КАТЕГОРИИ: Архитектура-(3434)Астрономия-(809)Биология-(7483)Биотехнологии-(1457)Военное дело-(14632)Высокие технологии-(1363)География-(913)Геология-(1438)Государство-(451)Демография-(1065)Дом-(47672)Журналистика и СМИ-(912)Изобретательство-(14524)Иностранные языки-(4268)Информатика-(17799)Искусство-(1338)История-(13644)Компьютеры-(11121)Косметика-(55)Кулинария-(373)Культура-(8427)Лингвистика-(374)Литература-(1642)Маркетинг-(23702)Математика-(16968)Машиностроение-(1700)Медицина-(12668)Менеджмент-(24684)Механика-(15423)Науковедение-(506)Образование-(11852)Охрана труда-(3308)Педагогика-(5571)Полиграфия-(1312)Политика-(7869)Право-(5454)Приборостроение-(1369)Программирование-(2801)Производство-(97182)Промышленность-(8706)Психология-(18388)Религия-(3217)Связь-(10668)Сельское хозяйство-(299)Социология-(6455)Спорт-(42831)Строительство-(4793)Торговля-(5050)Транспорт-(2929)Туризм-(1568)Физика-(3942)Философия-(17015)Финансы-(26596)Химия-(22929)Экология-(12095)Экономика-(9961)Электроника-(8441)Электротехника-(4623)Энергетика-(12629)Юриспруденция-(1492)Ядерная техника-(1748) |
Социальной реальности 1 страница
Интерпретация Субъективная Субъективистские подходы в объективном бихевиоризме ♦ Проблема субъективной интерпретации в социальной психологии ♦ Процесс атрибуции ♦ Неспособность сделать поправку на неопределенности субъективной интерпретации Людьми, провозгласившими появление ситуационистской традиции в психологии, были вовсе не социальные психологи. Пионерами в этом стали бихевиористы, ведомые в начале нашего века Джоном Б. Уотсоном, пространно писавшим о той роли, которую играют ситуационные факторы в человеческом поведении. Уотсон хвастался, что он может путем надлежащих манипуляций с переменными внешней среды и подкрепляющими воздействиями «...сделать из ребенка врача, юриста, художника, главу торговой гильдии и даже вора-попрошайку, независимо от его талантов, склонностей, психических тенденций, способностей, призвания и расы, к которой принадлежали его предки» (John B. Watson, 1930. С. 82). Такое заявление не означало, конечно, что «человеческие» переменные никак не влияют на поведение. Смысл его сводился скорее к тому, что «человек» представляет собой попросту сумму ситуативных превратностей, испытанных в прошлом, — превратностей, которые могут быть описаны объективно, что создает основу для точного предсказания и контроля поведения.
Однако ситуационизм бихевиористов был связан с их убежденностью в том, что внутренние процессы человеческой психикине могут быть объектом исследования научной психологии. Они настаивали на отходе от свойственной девятнадцатому веку стратегии исследований, ориентированной на интроспекцию субъективного опыта. Вместо этого новая научная психология должна былаозаботиться исключительно событиями, доступными наблюдениюи количественной характеристике, — в особенности внешне про-являемыми реакциями, доступными наблюдению стимулами ок-ружающей среды, вызывающими эти реакции, а также объектив-но определимыми результатами (например, конкретными «подкреплениями», соответствующими четко определеннымбиологическим влечениям), представляющими собой последствияподобных реакций. Любое поведение, каким бы тонким или слож-ным оно ни было, должно было пониматься в терминах связеймежду стимулами, реакциями и их гедонистическими последстви-ями, а также в терминах обобщений, производимых на основаниисхожести различных стимулов или контекстов. Бихевиористы проторили дорогу для многих важных теоретических и прикладных достижений в исследовании классического иинструментального обусловливания или в более общем виде —в исследовании научения и мотивации. Однако своим стратегичес-ким решением игнорировать субъективный опыт и сосредоточиться только на объективно определимых фактах бихевиористы породили дилемму, просуществовавшую на протяжении большей части столетия. В то время как психология посвятила себя исследованиючисто объективных признаков человеческого поведения, наши инту-иция и переживания, а со временем и наши исследования прояснили тот факт, что если не большинство, то многие факты повседнев-ного человеческого поведения (в особенности социального) становятся объяснимыми и предсказуемыми только в том случае, когдамы знаем или можем точно угадывать субъективные интерпретациии убеждения людей, поведение которых рассматривается.
Рассмотрим следующий, вполне заурядный эпизод: Джейн спрашивает Боба — молодого человека, которого она встречает на ве-черинке в женском клубе университета: «Часто ли ты приходишь сюда?» В ответ тот улыбается и говорит: «Нет, но думаю, что будуприходить чаще». Ясно, что в данной типичной ситуации оба реагировали на соответствующие стимулы и их реакции не осталисьбез последствий. Но для того, чтобы по-настоящему понять этот эпизод и в особенности оценить то, что он мог бы значить дляповедения данных двух индивидов в будущем, нам необходимознать, как каждый из них воспринимал ситуацию в целом и какони интерпретировали ответы друг друга. Прежде всего, каковыбыли их субъективные впечатления от вечеринки и как они соот-носились с их целями и ожиданиями? Затем, какое значение при-давали они словам друг друга (а также сопровождающим эти слованевербальным проявлениям)? Принял ли Боб слова Джейн простов их буквальном смысле или посчитал, что они свидетельствуют оее возможном к нему интересе? А если так, то был ли подобныйинтерес для него желательным или нет? То же самое касается иДжейн: расценила ли она заявление Боба о том, что он собираетсяпосещать подобные вечеринки и в будущем как свидетельство того,что ему понравилась именно эта вечеринка, либо как недвусмыс-ленное выражение его интереса к ней лично, либо просто какприятную, но ничего не значащую болтовню? Мы берем на себя смелость утверждать, что каким бы количеством информации об объективных подробностях поведения в дан-ной ситуации мы ни располагали, это не позволило бы нам предсказать поведение ее участников в будущем. Только зная или верноугадывая субъективное значение происходящего, мы смогли быопределить, почему они повели себя именно так, как это про-изошло на самом деле. Испытывая недостаток сведений о значении стимулов и реакций для участников ситуации, мы не сможемничего сказать ни о том, какие именно реакции были (или небыли) подкреплены, ни о том, какое влияние будет иметь данныйэпизод на реакции Джейн и Боба друг на друга, на вечеринки вженском клубе и на другие подобные социальные мероприятия. На самом же деле, для того чтобы по-настоящему понять природу и последствия подобных социальных эпизодов, мы должны помнитьи о том, что люди обычно не просто стараются интерпретироватьслова и поступки друг друга — они стараются также предсказывать, отслеживать и слегка направлять эти интерпретации. Пример с типичной ситуацией на вечеринке в женском клубеимеет достаточно всеобъемлющий характер. Являемся ли мы просто незаинтересованными наблюдателями подобных эпизодов илипринимаем в них участие — в любом случае мы должны уделять
пристальное внимание вопросам субъективного значения. Во-пер-вых, мы должны попытаться распознать, к какой категории отно-сят ту или иную ситуацию сами ее участники, что в свою очередьпотребует извлечения на свет Божий всего их предшествующегоопыта, а также представлений о мире, которых они придержива-ются в настоящее время. Во-вторых, мы должны знать о том, как участники ситуациипредставляют себе природу взаимосвязи между своими действия-ми и их последствиями, т.е. какова, с их точки зрения, вероят-ность наступления тех или иных последствий и что они думают оскрывающихся за этой вероятностью причинно-следственных свя-зях. Короче говоря, мы должны отдавать себе отчет в том, чтообъективного описания стимулов, реакций и подкреплений и дажеобъективного описания связей между ними редко бывает доста-точно для достижения наших научных целей. Для этого нам необ-ходимо знать, как сами участники ситуации воспринимают по-добные «объективные» события и что они думают о существую-щих между ними связях. Не случайно, что Кларк Халл (С. Hull), Б.Ф. Скиннер (B.F. Skin-ner) и другие сторонники теории научения в бихевиористскойтрадиции, имевшей столь сильное влияние в первой половинестолетия, нашли эффективные способы изящно обойти описан-ные выше проблемы субъективной интерпретации. Во-первых, всвоих исследованиях усвоения реакций и изменения поведенияони полагались в первую очередь на крыс и голубей — существ,которые, как нетрудно предположить, склонны к размышлениямо смысле происходящего несколько меньше, чем люди. (Во вся-ком случае, каковы бы ни были их личные мнения о собственныхинтерпретациях, ожиданиях или мотивах, они все равно не могутнам об этом сообщить.) Во-вторых, использовавшиеся исследователями стимулы в ещебольшей степени делали ненужными любые вопросы о субъективном смысле* происходящего. Почти всегда исследователи работалис подкреплениями, понятными их испытуемым (например, со съе-добными шариками или каплями воды, предлагаемыми животным,доведенным предварительно до крайней степени голода или жаж-ды, либо с вредоносными стимулами — такими, как удары электро- * Слова «субъективный смысл» и «субъективное значение» здесь и далее используются как синонимы; в тексте оригинала им соответствует термин «subjectivemeaning». (Примеч. науч. ред.) Субъективная интерпретация социальныой реальности 123 током, которые любое живое существо пыталось бы избежать прилюбых обстоятельствах), а также со стимулами и реакциями (таки-ми, как световые или звуковые сигналы, включение тумблера и томуподобными), к которым подопытные животные были безразличны. Это продолжалось до тех пор, пока эти стимулы не начиналиассоциироваться с первичными («безусловными») подкреплениями. Когда же бихевиористы все-таки решались использовать людейв своих экспериментах, то они попросту избегали проблем, связа-ных с интерпретацией или пониманием смысла. Например, ониизучали выработку условного мигательного рефлекса, сочетая ничего до этого не значивший звуковой сигнал с подачей струи воз-духа, направляемой прямо на роговую оболочку глаза испытуемо-го (стимул, реакция на который в форме моргания представляетсобой врожденный, или безусловный, рефлекс). Занимаясь изуче-нием памяти, они заставляли испытуемых заучивать наизусть спискибессмысленных слогов или бытовых предметов, совсем не обращая при этом внимания на воспоминания о реальных событиях,которые были бы наделены для разных людей богатым и разнооб-разным смыслом. Несмотря на вышеописанную стратегию исследований и успехи, достигнутые теоретиками научения в лабораторных условиях,офаниченность подобного объективистского подхода становиласьвсе более очевидной — в особенности для тех теоретиков наученияи социальных психологов, которые интересовались поведениемлюдей в ситуациях, свободных от лабораторных условностей. В ме-нее стерильных условиях — там, где поведенческие стимулы болеесложны, а связь различных вариантов поведения с удовлетворени-ем врожденных влечений менее очевидна и где исследуемые суще-ства более склонны к созданию теорий на основании своего знакомства с взаимосвязями событий в реальной жизни, точное пред-сказание и контроль за поведением оказались еще менее достижимой целью. Как отмечал Мартин Селигман в своей рево-люционной статье, увидевшей свет в канун окончания эры гегемонии бихевиористов в психологии (Martin Seligman, 1970), этобыло справедливо даже в отношении голубей, крыс и кошек. Когда психологи пытались обусловливать стимулы или реак-Ции, изначально имеющие существенное значение для организ-M, они обнаруживали, что «законы научения», установленныеими для бессмысленных стимулов (через ассоциирование их с без-условными подкреплениями), не срабатывают. Вместо плавных иРавномерно возрастающих кривых научения исследователи все чаще
сталкивались с феноменом быстрого научения (порой в течениеединичного испытания). Иногда же научения не происходило вовсе. Например, кошкуможно было научить тянуть за веревочку с целью получить еду, нонельзя было научить вылизывать с той же самой целью шерстку.И это несмотря на то, что последняя реакция имеет гораздо болеевысокий «операционный» (или базовый) уровень повторяемости.Аналогично, голубь скорее умрет, чем научится не тыкать клювомв экран, чтобы получить корм. Относительность 6 феноменах сужденияи мотивации Уровень адаптации. Ощущение беспокойства психологов поповоду упорства радикальных бихевиористов, определявших исходные данные и полученные результаты исключительно с объек-тивных позиций, нарастало в течение десятилетий. Представители гештальт-психологии в течение долгого време-ни увлекались демонстрацией невозможности абсолютного суждения о стимулах и того непреложного факта, что о них всегда судятлишь по отношению к другим стимулам. Их любимым примеромбыли эксперименты с крысой, на которую воздействовали два све-товых раздражителя — один ярче, чем другой. Ее реакция — нажатие на рычаг, расположенный под менее ярким источником света, — подкреплялась экспериментатором. В ходе контрольного ис-пытания на животное снова воздействовали два источника света: один — только что подкрепленный и другой — еще менее яркий. Исходя из объективистских соображений можно было бы ожидать,что крыса должна была прореагировать на первоначально подкреп-ленный сигнал, но вместо этого крыса выбирает новый стимул. Крыса научилась реагировать не на «лампочку мощностью в 20ватт», а на «менее яркий источник света». А это суждение требует уже наличия субъекта, активно интерпретирующего информацию.а не автомата, регистрирующего объективные физические свойства стимулов, с которыми он сталкивается. Традиция исследования относительности суждения приобрелавес в американской экспериментальной психологии благодаря ра-боте Гарри Хелсона (Harry Helson, 1964). Он показал, что сужде-ние о величине стимулов всегда является относительным, т.е. со-относимым с аналогичными стимулами, воздействие которыхсубъект испытывал на себе ранее, либо испытывает в настоящее
Субъективная интерпретация социальныой реальности 125 время. Так, предмет кажется тяжелее в том случае, когда предва-рительно оценивался вес нескольких более легких предметов, чемв том случае, когда оценивался вес более тяжелых предметов. Водаопределенной температуры покажется испытуемому холодной, еслинепосредственно перед этим его рука находилась некоторое времяв горячей воде, и теплой, если его рука будет перед этим нахо-диться в холодной воде. Таким образом, суждение об актуальномстимуле всегда является функцией, по крайней мере, двух важныхфакторов: объективно измеренной величины данного стимула и«уровня адаптации» субъекта к стимулам подобного рода. Эффекты соотнесения с контекстом. Осознание относительнойприроды суждения красной нитью проходит через всю современ-ную когнитивную психологию. В частности, ученые, работающие вобласти современной теории принятия решений, заметили, чтолюди гораздо более склонны реагировать на перспективу измене-ния своего состояния, чем на абсолютный результат, который онимогут получить вследствие принятия того или иного решения(Kahneman & Tversky, 1979). Если расширить смысл сказанного,люди в высокой степени подвержены воздействию эффекта соот-несения с контекстом. Они судят об издержках и преимуществахразличных планируемых действий и испытывают различной сте-пени сожаление об упущенных возможностях не из-за их соотне-сения с конечным результатом, а вследствие сравнений, которыеявно и неявно присутствуют при рассмотрении любой проблемы(Tversky & Kahneman, 1981). Так, например, люди могут быть склонны отдавать предпочте-ние какому-то одному образу действия, если сравнивают его сопределенным начальным уровнем благосостояния, однако еслиих подвести к мысли о каком-то другом начальном уровне благо-состояния, то предпочтение отдается другому образу действия. Не так давно Канеман и Миллер (Kahneman & Miller, 1986)расширили сферу приложения этого утверждения до пределов во-обще какой бы то ни было познавательной деятельности. Они до-казывают, что любой отдельный стимул привлекает из памятиДругие стимулы, в сравнении с которыми и формируется сужде-ние. Например, пробуя овощной суп, вы сравниваете его с другимсупом, который ели на'прошлой неделе, с минестроне*, которыйОтведали месяц назад, с консервированным супом, который ели в * Минестроне — овощной суп, традиционное блюдо итальянской кухни. (Примеч. пер.)
126 Глава 3 детстве, и т.д. Все это в совокупности составляет «норму», в соот-ветствии с которой вы судите о нынешнем своем супе. С точки зрения бихевиористов от подобного взгляда недалекои до нигилизма. Ибо коль скоро личные истории разных индиви-дов отличаются друг от друга, то для формирования подобной срав-нительной шкалы каждый будет использовать свои собственныевоспоминания. Невозможно придумать ничего более далекого отмечты бихевиористов определить свойства стимула объективно,не обращаясь к «черному ящику», находящемуся в голове индивида! Было показано, что релятивистские представления имеют впсихологии ряд следствий объективно-поведенческого и мотива-ционного характера, как раз тех, которые бихевиористы очень ува-жают. Например, в 1979 г. Канеман и Тверски (Kahneman & Tversky,1979) в своем исследовании проблемы выбора с точки зрения те-ории перспективы показали, что между поведением людей в ситуациях, сулящих потери и приобретения, существует определеннаяасимметрия, состоящая в том, что люди более мотивированы из-бежать известных потерь, чем добиться эквивалентного этим по-терям выигрыша. Эта закономерность помогает нам понять, поче-му людей зачастую побуждает к действию скорее перспектива бу-дущих потерь, чем перспектива приобретений. Американские профсоюзы часто хвастаются тем, что в про-шлом им неоднократно удавалось вытребовать для своих членовлучшие условия труда, более высокую оплату и более короткуюрабочую неделю. Однако от историков рабочего движения мы уз-наем, что рост профсоюзов в нашей стране и их боевой дух насамом деле в меньшей мере подстегивались обещанием выигры-ша, чем угрозой и реальным опытом поражений. В частности, пе-риод величайшего роста профсоюзов и наиболее бурная эпоха вовсей истории организованного рабочего движения наступили вначале XX в., во времена, когда приток безработных эмигрантовпобуждал нанимателей сокращать заработную плату, посколькуони были уверенны, что подобное вознаграждение (буквально гро-ши) будет приемлемо для вновь прибывших, отчаявшихся найтиработу и не так давно вырвавшихся из гораздо более суровых социальных и экономических условий людей. Сравнение с прошлым опытом. Еще один пример важности срав-нительной оценки для мотивации связан с прошлым опытом. Так,люди часто с ностальгией говорят о «добрых старых временах» либо,наоборот, благодарят за то, что «голодные 30-е годы», ужасы вто- рой мировой войны или мрачные дни холодной войны остались впрошлом. Подобные воспоминания оказывают большое влияниена настоящее. Наши советские коллеги, чьи семьи пережили по-вальный голод и другие кошмары девятисотдневной блокады Ле-нинграда войсками нацистов во время второй мировой войны,уверяли нас, что в течение последующих двух десятилетий их со-отечественники чувствовали себя сравнительно обеспеченными и,несмотря на нехватку продуктов питания и другие лишения (кото-рые гости с Запада находили невыносимыми, полагая, что ониявляются достаточным мотивом для политического протеста), небыли склонны осуждать своих тогдашних лидеров. Одно из наиболее интересных мотивационных следствий отно-сительности суждения состоит в том, что как счастье, так и несча-стье должны до определенной степени саморегулироваться. Этопредположение было высказано Брикменом (Brickman, 1978), вме-сте со своими коллегами исследовавшим людей, жизненные об-стоятельства которых резко изменились в результате неожиданно-го везения или трагических происшествий. Он обнаружил, что люди, выигрывавшие в лотерею, будучи сначала переполненными радостью по поводу своего нового приобретения, через год-другой становились не более довольными своей участью, чем любой из нас. Аналогично, люди, оказавшиеся прикованными к постели в результате травмы или борющиеся с опасным для жизни заболеванием, казались адаптировавшимися к обстоятельствам своей жизни. Сначала ощущая себя никчемными или даже подумывая о самоубийстве, с течением времени они становились почти настолько же счастливыми, как и любой средний человек. Таким образом, оказывается, что эмоциональные и мотивационные состояния колеблются в зависимости от чрезвычайно сиюминутных или «локальных» изменений жизненных обстоятельств,а не от абсолютного уровня удовлетворения потребностей. «Несчастные маленькие девочки из богатых семей» — не просто плод житейской фантазии. Они действительно существуют. Они чувствуют себя так, потому что сравнивают своего сегодняшнего гигантского плюшевого мишку со вчерашним пони и обнаруживают,что его-то им и недостает. Социальное сравнение и относительная депривация. Второй видсравнения, сильно влияющего на субъективную оценку людьмисобственного состояния и, следовательно, на их последующуюмотивацию и поведение, предполагает наличие других людей, в
частности таких, которые рассматривались бы ими как социальнозначимые. Социальное сравнение в процессе самооценки и егомотивационные следствия были центральной темой социальнойпсихологии начиная с 30-х и вплоть до конца 50-х годов (см. в особенности: Festinger, 1954). Возможно, лучший из существующих влитературе примеров дает нам исследование, бывшее в своем родеодним из первых. Описывая аттитюды и внутренние переживания американскихсолдат — участников второй мировой в-ойны, Стауффер (Stouffer,1950) подметил весьма неожиданное различие в моральном духечернокожих солдат, расквартированных на юге и на севере Соеди-ненных Штатов Америки. Неожиданность заключалась в том, что,несмотря на сегрегационные законы и обычаи юга, расквартиро-ванные там чернокожие солдаты были более довольны своей уча-стью, чем солдаты, расквартированные на севере (независимо оттого, являлись ли сами они северянами, или южанами). Этот парадокс легко разрешается, если вспомнить об имевшемся в распоряжении солдат материале для социального сравнения. Чернокожие солдаты, расквартированные на юге, чувствовали себя обеспеченными, поскольку сопоставляли себя в первую очередь с неграми-южанами, которых они встречали за пределамивоенного городка и которые находились в еще более суровых социальных и экономических условиях, чем эти солдаты. Чернокожие солдаты, расквартированные на севере, были недовольны своейучастью, потому что тоже сравнивали себя с чернокожими из числа гражданского населения. Но последние получали на севере высокую зарплату и пользовались беспрецедентной возможностью ра-ботать на заводах и фабриках, которые ранее принимали на работутолько белых. Представление о том, что оценка людьми самих себя, по существу, основана на сравнении, составляет к. настоящему времени частьквинтэссенции социально-психологического знания (Strack, Martin& Schwartz, 1988). Люди считают себя талантливыми или бесталанными, богатыми или бедными, здоровыми или больными, сравнивая себя с другими (Tesser, 1980). И действительно, правильно выбрав референтные группы для сравнения, люди могут усиливать усебя ощущение собственной значимости и благодаря этому лучше справляться с жизненными невзгодами CTaylor, 1983). Учителя, вы-ставляющие оценки, руководители, раздающие повышения, врачи,лечащие болезни в условиях различных социальных сред, часто игнорируют эту закономерность во вред самим себе. Субъективная интерпретация социалъныой реальности 129 flekomopw неочевидные последствия ВлиянияВознаграждения на мотивации Некоторые другие работы, подобно вышеописанным наблюдениям, показавшим, что суждениям о внешних стимулах свойственны релятивизм и субъективизм, продемонстрировали, что зависи-мость от интерпретации присуща также и суждениям о взаимоотношениях между реакцией и подкреплением. Подобные интерпретацииимеют важные последствия для дальнейшей мотивации и поведения. Приверженцы теории диссонанса, ведомые Леоном Фестингером, нашли особое удовольствие в том, чтобы утереть нос бихевиористам.Они добились этого, показав неоднократно, что, манипулируя смыслом, который человек придает связи между вознаграждением и поведением, требуемым для получения этого вознаграждения, можнонаблюдать эффекты влияния вознаграждения на поведение, обратные тем, что демонстрировали бихевиористы. Например, в одной из классических экспериментальных схем,созданных представителями теории диссонанса (Festinger &Carlsmith, 1959), испытуемым платили за то, что они говорилидругому участнику эксперимента, что невероятно скучное и бездумное задание (переставление шпулек на доске с дырочками),только что выполненное ими, было на самом деле очень интересным. Испытуемые делали это по просьбе экспериментатора, чтобыподготовить следующего участника к выполнению того же занудного задания. Было обнаружено, что испытуемые были склонны«интернализировать» эту информацию (т.е. на самом деле соглашаться с тем, что задание было интересным) в гораздо большейстепени тогда, когда предполагаемая плата за вранье составлялаодин доллар, чем когда она равнялась 20 долларам (в 1959 г. суммав 20 долларов представляла собой вполне приемлемую плату зацелый день работы, требующей средней квалификации). Объяснить полученный результат с точки зрения теории диссонанса, делающей упор на когнитивное равновесие и рационализацию, было нетрудно. Испытуемые, получавшие только один доллар, ощущали, как утверждалось, несоответствие этой суммы тому факту, что им предстояло пойти на обман своих партнеров ипублично высказать то, что не соответствовало их действительнымвзглядам. И поэтому они смягчали данный диссонанс единственно возможным для них способом, т.е. убеждали себя, что задание действительно было хоть чем-то привлекательным.
Напротив, испытуемые, получавшие по 20 долларов, не нуждались в подобных умственных упражнениях для того, чтобы ка-ким-то образом обойтись с расхождением между своими личнымиубеждениями и поведением на публике. Плата в 20 долларов обеспечивала психологически адекватное оправдание для лжи. Вследствие этого они ощущали лишь небольшой диссонанс и не испытывали необходимости корректировать свою субъективную оценкускучного задания. Феномен, доказательству которого было посвящено исследование Фестингера и Карлсмит, к настоящему времени имеет ужебуквально сотни экспериментальных подтверждений; была такжеясно показана и его мотивационная основа (Cooper, Zanna & Taves,1978; Steele, 1988). Предоставление людям, придерживающимсяопределенных убеждений, незначительных наград за действия, несовпадающие с их убеждениями, вызывает гораздо более значительные сдвиги в направлении подкрепляемого поведения, чемиспользование больших по размеру вознаграждений. Это, конеч-но, полностью противоречит духу традиционной теории под-крепления, из которой следует, что более высокое вознагражде-ние должно с большей эффективностью обеспечить действитель-ное принятие людьми предпочтений и убеждений, выражаемыхими открыто. Еще более вызывающей для приверженцев классической тео-рии подкрепления явилась неоднократная демонстрация того факта,что вознаграждение за определенного рода поведение на самомделе может снизить его привлекательность и уменьшить вероят-ность его осуществления в будущем. Наверное, наиболее известноеиз подобных исследований было предпринято Липпером, Гриноми Нисбеттом (Lepper, Greene & Nisbett, 1973). Исследователи рас-судили, что если люди возьмутся за выполнение задания, котороеим всегда нравилось и доставляло удовольствие, но при этом будутожидать вознаграждения за свои старания, то у них может возник-нуть когнитивный процесс, похожий на тот, что наблюдался уиспытуемых в экспериментах с когнитивным диссонансом. Иначе говоря, люди могут решить, что взялись за соответству-ющее задание ради обещанной награды, и поэтому начать рас-сматривать свою деятельность как саму по себе менее привлека-тельную, т.е. они начнут относиться к своему поведению скореекак к средству достижения цели, а не как к чему-то привлекательному и самоценному. И поэтому, когда перспектива вознагражде-ния исчезнет, им не очень-то захочется заниматься этим делом. Полученные результаты (с которыми мы будем более подроб-но иметь дело в главе 8 при обсуждении прикладных аспектов социальной психологии) подтвердили эту интригующую гипотезу. Детям дошкольного возраста предложили порисовать фломастерами — занятие, которому до этого при отсутствии всякого дополнительного подкрепления они предавались с большим азартом, —пообещав наградить их «за активное участие». После этого, когда им снова предложили порисовать фломастерами на уроке, эти детипроявили к фломастерам сравнительно небольшой интерес. Напротив, интерес детей, не ожидавших и не получавших дополнительного вознаграждения за рисование фломастерами, впоследствии не снизился. Необходимо отметить, что подобное падение интереса не наблюдалось и у детей, получивших вознаграждение, но не ожидавших его. Видимо, вследствие ожидания вознаграждения дети перестали интерпретировать рисование фломастерами как самоценную деятельность, начав рассматривать ее как средство для получения других поощрений. Короче говоря, «игра» превратилась, с субъективной точки зрения, в «работу». Необходимо пояснить, что выводы Липпера и его коллег не противоречат — по крайней мере решительно и неопровержимо — традиционной теории подкрепления. Результаты исследования Фестингера и Карлсмит также не противоречат ей столь уж решительным образом (хотя авторы и не отказали себе в удовольствии заставитьсвоих коллег, действующих с оглядкой на традиционную теорию,предсказать результат, противоположный полученному на самом деле). Значение этого исследования состоит совершенно в ином —в указании на ограниченность традиционного, сугубо объективного описания и объяснения процессов мотивации и научения.
Дата добавления: 2015-06-30; Просмотров: 394; Нарушение авторских прав?; Мы поможем в написании вашей работы! Нам важно ваше мнение! Был ли полезен опубликованный материал? Да | Нет |