Июнь-декабрь 1919

Телеграмма Новгородскому губисполкому 20 мая 1919 г.

ИЗ ПИСЕМ

По-видимому, Булатов арестован за жалобу мне. Предупреждаю, что за это представителей губисполкома, Чека и членов исполкома буду арестовывать и добиваться их расстрела.

Из брошюры «Великий почин»

Диктатура пролетариата, как мне приходилось уже не раз указывать, между прочим и в речи 12 марта на заседании Петроградского Совдепа, не есть только насилие над эксплуататорами и даже не главным образом насилие. Экономической основой этого революционного насилия, залогом его жизнен­ности и успеха является то, что пролетариат представляет и осуществляет бо­лее высокий тип общественной организации труда по сравнению с капитализ­мом. В этом суть. В этом источник силы и залог неизбежной полной победы коммунизма.

Крепостническая организация общественного труда держалась на дисци­плине палки, при крайней темноте и забитости трудящихся, которых грабила и над которыми издевалась горстка помещиков. Капиталистическая организация общественного труда держалась на дисциплине голода, и громадная масса тру­дящихся, несмотря на весь прогресс буржуазной культуры и буржуазной демо­кратии, оставалась в самых передовых, цивилизованных и демократических республиках темной и забитой массой наемных рабов или задавленных кресть­ян, которых грабила и над которыми издевалась горстка капиталистов. Комму­нистическая организация общественного труда, к которой первым шагом явля­ется социализм, держится и чем дальше, тем больше будет держаться на сво­бодной и сознательной дисциплине самих трудящихся, свергнувших иго как помещиков, так и капиталистов.

Эта новая дисциплина не с неба сваливается и не из добреньких пожела­ний рождается, она вырастает из материальных условий крупного капиталисти­ческого производства, только из них. Без них она невозможна. А носителем этих материальных условий или проводником их является определенный исто­рический класс, созданный, организованный, сплоченный, обученный, просве­щенный, закаленный крупным капитализмом. Этот класс - пролетариат.

Диктатура пролетариата, если перевести это латинское, научное, истори­ко-философское выражение на более простой язык означает вот что: только определенный класс, именно городские и вообще фабрично-заводские, промышленные рабочие, в состоянии руководить всей массой тру­дящихся и эксплуатируемых в борьбе за свержение ига капитала, в ходе самого свержения, в борьбе за удержание и укрепление победы, в деле созидания ново­го, социалистического, общественного строя, во всей борьбе за полное уничтожение классов. (Заметим в скобках: научное различие между социализмом и коммунизмом только то, что первое слово означает первую ступень вырастаю­щего из капитализма нового общества, второе слово, более высокую, дальнейшую ступень его).

Ошибка «бернского», желтого, Интернационала состоит в том, что его во­жди признают только на словах классовую борьбу и руководящую роль пролета­риата, боясь додумывать до конца, боясь как раз того неизбежного вывода, кото­рый особенно страшен для буржуазии и абсолютно неприемлем для нее. Они боятся признать что диктатура пролетариата есть тоже период классовой борьбы, которая неизбежна, пока не уничтожены классы, и которая меняет свои формы, становясь первое время после свержения капитала особенно ожесточенной и особенно своеобразной. Завоевав политическую власть, пролетариат не прекращает классовой борьбы, а продолжает ее, впредь до уничтожения классов, но, разумеется, в иной обстановке, в иной форме, иными средствами.

А что это значит «уничтожение классов»? Все, называющие себя социа­листами, признают эту конечную цель социализма, но далеко не все вдумыва­ются в ее значение. Классами называются большие группы людей, различающиеся по их месту в исторически определенной системе общественного произ­водства, по их отношению (большей частью закрепленному и оформленному в законах) к средствам производства, по их роли в общественной организации труда, а следовательно, по способам получения и размерам той доли общест­венного богатства, которой они располагают. Классы, это такие группы людей, из которых одна может себе присваивать труд другой, благодаря различию их места в определенном укладе общественного хозяйства.

Ясно, что для полного уничтожения классов надо не только свергнуть эксплуататоров, помещиков и капиталистов, не только отменить их собствен­ность, надо отменить еще и всякую частную собственность на средства произ­водства, надо уничтожить как различие между городом и деревней, так и раз­личие между людьми физического и умственного труда. Это дело очень дол­гое. Чтобы его совершить, нужен громадный шаг вперед в развитии производи­тельных сил, надо преодолеть сопротивление (часто пассивное, которое осо­бенно упорно и особенно трудно поддается преодолению) многочисленных ос­татков мелкого производства, надо преодолеть громадную силу привычки и косности, связанной с этими остатками.

Предполагать, что все «трудящиеся» одинаково способны на эту работу, было бы пустейшей фразой или иллюзией допотопного, домарксовского социа­листа.

Как ни велики, как ни неизбежны мелкобуржуазные шатания и колебания назад, в сторону буржуазного «порядка», под «крылышко» буржуазии, со сто­роны непролетарских и полупролетарских масс трудящегося населения, тем не менее они все же не могут не признавать морально-политического авторитета за пролетариатом, который не только свергает эксплуататоров и подавляет их сопротивление, но который также строит новую, более высокую, общественную связь, общественную дисциплину: дисциплину сознательных и объединен­ных работников, не знающих над собой никакого ига и никакой власти, кроме власти их собственного объединения, их собственного, более сознательного, смелого, сплоченного, революционного, выдержанного, авангарда.

Господа буржуа и их прихвостни, включая меньшевиков и эсеров, кото­рые привыкли считать себя представителями «общественного мнения», разуме­ется, издеваются над надеждами коммунистов, называют эти надежды «баоба­бом в горшке от резеды», смеются над ничтожным числом субботников по сравнению с массовыми случаями хищения, безделья, упадка производительно­сти, порчи сырых материалов, порчи продуктов и т.п. Мы ответим этим госпо­дам: если бы буржуазная интеллигенция принесла свои знания на помощь тру­дящимся, а не русским и заграничным капиталистам ради восстановления их власти, то переворот шел бы быстрее и более мирно. Но это утопия, ибо вопрос решается борьбой классов, а большинство интеллигенции тянет к буржуазии. Не с помощью интеллигенции, а вопреки ее противодействию (по крайней ме­ре, в большинстве случаев) пролетариат победит, устраняя неисправимо буржу­азных интеллигентов, переделывая, перевоспитывая, подчиняя себе колеблющихся, постепенно завоевывая все большую часть их на свою сторону. Злорад­ство по поводу трудностей и неудач переворота, сеяние паники, пропаганда по­ворота вспять, все это орудия и приемы классовой борьбы буржуазной ин­теллигенции. Обмануть этим себя пролетариат не даст.

А если взять вопрос по существу, разве бывало в истории, чтобы новый способ производства привился сразу, без долгого ряда неудач, ошибок, рециди­вов? Полвека после падения крепостного права, в русской деревне оставалось еще немало пережитков крепостничества. Полвека после отмены рабства негров в Америке, положение негров там сплошь да рядом оставалось еще полу­рабским. Буржуазная интеллигенция, в том числе меньшевики и эсеры, верны себе, служа капиталу и сохраняя насквозь лживую аргументацию: до револю­ции пролетариата они упрекали нас в утопизме, а после нее они требуют от нас фантастически быстрого изживания следов прошлого!

Но мы не утописты и знаем истинную цену буржуазных «аргументов», знаем также, что следы старого в нравах известное время после переворота не­избежно будут преобладать над ростками нового. Когда новое только что родилось, старое всегда остается, в течение некоторого времени, сильнее его, это всегда бывает так и в природе и в общественной жизни. Издевательство над слабостью ростков нового, дешевенький интеллигентский скептицизм и тому подобное, все это, в сущности, приемы классовой борьбы буржуазии против пролетариата, защита капитализма против социализма.

Получается, следовательно, какой-то порочный круг: чтобы поднять про­изводительность труда, надо спастись от голода, а чтобы спастись от голода, надо поднять производительность труда.

Известно, что подобные противоречия разрешаются на практике проры­вом этого порочного круга, переломом настроения масс, геройской инициати­вой отдельных групп, которая на фоне такого перелома играет нередко решающую роль.

Коммунизм начинается там, где появляется самоотверженная, преодоле­вающая тяжелый труд, забота рядовых рабочих об увеличении производитель­ности труда, об охране каждого пуда хлеба, угля, железа и других продуктов, достающихся не работающим лично и не их «ближним», а «дальним», т.е. все­му обществу в целом, десяткам и сотням миллионов людей, объединенных сна­чала в одно социалистическое государство, потом в Союз Советских республик.

Карл Маркс в «Капитале» издевается над пышностью и велеречивостью буржуазно-демократической великой хартии вольностей и прав человека, над всем этим фразерством о свободе, равенстве, братстве вообще, которое ослепляет мещан и филистеров всех стран вплоть до нынешних подлых героев под­лого бернского Интернационала. Маркс противопоставляет этим пышным дек­ларациям прав простую, скромную, деловую, будничную постановку вопроса пролетариатом: государственное сокращение рабочего дня, вот один из типич­ных образчиков такой постановки. Вся меткость и вся глубина замечания Маркса обнаруживается перед нами тем яснее, тем очевиднее, чем больше развер­тывается содержание пролетарской революции. «Формулы» настоящего ком­мунизма отличаются от пышного, ухищренного, торжественного фразерства Каутских, меньшевиков и эсеров с их милыми «братцами» из Берна именно тем, что они сводят все к условиям труда. Поменьше болтовни о «трудовой де­мократии», о «свободе, равенстве, братстве», о «народовластии» и тому подоб­ном: сознательный рабочий и крестьянин наших дней в этих надутых фразах так же легко отличает жульничество буржуазного интеллигента, как иной жи­тейски опытный человек, глядя на безукоризненно «гладкую» физиономию и внешность «благородного человека», сразу и безошибочно определяет: «По всей вероятности, мошенник».

Мы должны все признать, что следы буржуазно-интеллигентского, фра­зистого подхода к вопросам революции обнаруживаются на каждом шагу по­всюду, в том числе и в наших рядах. Наша печать, например, мало ведет войны с этими гнилыми остатками гнилого, буржуазно-демократического, прошлого, мало поддерживает простые, скромные, будничные, но живые ростки подлин­ного коммунизма.

Возьмите положение женщины. Ни одна демократическая партия в мире ни в одной из наиболее передовых буржуазных республик за десятки лет не сде­лала, в этом отношении, и сотой доли того, что мы сделали за первый же год на­шей власти. Мы не оставили в подлинном смысле слова камня на камне из тех подлых законов о неравноправии женщины, о стеснениях развода, о гнусных формальностях, его обставляющих, о непризнании внебрачных детей, о розыске их отцов и т.п., законов, остатки которых многочисленны во всех цивилизо­ванных странах к позору буржуазии и капитализма. Мы имеем тысячу раз право гордиться тем, что мы сделали в этой области. Но чем чище очистили мы почву от хлама старых, буржуазных, законов и учреждений, тем яснее стало для нас, что это только очистка земли для постройки, но еще не самая постройка.

Женщина продолжает оставаться домашней рабыней, несмотря на все ос­вободительные законы, ибо ее давит, душит, отупляет, принижает мелкое до­машнее хозяйство, приковывая ее к кухне и к детской, расхищая ее труд работою до дикости непроизводительною, мелочною, изнервливающей, отупляю­щей, забивающею. Настоящее освобождение женщины, настоящий коммунизм начнется только там и тогда, где и когда начнется массовая борьба (руководи­мая владеющим государственной властью пролетариатом) против этого мелкого домашнего хозяйства, или, вернее, массовая перестройка его в крупное со­циалистическое хозяйство.

Достаточно ли внимания уделяем мы на практике этому вопросу, который теоретически бесспорен для каждого коммуниста? Конечно нет. Достаточно ли заботливо относимся мы к росткам коммунизма, уже теперь имеющимся в этой области? Еще раз, нет и нет. Общественные столовые, ясли, детские сады вот образчики этих ростков, вот те простые, будничные, ничего пышного, веле­речивого, торжественного не предполагающие средства, которые на деле спо­собны освободить женщину, на деле способны уменьшить и уничтожить ее не­равенство с мужчиной, по ее роли в общественном производстве и в общест­венной жизни. Эти средства не новы, они созданы (как и все вообще материальные предпосылки социализма) крупным капитализмом, но они оставались при нем, во-первых, редкостью, во-вторых, что особенно важно, либо торгашескими предприятиями, со всеми худшими сторонами спекуляции, наживы, обмана, подделки, либо «акробатством буржуазной благотворительно­сти», которую лучшие рабочие по справедливости ненавидели и презирали.

Нет сомнения, что у нас стало гораздо больше этих учреждений и что они начинают менять свой характер. Нет сомнения, что среди работниц и крестья­нок имеется во много раз больше, чем нам известно, организаторских талантов, людей, обладающих уменьем наладить практическое дело, с участием большого числа работников и еще большего числа потребителей, без того оби­лия фраз, суетни, свары, болтовни о планах, системах и т.п., чем «болеет» по­стоянно мнящая о себе непомерно много «интеллигенция» или скороспелые «коммунисты». Но мы не ухаживаем, как следует, за этими ростками нового.

Посмотрите на буржуазию. Как великолепно она умеет рекламировать то, что ей нужно! Как «образцовые», в глазах капиталистов, предприятия расхва­ливаются в миллионах экземпляров их газет, как из «образцовых» буржуазных учреждений создается предмет национальной гордости! Наша пресса не забо­тится, или почти совсем не заботится, о том, чтобы описывать наилучшие сто­ловые или ясли, чтобы ежедневными настояниями добиваться превращения не­которых из них в образцовые, чтобы рекламировать их, описывать подробно, какая экономия человеческого труда, какие удобства для потребителей, какое сбережение продукта, какое освобождение женщины из под домашнего рабст­ва, какое улучшение санитарных условий достигается при образцовой коммуни­стической работе, может быт достигнуто, может быть распространено на все общество, на всех трудящихся.

Совершенно неизбежно, что к партии правящей примазывались авантюри­сты и прочие вреднейшие элементы. Ни одной революции без этого не было и быть не может. Все дело в том, чтобы правящая партия, опирающаяся на здоро­вый и сильный передовой класс, умела производить чистку своих рядов.

Из Письма ЦК РКП(большевиков) к организациям партии «Все на борьбу с Деникиным!»

Колчак и Деникин главные и единственные серьезные враги Советской республики. Не будь помощи им со стороны Антанты (Англия, Франция, Аме­рика), они бы давно развалились. Только помощь Антанты делает их силой. Но они вынуждены все же обманывать народ, прикидываться от времени до вре­мени сторонниками «демократии», «Учредительного собрания», «народовла­стия» и т.п. Меньшевики и эсеры охотно дают себя обмануть.

Не надо давать себя в обман словам и идеологии их вожаков, их личной честности или лицемерию. Это важно для биографии каждого из них. Это не важно с точки зрения политики, т.е. отношения между классами, отношения между миллионами людей.

Наше дело, ставить вопрос прямо. Что лучше? Выловить ли и посадить в тюрьму, иногда даже расстрелять сотни изменников из кадетов, беспартий­ных, меньшевиков, эсеров, «выступающих» (кто с оружием, кто с заговором, кто с агитацией против мобилизации, как печатники или железнодорожники из меньшевиков и т.п.) против Советской власти, то есть за Деникина? Или дове­сти дело до того, чтобы позволить Колчаку и Деникину перебить, перестрелять, перепороть до смерти десятки тысяч рабочих и крестьян?

Из работы «О государстве» Лекция в Свердловском университете 11 июня 1919 г.

Вопрос этот так запутан и усложнен потому, что он (уступая в этом от­ношении только основаниям экономической науки) затрагивает интересы господствующих классов больше, чем какой-нибудь другой вопрос. Учение о государстве служит оправданием общественных привилегий, оправданием существования эксплуатации, оправданием существования капитализма, вот почему ожидать в этом вопросе беспристрастия, подходить в этом вопро­се к делу так, как будто люди, претендующие на научность, могут здесь дать вам точку зрения чистой науки, это величайшая ошибка. В вопросе о го­сударстве, в учении о государстве, в теории о государстве вы всегда увидите, когда познакомитесь с вопросом и вникнете в него достаточно, всегда увиди­те борьбу различных классов между собой, борьбу, которая отражается или находит свое выражение в борьбе взглядов на государство, в оценке роли и значения государства.

Было время, когда государства не было. Оно появляется там и тогда, где и когда появляется деление общества на классы, когда появляются эксплуататоры и эксплуатируемые.

В первобытном обществе, когда люди жили небольшими родами, еще на­ходясь на самых низших ступенях развития, в состоянии, близком к дикости; в эпоху, от которой современное цивилизованное человечество отделяют не­сколько тысячелетий, в то время не видно еще признаков существования го­сударства. Мы видим господство обычаев, авторитет, уважение, власть, кото­рой пользовались старейшины рода, видим, что эта власть признавалась иногда за женщинами, положение женщины не было похоже на теперешнее бес­правное, угнетенное положение, но нигде не видим особого разряда людей, которые выделяются, чтобы управлять другими и чтобы в интересах, в целях управления систематически, постоянно владеть известным аппаратом принуж­дения, аппаратом насилия, каковым являются в настоящее время, как вы все понимаете, вооруженные отряды войск, тюрьмы и прочие средства подчинения чужой воли насилию, то, что составляет сущность государства.

...государство сводится именно к такому выделенному из человеческо­го общества аппарату управления. Когда появляется такая особая группа лю­дей, которая только тем и занята, чтобы управлять, и которая для управления нуждается в особом аппарате принуждения, подчинения чужой воли насилию в тюрьмах, в особых отрядах людей, войск и пр., тогда появляется го­сударство.

История показывает, что государство, как особый аппарат принуждения людей, возникало только там и тогда, где и когда появлялось разделение общества на классы, значит, разделение на такие группы людей, из которых одни посто­янно могут присваивать труд других, где один эксплуатирует другого.

Но по мере того, как возникает и упрочивается общественное разделение на классы, по мере того, как возникает общество классовое, по мере этого воз­никает и упрочивается государство. Оно всегда было известным аппаратом, который выделялся из общества и состоял из группы людей, занимавшихся только тем или почти только тем, или главным образом тем, чтобы управлять. Люди делятся на управляемых и на специалистов по управлению, на тех, которые поднимаются над обществом и которых называют правителями, пред­ставителями государства. Этот аппарат, эта группа людей, которые управляют другими, всегда забирает в свои руки известный аппарат принуждения, физической силы, все равно, выражается ли это насилие над людьми в перво­бытной дубине, или в эпоху рабства в более усовершенствованном типе воо­ружения, или в огнестрельном оружии, которое в средние века появилось, или, наконец, в современном, которое в XX веке достигло технических чудес и це­ликом основано на последних достижениях современной техники. Приемы на­силия менялись, но всегда, когда было государство, существовала в каждом обществе группа лиц, которые управляли, которые командовали, господство­вали и для удержания власти имели в своих руках аппарат физического при­нуждения, аппарат насилия, того вооружения, которое соответствовало техни­ческому уровню каждой эпохи.

Государство это есть машина для поддержания господства одного класса над другим. Когда в обществе не было классов, когда люди до рабской эпохи существования трудились в первобытных условиях большего равенства, в условиях еще самой низкой производительности труда, когда первобытный человек с трудом добывал себе средства, необходимые для самого грубого пер­вобытного существования, тогда не возникало и не могло возникнуть и особой группы людей, специально выделенных для управления и господствующих над всем остальным обществом.

Государство есть машина для угнетения одного класса другим, машина, что­бы держать в повиновении одному классу прочие подчиненные классы.

Для удержания своего господства для сохранения своей власти помещик должен был иметь аппарат, который бы объединил в подчинении ему громад­ное количество людей, подчинил их известным законам, и все эти законы сводились в основном к одному, удержать власть помещика над крепостным крестьянином. Это и было крепостническое государство.

И когда крепостное право было разрушено, что произошло к концу XVIII - началу XIX века в России это произошло позднее других стран, в 1861 г., тогда на смену крепостническому государству пришло государство капиталистическое, которое объявляет своим лозунгом свободу всенародную, говорит, что оно выражает волю всего народа, отрицает, что оно классовое го­сударство.

И это общество, основанное на частной собственности, на власти капита­ла, на полном подчинении всех неимущих рабочих и трудящихся масс кресть­янства, это общество объявляло себя господствующим на основании свобо­ды. Борясь против крепостного права, оно объявило собственность свободной и особенно гордилось тем, что будто государство перестало быть классовым.

Между тем государство по-прежнему оставалось машиной, которая помо­гает капиталистам держать в подчинении беднейшее крестьянство и рабочий класс, но по внешности оно было свободно. Оно объявляет всеобщее избирательное право, заявляет устами своих поборников, проповедников, ученых и философов, что это государство не классовое. Даже теперь, когда против него началась борьба Советских социалистических республик, они обвиняют нас, будто мы нарушители свободы, что мы строим государство, основанное на принуждении, на подавлении одних другими, а они представляют государство всенародное, демократическое. Вот этот вопрос о государстве теперь, во время начала социалистической революции во всем мире, и как раз во время победы революции в некоторых странах, когда особенно обострилась борьба с всемирным капиталом, вопрос о государстве приобрел самое большое зна­чение и стал, можно сказать, самым больным вопросом, фокусом всех полити­ческих вопросов и всех политических споров современности.

Какую бы партию мы ни взяли в России или в любой более цивилизован­ной стране, почти все политические споры, расхождения, мнения вертятся сейчас около понятия о государстве. Является ли государство в капиталистической стране, в демократической республике, особенно вроде такой, как Швейцария или Америка, в самых свободных демократических республиках, является ли государство выражением народной воли, сводкой общенародного решения, выражением национальной воли и т.д., или же государство есть машина для того, чтобы тамошние капиталисты могли держать свою власть над рабочим классом и крестьянством? Это основной вопрос, около которого сейчас вертятся во всем мире политические споры. Что говорят о большевизме? Буржуазная пресса ругает большевиков. Вы не найдете ни одной газеты, кото­рая бы не повторила ходячего обвинения против большевиков в том, что они являются нарушителями народовластия. Если наши меньшевики и социалисты-революционеры в простоте души (а может быть, и не в простоте, или, может быть, это такая простота, о которой сказано, что она хуже воровства) дума­ют, что они являются открывателями и изобретателями обвинения против большевиков в том, что они нарушили свободу и народовластие, то они самым смешным образом заблуждаются. В настоящее время нет ни одной из богатей­ших газет богатейших стран, которые десятки миллионов употребляют на их распространение и в десятках миллионов экземпляров сеют буржуазную ложь и империалистическую политику, нет ни одной из этих газет, которая не по­вторила бы этих основных доводов и обвинений против большевизма: что Америка, Англия и Швейцария, это передовые государства, основанные на наро­довластии, большевистская же республика есть государство разбойников, что оно не знает свободы и что большевики являются нарушителями идеи народо­властия и даже дошли до того, что разогнали учредилку. Эти страшные обвине­ния большевиков повторяются во всем мире. Обвинения эти подводят нас це­ликом к вопросу: что такое государство?

Не только сознательные лицемеры, ученые и попы поддерживают и за­щищают эту буржуазную ложь, что государство свободно и призвано защи­щать интересы всех, но и массы людей, искренне повторяющих старые предрассудки.

Ту машину, которая называлась государством, перед которой люди оста­навливаются с суеверным почтением и верят старым сказкам, что это есть об­щенародная власть, пролетариат эту машину отбрасывает и говорит: это буржуазная ложь. Мы эту машину отняли у капиталистов, взяли себе. Этой машиной или дубиной мы разгромим всякую эксплуатацию, и, когда на свете не останется возможности эксплуатировать, не останется владельцев земли, владельцев фабрик, не будет так, что одни пресыщаются, а другие голодают, лишь тогда, когда возможностей к этому не останется, мы эту машину отдадим на слом. Тогда не будет государства, не будет эксплуатации. Вот точка зрения нашей коммунистической партии.

Из статьи «О задачах III Интернационала (Рамсей Макдональд о III Интернационале)»

... пролетариат нуждается в правде, и нет ничего вреднее для его дела, как благовидная, благоприличная, обывательская ложь.

Нет ни одной страны в мире, самой передовой и самой «свободной» из буржуазных республик, где бы не царил террор буржуазии, где бы не запреща­лась свобода агитации за социалистическую революцию, пропаганды и организованной работы в этом именно направлении. Партия, которая доныне не при­знала этого при господстве буржуазии и не ведет систематической, всесторон­ней нелегальной работы, вопреки законам буржуазии и буржуазных парламен­тов, есть партия предателей и негодяев, которые словесным признанием рево­люции обманывают народ. Таким партиям место в желтом, «бернском» Интер­национале. В Коммунистическом Интернационале их не будет.

Пока есть классы, свобода и равенство классов есть буржуазный обман. Пролетариат берет власть, становится господствующим классом, ломает бур­жуазный парламентаризм и буржуазную демократию, подавляет буржуазию, подавляет все попытки всех других классов вернуться к капитализму, дает на­стоящую свободу и равенство трудящимся (что осуществимо лишь при отмене частной собственности на средства производства), дает им не «права» только, а реальное пользование тем, что отнято у буржуазии.

Кто не понял этого содержания диктатуры пролетариата (или, что то же, Советской власти или демократии пролетарской) тот всуе приемлет это слово.

Из статьи «В лакейской»

Каутский и Мартов, а равно большинство оппортунистов, видели в ре­формистах и революционерах два законных оттенка, необходимых крыла одно­го движения одного класса. Разрыв этих оттенков осуждался. Их сближение и слияние в каждый серьезный момент пролетарской классовой борьбы призна­валось неизбежным. В близорукости обвиняли сторонников раскола.

Другой взгляд, большевистский, в реформистах видел проводников буржуазного влияния на пролетариат, союз с ними допускал как временное зло в обстановке заведомо не революционной, разрыв и раскол с ними считал неизбежным при всяком серьезном обострении борьбы, а тем более при нача­ле революции.

Из брошюры «Письмо к рабочим и крестьянам по поводу победы над Колчаком»

...даже лучшие из меньшевиков и эсеров защищают как раз колчаковские идеи, помогающие буржуазии и Колчаку с Деникиным, прикрывающие их грязное и кровавое капиталистическое дело. Эти идеи: народовластие, всеоб­щее, равное, прямое избирательное право, Учредительное собрание, свобода печати и прочее.

Либо диктатура (т.е. железная власть) помещиков и капиталистов, либо диктатура рабочего класса.

Середины нет. О середине мечтают попусту барчата, интеллигентики, господчики, плохо учившиеся по плохим книжкам. Нигде в мире середины нет и быть не может. Либо диктатура буржуазии (прикрытая пышными эсеровски­ми и меньшевистскими фразами о народовластии, учредилке, свободах и про­чее), либо диктатура пролетариата. Кто не научился этому из истории всего XIX века, тот безнадежный идиот. А в России мы все видели, как мечтали о середине меньшевики и эсеры при керенщине и под Колчаком.

Кому послужили эти мечты? Кому помогли они? Колчаку и Деникину. Мечтатели о середине пособники Колчака.

Рабочее государство, единственный верный друг и помощник трудя­щихся и крестьянства. Никаких колебаний в сторону капитала, союз трудящих­ся в борьбе с ним, рабоче-крестьянская власть, Советская власть - вот что значит на деле «диктатура рабочего класса».

Меньшевики и эсеры хотят испугать крестьян этими словами. Не удастся. После Колчака рабочие и крестьяне даже в захолустье поняли, что эти слова означают как раз то, без чего от Колчака не спастись.

Долой колеблющихся, бесхарактерных, сбивающихся на помощь капита­лу, плененных лозунгами и обещаниями капитала! Беспощадная борьба капита­лу и союз трудящихся, союз крестьян с рабочим классом, вот последний и самый важный урок колчаковщины.

Дата добавления: 2015-06-29