Вмешательство папы 5 страница

В 1302‑1303 гг. Филипп созвал Генеральные штаты для организации кампании против папы Бонифация VIII. 24‑29 марта 1308 г. он вновь разослал письменные приглашения представителям духовенства, дворянства и городов на собрание Генеральных штатов. В его посланиях содержалась настоятельная просьба к представителям духовенства помочь защитить истинную веру от святотатства тамплиеров. Архиепископы и епископы получили персональные приглашения, где к тому же в качестве подготовки к собранию Генеральных штатов им предлагалось созвать советы провинций под руководством митрополитов и выбрать представителя от каждого диоцеза24. Высшая знать также получила персональные приглашения, в которых им напоминали о верности своему королю, но более ничего существенного не сообщали25. Наиболее ядовитые выражения были припасены для представителей городов, что, собственно, лишь подчеркивает пропагандистский характер всего мероприятия. Наши предшественники на троне, писал король, всегда были более других государей обеспокоены тем, чтобы искоренять всяческое зло и ереси и наставлять на путь истинный заблудшие души, «защищая католическую веру подобно тому, как защищают бесценное сокровище от воров и грабителей». А потому, «вспоминая твердость того гранита, из которого мы, король Франции, и все наши предки были высечены», Филипп IV намерен был защищать католическую веру не только от ее открытых врагов, но — и особенно! — от врагов тайных, ибо они‑то по природе своей наиболее опасны. Люди живы исключительно благодаря католической вере, а потому каждый еретик подрывает не только истинную веру, но и уничтожает самих верующих, лишая их надежды попасть в Царствие Божие.

Иисус Христос — вот наш путь, наша жизнь и истина; можно ли отрекаться от Того, благодаря Кому мы существуем? Делать это могут лишь враги наши. Всем известно, что Иисус не испугался лютой смерти и не пожалел живота Своего. Так возлюбите же Господа нашего и Спасителя, милостивого к предкам нашим и к нам, правящим вместе с Ним и от имени Его и стремящимся отмстить за оскорбление, Ему нанесенное.

Тамплиеры, отрекаясь от Христа и церковных таинств, заставляя неофитов плевать на крест и попирать его ногами, целуя друг друга в непотребные места и поклоняясь идолам, а не Богу, как раз и являются Его наипервейшими обидчиками, утверждая, что их лживый Устав позволяет им совершать противоестественные поступеи, делать то, что даже «дикие звери делать отказываются». Все их преступления стали известны по всему королевству, а также в заморских странах благодаря признаниям их же вожаков. В итоге король предлагал в ближайшем будущем лично встретиться с папой, чтобы обсудить, как искоренить подобную ересь. А потому городам было велено через три недели после Пасхи выделить от имени своих общин по два человека в помощь королю26.

Были также приложены некоторые административные усилия, чтобы преодолеть сопротивление подданных, не слишком жаждавших очередного собрания Генеральных штатов. Бальи было поручено как можно быстрее устранить все беспорядки; им также было дано разрешение разослать дополнительные приглашения, скрепляя их печатью бальяжа, если выданных королевской канцелярией документов окажется недостаточно. Любая проволочка рассматривалась как неповиновение королевскому приказу27. Бальи, видимо, с готовностью откликнулись на этот призыв; бальи Амьена и Макона, например, распространили все необходимые документы уже к 7‑8 апреля28.

Королевская администрация постаралась созвать на заседание Генеральных штатов как можно больше участников. Исследования показывают, что даже на местах активность по выдвижению депутатов была очень высока — король ожидал посланцев даже из самых маленьких городов, точнее, «изо всех, где имелись рынки и происходили ярмарки»29. В бальяже Труа, например, подобных мест было шесть, включая общины таких городков, как Эрви, который, хотя и получил еще в 1199 г. право участвовать в выборах, не имел ни своего мэра, ни городского совета, а управлял им прево, которого назначал граф Шампани. Вряд ли можно рассматривать Эрви как сколько‑нибудь значительный город графства, не говоря уж обо всем королевстве. Тем не менее, 4 апреля бальи Труа послал управляющему округом прево Пьеру Вериозу копию королевского указа, чтобы его прочитали перед собранием жителей города. Затем прево надлежало подготовить выборы депутатов на заседание Генеральных штатов. Рвение и законопослушность этих королевских чиновников были лучшим средством избежать упреков короля и избавить себя от любых недоразумений. Пьер Вериоз отлично справился с заданием, и 28 апреля на собрании жителей Эрви были избраны два депутата для поездки в Тур на ассамблею30.

Как и прочие депутаты от городов — их было более семисот31, — эти два жителя Эрви в срок явились на ассамблею, ибо города восприняли приказ короля с величайшей готовностью. Небольшой городок на Луаре — Жьен — избрал двоих депутатов Этьена Картье и Жана Галебрена голосами сорока выборщиков, составлявших наиболее грамотную часть населения. Этих людей избрали,

чтобы ехать в Тур или куда будет угодно господину нашему королю, дабы слушать и принимать как должное веления господина нашего короля и его досточтимого Совета касательно помилования или наказания тамплиеров, а также всего, что достойно внимания господина нашего короля и его досточтимого Совета, как гласит изданный ими указ, а также исполнить свой долг, как то подобает законопослушным избранникам народа. Для этого выборщики наделили их «полной властью и специальным мандатом», предложив свою собственность в качестве гарантии, что жители города исполнят волю своих депутатов или даже одного из них 32.

Представители аристократии и духовенства выразили меньшую готовность и не торопились действовать в угоду королю и его легистам. Многие под предлогом болезни или неотложных дел послали вместо себя доверенных лиц, в том числе и некоторые знатные люди, получившие личное приглашение короля, — Артур, герцог Бретани, и его сын Жан, виконт Лиможа, а также Робер, граф Фландрии, который, к сожалению своему, никак не мог присутствовать лично, как и его сын Людовик, граф Неверский, по причине чрезвычайно сложной политической и военной ситуации33. Главную роль в данном случае, разумеется, игради политические обстоятельства. Однако и многие другие из приглашенных особого энтузиазма не выказали, ибо такой институт, как Генеральные штаты, имел еще мало веса среди французских аристократов, таких, как графы Фореза, Оверни, Ла‑Марша и Ангулема, Перигора, Аста‑рака, Коменжа и Валентинуа, а также виконты Тюренна, Нарбона и Полиньяка34. Хотя большая их часть в качестве извинительного предлога ссылалась на болезнь или чрезвычайную занятость, не скупясь на велеречивые извинения, Жан де Леви, правитель Мирпуа, например, в своем ответном послании от 16 апреля прямо заявил, что прибыть не может, так как находит присланное ему письмо чересчур коротким35. Для некоторых действительно возникли серьезные затруднения: настоятель монастыря премонстрантов посещал отделения ордена в дальних уголках Германии, а настоятель монастыря бенедиктинцев Жуг‑Дье (Рона) из диоцеза Лиона не мог уехать, потому что должен был участвовать в защите монастыря от врага36.

Да и многие другие депутаты в отличие от жителей Жьена отнюдь не выражали готовности следовать «куда будет угодно господину нашему королю». Настоятель монастыря Вильмань, что близ Монпелье, получил приказ незамедлительно отправляться в Пуатье, куда и прибыл, совершенно измученный долгим и трудным путешествием, но там он узнал, что на самом деле ехать нужно было в Тур. Однако никуда более ехать он не пожелал и удовольствовался посылкой троих доверенных лиц, а сам остался в Пуатье37. Несмотря на горячее желание короля собрать как можно большую аудиторию, дабы оказать максимально возможное воздействие на папу, вдруг оказалось, что королевская администрация не уверена в том, где именно следует проводить ассамблею. Архиепископ Нарбона, находившийся в Париже вместе с прочими королевскими советниками, послал, например, нескольких своих викарных епископов в Пуатье, да и вообще из ста сорока представителей духовенства семнадцать, главным образом из диоцеза Нарбона, получили приглашения с неверными адресами38. То, что подобная ошибка возникла по вине советника, весьма близкого королю, свидетельствует о том, что правительство, видимо, недостаточно ясно представляло себе цель предстоящего собрания. Возможно, убедить папу было бы легче, если бы собрание состоялось в Пуатье, где была его резиденция, однако предшествующий опыт показывал, что оппозиция со стороны духовенства или, по крайней мере, некоторой его части вполне возможна, и вдохновителями ее, видимо, являются представители ближайшего окружения папы. Даже в ответах на присланные приглашения есть свидетельства этого, ибо некоторые депутаты от духовенства были посланы туда не как полномочные представители, вроде законопослушных депутатов от городов, но «спасая и сберегая» авторитет Святого Престола, а также «не нанося ущерба Святой церкви»39. Безопаснее было провести собрание Генеральных штатов в Туре, не очень далеко от резиденции папы, а затем, выбрав таких представителей от лица Генеральных штатов, на которых можно было бы положиться, доставить их в Пуатье. Епископ Каора, например, которому присутствовать на собрании помешал застарелый артрит, четко заявил королю в ответном письме, что посылает своих представителей «в Бурж, Тур и Пуатье для присутствия в курии и на совете, а также на всех соборах, настоящих и будущих, которые будут созваны господином нашим первосвященником папой Климентом V, а также господином нашим королем Франции, а также досточтимым святым отцом, архиепископом Буржа»40. Здесь имеется в виду грядущий совет провинции, который архиепископ Буржа намерен был собрать для выдвижения депутата на ассамблею в Туре, а также запланированная в будущем встреча короля и сопровождающих его лиц с папой в Пуатье.

Все эти ухищрения говорят о том, что основной функцией выборных депутатов должно было стать проведение королевской политики. В таком контексте созыв делегатов столь широкого спектра (даже из самых маленьких торговых городков) ни в коем случае нельзя интерпретировать как некую демократическую тенденцию; скорее, это было нечто совершенно противоположное демократии, а именно тенденция абсолютистская, которая в начале XIV в. ярко отразилась в конкретной попытке короля распространить свою власть и пропагандистское влияние даже на самые отсталые и малозначащие слои общества.

К сожалению, не сохранилось протоколов заседаний Генеральных штатов в Туре. Если собрание происходило в назначенное время — а именно, началось в воскресенье 5 мая, через три недели после Пасхи, как это было указано в королевских письмах, — то продлилось оно десять дней. В среду 15 мая король распустил депутатов по домам41, без сомнения снабдив их всем необходимым, чтобы разнести весть о решениях собрания даже по таким городишкам, как Эрви или Жьен, ведь они прослушали речи знаменитых королевских министров Ногаре и Плезиана, весьма выразительно и страстно говоривших о неслыханных преступлениях, совершенных тамплиерами. И разумеется, депутаты эти послушно подтвердили, что за свои грехи тамплиеры заслуживают смертной казни42.

К 18 мая король уже вернулся в Париж, но вскоре, как и обещал перед собранием, вновь выехал в Пуатье для встречи с папой43. По домам распустили, однако, не всех депутатов — значительное их число сопровождало короля, а расходы на их содержание оплачивались по специальной статье44. Королевская свита в целом была чрезвычайно внушительной. Жан Бургонь, представитель короля Арагона Хайме II Справедливого, являющийся для нас весьма ценным свидетелем встреч Филиппа IV с папой в Пуатье, писал, что король Франции взял с собой своего брата, Карла Валуа, и своих сыновей, а также баронов, прелатов и представителей столиц провинций и наиболее важных городов страны. Эта небольшая армия достигла Пуатье 26 мая45, и уже одно лишь ее появление должно было смутить папу, не имевшего при себе даже сколько‑нибудь мощной вооруженной охраны. Бонифаций VIII в далеком Ананьи некогда пережил физическое насилие со стороны Ногаре, совершившего почти удавшуюся попытку вывезти его во Францию и поставить перед судом. Климент V, должно быть, более чем когда‑либо ранее пожалел, что не имеет даже постоянной резиденции, где мог бы чувствовать себя более уверенно при личной встрече с французским королем, а опыт июня‑июля 1308 г., вполне возможно, подсказывал ему, что необходимо в ближайшем будущем создать новую (пусть даже временную) папскую резиденцию в Авиньоне.

Внешне, однако, все выглядело вполне благопристойно. Король встретил папу с улыбкой. Пока его свита ссорилась со слугами папских кардиналов из‑за жилья — Пуатье и без того уже чуть не лопался в связи с присутствием папского двора, — король покорно преклонил перед Климентом колена'16. Тот, казалось, пребывал в полнейшем благорасположении и выразил радость по поводу приезда короля, особенно по двум причинам: во‑первых, он хотел побеседовать с Филиппом лично до того, как отправится в Рим, а во‑вторых, необходимо было обсудить вопросы, касающиеся Святой Земли47.

Но вряд ли эти внешние проявления взаимного удовлетворения могли обмануть опытного наблюдателя. Жан Бургонь пишет королю Хайме 26 мая (т. е. в день прибытия короля в Пуатье), что неизвестно, сколь долгим окажется визит Филиппа, однако предполагается, что он задержится в Пуатье, поскольку папа с 25 мая по 24 июня приостановил деятельность audientia causarum, т. е. того суда, на котором он рассматривал жалобы, и audientia Htterarum, где рассматривались возражения защиты по поводу вынесенных обвинений48. Жан Бургонь считал, что ему вряд ли удастся переговорить с папой относительно арагонских проблем. За неделю до прибытия короля он уже пытался поговорить с папой, для чего отправился на прогулку верхом,

но папа сказал, что лучше мне встретиться с ним в тот же день после обеда, что я и попытался сделать, однако через своего посыльного он передал мне, чтобы я зашел к нему завтра, в то же время. Я зашел, но с тем же результатом. На следующее утро, уже готовясь сесть на коня, папа увидел меня и подозвал к себе. Он извинился, сославшись на чрезвычайную загруженность делами, и попросил снова зайти к нему завтра, то есть в воскресенье… Я заходил в воскресенье, и в понедельник, и еще в течение нескольких дней, но поговорить с папой мне так и не удалось 49.

Климент срочно улаживал все прочие проблемы, чтобы затем иметь возможность полностью сосредоточиться на переговорах с Филиппом. Жан Бургонь все более отчаивался в своих попытках добиться аудиенции папы.

Папа хорошо понимал, что наступает кульминационный момент в его отношениях с французским правительством с тех пор, как он приостановил инквизиционный процесс по делу тамплиеров. 29 мая он провел открытую консисторию, заседавшую в королевском дворце в Пуа‑тье. На ней присутствовали как кардиналы, так и королевские советники, а также немало иных духовных и светских лиц. Королевский министр Гийом де Плезиан, выступая перед собравшимися, огласил список обвинений, предъявленных королем Франции ордену тамплиеров. По словам Жана Бургоня, его речь была пространной и выразительной; говорил он по‑французски50, дабы выступление его было понятно максимальному количеству людей. Практически не остается сомнений, что автором этой страстной речи, а также второй, произнесенной Плезианом в середине июня, был Гийом де Ногаре, который сам выступить не мог, по‑прежнему оставаясь для папы персоной нон грата в связи с той ролью, которую он сыграл во время нападения па Бонифация VIII в Ананьи51.

Плезиан начал с панегирика защитнику истинной веры и только что достигнутой им победе над «отвратительной ересью» тамплиеров, что безусловно было промыслом Божиим. Используя в качестве прелюдии христианский догмат, что, кроме самого Бога, нет ничего, что не было бы создано Богом, он приступил к отчету о том, как Филипп Красивый, Божий наместник на земле, достиг победы над преступными тамплиерами52. Чтобы продемонстрировать эту победу папе король и прибыл со всей своей свитой в Пуатье, отнюдь «не имея намерения взять на себя роль обвинителя, ниспровергателя, наставника или подстрекателя в данном судебном процессе», но вместе с прелатами и баронами, вместе со всем народом «послужить защите веры, Святой церкви и стен Иерусалима и очистить католическую веру от ереси». Затем Плезиан приступил к разъяснению того, в чем же конкретно заключалась победа короля в войне с тамплиерами, «уже в самом начале своем поистине вызвавшей священный трепет, ибо всем был очевиден ее истинный характер и несомненный конец». И теперь, по словам Плезиана, папе ничего иного не оставалось, как распустить орден.

Действия короля «вызывали священный трепет» у королевских министров по четырем основным причинам: во‑первых, вначале обвинения исходили от людей слишком низкого социального статуса, чтобы придавать делу скандально громкий характер; во‑вторых, обвиняемый в преступлениях орден всегда пользовался всемирным уважением и обладал значительными богатствами и могуществом; в‑третьих, преступления, совершаемые его членами, были не только противны человеческой природе, но и богопротивны; и в‑четвертых, сложности возникали из‑за тех прочных уз, которыми орден всегда был связан с французскими королями, пользуясь их особой милостью и расположением.

И все‑таки победа короля, несмотря ни на что, «вызывала восторг», ибо именно его Господь избрал в качестве «смиренного и неподкупного» защитника истинной веры и Иисуса Христа. Тут Плезиан пожелал пояснить намерения короля в отношении ордена. Никто из прочих правителей не осмелился совершить столь мужественный и высокий поступок, на который королю Франции пришлось пойти по многим причинам, «самой важной из коих является клятва, данная нашим государем во время коронации». И «поистине чудны дела Твои, Господи, ибо в этот момент в благословенном и Богом избранном королевстве Франции присутствуешь именно ты [т. е. Климент V] со своей курией, будучи избранником Божиим и наследником апостола Петра». Итак, король и папа могли бы объединить свои усилия в борьбе за веру и во имя Господа нашего. Кроме того, продолжал Плезиан, лица, возглавлявшие орден, случайно оказались собраны на территории французского королевства «по совсем иным поводам», и их нетрудно будет «вывести на чистую воду». Даже непосредственно перед арестом великий магистр ордена и другие его руководители, желая «принести свои извинения королю и скрывая свои истинные преступления», признавались в вопиющей ереси и неверии в Святое причастие, исповедь и другие церковные таинства. А после арестов многие тамплиеры, «страшась совершенных ими злодеяний и тщетно надеясь на милость Божию», покончили жизнь самоубийством. Другие же, «за небольшим исключением», по всему королевству и независимо друг от друга начали вдруг признаваться в совершенных грехах, даже если их «особо и не спрашивали». Великий магистр публично признался во всем, выступая перед учеными Парижского университета, тогда как получить признание от некоторых других членов ордена удалось «только чудом». И потом они долгое время придерживались своих показаний в присутствии епископов, королевских чиновников и простых католиков, однако некоторые все же отказались от сделанных несколько месяцев назад признаний «явно вследствие тайного сговора между собой», как это стало известно кардиналам, посланным папой в Париж. Кроме того, они получали от определенных лиц в пределах французского королевства письменные заверения в поддержке и слова утешения. Некоторые из этих утешителей были подкуплены, иные действовали по неясным причинам, однако все они могут справедливо опасаться наказания как fautores (пособники) ереси. Помимо общих для всех признаний, тамплиеры стали делать и частные дополнения — например, в присутствии архиепископа Санса или епископа Макона они признавались в самых различных и поистине ужасных преступлениях, которые якобы были ими также совершены.

Столь замечательные успехи расследования доказывают, что это «несомненно и однозначно» была самая настоящая ересь. Многие свидетели выдвинули обвинения против ордена, а благодаря полученным признаниям дело стало окончательно ясным, тем более что и общественная репутация ордена во всем мире «свидетельствует против него», что давно уже понятно не только юристам, но всем, кто выступал свидетелями по этому делу и чьи показания занесены в протокол и скреплены печатью. Даже «правитель одного государства, великий человек и ревностный католик, истинный помощник Господа в поисках истины» (т. е. Филипп IV), признал тамплиеров виновными, как и многие епископы, бароны и иные представители населения французского королевства.

Далее Плезиан попытался обрисовать развитие дела на различных этапах. Король сперва сомневался в том, что подобные обвинения могут быть правдой, однако впоследствии его убедили поистине ошеломляющие свидетельства, и он вынужден был выполнить свой священный долг. Плезиан всячески старался завуалировать слабые стороны обвинения, заранее отвечая на предполагаемые возражения оппонентов. Так, он согласился с тем, что ниспровергатели ордена действительно имеют низкий социальный статус, именно этим и объяснив, почему изначально у короля и его окружения все это вызвало сперва «такой ужас». Далее он мужественно заявил, что у государя и в мыслях не было прибрать к рукам имущество тамплиеров, он служил лишь орудием в руках Божьих, будучи правителем избранного народа. Сами же признания, на которых, собственно, и базировалось все дело, были, согласно настойчивым заверениям Плезиана, сделаны неожиданно для суда, совершенно добровольно и независимо друг от друга, и никаких наводящих вопросов свидетелям не задавалось.

Затем он предпринял попытку осторожно «закруглить» этот вопрос, приведя аргументы, которые, по его мнению, делали обвинения против тамплиеров неопровержимыми. По его словам, «с незапамятных времен» люди поняли, что на тайных собраниях и церемониях тамплиеров творится нечто непристойное, подтверждаемое тем, что они отказывались открыть тайны ордена даже епископам. Собрания их проводились по ночам, «как это обычно и делают все еретики», ибо те, кто творит зло, ненавидят свет. Виновны тамплиеры также и в том, что в результате их деяний и отступничества Святая Земля для католиков практически потеряна, ведь, как всем теперь известно, тамплиеры часто шли на прямой сговор с султаном. Они не проявляли христианского гостеприимства, не подавали милостыню, не занимались благотворительностью, ибо единственной их целью было стяжательство любыми путями, в том числе путем сеяния всяческой смуты. Согласно некоторым свидетельствам, тамплиеры дали обет дьяволу поступать именно так, т. е. нарушая всякие законы. А некоторые еще и усугубили свою вину, бежав из‑под стражи и обратившись к разбою в лесах и на больших дорогах или же став нищими попрошайками, и среди них были такие, что угрожали жизни тех, кто занимался этим делом в суде. Во многих местах построили они свои замки, несмотря на возражения церкви, и крали, проматывая и пропивая все, вплоть до священных цфковных сосудов. Практически никто из них, «даже из живущих за пределами французского королевства», не решился выступить в защиту своего ордена, хотя папа издал на сей счет специальный указ. Ведь всем известно, что в Испании, например, многие тамплиеры уже переметнулись на сторону сарацин.

Таким образом, все вполне ясно, и «никто из истинных католиков, желая избежать опасности потворствования ереси», не может сомневаться в том, что сомнению не подлежит, что «чудом явлено нам Господом нашим» через Его помощника, короля Франции, Святую церковь, баронов и весь народ Франции. Напротив, «если Зверь дал нам это понять столь явственно, то далее это даже и обсуждать ни в коем случае не следовало бы». Католическая вера должна быть взята под защиту, и прежде всего именно папой, который в подобных случаях волен делать все что угодно53.

Итак, «разъяснения» Плезиана в итоге приобрели угрожающий характер; должно быть, у папы, со всех сторон окруженного потенциальными врагами, не раз возникало искушение безоговорочно капитулировать. Более того, есть доказательства, что в устной версии выступления Плезиана, как пишет Жан Бургонь, присутствовавший при этом, значительно сильнее ощущалась вовлеченность папы в данный процесс и то, что на него непрерывно оказывалось давление, чем это явствует из официальной письменной версии этой речи. Устный вариант содержал также значительно большее количество деталей и подробностей. Возможно, письменная версия представляла собой лишь тезисы речи, а в непосредственном изложении текст был усилен. Однако большая часть подробностей, о которых упоминает Жан Бургонь, не имела твердых доказательств, так что, вполне возможно, Плезиан приводил их просто для того, чтобы еще больше накалить атмосферу и не дать аудитории адекватно воспринять взвешенный и разумный ответ папы.

По словам Жана Бургоня, Плезиан сообщил, что король, едва услыхав об обвинениях по адресу ордена, сразу же лично обсудил их с папой, встретившись с ним сперва в Лионе, а затем в Пуатье; кроме того, они обменивались письмами через посланников. Бургонь пишет: «И в этом деле он (т. е. король) действовал именем нашего папы римского, который и подвигнул его на это своими письмами». Что практически означает, что Климент V санкционировал аресты тамплиеров, однако информации об этом в официальной версии выступления Плезиана нет. Особо подчеркивал Плезиан чистоту побуждений короля: сам Господь избрал Филиппа IV «своим помощником в мирских делах»; французский король движим отнюдь не алчностью, как то хотят представить его недруги, ибо он и без того достаточно богат и даже превосходит богатством многих других правителей христианского мира. Он передает деньги и имущество надежным людям, даже если это не его чиновники, дабы они «использовали богатство это во имя освобождения Святой Земли, куда они направляются», хотя по закону мог бы все это конфисковать. По поводу признаний великого магистра, полученных от него еще до заключения в тюрьму, Плезиан пояснил, что признания эти были сделаны для того, чтобы орден получил отпущение грехов. Отказы же тамплиеров от первоначальных признаний он приписал исключительно воздействию некоторых лиц внутри церкви — в официальной версии он изъясняется значительно более туманно, — которые были подкуплены орденом (эту идею ему «подбросил» один из анонимных авторов памфлетов антипапской направленности). Затем Плезиан дал более подробную расшифровку некоторых своих общих заявлений: так, например, он рассказал о том, как некоторые свидетели в присутствии епископа Макона признавались в том, что мочились на Святой крест. Рассказал он и о том, каковы были доказательства вины тамплиеров, полученные благодаря деятельности королевских шпионов, внедренных в орден.

И наконец, Жан Бургонь сообщает, что на папу оказывалось значительно большее давление, чем о том можно судить по официальной версии речи Плезиана. Поскольку победа короля ясна и несомненна, папе остается лишь вынести ордену обвинительный приговор. Король и народ Франции призывают его не медлить и действовать решительно, как этого требует сложившаяся ситуация. Ему следует возобновить процессы против отдельных тамплиеров и вынести свой приговор каждому из обвиняемых, а тех, кто раскаялся, вернуть в лоно церкви. Если же папа и далее будет медлить, король не оставит без отмщения те оскорбления, что были нанесены Иисусу Христу, поскольку и без того уже с трудом сдерживает гнев народный, ибо «народ, слыша (из уст тамплиеров) богохульства и поношения Спасителя, восстал, желая уничтожить тамплиеров без суда и следствия». Все это папа должен принять во внимание, так как все короли Франции — особенно Людовик Святой и Филипп III — всю жизнь верно служили Святой церкви и не раз проливали за нее свою кровь, как и весь французский народ. Как известно, во Франции всегда процветало богословие и «божественная мудрость», которой «полнится Святая церковь», а потому, если король Франции, прелаты, бароны и весь народ просят папу о скорейшем решении, то «это, пресвятой отец, должно лишь радовать тебя и побуждать к дальнейшим действиям. В случае же новых проволочек разговор с тобой будет вестись на другом языке!»54

Жан Бургонь рассказывает и о других выступлениях в поддержку Плезиана. Так, например, архиепископ Нар‑бона Жиль Аселен сравнил тамплиеров с мадианитянами <Мадиаиитяие — кочевой народ, родственный израильтянам и часто воевавший с ними, кочевавший с востока на запад от залива Акаба и совершавший набеги даже до долины Израильской.>, которые, как говорится в Библии, совратили израильтян, хотя, кажется, не было на свете ереси мерзостнее, чем у тамплиеров. Многие язычники и еретики отрицали божественную сущность Иисуса Христа, но соглашались с тем, что он был пророком и святым. Тамплиеры же не только отрицали Его божественную сущность, но и называли Его лжепророком. Перед лицом страшной опасности архиепископ призывал действовать как можно скорее, пока ересь эта не распространилась повсеместно, подобно арианству, которое начиналось в Александрии с крохотной искорки, вовремя не загашенной и разгоревшейся большим пожаром. Вслед за Аселеном выступал Эджидио Колонна, архиепископ Буржа, а также представители других сословий: один из баронов короля, представлявший Париж и говоривший по‑французски, и депутат от горожан Тулузы и Монпелье, говоривший на юго‑западном диалекте лангедок55. Кольцо осаждавших сжималось, однако папа стоял на своем. Теперь была его очередь выступать. Подкрепляя свои суждения цитатами из книг пророков Амоса и Мала‑хии и соглашаясь с тем, что всем служителям церкви, а особенно папе, надлежит ненавидеть зло и любить добродетель, он, однако, заявил, что во всем, даже и в этом, необходимо действовать по справедливости. До своего избрания он мало знал о жизни ордена тамплиеров, ибо редко кто из дворян в его родных местах вступал в этот орден. Но впоследствии ему пришлось лично узнать многих тамплиеров, и он ценил их очень высоко. И все же, окажись они действительно виновны в названных преступлениях, все эти люди станут ему ненавистны. Как только предъявленные ордену обвинения будут ему, папе, доказаны, он немедленно начнет против них процесс и сам станет их судией. И тогда он и кардиналы станут действовать быстро и решительно, «однако же не поспешно, а по зрелом и здравом размышлении», как и велит им Святая церковь. Папа сказал все это на латыни и затем повторил по‑французски, чтобы поняли все. Он заметил также, что гораздо реже, чем то утверждает Плезиан, встречался с королем Филиппом. Они действительно обсуждали вопрос о тамплиерах в Лионе, однако тогда папа никак не мог поверить обвинениям по адресу ордена, а в Пуатье даже вспомнить не мог, что говорил при встрече в Лионе. Одно он знал точно: он никогда не посылал королю писем, в которых санкционировались бы аресты тамплиеров.

Дата добавления: 2015-06-30