, осуждаешь, да? Почему? Только потому, что я не замужем? (Дебра Мэй покосилась на левую руку Нормы Джин, но та уже, разумеется, не носила колец: нанимать замужних женщин в модели было не принято.)

— Да нет, нет, что ты…

— По-твоему, получается, только замужняя женщина имеет право брать деньги с мужика за то, что он ее трахает, да?

— Нет, Дебра Мэй, просто я…

— Разве в том, что мне нужны деньги, есть что-то отвратительное? Да поди ты к черту!

И Дебра Мэй яростно оттолкнула Норму Джин и пронеслась мимо нее к выходу — с натянутой, как струнка, спиной, с гордо поднятой рыжеволосой головой. Ее каблучки стучали, как кастаньеты.

Растерянно моргая, Норма Джин провожала взглядом свою сестру по сиротству, с которой не виделась лет восемь. Ощущение было такое, словно Дебра Мэй влепила ей пощечину. Норма Джин даже крикнула вслед:

— Дебра Мэй, погоди!.. Скажи, ты слышала что-нибудь о Флис?

И тогда Дебра Мэй обернулась через плечо и злобно и мстительно выкрикнула в ответ:

— Флис умерла!

Дата добавления: 2015-06-04