Клиент, психотерапевт, супервизор

Это та самая игра, которая так неназойливо углубляет интерес участников друг к другу и к самим себе.

На том осеннем марафоне с Лерой Александровной мы так и не успели в нее сыграть. Но я обещал рассказать о ней. Это теперь с радостью и делаю.

«Клиент - психотерапевт - супервизор» - игра, в ходе которой участники по очереди меняются названными ролями.

Сначала каждый выбирает себе двух партнеров. Мы для этого играем в «ручеек» [32].

Когда решительная и веселая Лера Александрова, улыбаясь, берет вашу руку своей натруженной, доброй и теплой, немного усталой рукой и приветливо, не обратив на вас внимания, ведет сквозь ручеек из пар, а потом стоит с вами, приглашая радоваться, то вы начинаете опасаться, что рука ваша - только часть мягкой игрушки. И вы, например, длинный силиконовый жираф, которого она обязана по известному графику чистить, мыть, сушить и расправлять, словом, обихаживать. Вы почему-то знаете, что делать это она станет хорошо, старательно и весело, не придавая значения тому, что и вы, и все другие, также взятые ею на обслуживание, игрушки ей совсем не нужны и страшно надоели... Радуясь, она будто бы не заметит, что вы сейчас другой и в другом существуете. И станет этим приветливым незамечанием как бы упрашивать, чтобы вы не разуверяли ее в том, что все «tip-top!», не разочаровывали, и не огорчали. И, если ваша проблема, по-вашему, не та же, что и у нее, то вы, стараясь не обременять ее собой, терпеливо и приветливо достоите до тех пор, пока кто-нибудь вашу пару не разобьет.

Если же вам ее «доброта» понравится. Или вас увлечет ее «жизнерадостность», и вы сами - такой же. Или, если вас ее «решительность», напротив, почему-то рассердит, но вам покажется, что ее и ваши трудности сходны. То вы, может быть, решите остаться с ней в одной тройке. И тогда, если она согласится, пойдете сквозь ручеек уже парой - выбрать третьего.

«Тройки» рассаживаются на стульях треугольником.

«Клиент» и «психотерапевт» - напротив, лицом друг к другу.

«Супервизор» (наблюдатель) - сбоку от них, посередине, в вершине прямого угла треугольника, так, чтобы ему легко было их чувствовать и, эмоционально участвуя, наблюдать обоих.

«Клиенту» предлагается излагать в любой форме проблему, в которой он хочет разобраться. Он может рассказывать, показывать, играть, рисовать, но вправе и молчать, обдумывать свой вопрос про себя.

Важно, что «клиент» вовсе не обязан говорить!

Не обязан он и быть понятным партнерам.

Зато и вызвать нужные ему реакции «психотерапевта» это забота самого «клиента», а не «терапевта».

Тему, заботящую, «клиента», рекомендуется обсуждать в следующем порядке.

Первое. Изложение деталей и существа проблемы до тех пор, пока самому «клиенту» не станет достаточно ясным, в чем его проблема состоит.

Это прояснение существа собственной проблемы могло бы-происходить, например, так.

Допустим, что моя проблема на первый взгляд, как и у Леры Александровны, состоит в том, что я в своем бизнесе катастрофически теряю деньги.

Тогда, договорившись с Лерой Александровной работать одной в тройке, я, сидя напротив нее в качестве «клиента», и обозначая в уме эту свою проблему, неожиданно для себя Заметил бы... Мог бы заметить, что Лера Александровна, у которой, как я знаю, та же проблема..., я бы не мог не заметить, что в роли моего психотерапевта она совершенно не похожа на предприимчивого человека, тем более - на руководителя.

Я увидел бы, что она несобранна, вяловата, и, «играя роль», ничем своим не занята! Что даже ее тело: ноги, бедра - все тело - какие-то брошенные, как мясо на лотке.

Изображая для самой себя «проницательного психолога», она не занята и мной.

Глядя на себя ее глазами, я бы ощутил себя пустым местом или непонятным ей и поэтому пугающим монстром. Не интересен я ей. Здесь, как ей кажется, игра, а не бизнес. Вот она и выбирает не замечать меня и, чтобы не бояться неожиданности с моей стороны, скучать, бездельничать, притворяться, что играет, и без толку убивать время.

В бизнесе бы, не интересуясь мной, и не зная меня, она, либо «поверила» бы мне, перепоручив свою безопасность моему произволу, либо боялась бы. Кому попроще - доверилась бы. Кто сложнее и интереснее, тех бы опасалась и избегала.

Избегала бы способных людей. Окружила бы себя «понятными» пустыми местами. А пустые чаще и опаснее хитрят!

Ничем не занятая, она смотрится человеком, который в скуке борется с дремотой и ищет, чем бы занять себя, чтобы не впасть в обморок. Вялая, она и на сотрудников непременно нагоняет скуку. Они, наверное, тоже станут делать множество движений, не для дела, а, как и она, чтобы не свалиться со стула.

Так, уже одним своим присутствием, она разлагает подчиненных, развращая их личным примером безделья и убивания времени в суете напоказ. Поэтому люди, не умеющие долго халтурить, от нее уйдут.

Для меня стало бы ясным, что потеря денег - только фасад ее проблемы! Что ее проблема не в деньгах - это лишь обращающий ее внимание сигнал. А в хронической расслабухе и в беспечном ничегонеделании, которые скрыты за суетливой демонстрацией себе своей активности.

«Но отчего ее беспечность и расслабуха?» - спросил бы я себя. Ведь я давно понимаю, что любое человеческое поведение точно приспособлено к каким-то конкретным обстоятельствам - «носит приспособительный характер» и в этом смысле имеет смысл, или имело его когда-нибудь в прошлом. И на свой вопрос: «В чем смысл беспечности и несобранности моего «терапевта»? Когда прежде такое поведение было допустимо и не опасно?!» - Я бы ответил: «В игре, в какую играешь, не понимая ее смысла, чтобы убить время, как играет она сейчас со мной..., когда ничего не проигрываешь, ни за что не придется отвечать - все понарошку.

Того, что сию минуту своим неучастием она отказывается от меня и вместе со мной теряет всех таких же, как я, людей, она не замечает. Про то, что и за эту нашу «игру» она заплатила своими деньгами и недешево, она тоже, по-видимому, не помнит.

«Почему Лера Александровна живет, как в игре?! Когда воспринимать жизнь игрой могло быть безопасным и естественным?» - снова спросил бы я себя. И получил бы ответ: «Только в маразме... или в самом раннем детстве!».

Получилось бы, что проблема Леры Александровны даже не в детской беспечности и несобранности, и не в бессодержательной имитации полезной активности - не в суете. Это тоже - только следствие привычного для нее ощущения мира, как детского. Мира, в котором, все о ней заботятся. Или должны заботиться, если она «беспомощная»..., или если она «хорошая»... или прикидывается хорошей!...

Ее проблема в том, что она по безотчетной детской привычке неосознанно воспринимает мир - детским миром всеобщей заботы о ней.

Разобравшись в роли «клиента» с моим «психотерапевтом», у которого, как я догадывался или знал, та же, что и у меня, проблема, я бы допустил, что может быть, и я в своем деле терплю неудачи, обижаюсь на вероломство партнеров и сотрудников, черню в своих глазах всех и вся и теряю деньги - не по случайности!

А от того, например, что, как дитя, рассчитываю на договоренности, выгодные мне и невыгодные моим партнерам.

Надеюсь на то, что за деньги куплю заинтересованность тех, кто заинтересован не только в деньгах, а в чем-то еще: может быть в самоуважении, в деле, в сотрудничестве с более дельным партнером.

Может быть и моя проблема, как и у Леры Александровны, в том, что я подменил взрослый мир живых отношений желающих сохраниться собой личностей миром детских договоренностей и парализующей мою инициативу всеобщей заботы обо мне. Или, наоборот, миром подростковой, все разрушающей борьбы за верх, лишенной сочувствия драки за власть, и бессердечного продажного рвачества?!

Итак, моя проблема в том, что я не реалистичен, а живу в мире детских ожиданий!

На этом я закончил бы первый этап обсуждения -этап уяснения содержания и сути моей проблемы и перешел бы к следующему.

Второй этап обсуждения проблемы. Поиск ответа на, казалось бы, абсурдный вопрос: «Чем выгодно иметь эту проблему неразрешенной и мнить ее неразрешимой? Или чем мне грозит ее разрешение?».

Здесь очень важно, что большинство людей уверены, будто тяготящая их проблема не может быть выгодной ничем! Тогда неосознанная, но интуитивно ощущаемая угроза лишиться вместе с решением проблемы и приносимых ею выгод бессознательно тормозит и дезорганизует почти всякую могущую быть эффективной активность по ее разрешению.

Вот мы и толчем воду в ступе, не ведая почему. Ощущаем объективно простую для нас (относительно нашего темперамента, интеллекта и опыта) задачу - неразрешимой!

Сидя «клиентом» напротив Леры Александровны, я бы снова думал не о себе, а о ней. Ведь в чужом глазу виднее!

— Чем ей выгодно оставаться в мире детских предощущений?

Очевидно, что она любит покой и не любит, не терпит тревоги. Поэтому ей скучно. От скуки она спасается горными лыжами... А может быть и выводящими ее из спячки приключениями потерь в бизнесе? Она любит покой, а иллюзия ‘ продолжающегося детства успокаивает.

Она не выносит неизвестности, а в детском мире все кажется известным, «надо только еще чуть-чуть подучиться»!

Она эгоцентрична, то есть никем не занята, и относится не к человеку, а к его заметному отношению к ней, не чувствует своего отношения ни к кому. Ей трудно почувствовать теплое внимание к ней. Да и непривычно. Живое участие смущает, обязывает, приводит в замешательство. Обескураженная, она бежит от сердечности. Бросается обслуживать всех. Как бы заранее откупается. Ей холодно в одиночестве. Иллюзия детства согревает хотя бы обещанием теплоты и заботы.

Иллюзия детства для нее - гарант благополучия и покоя! Этим ей и выгодно оставаться в детском мире - оставлять проблему неразрешенной и верить в невозможность ее разрешения.

Получалось, что, если я существую так же, как она, и поверю, что детство с его правилами, гарантиями, и заботой обо мне кончилось в пять (!) лет, я, как и она, приду в ужас от неизвестности, холода и возмущения, что это «не справедливо» и что «так не должно быть»!

Лишившись пусть ложных, но знакомых гарантий, я, как и она, впаду в панику! Этим смятением от потери точек отсчета для построения поведения..., растерянностью перед новизной и неизвестностью..., а может быть, и полной прострацией грозит мне отказ от привычного заблуждения.

С этим я бы и пришел к третьему этапу решения моей проблемы

Третье. Ответ на вопрос: «Чем это невыгодно - оставлять обсуждаемую проблему неразрешенной?».

Когда бы мы, не играя с собой в прятки, отважились узнавать действительно все потери, которыми грозит нам невольное избегание решения наших проблем, у нас бы было гораздо больше мотивов (причин и сил) для их разрешения!

В роли «клиента» напротив Леры Александровны мне

становилось бы очевидным, что состояние, в котором она существует, грозит не только потерей денег и бизнеса.

Имея двоих детей, она может рассчитывать на материальное обеспечение успешного в своих делах их отца!

В ее постоянной эмоциональной расхлябанности она и в качестве женщины перестает быть привлекательной, и провоцирует «измены». Чувствуя потерю, начнет ревновать. Сама станет взвинченной, подхлестывающей себя ревностью кокеткой. Загоняя тревогу вглубь, будет пугать ею детей, так вызывать их болезненность, болея сама...

Глядя на Леру Александровну и сочувствуя с ней, я бы снова и снова убеждался, что и мое ленивое «спокойствие» чревато разрушением и потерей всего, что мне дорого! Беречь свой покой стало бы страшно.

С этими открытиями трех первых этапов обсуждения моей проблемы я бы и пришел к четвертому - в обсуждении заключительному.

Четвертый этап - собственно решение проблемы.

Существенно, что решение нам нужно, подходящее именно нам. А оно является, когда до нас доходит, что сама наша проблема есть «способ достижения нужных вещей ненужными средствами [33]». Тогда решение - это ответ на вопрос: «Как - добиться необходимых нам результатов средствами, менее для нас болезненными и более пригодными именно для нас?»

Фактически решение проблемы это - поиск компромисса: как, сохранив все выгоды от наличия проблемы, избежать тех неудобств, которые с ней связаны? Как найти иные, более удобные средства достижения тех же выгод?

Может быть, вообще отказаться от того, чтобы что-то менять, если у нас пока нет иных средств обретения тех же выгод?!

В роли «клиента» Леры Александровны, я бы теперь обнаружил, что, отвечая на предыдущие три вопроса, я практически уже ответил и на последний!

Глядя, как в зеркало, в своего «психотерапевта», я на первом этапе от, казалось бы, «очевидной» проблемы о катастрофической потере денег в бизнесе, пришел сначала к обнаружению собственной несобранности и игры в активность.

Потом - к тому, что подменил мир самобытных людей миром договоренностей и всеобщей заботы обо мне, а отношения - пустой и разрушительной подростковой дракой за верх, за власть.

Спутал сотрудничество и деловую конкуренцию с продажным рвачеством.

И совсем уж неожиданно для себя я тогда понял, что моя проблема не в потере денег, а совсем в другом. В детском восприятии мира, сохранившемся у меня с детства, как рефлекс!

Я не реалистичен и поэтому не собран. Поэтому не научился любить тревогу и жить в ней.

Сочувствуя с Лерой Александровной, я на втором этапе, исследуя вопрос о «выгодности нерешения» проблемы, догадался, что, не научившись жить в состоянии неопределенности, неизвестности..., не привыкнув любить тревогу поиска основ..., мне, как и ей, нельзя пускаться во все тяжкие встречи с неведомой взрослой реальностью! Но как же быть?

Похоже, что в этот новый для меня отсек жизненного лабиринта мне придется входить с особой осторожностью!

Пусть «сочиненная» мной для себя действительность неверна, но она мне знакома! К получаемым здесь ударам я уже привык и готов! Отказаться от нее вдруг значило бы для меня, во-первых, потерю гаранта внутренней моей стабильности. Выгоды же этого открытия для меня только вероятны и проблематичны - они не из моего опыта!

Получалось, что мне ни в коем случае нельзя спешить отказываться от моих заблуждений, поддерживающих пока мою уверенность! И для меня пока прав Беранже, когда предупреждает:

«Господа, если к правде святой Мир дорогу найти не сумеет,

Честь безумцу, который навеет Человечеству сон золотой»!

Только двигаясь осторожно и ощупью, и постоянно возвращаясь в знакомое, и только хорошо натренировавшись, подготовившись проживать тревогу, как каратеист готов держать удары, тогда только мне можно будет входить в пространство новой для меня реальности. И то, только если не входить в него станет для меня невозможным!

Но зато и по-прежнему жить в расслабухе теперь тоже не получится - страшно! Да и не хочется!

Придется учиться не бегать от тревоги неизвестности! Спасибо моему «психотерапевту»! Спасибо!

В наиболее активных тройках вся работа чаще проходит в совершенном молчании.

Закончив свою работу, «клиент» говорит: «Спасибо!» и переходит на стул «терапевта» или «супервизора», а один из его партнеров садится на стул «клиента». Игра продолжается.

Роль «психотерапевта» заключается в том, что он сидит напротив «клиента», не проявляя никакой поведенческой активности. Ему нельзя отвечать на вопросы «клиента» ни словами, ни жестами, ни мимикой - ничем, кроме своих, никак произвольно не об необнаруживаемых внутренних эмоциональных реакций. Даже, если «терапевт» наклонится, чтобы лучше слышать «клиента», я остановлю его, сообщив, что он «слишком активен»!

«Клиент», занятый своим, иногда сидит молча и пятнадцать и тридцать минут. Это достаточно серьезное испытание и для его партнеров и для него. Я при этом только напоминаю «терапевту», что его желание сделать поведение «клиента» понятным для себя, активизировать того - заметно и мешает партнеру оставаться самостоятельным.

«Терапевт» должен быть внешне невыразителен, «как Фантомах, в маске»! Его задача предоставить себя (свои глаза, уши, свое живое присутствие) в распоряжение «клиента», ни в коем случае не пытаясь решать за «клиента» его проблемы.

Желательно, чтобы «терапевт» не навязывал «клиенту» и своей скованности, не заражал своим напряжением. Поэтому, если участник это умеет, хорошо, чтобы в роли «психотерапевта» он оставался в наиболее удобной для мышечного расслабления позе, как можно более раскованным (не расхлябанным!). Если он раскованным быть не умеет, ему предлагается, сидя напротив «клиента», но не мешая тому демонстрацией своих действий, сделать поиск такой позы и такой раскованности ~ своей основной внутренней задачей роли.

Внешне роль «психотерапевта» - наиболее пассивная! Но, по сути, она требует от внимательного участника самого активного и внутренне дисциплинированного сдерживания любых внешних проявлений его внутренней активности и его участия в «клиенте».

Такое поведение «терапевта» вынуждает «клиента» ощущать себя в одиночестве и самостоятельно заниматься собой. В результате он часто интуитивно научается быть наблюдательным, внимательным эмоционально. Находит свой способ почувствовать непоказные эмоциональные реакции «психотерапевта» на него и на его переживания. Научается сознательно эмоционально пристраиваться к другому, ничего не сообщающему словами и действиями, человеку. Научается «понимать без слов», активизировать собственные проекции и использовать безмолвное присутствие каждого другого человека, как советчика.

«Терапевт», подавивший свое высокомерное желание руководить «клиентом» и давать ему советы, в свою очередь, замечает, что тот еще жив, обходится без его опеки и что-то внутренне делает. «Терапевту» становится интересно. Он тоже начинает наблюдать. Пытается вчувствоваться в «клиента», пристроиться к нему, уже с задачей понять того. Нередко между ними невольно возникает весьма живая и отзывчивая эмоциональная связь.

Случается даже, что «терапевт» впервые в жизни обнаруживает и чувственно убеждается в том, что другой человек отдельно от него тоже живет, отдельно реально существует. Впервые мир для него удваивается на его и не его. На «Я» и «ОН», то есть не только - НЕ Я, но - ДРУГОЙ Я! Оба обретают друг друга. До этого с таким открытием я сталкивался только в любви!

Похоже, это и есть событие признания! Признания одним человеком другого, а тогда и себя как отдельного человека.

Лозунг роли психотерапевта: «Не подменяйте клиента собой! Он не дурее вас. И вы не можете решить его задач за него, как, впрочем, не можете и ни за кого!». Чтобы я легко мог делать «психотерапевту» свои замечания, надо, чтобы он был хорошо мне виден, а я - хорошо виден ему. Поэтому все тройки размещаются в кабинете так, чтобы «психотерапевт», сидя на стуле лицом к «клиенту», оказывался еще и лицом ко мне.

Если бы я с той же проблемой оказался в одной тройке с Лерой Александровной в роли «психотерапевта», то, во-первых, сел бы напротив нее удобно, и поискал бы положение, удобное для расслабления мышц. Такое, в котором все тело не требовало бы для поддержания позы никакого мышечного напряжения, а держалось на костях ног, позвоночника и на опоре.

Собственно я привык так свободно сидеть всегда с тринадцати-четырнадцати лет, когда увлеченно занимался «Хатхой — Йогой» и, когда, как обезьянка, везде - в кино или в жизни - перенимал казавшееся мне «элегантным»,раскованное поведение взрослых мужчин. В восемнадцать-девятнадцать лет привычка не загружать мышцы и нервы поддерживанием неудобных положений тела закрепилось частыми тогда занятиями аутотренингом и другими приемами саморегуляции. Правда, у этого состояния мышечной свободы, как и у всякого подлинного переживания, есть его ущербный двойник-подделка - имитация свободы - расхлябанность. Но их не трудно различить.

В расхлябанности, притворяясь свободным, подросток игнорирует мало понятные ему рефлекторные реакции своего тела на внешний мир: на то, что его окружает, в том числе и на людей. Расслабляя мышцы без внимания к себе больше, чем того требует момент, он вступает в конфликт и со своими внутренними импульсами, требующими возвращения необходимого тонуса. И оказывается этой борьбой «за свободу» загруженным.

Занятый расслаблением как самоцелью, а не как средством он этой занятостью отвлечен от происходящего вокруг. И, не замечая того, тормозит, рвет автоматизм инстинктивной мышечной связи со своей человеческой стаей. Насильственно отгородившись от значительной части естественного (Потока непонятных ему внешних сигналов, принимаемых телом, подросток не только лишает себя информационной подпитки, поддерживающей нужный для нормальной жизни и здоровья эмоциональный тонус - становится расхлябанным.

Отказавшись, насколько сумел «расслабиться», от интуитивного реагирования и от приобщения к своему же неосознанному живому опыту [34], он к тому же еще и искусственно ограничивает используемую для выбора поступков информацию только узким потоком знаемого. Так очень затрудняет себе и ориентировку, и выбор решений - вообще жизнь среди людей.

Он теперь никого не чувствует. Только видит и слышит. А, как известно, в отличие от непрерывной интуитивной активности, питаемой всем многообразием чувствований, сознательная активность, построенная только на таком видении и слышании - дискретна, во много раз более трудоемка и чрезвычайно медленна! Она нам необходима только, когда есть бремя на долгую подготовку к действию, или для решения особо сложных задач, на особенно сложных участках пути, как лупа для неразборчивого текста.

В отличие от расхлябанности, та раскованность, о которой я здесь говорю, построена на живой обратной связи и с собой, и со всем своим окружением - с людьми, с животными, с предметами тоже.

Унаследованная, перенятая у других, любимых, людей или освоенная в результате тренажа раскованность, избавляя от излишнего напряжения большую группу мышц, не только высвобождает дополнительный нервный ресурс. Требуя поминутной отзывчивости, будучи ее проявлением, такая раскованность становится и лучшим условием этой отзывчивости, то есть оказывается самой эффективной собранностью. Не отвлекаемый никакой оторопью, ты оказываешься в самых тесных и чутких связях со всем, что тебе доступно. В любое мгновение всем существом готов к самому эффективному восприятию и реагированию на все и вся.

Сев удобно, и мельком взглянув на Леру Александровну, я бы успел заметить, что она пытается своим застывшим взглядом на ничего не выражающем лице встретить мой взгляд. И не для того, чтобы всматриваться, а только будто ради игры в «гляделки»: кто дольше выдержит быть невыразительным.

В мои планы это бы не входило. Я бы постарался не встретиться с ней глазами. Или не откликнуться на предложенную ею игру...

Этого требуют и условия игры в тройках, которую я описываю.

Чтобы не навязать партнерше своей активности, мне бы следовало самому остаться самостоятельным. Не ввязаться в ее игры, а заниматься тем, что интересно мне.

...Я стал бы рассматривать ее руки. Руки были бы спокойными. Стирающими, убирающими, кормящими, делающими. Какими-то молодыми и мужественными. И от этого отсутствия лишнего, и еще от диссонанса с забытыми в голубых джинсах бедрами, на которых они лежали, - красивыми.

Наблюдая Леру Александровну - «клиента» я бы увидел, что она опять «добросовестно» играет роль и, как дитя, ждет, когда я буду играть свою. Снова она помнит мои обязанности. Ждет активности от меня. Не видит или не понимает, что я делаю, и сердится. А ведь теперь даже по условию игры я не должен ничего «делать».

Похоже и я на нее сержусь. За то, что она чего-то ждет от меня... Вот и я занят не своими делами! Как легко искать соринку в чужом глазу.

Я рассердился бы на себя. Интересно, за кого я ее принимаю?

Я снова вернулся бы к ее живым рукам и к каким-то истраченным бедрам.

Подумал бы, что, если Лера Александровна - это ее руки, то она умница и красавица. Но тогда - ничего в ней, кроме ее пробивающихся на щеках веснушек, больше не походило на нее!

Все забыто и использовано, как жилистое тело женщины-клоуна. Наверно она и бедра использует машинально и безжалостно, как рабочий станок.

Подумал бы, что, если бог - это жизнь, то его представитель на земле - женщина,

И в жизни спасаются, выживают и имеют будущее только те, кого женщина выбрала.

Те из нас, кого женщина хочет, получают от нее силу хотеть и мочь. Не завидовать, подчинять и разрушать, а благодарить, узнавать, растить и строить!

От своих желанных рождает она желанных ей детей. Тех, кого любовью умеет защитить от соблазна красивых слов и приобщить к таинству неназванной словами реальности. Их в свою пору одаривает бесстрашием хотеть жить, и мочь выжить.

От желанных рождает нас, кого способна вырастить не досадующими и обиженными на мир, а благодарными, любящими и любимыми. Сыновей и дочерей, кто тоже станет избранниками жизни и женщины, кто собой воплотит и ее жизнь, и наше общее бессмертие.

Сидя «психотерапевтом» напротив Леры Александровны, я наглядно убеждался бы в том, что, не считаясь с женщиной, не только мужчина вычеркивает себя из будущего.

Безнадежнее, когда не замечает себя сама женщина! Ее как бы и нет тогда! И просто некому выбирать и одаривать будущим ни нас, ни вас, ни детей - никого!

Используя свои женские свойства без отношения к себе, а тогда и к мужчине - только чтобы удержать его рядом, угодить, услужить, и так подчинить..., и вместе с тем доказывая, что она «такой же, как и он, человек», и все без него может, Лера Александровна не заметила, что она еще и иная, чем мужчина! Забыла спросить: чего ей - иной- в мире надо?!

Не заметив в себе женщины, она не может наполнить жизнь иным смыслом кроме победы в мальчишечьей «драке за первенство». Ни свою, ни мужа, ни детей! Ей нечем поддержать жизнелюбие детей, кроме подросткового желания «доказать[35]». Она сама - рабыня или средство. Орудием делает и их. А орудие не имеет своих целей! Нет для него и дающего силы удовлетворения. Тратясь и не получая, «живое средство» обречено на обиду, усталость, и протест, разрушающий и себя и других. И так, пока не перестанет быть «предметом для пользы»! Пока не заметит себя, своих нужд и задач.

Снова становилось понятным, что, веря, будто мы заботимся о женщине, мы чаще только подчиняем ее нашим схемам, понятным нам мужским целям. И тем бесповоротнее подчиняем, чем убежденнее мы, чем авторитетнее для нее. И чем старательнее и доверчивее пытается она следовать нашей «ясной» логике. Мы общаемся в ней с собственным отражением...

За кого же я все-таки принимаю Леру Александровну? За независимого взрослого человека, самостоятельно выбирающего свои заблуждения и не-заблуждения? Или за нуждающуюся в опеке маленькую девочку?

Кажется, я теперь занят своими вопросами. Кажется, не навязываюсь ей в «терапевты». Но и ничему, кроме понятных мне взрослых рук и веснушек, не удивился!?

А ведь за годы, что она ко мне приходит, она успела развить свой бизнес. Стать женой. Родить детей. Окончить институт, Это же она первая из клиентов удивила меня своим умением по-мужски дисциплинированно подчинять пониманию все свои поведенческие стратегии.

А как непосредственно она тогда в первый раз открылась, смутившись, когда потеряла с ноги по пути в коридор один тапок! Как потом из привлекательней, чуть только не механической куклы, с которой в одном кругу невыносимо из-за суеты, обращалась она в теплого, обаятельного человека, значимого для многих участников кабинета. И ей, кажется, только двадцать девять. Что случилось? Зачем ее спад на работе? Может, она мужа хочет встревожить? Может, себя подхлестнуть? Может быть, примеривает роль зависимой жены? А может быть, снова рискуя всем, обживает спад? Учится прожить новое состояние до конца, не вытаскивая себя суетой за волосы? А безжизненность ее тела - оттого, что она еще не умеет «не делать лишних движений» и, невольно дергаясь, пока еще загоняет себя в топь глубже?

Похоже, я ее опять недооцениваю?! И она снова умница?! А события без нужды тороплю я, а не она!

Вот и теперь, она, кажется, почувствовала, что я всерьез ею озадачен. Подобралась. Кажется, и я ей стал любопытен! Улыбается своей замечательно веснушчатой улыбкой:

— Спасибо, Михаил Львович!

— Вам спасибо!

Можно меняться местами.

Все-таки в работе психотерапевта самое трудное - доверить партнеру, увидеть возможное и ждать! Не поторопить, е напугать ни себя, ни его! Но это же и - самое эффективное!

(Этот молчаливый диалог «психотерапевта» с «клиентом» мне совсем не надо было сочинять - Лера Александров-столько раз сидела передо мной действительным клиентам на консультациях).

«Супервизор» (наблюдатель) - со стороны, но, как умеет эмоционально включено, молча и тоже не навязывая партнерам своей активности, наблюдает за тем, как полно они осуществляют свои роли. Ему тоже не рекомендуется заражать партнеров своей активностью и своим напряжением. Хорошо, если он, как и «терапевт», начинает с поиска позы, не требующей мышечного напряжения, и собственной раскованности.

Ощущая себя вне поля внимания партнеров, «супервизор» более других участников тройки предоставлен самому себе. Но становится действительным участником игры, только включившись всем своим телом, всем существом в эмоциональные отношения своих партнеров.

Пока участник занимает место «клиента», он единственный господин ситуации и может делать, что угодно из того, что позволено в кабинете. Может даже, не объяснившись, уйти курить или в туалет и прочее. И партнеры должны будут его ждать, если я не распоряжусь, чтобы они занялись чем-то без него.

Не может «клиент» только вынудить партнеров говорить или иначе наглядно отвечать на его реплики и поведение.

Равноправно разговаривать участники могут, только вставая со стульев в момент смены ролей, и после завершения игры, в ходе ее обсуждения.

Игра продолжается до тех пор, пока каждый не побудет в роли «клиента» по отношению к каждому в роли «психотерапевта» или пока каждый из участников не исчерпает проблемы, которые хотел обсуждать.

Эта игра дает участникам совершенно уникальный опыт!

Решая в тройке ту же проблему в роли «супервизора», когда Лера Александровна оказалась бы «клиентом» напротив, например, «психотерапевта» - женщины - руководителя крупного организационно-методического центра, я бы заметил, что меня «перекосило».

Такое ощущение, будто стал наклонным пол. И, чтобы не упасть, я отклонился в сторону партнерши Леры Александровны.

Я бы попробовал сесть прямо, и почувствовал бы, что со стороны руководительницы центра мне тепло и упруго, как, если бы друг к Другу прижимать два хорошо надутых резиновых мяча. Я в пространстве меж нами хорошо чувствую ее и свою границу. А со стороны Леры Александровны холодно, будто сквозит, и пусто. Так бывает, когда сосед не чувствует себя, не замечает своего сиюминутного отношения к тебе, не чувствует тебя, да еще и чего-то от тебя ждет, сам не зная чего. Не на что опереться. И, чтобы не казалось, что ты падаешь сквозь нее, приходится отодвинуться, отклониться на стуле. Может быть, в надежде быть замеченным, насторожить ее этим отодвиганием. Вызвать хоть какую-нибудь реакцию на себя. И эту нашу границу нащупать.

Я бы вспомнил, что и в «группе успешных предпринимателей» я тоже чувствую границы всех, кроме нее. Вспомнил бы, как эти занятые и в словах осторожные люди все-таки не скрыли, что ее как партнера «надо опекать, а удобнее иметь дело с теми, с кем можно работать» без этого...

Но теперь, наученный в ролях «клиента» и «психотерапевта» опытом решания не-своих проблем, я бы занялся поиском своего отношения, которое дало бы мне возможность самому почувствовать свою границу и со стороны Леры Александровны. Почувствовать ее присутствие, содержательное для меня.

У меня ведь тоже ощущение, что она от меня чего-то ждет. И что я, чтобы ее не разочаровать, что-то должен делать ей в угоду. Я сам оказываюсь без границ не под свою ответственность, а якобы «по ее вине», как маленький?! Критикуя ее и сердясь на нее, я снова во власти ее игры. А то, что она играет неосознанно и невольно, еще хуже. Мы оба оказываемся в неуправляемой ситуации, у которой нет хозяина.

И занят я не интересной мне сейчас ее партнершей, а неинтересной в этот момент Лерой Александровной!

Как часто мы заняты не поддержкой нужного нам, а «борьбой» с ненужным. И такой борьбой это ненужное усиливаем! Я ведь своей досадой, наверное, тоже стесняю Леру Александровну.

Интересно, что Татьяна Васильевна в роли «психотерапевта» на нее не сердится. А, будучи старше Леры Александровны лет на пятнадцать, выглядит напротив нес девочкой с веселыми коленочками. И, как и у себя на работе, гостеприимно и с интересом ее рассматривает. Наверное, она уже знает, как могла бы использовать ее в своем предприятии.

В самом деле, почему это она должна меня чувствовать?! Похоже, я путаю свои задачи ее реального терапевта с персональными задачами человека, а теперь участника игры. Чего я пристал к женщине?! Чем своим сам занят?

Пол начал выравниваться.

Татьяна Васильевна взглянула на меня и вопросительно улыбнулась.

Лера Александровна, вначале попытавшаяся пристроиться к ней как дитя к учительнице и занимавшаяся некоторое время искательством, це встретив никакой поддержки, с досадой отвернулась.

Хотела обидеться на Татьяну Васильевну.

Но та сидела напротив открытая и любопытная.

Лера Александровна передумала. Стала смотреть в окно позади своего «терапевта». Там желтела стена дома напротив. С параллельной улицы свисали ветки с редкими, забывшими опасть листьями...

Пол становился ровным.

Я понял, что искал почувствовать в Лере Александровне женщину, девушку, девочку, наконец.

Это ожидание известного и досада на его отсутствие, как теперь к моему удивлению выяснялось, а потом и еще одно, мало понятное мне, мое свойство и мешали мне чувствовать соседку слева.

Новое ощущение было неожиданным, нелогичным и... Но дело даже не в этом... Ощущение было обескураживающе неловким. Мне было непозволительным даже допускать такое.

Когда рядом со мной женщина, я чувствую ее в той или иной степени желанной или нежеланной. Последнее мне неловко, но я, чтобы ее не задеть, могу держаться от нежеланной женщины подальше, эмоционально закрыто или заполнить пустоту волнением, которое она могла бы вызывать, если бы...

Рядом же с Лерой Александровной я как мужчина не чувствовал ничего вообще!

И не мог заполнить это «отсутствие присутствия» никакой эмоциональной галлюцинацией!

Это мое мужское нереагирование вызывало непозволительную для меня жалость к ней, а потому и чувство вины.

И вот, отвернувшись следом за ней к окну, я неожиданно, нечаянно, но ясно, ощутил того, кто сидел слева от меня.

Может быть, мне помогла какая-то каверза, неуловимая хулиганская выходка в движении или улыбке Татьяны Васильевны? Но тот, с кем я, наконец, чувствовал ясную границу, не был ни девочкой, ни девушкой, ни женщиной!..

Мне почудилось..., что я сижу рядом с жилистым и энергичным парнишкой лет двадцати!

Я снова обернулся к ней, чтобы проверить себя.

Ощущение было настолько ясным, что в этот момент, не знай я Леру Александровну, я бы поверил, что рядом со мной переодетый юноша!

Так ощущать женщину мне было не только не представимо, но и очень неловко. Это и мешало чувствовать ее.

Я преодолел неловкость и сел удобно. С парнем у меня не было никаких проблем. Он был подвижным и живым.

Я снова подумал. Нам кажется, что многие «деловые женщины» живут в мире, где нет мужчин - не замечают нас. А в действительности, это нам удобно, не замечать, что наша земля это еще и планета женщин.

Мы не хотим замечать женщину во всем, что нам в ней не удобно. И, чтобы остаться с нами, она превращается в «парнишку». Как в «Гусарской балладе».

Может быть, чтобы быть женой ее мужа Лере Александровне легче согласиться на такое «гомосексуальное» общение с ним, чем явить себя женщиной?!

Может быть, превратив себя в мальчишку, она стала идеальным сексуальным партнером своему мужчине-подростку?!

Лера Александровна встряхнулась мальчишечьим движением, повела, разминаясь, плечами и поблагодарила.

После этого марафона они с мужем и грудным ребенком поедут кататься на лыжах в Альпы.

Следовало снова меняться местами...

Дата добавления: 2015-06-29