Сопротивление работе в команде

Когда группа вступает в период зрелой работы, опытный наблюдатель замечает еще одно особое явление. То и дело тот или иной участник группы начинает считать себя особым и уникальным и дистанцируется от группы. Он считает, что группа существует ради него. Сама она его особенно не интересует, он не берет на себя ответственность за ее целостность и функционирование. Большинство высказываний подобный участник адресует терапевту. Ведь тот – квалифицированный специалист и рано или поздно решит все его проблемы, к чему же тратить силы на товарищей по группе? Иногда, конечно, и от них есть польза, однако подлинно всемогущ лишь шаман-аналитик.

Подобная изоляционистская установка часто подкрепляется знанием, что участник может попросить аналитика провести с ним индивидуальную сессию, чтобы исследовать тот или иной сугубо личный вопрос. Следовательно, сопротивление работе в команде скорее возникнет и сохранится в случае, если и индивидуальную, и групповую терапию пациент проходит у одного и того же аналитика.

У сопротивления работе в команде могут быть разные причины. Как уже упоминалось, иногда это ожидание, что у доктора припрятано чудодейственное средство и он, словно фокусник, может непостижимым образом обеспечить инсайт в самый нужный момент и избавить участника от невротических уз. Иногда сопротивление коренится в сохранившейся до сей поры ревности к братьям и сестрам, которую в прошлом подкрепили окружающие, и в сегодняшнем сеттинге участник продолжает функционировать согласно этому рефлексу. А может быть, дело в идентификации с индифферентной фигурой: кто-то когда-то не заботился о пациенте, не взял на себя труд установить границы или показать, как правильно сотрудничать и играть с другими детьми в мире и согласии. То есть он просто делает с другими то, что кто-то сделал с ним.

Зачастую причиной такой блокировки кооперации становится переносное разочарование в самом терапевте. Он не помогает участнику так, как тот от него ожидает. Зачем же тогда сотрудничать со специалистом? Иногда участник даже прямо говорит терапевту: «Почему я должен делать то, что вы хотите от меня? Зачем выбиваться из сил, пытаясь разобраться в окружающих? Я сюда пришел, щедро вам заплатил, а вы хотите, чтобы я делал вашу работу? Что за чушь!»

Однако чаще нежелание сотрудничать смещено на товарищей по группе. Про себя участник рационализирует его так: «Не желаю помогать этим типам. Я их презираю. Не хочу иметь с ними ничего общего». Возможно, за этой заносчивостью скрывается страх, что он не способен понять других участников, достучаться до них, даже если попытается. Любая попытка просто поставит его в глупое положение.

Свое нежелание сотрудничать участник подкрепляет следующими доводами: его товарищи по группе «ленивы, прикидываются дурачками, играют в старые манипулятивные игры – мол, я слабенький, я не могу. Вранье. Все прекрасно могут сами, просто хотят свалить работу на других. Ну и пошли они к черту. Если они не хотят делать свое дело, я плакать не стану. А они пусть сколько угодно ломают себе голову, отчего ж они так одиноки. Так или иначе, аналитику все равно надо заработать себе на хлеб, вот пусть их и вытаскивает». Оправдания множатся, нагромождаются, меняют очертания в зависимости от сложившейся ситуации.

Случается, что сопротивление работе в команде поражает целую группу. Тогда все участники, что подозрительно, разом расслабляются. Боевой дух остается лишь у немногих. Даже если они отчасти идентифицируют себя друг с другом или с ведущим, к единству группы это не приводит. То, что заботит одного из участников, другим зачастую безразлично. Участники обнаруживают, что «на разной волне», более того, их это даже не огорчает – если кто-то из участников не приходит на сессию, это его личное дело, если участник никогда не вовлекается в обсуждаемую тему, что ж, очень жаль, если в группу приходит новичок, его бросают на произвол судьбы. У аналитика складывается впечатление, что перед ним сообщество лютых соперников, в котором политика невмешательства – правило, а не исключение. Каждый участник вырабатывает свою карту психологической местности, а товарищи по группе пусть сами удовлетворяют свои нужды. Когда группа сталкивается с общим для всех неудобством или угрозой, что должно было бы сплотить их ряды, каждый участник склонен следовать своим курсом или курсом той подгруппы, к которой он присоединяется.

После нескольких мастер-классов в клиническом сеттинге компания профессионалов из числа публики решила коллективно обратиться к лектору и пройти у него обучение. Они хотели изучить приемы и принципы групповой терапии на собственном опыте. Хотя все они утверждали, будто это делается с целью расширить терапевтические горизонты и повысить квалификацию, довольно быстро оказалось, что у всех этих профессионалов возникает масса проблем с пациентами, а также трудностей в общении с коллегами и администрацией. В особенности их тревожили сети контрпереноса, в которые они попадали, когда вели свои группы.

Поначалу они относились к групповому аналитику вполне благожелательно, внимательно прислушивались и присматривались ко всему, что он делает. Они с живым любопытством искали причины каждой его интервенции. Вскоре они уже работали над профессиональным функционированием друг друга. И с незаурядной проницательностью расчищали контрпереносный подлесок, в котором блуждал каждый из участников.

Директор клиники встретил аналитика в гостях и рассказал, как изменилась рабочая обстановка в клинике; было ясно, что новое для него понятие «феномен группы» вызывает у него уважение. Постоянные раздоры среди приверженцев разных терапевтических школ прекратились, привычные жалобы, подсиживание, сплетни, склоки из-за расписания стали гораздо реже и утратили накал, уменьшилась текучка пациентов, а новые программы внедрялись с минимумом «проволочек и ритуальных танцев».

Может быть, ссор и скандалов на работе и стало меньше, однако у аналитика на сессиях складывалось совершенно иное впечатление. То, от чего участники отказались вне сессий, они проделывали на сессиях, причем гораздо зрелищнее.

Например, один из участников задавал вопрос, а другой вмешивался еще до того, как первый успевал получить ответ или имел возможность продолжить коммуникацию.

Ближе к концу сессии между участниками разгорались жаркие споры, зачастую с резкой критикой. Время встречи заканчивалось прежде, чем удавалось унять бурю чувств ко всеобщему удовлетворению. На следующую сессию кто-то из спорщиков (а то и оба) либо не приходил, либо так опаздывал, что обсуждаемая новая тема уже не позволяла подхватить оборванную нить. Если же удавалось зацепиться за нее снова, снова разгорался жаркий спор, теперь уже о том, что важнее – здесь-и-сейчас или «остатки с прошлого раза». И каким бы ни был результат, находилась подгруппа, которую он не устраивал.

Участники старались нарушить течение сессии под любыми мыслимыми и немыслимыми предлогами. В разгар чужого рассказа кто-то из участников обязательно вспоминал, что у него назрела проблема, о которой он непременно должен поговорить именно на этой сессии. О паузах все давно забыли: выстраивалась целая очередь жаждущих быть услышанными. Имел значение не тот взаимообмен, который происходит в данный момент, а то, какой участник выскажется следующим. Поскольку все беспорядочно метались туда-сюда, ни одну тему не удавалось довести до логического завершения, будь то проблема или взаимообмен. Сессии катились вперед как попало – сплошные раздоры и очень мало достижений.

Участники то и дело предавались эксгибиционизму под видом «помощи ближнему» или рвались высказать «мнение специалиста», чтобы похвастаться знаниями и довольно-таки неприкрыто унизить товарища по группе. Это лишь ухудшало и без того невыносимо накаленную обстановку.

Группа раскололась на два лагеря: один жаждал «процесса» или терапевтической работы в группе, чтобы участники могли в своем поведении брать пример с аналитика и копировать его подход к той или иной проблеме, другой требовал теоретического семинара, на котором обсуждались бы трудные случаи и находилось решение проблемы. На компромисс никто идти не желал. Если кто-то выносил на обсуждение проблему, возникшую в одной из его групп, сторонники «процесса» рассказывали о своих чувствах к рассказчику и вовлекали его в межличностный взаимообмен. Если сторонники «процесса» выходили на передний план с эмоциональными коммуникациями, «теоретический» лагерь погружался в осуждающее молчание.

Даже когда аналитик привлек внимание группы к этим разногласиям, никто не выказал никакого желания отнестись к «противнику» с пониманием и сочувствием.

Разговоры становились все поверхностнее, участники вовлекались в них все меньше и меньше. Иногда кто-то ворчал по поводу того, как идет работа группы, но никто не собирался признавать себя виновным из страха, что будут говорить «за его спиной» коллеги, с которыми он встречается на работе каждый день или каждую неделю. Однако никто не рвался и становиться третейским судьей и добиваться, чтобы все «играли в мяч» и понимали, что группа – их общее начинание. Если кто-то из участников вдруг брал на себя обязанность проследить, чтобы группа функционировала как живой совокупный организм, ему всегда доставалось – им были недовольны все как один.

Интервенции аналитика влияли на происходящее все меньше и меньше. Когда он ссылался на групповой контракт, от него отмахивались либо сваливали «вину» на козла отпущения или внешние обстоятельства. У участников накопилось столько претензий друг к другу, что работать вместе было невозможно. Когда аналитик делал замечания о том, что они недостаточно заботятся друг о друге, ему давали краткую отповедь: «Почему я должен заботиться о М., если она сама ко мне вечно придирается?

Тогда аналитик прибег к новой тактике. Он спросил участников, как у них идут дела во внешнем мире, в особенности на работе. Они ответили с энтузиазмом. Аналитик спросил, в чем конкретно наблюдается улучшение, и они перечислили весьма внушительный список. Он согласился, что они, конечно, очень многому научились – если сравнить их нынешний ответ с тем, что они рассказывали о менее чем удовлетворительном функционировании на первых встречах. И в свете таких достижений он не видит причин продолжать работу в группе. Она свое дело сделала.

Эта интервенция была встречена молчанием. Затем кто-то из участников задал вопрос о трудностях, с которыми они сталкиваются в группе в данный момент. Аналитик заметил, что работа над насущными проблемами в общении друг с другом их, похоже, не интересует. Это можно понять. Реальный мир важнее.

Несколько участников занервничали. А что подтолкнет аналитика к тому, чтобы продолжать работу группы? Аналитик отметил, что ему интереснее работать с группами, настроенными на сотрудничество. На данный момент он не может отнести эту группу к категории склонных сотрудничать. Так что у него мало стимулов с ними работать.

Участники стали спрашивать, что не так. Аналитик ответил им вопросом на вопрос: как они думают, что его не удовлетворяет в их функционировании? Когда аналитик отказался участвовать в их играх в отрицание и невежество, участники – несмело и робко – начали формулировать, как им удалось избежать сплочения в группу.

Это признание принесло неожиданное чувство отчаяния и сломленности. Многие участники участвовали в конкуренции всю жизнь, сколько себя помнили. Можно ли надеяться это исправить? Аналитик объяснил, что это не самая насущная проблема. Сейчас прежде всего требуется активное наблюдение. Участники могли бы наблюдать за собой, смотреть, как они в здесь и сейчас ведут себя не конкурентным образом, и ничего не предпринимать – просто отмечать. А главное – они могли бы подсказывать товарищам по группе, когда у тех возникают подобные отклонения.

Стало казаться, что чаши весов понемногу отклоняются обратно, в сторону рабочего равновесия. Однако перемена была обманчивой. Из толпы мятежных подростков группа превратилась в свору сторожевых псов. Участники только и ждали, когда можно будет поймать товарища по группе на каком-то некооперативном поступке. Каждый стремился перещеголять всех в умении навести порядок в группе. Нацепив бляху правоохранителя, легко выражать скрытую агрессию.

Стоило кому-то заговорить о себе, как его немедленно одергивали: «Вы опять ведете себя нарциссически. Что вы чувствуете к нам?» Трудности во внешней жизни и на работе вскоре превратились в табу. Если кому-то из участников было неловко говорить о своих чувствах к другому участнику, остальные не обращали на его нервозность ни малейшего внимания. Они считали такое чувство мелким грешком и безжалостно давили на незадачливого товарища, требуя, чтобы он ничего не утаивал. От этого он стремился к откровенности еще меньше, что приводило или к тупику, или к дальнейшему давлению, отчего участник эмоционально взрывался. Аналитику приходилось постоянно делать интервенции, чтобы контролировать «ревнителей» и обеспечивать затравленной жертве хоть немного личного пространства. Остальные участники нещадно клеймили и обличали его за это. Они утверждали, что просто делают свое дело.

Аналитик признавал, что они, похоже, пошли на сотрудничество с ним, поскольку исполняют контракт. Однако они следуют не духу, а букве закона и тем самым делают из рабочего соглашения посмешище. Некоторые участники с ним согласились и начали систематические атаки на более явных «нарушителей».

Тогда аналитик выступил в их защиту. Никого из участников не надо ни в чем обвинять. Ведь все они, в конце концов, высококвалифицированные профессионалы и, судя по всему, очень хотят «сплотить группу». Он, аналитик, размышлял над тем, что причина кроется совсем в другом. Может быть, это он сам оказался несостоятельным и не может вести эту тренинговую группу? Похоже, он не способен добиться, чтобы они работали в мире и согласии.

Это его наблюдение тут же поддержало громогласное меньшинство участников. Они понимали, что он собирался вести тренинговую группу и работать со сложными проблемами, с которыми сталкиваются участники. А судя по тому, что они тут наблюдают, он даже их собственную группу вести не может. Непонятно, как он вообще заработал репутацию авторитетного специалиста. «Мы вам жалуемся, а вы в ответ только нудите! Если вы и вправду такой хороший терапевт, как говорили на своей лекции, и вам не нравится, что происходит, возьмите дело в свои руки!»

Аналитик ответил, что ему было интересно не заставить группу работать сплоченно, а разобраться, почему они этого не делают. Например, они просили советов, но когда он дал им совет, они исказили его до неузнаваемости. У него, аналитика, складывается впечатление, что они не хотят, чтобы он получил удовольствие от ведения группы, которая готова сотрудничать, подобно тому как раньше они не хотели, чтобы директор их клиники получал удовольствие от руководства организацией, где все идет гладко.

Один из лидеров подгрупп тут же это подтвердил. «Примерно так же мы обращаемся со своими супервизорами. Тогда это было самоубийство и сейчас самоубийство. Мы готовы отказаться от функционирования, которое в наших же интересах, лишь бы вы случайно не решили, будто знаете больше нашего. Если в вашей группе все пойдет гладко, заслуга в этом будет ваша, а не наша. Какая глупость!»

Аналитик воспользовался случаем, который предоставил ему перенос, и постарался получить от него все, что можно. А почему им важно, получит он удовольствие от подобных достижений или нет? С чего они взяли, будто вести хорошие группы для него единственный источник удовлетворения? Если он согласился на все это исключительно ради того, чтобы потешить свое эго, почему он уже давно не предложил распустить группу?

Группа запуталась во всех этих противоречиях и парадоксах и начала рассказывать о конфликтах с авторитетными фигурами и неоднозначном отношении к компетентности. Атмосфера изменилась, и это стало очевидно, когда завязался спор между двумя участниками, которые состязались за должность супервизора в клинике. Третий участник стал спрашивать их, почему они такие сердитые. Тогда участники воскресили воспоминания о подростковом бунте и о конфликтах с братьями и сестрами, дождем посыпались истории о баталиях с требовательными родителями. Об одних таких историях только упоминали и оставляли их в стороне, другие анализировали и интерпретировали, а кое-какие удостаивались лишь пренебрежительного комментария участников: «Теперь-то какое это имеет значение?» Прошлое заботило группу меньше, чем настоящее. Открытость к чувствам в здесь-и-сейчас скрепляла и поддерживала их токсичные действия и чувства.

Участники начали осознавать, что аналитик – живой человек, который пытается облегчить им процесс обучения. Они стали требовать от него тот материал, который помог бы им свободно вербализовывать свои мысли и чувства, и работа группы потекла глаже. Участники сознательно прилагали усилия, чтобы понять, что все аспекты работы группы идут им на пользу. Межличностный климат оздоровился. Спонтанная коммуникация стала затрагивать все основные сферы профессиональной и личной жизни участников – от снов и секса до приемов проведения интервенций в группах, которые вели участники.

Хотя то и дело возникало сопротивление кооперации, это был вопрос скорее индивидуальный, чем групповой. Аналитик выносил его на обсуждение как общую проблему лишь в тех случаях, когда другие участники не замечали возникшей сложности.

Дата добавления: 2015-06-29