Выстрел 10 страница

– Несколько дней как минимум. Он получил свои травмы в субботу, и меня очень удивит, если он помнит что‑нибудь после среды. Перед этим должен находиться достаточно долгий сумеречный период, из которого он одни вещи помнит, а другие – нет. Но это минимум. Я сталкивалась со случаями, когда человек забывал о целых месяцах своей жизни после сотрясения мозга, не говоря уже о комах.

– А потом память возвращается?

– Да, такое возможно, если речь идет о сумеречном периоде. Человек способен мысленно вернуться к тем моментам, которые он помнит, опираясь на события предыдущих дней. Пострадавший даже может вспомнить некоторые эпизоды. Но часто возникают более серьезные трудности. Если он помнит ужин, то ему по силам вспомнить обед. Если он помнит начало фильма, то может вспомнить, как ехал потом домой. Но где обычно находится граница памяти? Чаще всего такой границей является вечер последнего дня, который человек помнит. Потом сон – и все.

– А будет ли Джеймс Барр помнить то, что произошло четырнадцать лет назад?

Мейсон кивнула.

– Память о прошлом обычно остается нетронутой. Считается, что идет некий химический обмен веществ между отдельными частями мозга, а в природе не существует двух одинаковых мозгов. Физические процессы до сих пор остаются для нас тайной. Теперь люди предпочитают использовать компьютерные метафоры, но они неверны. Речь не идет о жестких дисках и случайном доступе к памяти. Мозг полностью состоит из органической материи. У разных людей периоды выздоровления бывают разными. Все равно что высыпать корзину яблок на лестницу. Некоторые побьются, другие не пострадают. Однако я бы сказала, что четырнадцать лет считается долговременной памятью для всех.

Наступило молчание. Ричер прислушивался к легкому гудению электронных приборов. Оно имело синусоидальный ритм, наверное, это был прибор, который следил за работой сердца. Ричер насчитал около семидесяти ударов в минуту. Ему понравился этот приятный звук. Между тем дверь приоткрылась, и из палаты появилась Розмари Барр. Она успела принять душ и причесаться, но выглядела измученной и невыспавшейся – казалось, за ночь она постарела на десять лет. Она постояла у двери, посмотрела направо и налево и медленно пошла к ним. Хелен Родин поднялась и шагнула ей навстречу. Женщины о чем‑то тихо заговорили. Они обменивались информацией – медицинской и юридической. Ричер ничего не услышал. Потом Хелен взяла Розмари за руку, и они вместе подошли к остальным. Розмари молча обвела взглядом психиатров, Алана Дануту и Ричера, а потом, не оглядываясь, направилась к столику охраны.

– Она нас избегает, – сказал Нейбур. – Мы собрались здесь, чтобы изучать состояние ее брата физически, психологически, юридически, метафорически. Это вторжение в личную жизнь выглядит непривлекательно. А признание нашего существования равносильно признанию опасности, грозящей ее брату.

– Может быть, она просто устала, – предположил Ричер.

– Я иду к Барру, – сказала Хелен.

Она прошла по коридору и скрылась в палате, из которой вышла Розмари. Ричер смотрел ей вслед, пока дверь не закрылась. Потом он повернулся к Нейбуру.

– Вам уже доводилось видеть такие случаи? – спросил Ричер.

– Случаи принуждения? А вы их наблюдали?

Ричер улыбнулся. Все психиатры, которых он встречал, любили отвечать вопросом на вопрос. Возможно, этому их учили с самого первого студенческого дня.

– Я видел многое, – ответил Ричер.

– И?

– Обычно присутствуют доказательства серьезной угрозы.

– А разве угроза жизни сестры несерьезна? Насколько я понял, вы сами выдвинули эту версию.

– Розмари не похитили. Ее не держат в плену в каком‑то неизвестном месте. Барр мог бы обеспечить ее защиту. Мог бы заставить ее уехать из города.

– Совершенно верно, – сказал Нейбур. – Нам остается лишь предположить, что Джеймса Барра предупредили, чтобы он этого не делал. Очевидно, ему велели оставить свою сестру в неведении и без защиты. Это доказывает нам, насколько сильным было принуждение. И это доказывало Барру, доказывало каждый день, насколько он беспомощен против этого принуждения. Должно быть, он жил в состоянии глубокого отчаяния, полной беспомощности и его мучила совесть.

– Вы когда‑нибудь видели разумного человека, который был напуган до такой степени, чтобы совершить нечто похожее?

– Да, – ответил Нейбур.

– И я видел, – сказал Ричер. – Один или два раза.

– Угроза должна исходить от настоящего монстра. Однако я полагаю, что налицо и другие факторы, которые усиливают нажим. Весьма вероятно, недавние отношения, какая‑то зависимость, безрассудная страсть, желание угодить, произвести впечатление, быть оцененным и любимым.

– Женщина?

– Нет, человек не станет убивать людей, чтобы произвести впечатление на женщину. Обычно это приводит к прямо противоположному эффекту. Скорее, речь идет о мужчине. Соблазняющем, но не в сексуальном смысле. Каким‑то образом способным к принуждению.

– Альфа‑самец и бета‑самец.

– Именно, – кивнул Нейбур. – А последние колебания были устранены угрозой его сестре. Возможно, мистер Барр так до конца и не понял, были ли эти угрозы его шуткой или вполне реальны. Однако он предпочел не испытывать судьбу. Причины тех или иных действий человека очень сложны. Большинство людей не способны объяснить, почему они совершают те или иные поступки.

– Это верно.

– А вы всегда знаете, почему что‑то делаете?

– Иногда, – ответил Ричер. – Но бывает, что не имею ни малейшего представления. Может быть, вы мне объясните?

– Обычно мои услуги стоят очень дорого. Вот почему я иногда позволяю себе оказывать их бесплатно.

– Я мог бы платить вам пять долларов в неделю как ренту.

Нейбур неуверенно улыбнулся.

– О нет, я так не хочу, – возразил он. Воцарилось общее молчание.

Оно продолжалось десять томительных минут. Данута вытянул длинные нога, открыл портфель и принялся изучать бумаги, которые разложил на коленях. Мейсон прикрыла глаза, казалось, она спит. Нейбур смотрел в пустоту. Все трое привыкли ждать. Как и сам Ричер. Он тринадцать лет был военным полицейским. «Торопись и жди» – вот девиз людей этой профессии. А вовсе не «Помогай, охраняй, защищай». Ричер сосредоточился на созерцании электронных пульсаций медицинских приборов, и время пошло быстрее.

Григор Лински развернул машину, теперь он наблюдал за входом в больницу через зеркало. Может быть, ему стоит заключить пари с самим собой, что в ближайшие шестьдесят минут ничего не произойдет. Не меньше шестидесяти, но не больше девяноста. Затем он задумался о том, что ему делать, если они выйдут не одновременно. Кого упустить, а за кем продолжать слежку? В конце концов Лински решил, что поедет за человеком, который выйдет один. Скорее всего, это будет бывший военный. Адвокаты и врачи вернутся в офис. Они вполне предсказуемы, в отличие от этого солдата.

Хелен провела в палате Джеймса Барра пятнадцать минут. Она вышла и сразу направилась к ожидавшим. Все посмотрели на нее, а она кивнула Мэри Мейсон.

– Ваша очередь, – сказала Хелен.

Мейсон встала и поспешила по коридору к палате. С собой она ничего не взяла. Ни портфеля, ни блокнота, ни ручки. Ричер дождался, когда дверь палаты закроется, а потом молча откинулся на спинку стула.

– Мне мистер Барр понравился, – поделилась Хелен, ни к кому конкретно не обращаясь.

– И как он? – спросил Нейбур.

– Чувствует слабость, – сказала Хелен. – Барр сильно пострадал. Словно попал под грузовик.

– Он в сознании?

– Речь у него вполне разумная. Однако он ничего не помнит. И мне не кажется, что он симулирует.

– Сколь значителен провал в памяти?

– Не могу сказать. Он помнит, как слушал репортаж о бейсбольном матче. Возможно, игра состоялась па прошлой неделе или в прошлом месяце.

– Или в прошлом году, – добавил Ричер.

– Он согласился, чтобы вы его представляли? – спросил Данута.

– На словах, – ответила Хелен. – Барр ничего не может подписать. Ему надели наручники и приковали к кровати.

– Вы познакомили его с обвинениями и уликами?

– Я должна была это сделать, – сказала Хелен. – Он спросил, почему я считаю, что ему необходим адвокат.

– И?

– Барр пришел к выводу, что он виновен.

Некоторое время все молчали. Алан Данута закрыл свой портфель, снял его с колен и поставил на пол. А потом сел совершенно прямо. Все это он проделал одним быстрым и плавным движением.

– Добро пожаловать в «серую зону», – сказал он. – Именно оттуда и появляются все хорошие законы.

– Для нас в них сейчас нет ничего хорошего, – возразила Хелен. – По крайней мере пока.

– Мы не можем допустить, чтобы Барр попал под суд. Он получил серьезные ранения из‑за недосмотра государственных служащих, а теперь они хотят судить его по серьезному обвинению? Нет, я так не думаю. Он же не помнит того дня, о котором идет речь. Как он может защищаться?

– Мой отец устроит скандал.

– Естественно. Мы будем вынуждены ему противодействовать. Нам придется обратиться в федеральный суд. В любом случае есть «Билль о правах». Федеральный суд, затем апелляционный, потом Верховный. Таков порядок.

– Это длинный процесс. Данута кивнул.

– Он займет года три, – сказал он. – Если нам повезет. Наиболее близкий прецедент – Уилсон, его дело разбирали три с половиной года. Почти четыре.

– И у нас нет никаких гарантий, что мы одержим победу. Мы можем проиграть.

– Когда начнется процесс, мы постараемся сделать все, что в наших силах.

– У меня нет для этого необходимой квалификации, – сказала Хелен.

– В интеллектуальном плане? Я слышал совсем другое.

– Тактически и стратегически. И материально.

– Существуют объединения ветеранов, которые могут оказать финансовую помощь. Мистер Барр служил в армии США, не будем об этом забывать. И служил с честью.

Хелен ничего не ответила, лишь взглянула в сторону Ричера. Тот промолчал, отвернулся и посмотрел в стену. Он думал: неужели этот парень опять не будет наказан за убийство в Эль‑Кувейте?

Алан Данута зашевелился на своем стуле.

– Есть и другой вариант, – сказал он. – Не слишком вдохновляющий с точки зрения законности, но он существует.

– Что вы имеете в виду? – спросила Хелен.

– Предложите вниманию вашего отца историю с кукловодом. При таких обстоятельствах половина выигрыша лучше, чем ничего. К тому же кукловод – это лучшая половина.

– А он согласится?

– Вы наверняка знаете своего отца лучше меня. Будет очень глупо с его стороны, если он откажется. Тогда ему предстоят трехлетние апелляции, прежде чем мистер Барр предстанет перед судом. И любой прокурор, который чего‑то стоит, постарается добиться большего.

Хелен вновь посмотрела на Ричера.

– Кукловод – это пока всего лишь предположение, – возразила она. – У нас против него нет никаких улик.

– Вам виднее, – сказал Данута. – Но ни в том ни в другом случае не следует допускать суда над Барром.

– Не будем принимать поспешные решения. Выслушаем сначала мнение доктора Мэри Мейсон, – предложила Хелен Родин.

Доктор Мейсон вышла из палаты двадцать минут спустя. Ричер наблюдал за ее походкой. Длина ее шага, взгляд и выражение рта подсказали ему, что она сделала определенный вывод. У нее не осталось ни малейших сомнений в характере заболевания Барра. Она уселась на свое место и разгладила юбку на коленях.

– Ретроградная амнезия, – изрекла она. – Подлинная, чистейший случай.

– Продолжительность? – спросил Нейбур.

– Любой специалист по бейсболу вам назовет точную дату, – сказала Мейсон. – Последнее, что он помнит, конкретная игра «Кардиналов».[13]Я готова спорить, что это неделя, считая от сегодняшнего дня.

– В том числе и пятница, – заметила Хелен.

– Боюсь, что так.

– Ладно, ситуация прояснилась, – обрадовался Данута.

– Замечательно! – воскликнула Хелен.

Она поднялась, и остальные последовали за ней к лифту. Ричер так и не понял, правильно все они поступили или нет. Однако не вызывало сомнений, что дело Барра каждый воспринял по‑своему. Для всех них он перестал быть человеком, превратившись в пациента или юридическую проблему.

– Вы идите, – сказал Ричер.

– А вы останетесь? – спросила Хелен. Ричер кивнул.

– Я хочу взглянуть на старого приятеля, – сказал он.

– Зачем?

– Я не видел его четырнадцать лет. Хелен подошла к нему вплотную.

– Но зачем? – тихо спросила она.

– Не беспокойтесь, я не собираюсь выключать систему жизнеобеспечения, – заверил ее Ричер.

– Очень надеюсь.

– Я просто не могу это сделать, – сказал он. – Ведь у меня нет алиби.

Она немного помедлила, а потом повернулась и присоединилась к остальной компании. И все вместе направились к выходу. Ричер подождал, пока они минуют стальную дверь и скроются в лифте. Потом зашагал по коридору к палате Барра. Он не стал стучать. Лишь постоял немного, повернул дверную ручку и вошел.

Глава 07

В палате было слишком тепло. Здесь можно было жарить цыплят. Для защиты от солнца широкое окно прикрывали подъемные жалюзи. От них исходило сияние, и помещение наполнял мягкий белый свет. Повсюду стояло медицинское оборудование. Прибор искусственного дыхания был отключен. Рядом с постелью находились стойки для внутривенного вливания и прибор, контролирующий работу сердца. Трубки, баллоны и провода.

Барр лежал на спине в кровати, стоявшей посреди палаты. Без подушки, голова зафиксирована. Волосы сбрили, на отверстия, просверленные в черепе, наложили повязки. Левое плечо скрывали бинты, доходящие до локтя. Правое плечо осталось обнаженным. Бледная кожа казалась тонкой. Грудь и бока Барра были забинтованы, простыня спущена до пояса, руки лежали вдоль тела и были пристегнуты наручниками к раме койки. Из левой руки Джеймса торчали иголки внутривенного вливания. От большого пальца правой руки тянулся серый провод к какому‑то прибору. Из‑под бинтов на груди выходили красные провода, соединенные с каким‑то устройством, имеющим экран. На экране медленно перемещался узор, напомнивший Ричеру запись выстрела. Высокие пики и длинные впадины. Прибор издавал приглушенное гудение всякий раз, когда на экране появлялся пик.

– Кто здесь? – прохрипел Джеймс Барр.

Голос у него был слабый. И еще Ричер уловил в нем страх.

– Кто здесь? – снова спросил Барр.

Он не мог повернуть голову, и это уменьшало поле его обзора. Его глаза постоянно двигались справа налево и обратно. Ричер подошел поближе и молча наклонился над кроватью.

– Ты? – спросил больной.

– Я, – ответил Ричер.

– Зачем ты здесь?

– Знаешь зачем.

Правая рука Барра задрожала, и серый провод стал раскачиваться. Наручник застучал о край койки.

– Похоже, я тебя подвел, – сказал он.

– Очень похоже.

Ричер смотрел Барру в глаза, поскольку глаза оставались единственной частью его тела, способной двигаться. Зафиксирована была не только голова, но и тело, спеленутое, как у мумии.

– Я ничего не помню, – сказал Барр.

– Ты уверен?

– Полная пустота.

– Ты понимаешь, что я с тобой сделаю, если ты меня обманываешь?

– Догадываюсь.

– Ну тогда умножь на три, – посоветовал Ричер.

– Я говорю правду, – сказал Барр. – Я ничего не могу вспомнить.

Его голос был тихим, беспомощным, полным недоумения. Он не оправдывался и не жаловался. Просто констатировал факт.

– Расскажи о бейсбольном матче, – сказал Ричер.

– Его передавали по радио.

– Не по телевидению?

– Я предпочитаю радио, – сказал Барр. – Как в старые добрые времена, когда я был ребенком. Однажды передавали радиорепортаж из Сент‑Луиса. Такие огромные расстояния. Летние вечера, теплая погода. И репортаж о бейсбольном матче. Он затих.

– Ты в порядке? – спросил Ричер.

– У меня ужасно болит голова. Кажется, мне сделали операцию.

Ричер промолчал.

– Я не люблю смотреть бейсбол по телевизору, – сказал Барр.

– Я пришел не для того, чтобы обсуждать твои вкусы.

– А ты сам смотришь бейсбол?

– У меня нет телевизора, – ответил Ричер.

– Правда? Но он у тебя должен быть. Можно купить телевизор за сотню долларов. А маленький даже дешевле. Посмотри в «Желтых страницах».

– У меня также нет телефона. И нет дома.

– Но почему? Ты ведь больше не служишь в армии.

– Откуда ты знаешь?

– Никто больше не служит в армии. Во всяком случае, с тех времен.

– Некоторые продолжают служить, – сказал Ричер, думая об Эйлин Хаттон.

– Только офицеры, – возразил Барр.

– А я и был офицером, – сказал Ричер. – Ты должен помнить такие вещи.

– Но ты был не таким, как все. Вот что я имел в виду.

– И чем же я отличался?

– Ты зарабатывал на жизнь.

– Расскажи мне лучше о бейсбольном матче.

– Почему у тебя нет дома? У тебя все хорошо?

– Ты обо мне беспокоишься?

– Мне не нравится, когда у небезразличных мне людей возникают проблемы.

– У меня все в порядке, – сказал Ричер. – Поверь мне. Проблемы у тебя.

– Теперь ты полицейский? Здесь? Я тебя ни разу тут не видел.

Ричер покачал головой.

– Я обычный гражданин.

– Откуда?

– Из ниоткуда. Гражданин мира.

– Почему ты оказался здесь? Ричер не стал отвечать.

– Ага, чтобы разобраться со мной.

– Расскажи о бейсбольном матче.

– Играли «Чикаго кабз» и «Кардиналы», – ответил Барр. – Упорная была игра. «Кардиналы» с большим трудом победили, но еле унесли ноги.

– Выбили мяч за пределы поля?

– Нет, они выиграли из‑за ошибки защитников. Первый «Кардинал» за четыре мяча прошел на первую базу, потом сумел добежать до второй. Второй отбил в поле, самого выбили, но первый успел на третью базу. Защитник поймал мяч, убедился, что игрок со второй базы не собирается бежать на третью, и бросил на первую, попытавшись отнять мяч у бьющего. Но мяч улетел на скамейку. Пока они его подбирали, игрок с третьей базы добежал до ворот и принес «Кардиналам» решающее очко. Так они и победили, без единого чистого удара.

– Ты очень хорошо помнишь игру.

– Я слежу за «Кардиналами». И всегда следил.

– Когда это было?

– Я не знаю даже, какой день сегодня. Ричер не стал ничего отвечать.

– Не могу поверить, что я сделал то, о чем они говорят, – заявил Барр. – Просто не могу поверить.

– Осталось множество улик, – сказал Ричер.

– Подлинных?

– Нет ни малейших сомнений. Барр закрыл глаза.

– Сколько людей? – спросил он.

– Пять.

Грудь Барра начала тяжело подниматься и опускаться. Из закрытых глаз покатились слезы. Рот приоткрылся, образовав неровный овал.

– Почему я это сделал? – заплакал Барр.

– А почему ты это сделал в первый раз? – сказал Ричер.

– Тогда я был безумен, – ответил Барр и после небольшой паузы добавил: – Это не оправдание. Тогда я был другим человеком. Я надеялся, что мне удалось измениться. Я был в этом уверен. И потом я вел себя нормально. Очень старался. Четырнадцать лет ушло на исправление.

Он надолго замолчал.

– Я бы покончил с собой, – вновь заговорил Барр. – Ты знаешь, еще тогда. Пару раз я был очень к этому близок. Мне было так стыдно. Вот только те четверо военных в Эль‑Кувейте оказались плохими парнями. Это стало моим единственным утешением. Я цеплялся за него как за искупление.

– Почему у тебя столько ружей?

– Я не мог с ними расстаться. Они являются напоминанием. Они помогали мне держаться. Без них вести себя достойно было невозможно.

– А ты из них стрелял?

– Время от времени. Не слишком часто.

– Где?

– На стрельбище.

– Где именно? Полицейские проверяли.

– Не здесь. Я отправлялся через границу штата в Кентукки. Там есть дешевое стрельбище.

– Ты знаешь площадь в центре города?

– Конечно. Я здесь живу.

– Расскажи мне, как ты это сделал.

– Я не помню, что сделал.

– Тогда расскажи мне, как бы ты это сделал. Вообрази. Как если бы обдумал это дело заранее.

– Назови цель.

– Пешеходы, выходящие из здания, где находится Отдел транспортных средств.

Барр закрыл глаза.

– Я стрелял в них?

– Ты завалил пятерых, – ответил Ричер.

Барр снова заплакал. Ричер отвернулся от него, взял стоящий у стены стул, развернул его и сел лицом к больному.

– Когда? – спросил Барр.

– В пятницу днем. Барр долго молчал.

– Как меня поймали? – поинтересовался он.

– Ты мне расскажи.

– Мою машину остановили полицейские?

– С чего бы это?

– Если бы я захотел убить тех людей, то подождал бы более позднего времени. Может быть, после пяти. Тогда на площади собирается толпа. Я бы остановился на шоссе за библиотекой. Там, где подъем. Солнце на западе, у меня за спиной, в прицеле не было бы бликов. Я бы открыл окно со стороны пассажира, опустошил обойму и нажал на газ. Меня могли бы поймать только в том случае, если бы дорожная полиция остановила меня за превышение скорости и увидела винтовку. Но я думаю, что не стал бы превышать скорость. Я бы спрятал винтовку и поехал медленно, не нарушая правил. Зачем бы я стал рисковать?

Ричер продолжал молча смотреть на Барра.

– Что? – не выдержал Джеймс. – Может быть, полицейский остановился, чтобы помочь. Так? Пока моя машина была припаркована? Может быть, он подумал, что у меня спустило колесо. Или кончился бензин.

– У тебя есть дорожный конус? – спросил Ричер.

– Что?

– Дорожный конус.

Барр хотел ответить, но потом задумался.

– Кажется, есть один, – сказал он. – Не стану утверждать, что он мой. Подъездную дорожку, ведущую к моему дому, асфальтировали. Рабочие поставили конус на обочине, чтобы машины не портили покрытие, пока оно не застынет. Конус простоял три дня. А они так и не вернулись за ним.

– И что ты с ним сделал?

– Снес в свой гараж.

– И он до сих пор там?

– Думаю, да. Я уверен.

– А когда на твоей подъездной дорожке клали асфальт?

– В начале весны, кажется. Несколько месяцев назад.

– У тебя сохранились какие‑нибудь расписки тех рабочих?

Барр попытался покачать головой. У него ничего не получилось, и он поморщился.

– Это были какие‑то сомнительные типы, – сказал Барр. – Мне кажется, они крали асфальт у города. Наверное, в том месте, где ремонтируют Первую улицу. Я расплатился наличными, они все сделали быстро, но плохо.

– У тебя есть старые друзья?

– Есть.

– Кто они?

– Обычные парни. Один или два.

– А новые друзья есть?

– Пожалуй, нет.

– Женщины?

– Я им не нравлюсь.

– Расскажи о бейсбольном матче.

– Я уже рассказывал.

– Где ты находился? В машине? Дома?

– Дома. Я ел.

– Ты это помнишь? Барр заморгал.

– Психиатр сказала, что мне нужно вспомнить подробности. И тогда я сумею восстановить что‑то из прошлого. Я сидел на кухне и ел холодную курицу. С картофельными чипсами. Это я помню. Больше ничего.

– А что ты пил? Пиво, сок, кофе?

– Не знаю. Помню только, что слушал репортаж. У меня есть приемник «Боуз». Он на кухне. Там же стоит телевизор, но я всегда слушаю репортажи о матчах и никогда не смотрю их по телевизору. Как в те времена, когда был мальчишкой.

– Как ты себя чувствовал?

– Чувствовал?

– Счастливым? Печальным? Обычным? Барр задумался.

– Психиатр задала мне такой же вопрос, – ответил он. – И я сказал, что чувствовал себя как обычно, но, пожалуй, я был счастлив. Словно меня ожидало что‑то хорошее. Похоже, я все испортил, – после паузы добавил Барр.

– Расскажи мне о сестре, – предложил Ричер.

– Она только что была здесь. Перед тем, как вошла адвокат.

– Как ты к ней относишься?

– Она все, что у меня есть.

– А ты на многое готов пойти, чтобы ее защитить?

– Готов на все, – сказал Барр.

– Что ты имеешь в виду?

– Я признаю себя виновным, если понадобится. Вероятно, ей придется переехать, может быть, даже сменить имя. Но я постараюсь избавить ее от страданий. Она купила мне приемник. Для бейсбола. Подарок на день рождения.

Ричер продолжал внимательно на него смотреть.

– Зачем ты сюда приехал? – спросил у него Барр.

– Чтобы похоронить тебя.

– Я это заслужил.

– Ты не стрелял с шоссе. Ты сделал это из новой парковки.

– На Первой улице?

– На северном конце.

– Это безумие! Зачем мне стрелять оттуда?

– Ты просил своего первого адвоката найти меня. В субботу.

– Зачем? Ты последний человек из тех, кого я хотел бы увидеть. Ты знаешь о том, что случилось в Эль‑Кувейте. Зачем мне об этом вспоминать?

– А с кем «Кардиналы» играли в следующий раз?

– Я не знаю.

– Попытайся вспомнить. Мне нужно понять некоторые обстоятельства.

– Я не помню, – сказал Барр. – Ничего. Помню победное очко – и все. Комментаторы чуть с ума не посходили. Ну ты же знаешь, как они себя ведут. Вроде как глазам своим не верили. Ужасно глупо так проиграть матч. Но это же «Кардиналы», верно? Комментатор сказал, что они всегда найдут способ проиграть.

– Что было до игры? Немного раньше в тот день?

– Я не помню.

– Чем ты обычно занимаешься?

– Да ничем особенным. Ничего такого не делаю.

– А что было во время предыдущей игры «Кардиналов»?

– Не могу вспомнить.

– А что ты помнишь предпоследнее перед репортажем о матче?

– Я не уверен. Подъездная дорожка?

– Это было несколько месяцев назад.

– Я помню, что куда‑то собирался, – сказал Барр.

– Когда?

– Кажется, недавно.

– Один?

– Может быть, с другими людьми. Я не уверен. И не знаю, куда я собирался.

Ричер молча слушал, как гудят электронные приборы. Он почувствовал, что их ритм ускорился. Оба наручника начали слегка постукивать.

– Что мне вливают? – спросил Барр.

Ричер прищурился – от окна по‑прежнему шел яркий свет – и прочитал надписи на пластиковых пакетах.

– Антибиотики, – сказал он.

– А болеутоляющих нет?

– Нет.

– Вероятно, они считают, что я их не заслуживаю. Ричер продолжал молча изучать Барра.

– Мы с тобой помирились? – спросил тот. – Ты и я.

– Если честно, нет, – сказал Ричер.

– Мы никогда и не были друзьями.

– Тут ты прав.

– Но мы были вместе. Ричер не стал возражать.

– Разве нет? – переспросил Барр.

– В некотором смысле, – ответил Ричер.

– Ты можешь кое‑что для меня сделать? – спросил Барр. – Если я попрошу?

– Что именно? – поинтересовался Ричер.

– Вытащить иголки с лекарствами из моей руки.

– Зачем?

– Чтобы я получил инфекцию и умер.

– Нет, – ответил Ричер.

– Почему?

– Время еще не пришло, – сказал Ричер.

Он поднялся, поставил стул на место и покинул палату. Пройдя столик охраны, сел в лифт и спустился вниз. На стоянке машины Хелен Родин уже не было. Она уехала, не дождавшись его. И Ричер отправился пешком с окраины в сторону городского центра.

Миновав десять кварталов новостроек, он пришел к зданию библиотеки. День уже клонился к вечеру, но библиотека еще работала. Задумчивая женщина за стойкой показала Ричеру, где хранятся свежие газеты. Он взял одну из стопки за предыдущую неделю – это оказалась та же самая газета, которую он читал в автобусе. Ричер оставил без внимания ее воскресный, субботний и пятничный выпуски. И начал просмотр номеров за четверг, среду и вторник.

Во второй газете он нашел то, что его интересовало. «Чикаго кабз» проводили серию из трех игр в Сент‑Луисе, начавшуюся во вторник. Первый матч серии завершился так, как рассказал Барр. Все остальные подробности Ричер прочел в утреннем выпуске газеты за среду. Игра закончилась во вторник в десять вечера. Барр слышал отчаянные крики комментаторов ровно за шестьдесят семь часов до того, как он открыл огонь.

Потом Джек Ричер проделал уже знакомый путь до полицейского участка. Четыре квартала на запад, один на юг. Он не беспокоился о том, что участок будет закрыт. Это заведение работает двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю. Ричер сразу же подошел к столику дежурного и сказал, что по просьбе адвоката хочет еще раз взглянуть на улики. Дежурный позвонил Эмерсону, а потом проводил Ричера в помещение, где хранились вещественные доказательства.

Дверь отпер Беллантонио. На складе изменилось не многое, но Ричер заметил на стенде несколько незнакомых ему предметов. Это были докладные записки в пластиковых конвертах, отчеты об экспертизах и исследованиях, вещественные доказательства на пробковых досках.

– Новая информация? – спросил Ричер.

– Естественно, – ответил Беллантонио. – Мы никогда не спим.

– И что же у вас нового?

– ДНК собаки, – ответил Беллантонио. – Шерсть, найденная на месте преступления, принадлежит собаке Барра. Полное соответствие.

– А где она сейчас?

– Ее усыпили.

– Это жестоко.

– Жестоко?

– Пес не сделал ничего плохого. Беллантонио не стал спорить.

– Что еще? – спросил Ричер.

– Проведены дополнительные тесты волокон и баллистическая экспертиза. Наши результаты вполне достоверны. Патроны из Лейк‑Сити – довольно редкая вещь, и нам удалось получить подтверждение. Барр покупал их менее года назад. В Кентукки.

Дата добавления: 2015-06-04