Пролог. Июль в Пампоне 4 страница

— Не может быть в Зоне столько собак, — уговаривал себя Матадор. — Зона не прокормит. И строем они не ходят, они не такие умные, как военкеры… Хорошо, что мы на крыше, а вниз меня что-то не тянет… Как бы они сами к нам не полезли…

Ширина собачьего строя была метров сто, не меньше. Грр. Грр. Грр. Жррать. Жррать. Смеррть. Смеррть.

— То не собаки, — внезапно сказал Мыло. — То тильки одна собака, але её багато. То мара. Ось, побачь!

И протянул бинокль своему связчику.

Матадор взял бинокль и всмотрелся.

— Молодец, Мыло, — сказал он. — Это обман. Это кинотрюк. Психическая атака это, а не…

И точно — умноженные собаки не обегали здание, а шли сквозь него, как сквозь воду. Вернее, они и были водой. И всё прибывали, прибывали…

— А вон другие какие-то идут, — сказал Майский. — Совсем другие…

— Это псевдоплоти, — сказал Киндер.

— Точнее, одна псевдоплоть, — сказал Матадор. — Но теперь мы знаем, что всё это иллюзия, пугает нас Зона, хотя раньше никогда так не пугала…

Бывшие свиньи тоже двигались колонной, но не рычали, а скандировали хором:

— Каль-мар-су-ка! Каль-мар-су-ка!

— Кальмара критикують, — заметил Мыло. — Тильки вин двое роци як загинув у Припьяти, тий клятый сержант, ще довжен мени остався, сука… Ото ж ему памьятник, ото ж пирамыдка с червоной зиркой…

Матадор протянул бинокль владельцу:

— Любуйся, фрилансер божий, а мы насмотрелись на них вблизи, аж из ушей лезет…

— Сами пользуйтесь. Я снимаю на всякий случай, — сказал Майский. — У меня же и видеокамера в шлеме, и зум мощный…

— Снимай, может, что и получится, — сказал Киндер. — Если Зона позволит, не сотрёт…

— Зато хрен теперь «вертушка» прилетит, — сказал Матадор. — Там сейчас на Периметре такая паника поднимется! Пока разберутся, пока что… Помнишь, Мыло, как Зона штурмовала Янтарь? Только там всё было по-настоящему…

— Не уверен, что вертолёт прилетит с той стороны, — сказал Майский. — Играет кто-то с нами… О, новые показались!

За преображёнными хрюшками двигалась колонна псевдогигантов. Незримый фокусник, видимо, учёл замечание зрителей и внёс некоторое разнообразие: пустил мутантов-переростков нескольких типов — и цыплята ростом со страуса, и двуногие полумыши-полуящерицы, и человекоподобные младенцы, и великанские эмбрионы…

— А таких я ещё не видел, — признался Матадор.

— А в Касьянивке? — спросил Мыло. — В Касьянивке тильки такие и живуть, замисть колгоспникив… А! Ты ж тоды напывся в дрова, один я там був солдат…

— Вот и не потребовалось глубоко в Зону ходить, — сказал Матадор журналисту. — Она сама нынче перед людьми фауной хвастается… Прямо иллюстрация из учебника биологии: от амёбы до венца творения, только в обратном порядке…

Псевдогиганты ничего не скандировали и не рычали, а издавали однотонный бормочущий звук, довольно жалобный…

— А это, наверное, зомби, — сказал Майский. — Я видел хронику — всё по Джорджу Ромеро: «Мозги, мозги!»

Зомби двигались молчком, зато, как бывшие военные, красиво держали строй, одинаково подволакивая левую ногу. Если закрыть глаза, казалось, что множество дворников поутру метут асфальт под окнами…

Следом, словно огромные блохи, прыгали на четвереньках снорки. Противогазы на их головах только усиливали сходство.

— Мимо трибуны проходит колонна славных боевых кровососов имени трижды героя Трансильвании господаря Влада Дракулы! — объявил Матадор голосом то ли Левитана, то ли диктора Кириллова. — Надёжно хранят они священную землю Зоны от человеческих захватчиков, смело осваивают наши упыри передовую технологию «стеллз», не дают спуску вражеским проискам! Фора героям Зоны!

— И как в старое время доброе принимает парад уродов, — не оглядываясь сказал Майский.

— Шутники образованные, — недовольно буркнул Киндер. — Расхрабрились не в тему…

Вслед за кровососами двигались вроде бы люди — мужички в долгополых пыльниках и председательских кепках, только свои двухметровые правые клешни они вздымали в нацистском приветствии.

— А это маршируют бесстрашные изломы — бывшие люди, нашедшие в себе мужество перейти на сторону правого дела! — не унимался Матадор. — Это наши коммандос, способные незаметно подкрасться к вражескому лагерю и уничтожить его! Плоть оккупантов служит им наградой! Так будет с каждым!

— Ты бы унялся, отец, — сказал Киндер. — Зона всё-таки, не майдан Незалежности…

— На площадь выходят бойцы невидимого фронта, члены группы народного контроля! — объявил седой сталкер. — Это Генеральный Штаб Зоны! По их безмолвному приказанию отряды храбрецов устремляются в бой…

И заткнулся.

Потому что за контролёрами двигалось ТАКОЕ, что новичок Майский сразу же грохнулся в обморок, а опытные сталкеры сомлели чуть позже…

Кончилось кино, началась жизнь. Или смерть.

Глава пятая

…Кинематографисты Украины, как и северные их соседи, все годы после развала Союза перманентно пребывали в глубокой… Нет, лучше сказать, депрессии. То снимали время от времени какую-нибудь псевдоисторическую бодягу, клеймившую проклятых москалей, то экранизировали свою не слишком обширную классику, то, наоборот, кидались в другую крайность, вспоминали о вечной дружбе советских народов и несокрушимом братерстве — в зависимости от политической конъюнктуры.

И при старом-то режиме студия имени Александра Довженко была у зрителей притчей во языцех — однако и из её недр то и дело выходили шедевры мирового класса, гремевшие по Каннам и Венециям.

Но общий уровень, как говорится, оставлял желать.

Впрочем, к Зоне всё это не имело никакого отношения, пока не появился в красивом городе Киеве Захар Паращук, изгнанный из сталкеров за мелкие кражи. И хорошо ещё, что не пристрелили!

Паращук устроился на студию ассистентом осветителя, таскал старые кабели да менял в прожекторах лампочки за скудные гривны. А девушкам врал, что он на самом деле прославленный сталкер Вирус, находящийся на Материке по случаю психологической реабилитации после боя с тремя псевдогигантами.

— Как ты красиво рассказываешь, Захарочку! — восхищались девушки. — Брэшешь, як спиваешь! Тебе бы книжки писать или кины снимать…

А почему бы и не снимать, вдруг подумал Паращук. Нынче кто попало снимает кины — и завхозы, и бандюганы, и детки ихние, и даже тёщи. В композиторы приглашают братишку, умеющего шарить на баяне, в художники — дедушку-маляра, в сценаристы — одноклассника, который лучше всех писал сочинения, и чтобы ни одна гривна не ушла сторонним людям…

Где-то он и деньги нашёл — пообещал, что после освоения всякий краденый доллар сделается чистеньким и гарнесеньким. Быстро научились в те годы умывать чумазого Бена Франклина. Вот фильмов, правда, никто не видел, не доходили они до экрана…

Но народ остро нуждался в своём, не голливудском, киногерое. И народ его получил. И может теперь хлебать его большой ложкой.

И вот вылетела из гнезда довженкова первая ласточка — блокбастер «Вероника — принцесса бюреров»…

Ежели и есть у бюреров какие принцессы, то лучше не смотреть на них за столом во время еды. Эти карлики, владеющие телекинезом, на вид и на запах настолько отвратительны, что ими брезгуют даже самые кровожадные хищники Зоны. Хоть и живут бюреры племенами, и даже есть у них какая-то пародия на цивилизацию. Но кто их видел, тех карликов, кроме сталкеров и учёных? Парочка, с великими трудами и за большие деньги доставленная в Киевский зоопарк, быстро сдохла, заразив при этом многих невинных зверей. Слоны вообще скончались от омерзения…

Поэтому роль принцессы Вероники предложили поючей поп-звезде по сценическому имени Власта, в миру — Софийка Вакулинчук. Софийка, кстати, ростом была под метр восемьдесят, но всё было при ней, только размер ноги очень большой.

Подданных принцессы Вероники изображали дети младшего школьного возраста, обряжённые в экзотическое тряпьё, а вокзальные беспризорники вообще снимались в своём повседневном. И становилось понятно, почему героиня носила высокое звание принцессы этого народца: она ведь любого подданного могла затоптать своими ножищами.

А на роль главного героя пригласили британского актёра Джеффа Беркли, хорошо известного среди кинокритиков. Он снимался в артхаусных лентах, потому что был гей. Или наоборот — он был гей, потому что снимался в артхаусных лентах…

Софийка Вакулинчук, возмечтавшая было о замужестве с отъездом в Лондон, очень быстро обнаружила, что под маской утончённого гея скрывается самый заурядный пидор. Поэтому во время съёмок она то и дело, чуть объектив отвернётся, норовила пнуть партнёра по заднице, приговаривая при этом: «Кобылячча ты срака!» — именно так её предки характеризовали турецкого султана в открытом коллективном письме трудящихся Запорожья. Теми же пинками бедной девушке в перерывах приходилось отгонять заграничную звезду от детей…

Джеффу Беркли, игравшему вольного сталкера по прозвищу Опрышек, это пришлось в кайф, поскольку он был ещё и мазохист, да и в любом случае деньги шли хорошие.

Не было затруднений и с сюжетом — Захар Паращук с неописуемым простодушием распотрошил несколько классических вестернов и смастрячил своё чудовище Франкенштейна.

Ковбои у него обрядились в камуфляжные комбезы и обвешались «калашами» и «валами», индейские племена превратились в бюреров, зомби и кровососов, вместо буйволов по экрану бегали стада псевдогигантов, а кавалерию, которая всегда приходит на помощь в последнюю минуту, успешно заменяли военные и миротворцы на бэтээрах.

Киносталкеры сидели в барах, метко стреляли в клавишников и учиняли классическую Великую Американскую Драку В Салуне.

Главный лиходей по кличке Чёрный Москаль, на роль которого Паращук мудро пригласил актёра из России (тогда как раз шла очередная русско-украинская битва за газ), погибал, вляпавшись спиной в «электру» — чтобы главному герою не пришлось пачкать руки. И корчился лиходей в страшных судорогах…

В финале фильма принцесса бюреров поднимала взглядом бетонную плиту, под которой смертно маялся сталкер Опрышек, возвращала его к жизни с помощью соответствующего артефакта, обнимала и говорила: «Любимый! Нам не суждено быть вместе — мы живём в разных мирах!»

И сталкер Опрышек, горестно сгорбившись, уходил в туман в сопровождении капеллы бандуристов, успешно освоивших стиль и манеру Эннио Морриконе.

Женщины в кинозалах рыдали: «Всё про меня! Всё про меня!»

И кинозалы были полные! И в первый же уик-энд окупилось творение молодого талантливого режиссёра и сценариста Захара Паращука! И кровавой слезой зависти умылись всякие там тарантины с камеронами, ибо шагнула Вероника, долбаная принцесса долбаных вонючих бюреров, за границы и Украины, и России, и много ещё каких стран, причём далеко не все из них были слаборазвитыми.

Даже артхаусные критики признали: свершилось!

«Юный украинский гений отнюдь не пытается скрыть условность созданного им мира, недаром нарочито грубые муляжи чудовищ отсылают нас к голливудской кинофантастике 50-х годов. Изящная пластика божественного Джеффа Беркли в сочетании с показной грубостью и дикой энергией украинской дивы Власты производят незабываемый эффект. В старые приёмы Паращук вдохнул новые, невиданные доселе парадигмы…» — писал французский журнал «Кайе дю синема».

Дальше, понятно, Канны, Шманны, «Оскар» в перспективе.

Но не зря у нас, в простом народе, говорят: «Брэнды порождают тренды, а тренды формируют локусы».

Захар Паращук сразу же, не переводя дыхания, принялся креативить дальше. Самому ему уже не приходилось вымучивать сценарий и проводить кастинг актёров. Желающие повалили валом.

И вот уже выходят на экраны новые фильмы стиля «зоун муви» — «Рейд будет опасным», «За контейнер артефактов», «Сокровища Агропрома», «Кот и Дрозд спешат на помощь», «Роковой Выброс», «Однажды в Зоне», «Дважды в Зоне», «Дважды в Зоне-2», «Завжды в Зоне»…

Не забыли и литературную классику, экранизировав перебежчика Гоголя. В фильме «Страшная месть Казака» хорошего сталкера Казака с ребёнком плохой сталкер Кацап бросил на верную смерть в логове кровососов, но они мутировали в таких крутых зомбаков, что всей Зоне туго пришлось. За каким бесом Казак потащил в Зону младенца, никто не задумывался. Наверное, детские ясли были на карантине…

Запустили практически бесконечный жестокий телесериал «Гибель Юрка Семенчука» — Сами Знаете про Кого. В каждой серии сильно украинизированного героя играл другой актёр.

Завидущие северные соседи не зря ещё в советское время обозвали студию им. А. Довженко «Хохливудом».

А кабы воскрес великий романтик с детской душой Сашко Довженко, да посмотрел на дела преемников своих, так тут же вернулся бы назад в небытие — слишком слабое и нежное сердце было у мастера…

Главный Русский Кинорежиссёр, содрогаясь от негодования, заявил, что «Оскар», присуждённый «Веронике», есть пощёчина России. Что не помешало ему годика через два пригласить Паращука на Московский кинофестиваль и обниматься с ним в присутствии высочайших особ…

Джефф Беркли устроился на студии визажистом.

Софийка Вакулинчук вышла замуж за рэпера Эминема.

Вокзальные беспризорники из массовки поголовно стали продюсерами.

Там, где замешана Зона, и не такое бывает…

Глава шестая

…Когда Дэн Майский пришёл в себя, то понял — не тех чудовищ, что шагали из-за горизонта, завершая торжественный парад Зоны, нужно было ему бояться, а тех, с которыми он совсем недавно выпивал и по душам беседовал…

Потому что обстановка на крыше капитально изменилась: кучер стал крысой, карета — тыквой, красавица — бомжихой…

Вертолёт, как и предполагал журналист, оказался вполне гражданский, хотя экипаж его и был очень даже хорошо вооружён. И экипаж этот совершенно мирно беседовал с Мылом, Матадором и Киндером.

Главным, как понял Майский, был дяденька в тренировочном костюме, невысокий, смуглый, усы скобкой. Дяденьку охраняли двое типичных братков в новеньком камуфляже. Они, правда, помалкивали, но было видно, что ребята опытные и к любым неожиданностям готовые, не то что Дэн.

Были и ещё двое незнакомцев — огромный детинище с детским лицом и с ним второй, среднего роста, а физиономия у него прикрыта была снизу чёрным платком. Комбезы у этой парочки выглядели так, словно их владельцы провели недавно женскую борьбу в грязи на потеху невзыскательной публике.

— Да, не вас я тут ожидал, — сказал усатый. — Теперь и не знаю, что думать…

— Да ведь и мы тебя не ждали, Горох, — сказал Матадор. — Я слышал, что повесили Гороха где-то на Материке в стенном шкафу за хорошие дела…

— Это, наверное, шаман Мазафака тебе сказал! — рассмеялся Горох.

— Может, и Мазафака, — ответил Матадор. — Случается и ему иногда правду молвить…

— Так ведь теперь и вас повесят, — сказал Горох. — Только не в шкафу, а на перекладине перед баром, как предателей славного сталкерского дела… А нет — так ребята Пекинеса до вас доберутся.

— Ты о нас не беспокойся, — сказал Киндер. — Ты о себе беспокойся. С тебя же за товар спросят, а не за тех, кто тебе его передал. Вот он, товар-то…

И только сейчас заметил журналист, что под ногами у детинища лежит человек в белом когда-то комбезе, ныне покрытом грязью и кровавыми пятнами.

— Вы его что — пристрелили? — сказал Горох. — За мёртвого вообще ничего не получите…

— Как можно! — возмутился Матадор. — Нет, Белый из своего собственного пистолетика заряд словил, а пистолетик у него, ты помнишь, гуманный…

— Ничего я не помню, — сказал Горох. — Я не то что вы, я Белому вашему по жизни не должен.

Дэн Майский попробовал пошевелиться и понял, что руки и ноги у него связаны.

— Гады, — просипел он. — Я всё Большому расскажу…

— А это ещё кто у вас? — удивился Горох.

— Так, человечек, — сказал Киндер. — Знаешь ведь, как это бывает — в ненужное время в ненужном месте…

— А почему тогда он у вас ещё живой? — сказал Горох. — Я бы от такой снаряги не отказался…

— Снарягу не чапай, — сказал Мыло. — Снаряга наша. А хлопец живой, так його яки-то арабы шукають, а в тих арабив грошив, як у дурня махорки…

— Это уже наш частный бизнес, — сказал Матадор. — Он нам тоже живой нужен, иначе бы давно его небольно пристрелили, ободрали и с крыши сбросили. Мы же не палачи. Знаешь ведь, какая у Белого любимая присказка: «Вы не мучайте друг друга, мы и так живём в аду». А теперь, видно, придётся ему помучиться, поскольку арабы той присказки сроду не слыхали, и легко его не отпустят. Сам виноват: выпил стопочку — и вся душа наружу…

— Ага, — сказал Горох. — Значит, хорошая прибавка к пенсии?

— Значит, — сказал Киндер. — Не твоё дело.

— Так я и не претендую, — сказал Горох. — А это что за два друга кислых — хер да уксус?

— Это, — сказал Матадор, — всё, что осталось от бригады Пекинеса. Топтыгин, дитя тайги, да Урод…

— Не помню таких, — сказал Горох. — Эй, пацаны, обзовитесь!

— Не обзовутся, — сказал Матадор. — Топтыгин молчит, пока старший не велит говорить. У него хорошее воспитание, древлеотеческое. Я же сказал — дитя тайги! А Урод — что Урод, у него полморды излом оттяпал. Пекинес их поэтому и приставил к Белому, что за неполноценных держал. Однако хватило у них ума понять, что никакой Пекинес им теперь не нужен… Вот потому он там, в цехе, и остался — Пекинес. Это его, а не Белого кровь…

— А вы-то им зачем нужны? — сказал Горох. — Они бы и без вас мне Белого сдали…

— Не скажи. — Матадор погрозил пальцем. — Ребята понимают, что дело тонкое, что одни могут и не справиться. Пекинес же им всего не рассказывал, держал в полном неведении. Они про твой вертолёт не знали! Потому мы их и взяли в долю… Или они нас…

— На взаимовыгодной основе, — сказал Киндер.

— О! — сказал Матадор. — Блестящая формулировка, даром что факультет физвоспитания…

— Я сам за себя могу заплатить, — сказал вдруг Дэн Майский. — Большой заплатит…

— Помолчи, — скривился Матадор. — Живой пока — ну и живи…

— Ага, — сказал Горох. — Понимаю. Значит, это всё Большой и организовал. Ну, голова! Но всё равно от вас-то уж я такого не ожидал! Ветераны! Бродячая совесть! Традиции!

— Яки ж могуть быть традиции у Зони у таки смутны часы! — сказал Мыло и сплюнул.

Дэн Майский счёл за благо молчать и ждать, что эти негодяи предпримут дальше. А он-то ещё считал себя знатоком людской натуры, инженером человеческих душ… Иудушка Матадор совершенно спокоен, иудушка Мыло, как обычно, хихикает в кулак, а иудушка Киндер… Где же иудушка Киндер?

— Он прав, — сказал Матадор. — Конечно, мы с ним крестники Белого. Но не век же платить по этим счетам! Я не собираюсь под забором подыхать, а хочу тихо скончаться на вилле под Марбельей. Мыло грезит о ридной полтавской хатыночке на четыреста этак квадратов. Киндеру тоже надоело служить на побегушках у Большого, ему в российской сборной по стрельбе самое место. Топтыгину нужно матушку лечить, верно, Топтыгин?

— Ну, — буркнул Топтыгин, словно булыжник упал на бетон. — Вас слушать, дак с души подымат. Всякий выпучиватся, выжуравливатся… Сколько будем в прохлад-то сидеть? До потух зари? Я уж от безделья в пень пришёл…

— Видишь, Горох, какой молодой кадр! — гордо сказал Матадор. — Говорит как при царе Алексее Михайловиче! Век бы слушал, жаль, я не филолог. А Уроду нашему нужна пластическая операция, и тогда он выскажет этому миру всё, что о нём думает. Боюсь, это будут не самые приличные слова…

Горох склонился над неподвижным телом и приподнял голову:

— А зачем вы его изувечили-то?

— Верно, зачем, Топтыгин? — сказал Матадор. — Это излишняя жестокость.

— Дак я говорил ему: не уроси, на гнев напятишься, чибышок отрежу! Раз говорил. Два говорил. А он уросит и уросит!

— Чибышок — это нос? — в ужасе спросил бандит Горох.

— Не, — добродушно сказал Топтыгин и расплылся в детской улыбке. — Не весь нос, а самый чибышок… Лучше бы чайку-да заварить!

Тут только Майский заметил, что к сбруе Топтыгина сбоку приторочен старинный медный чайник. Вдруг дитя тайги добавило что-то уж совсем непонятное:

— А палемка-то у меня бриткая!

— Ну вы, отцы, даёте, — сказал Горох. — Мало того что продали благодетеля своего, так ещё поиздевались! Большой не похвалит…

— Сколько я тебе толковал — Большой тут ни при чём, — сказал Матадор и посмотрел на часы. — Может, и нет уже сейчас никакого Большого… Так что будем рассчитываться или будем болты болтать?

— Сперва стволы положите, — сказал Горох. — А то дадите очередь по винтам нам вслед. На всякий случай. Чтобы не было стыдно перед Белым…

— Деньги вперёд, — сказал Матадор. — Говорили же коммунисты на великих стройках: «Время — вперёд!» А время это те же деньги, как говорят капиталисты. Так на так и выходит. Кстати, пока ты чибышок рассматривал, а остолопы твои нас бдительно пасли, Киндер уже вашему пилоту ножичек к горлу приставил. Поворотись-ка, сынку!

Сынку поворотился и увидел, что всё именно так и есть. Охранники Гороха недоумённо и смущённо глядели друг на друга.

— Как это? — просипел Горох. — Как он…

— За то и ценим, — сказал Матадор. — Так что положить стволы придётся вам. А без пилота вам крышка. Вам и без Белого крышка, но мы отдадим обоих, потому что устраивать здесь перестрелку бесполезно. Взаимоуничтожение гарантировано.

— А вдруг… — начал Горох.

— А сие уже зависит от нашей доброй воли, — сказал Матадор. — Придётся поверить, вариантов нет…

— Скоро вы там? — крикнул Киндер. — Замучился я этого парня душить и чемоданчик держать…

— Ты и до чемоданчика добрался? — сказал Матадор. — Ну-ка, Мыло, прими у него кейс да проверь — мина там чи гроши…

— Як що — то Мыло, — проворчал злокачественный сталкер. — А як що, то куркуль полтавський…

— Ладно-ладно, — сказал Матадор.

И Мыло уверенно прошёл к вертолёту, и принял от Киндера чемоданчик, и раскрыл его, и…

— Гроши! — весело воскликнул он.

— Суки и твари, — сказал Дэн Майский. — Шакалы позорные. Все. Одна слава напрасная про Зону идёт, что там настоящие мужики. Всю жизнь вам разбавленное пиво пить, перекрашенных официанток трахать и футбол третьего дивизиона низшей лиги смотреть. Тоже мне, доктор наук, коллега! Всех продал, подожди — и тебя скоро кто-то продаст. Перегрызёте вы глотки друг дружке из-за этого кейса, а бабки фальшивые окажутся…

— Так и будет, — неожиданно поддержал его бандит Горох. — Все понятия нарушили! Вот что значит жиды! Это всё Матадор придумал. Белого, спасителя своего, и то сдал…

— Эй! — крикнул Киндер. — Я начинаю!

Горох жалеюще поглядел на Майского, пожал плечами — дескать, извини, парень, не мы тут командуем, а то бы я тебя обязательно выручил — и положил свой автомат на бетон. Телохранители его поступили так же.

— Так, задрали штанины, показали щиколотки, — приказал Матадор. — Отстегнули пукалки… Урод, проконтролируй… Молодцы… Теперь очень медленно идите к машине… Киндер, там пулемёта нет?

— Нет, — сказал Киндер. — Там вообще всё поснимали, он же двухместный… Как бы среди них лишних не оказалось!

— Встретимся ещё, — сказал Горох. — Эй, как тебя — Урод? В штаны-то не лезь, ничего там у меня не заначено, мы к друзьям летели… А Зоне вашей мы кранты скоро приделаем!

— Подбирайте товар, — сказал Матадор. — Живой он, живой, мы честно играем, артерию потрогай… Сотрясение мозга у него есть наверняка, а так здоровый. Интересно, кому это Белый на Материке понадобился?

— Кому надо, мне не докладывают, — проворчал Горох и, демонстративно подняв руки, направился к вертолёту.

Двое подручных подхватили тело в белом комбезе и легко потащили туда же.

А вот устраивались они в вертолётике долго, кряхтя и переругиваясь по причине тесноты.

— Здоровый кабан попался, — пожаловался Киндер. — Я-то думал, все пилоты миниатюрные, вроде меня… Пусть бы Топтыгин его держал, ему легко…

— Топтыгин бы его сразу задавил, по неосторожности, — сказал Матадор. — А я никогда не лишаю людей последней надежды…

— Победители, мать вашу в пять, — сказал Майский. — Банка с пауками. Вы что, вправду меня собрались арабам сдать?

— Ещё один урок Зоны, — сказал Матадор. — Не болтай лишнего с ближним своим…

— А я-то вас за людей… — начал журналист, но голос его потонул в шуме винтов.

— Всё ж таки краше бы було йому дистанционку мою за пазуху сунуть, — сказал Мыло. — А то вспорхнули, блин, як вольны пташиночки! И усё. А де Горох? А никогиньки нема…

— Сталкерское слово — кремень, — важно сказал Киндер.

— Вы, надеюсь, журналиста не покалечили? — спросил тот, кого называли Уродом.

Он уже опустил платок, и оказалось, что никто ему полморды не откусывал. Нормальное лицо, каких тысячи. — Это хорошо, что нет. А ещё мне весьма любопытно было бы узнать, кто на Материке моей особой так интересуется, что готов пожертвовать кучу бандитов. Кстати, вы гостя-то развяжите, что ему мучиться, мы и так в аду…

— Это мы с дорогой душой, — сказал Мыло и ужасной своей финкой, перекованной из танкового плунжера, разрезал путы Майского — сперва на ногах (ловко увернувшись от немедленного пинка), потом на руках…

— Знакомься, Белый, — сказал Матадор. — Это журналист Печкин, пришёл написать заметку про нашего мальчика… Про нашего мальчика, с которым ничего не случится…

…Так и прилипла с той поры к Майскому кликуха — Печкин.

Марк Давидович Штерн по прозвищу Матадор, 52 года

…Вот ты, Печкин, спрашиваешь, кто такие крестники. Отвечаю: крестники — это те, кого спас Белый. Нечто вроде ордена. И число их растёт, потому что это Зона, и всё время приходится кого-то спасать…

О том, как Белый появился в Зоне, я тебе как-нибудь потом расскажу. А вот как он меня-то вытащил — это целый роман.

Когда власть принялась вытирать о науку ноги, я понял, что в родном НИИ делать мне больше нечего. За бугор уезжать показалось мне делом недостойным, да и возраст уже был не тот, чтобы всё с нуля начинать. Вот сынок мой, тот укатил в Штаты, торгует сейчас недвижимостью. Романтика! Всю жизнь мечтал!

А я, стало быть, так и остался советским человеком. В лучшем, заметь, смысле этого слова. Между «совком» и «советским человеком» такая же разница, как между «жидом» и «евреем». Потому что «советский человек», как ни крути, звучит гордо.

Да отсохнет моя правая рука, если забуду тебя, Империя.

Решил я продать свою хатку на Охте и переехать куда-нибудь на юг, в тот же Крым. Но там такая история вышла… Короче, остался я и без денег, и без крова, и ещё слава богу, что не убили меня эти чёрные риэлторы. Бомжевал натурально и, вероятно, сдох бы под забором, если бы не встретил одного знакомца. Он-то и подсказал мне завербоваться на Янтарь.

На Янтаре учёных и без меня хватало, так что взяли без пяти минут доктора наук простым лаборантом с испытательным сроком.

Но не задержался я на Янтаре, хотя с Зоной познакомился основательно. Там, в научном центре, всё как положено: интриги, доносы, подсиживания, охота за грантами. Даром что вокруг Зона с её ужасными чудесами. А ты думал, что в мире науки понедельник по-прежнему начинается в субботу? Хрен-то.

В одном рейде проводником у нас был Мыло. Когда мы с ним единственные в живых остались, он и говорит — да не возвращайся ты туда, нечего тебе там делать. Совпали мы характерами, понимаешь. Противоположности сошлись. Казалось бы — что общего у физика с колхозником? А много чего нашлось. Та же Империя…

Тут как раз и Большой появился со своими реформами. Жить стало немного полегче.

О своём боевом пути много распространяться не буду, в другой раз поведаю. Короче, после встречи с одним пугливым солдатиком на Периметре остался мой связчик без ног. Он один ходил в Предзонье, без меня. А тот солдатик его и подстрелил. Но нашёлся хороший человек, не прошёл мимо…

Мыло лежит в больничке, а сталкер Пилюлькин говорит, что надо его в Германию отправлять, чтобы спасти конечности. Денег надо. У Мыла сбережения хорошие есть, у меня кое-что. Но всё равно не хватает. Куда сталкеру податься?

Подался я, естественно, к Большому. Так и так, выручай, отец родной… Бар «Хардчо» тогда ещё не фунциклировал, один голый модуль стоял внутри развалин. Вот там мы и толковали, сидя на ящиках с оборудованием.

— Лады, — говорит Большой. — Только и ты меня, Марк Давидыч, выручи.

— Чем могу, — говорю. А сам уже чувствую, что назревает какая-то неприятность…

Так и есть!

— Своди в Зону троих клиентов, — говорит Большой.

А мне проводником ходить — азохен вэй! Не люблю! Не могу смотреть, как из людей в трудную минуту всё дерьмо лезет. Не хочу за других отвечать. За себя бы ответить!

Так ему и сказал.

— Понимаешь, — говорит Большой, — это очень нужные клиенты.

— Ну так проводники-то у нас имеются, не мне чета — Узел, Комарик, Джамайка…

— Ты английский знаешь, — говорит Большой. — Говорить с людьми умеешь. Ты в самый раз будешь…

— Нет, — говорю. — Лучше я с Мастдаем и Паганелем пойду на хутор Глиничи — им учёные заказали добыть живого снорка. Кстати, Юкка-Пекка английский знает, а молодёжь наша так вообще поголовно…

— Давидыч, — говорит Большой. — Я не всем доверять могу, а тебе с дорогой душой. Велика Зона, а отступать некуда. На тебя вся надежда. Видишь ли, возникли у меня определённые финансовые трудности…

— Это у тебя-то? — говорю. — Ага. Кризис на обеденном столе олигарха: икринка за икринкой гоняется с дубинкой…

Дата добавления: 2015-06-29