Путешествие по Сербии и Черногории. Путевые очерки. СПб., 1903

Марков Е.

Пашич смотрит на будущее с надеждой и надеется, что король скоро опять вступит на правильный конституционный путь[8].

Я спросил у Пашича, какое собственно отличие у них радикальной партии от либеральной и прогрессисткой, то есть напредняцкой?

– Видите ли, отвечал Пашич, – нашу радикальную партию нельзя смешивать с тем, что называется этим именем во французском парламенте; появилась она у нас со Светозаром Марковичем, другом ваших Чернышевского и Добролюбова; под непосредственным влиянием идей, господствовавших в России в шестидесятых годах.

– В Сербии тогда были две политические партии – либералы стояли за династию Обреновичей и могли называться либералами только по сравнению с палочным режимом Милоша; напредняки же в то время были за Карагеоргиевичей и за сближение с Австрией. Маркович стал проповедовать, что династия для сербов дело второстепенное, что для нас важно хорошее правление, верность конституции, все равно при той или иной династии. Это придало партии характер как будто бы антидинастический, хотя это было несправедливо, ибо партия эта была только нединастической. Радикалы сначала были пропитаны несколько социалистским духом настолько, по крайней мере, как и ваш Чернышевский, но это направление исчезло само собой, потому что в Сербии оно невозможно: 95 % сербов – селяки, имеющие недвижимую собственность, и никакие социалистские теории не в силах были убедить их, что этой собственностью они должны поделиться с другими. Маркович проповедовал только необходимость сельской общины на манер русской, чтобы не развивался у нас пролетариат, чтобы Сербии не идти в этом отношении по следам Европы. И община у нас живет до сих пор: каждое селение имеет, помимо подворных участков, общинную землю для будущих членов своих и для общественных нужд. Об этом радикалы особенно хлопотали. Можно смело сказать, что весь сербский народ за радикалов. Во внешней политике наша программа – дружба с Россией; но при этом не требовать от России более того, что она может дать; потому что мы понимаем, что она сама стеснена в своих действиях Европой.

– С либералами мы могли бы идти вместе довольно легко, ибо теперь между нами почти нет никакой разницы в целях и взглядах; в последнее время либералы шли рядом с нами…

В один из вечеров, когда мы с женой сидели за чаем в садике ресторана, пришел к нам молодой и симпатичный писатель Радован Кошутич, доцент Великой Школы по кафедре славянских литератур…

– Вы не поверите, до чего у нас доходит партийная вражда; либерал с радикалом по узкой улице рядом не пройдут, а то сейчас обвинят в измене своему знамени…

– Растолкуйте мне, пожалуйста, в чем существенная разница между вашими партиями? – спросил я своего собеседника.

– Право, никто вам этого не разъяснит, потому что никто этого не знает, кого ни спросите! – с улыбкой ответил Кошутич. – Разница наших партий чистая бессмыслица. Если свести их к обычным европейским типам партий, то либералы и напредняки – это, в сущности, добрая консервативная династическая партия, а радикалы – умеренные либералы, не больше. Ни один радикал не имеет революционных целей, все они за короля. Пашич и некоторые другие из них были в юности заражены социализмом, но теперь все они самые смирные буржуа. Пашич отлично знает, что народ ничего не может сделать сам по себе, поэтому никогда не рискнет на сопротивление силой, на защиту конституции революционными средствами, восстанием народа.

– Радикальная партия тем больше всего и отличается от других, что она строго стоит за точное соблюдение королем конституции и не мирится ни с какими отступлениями в этом вопросе… Либералы же и напредняки то и дело уступали Милану свои права, не считая конституцию строго обязательной для короля…

– Чем вы объясните огромную популярность вашей партии в Сербии? – спросил я.

Николич шутливо улыбнулся.

– Пожалуй, можно объяснить себе это тем, что мы еще не успели показать народу свои недостатки, на мне давали до сих пор времени хорошенько похозяйничать в стране; поэтому народ еще не разочаровался в нас, как в других партиях, которые управляли им подолгу. Народ думает: две партии были плохи, должно быть третья будет лучше!

– Отчего же ваши партии не сольются в одну, если у них нет существенного различия в идеях? – заметил я.

– Руководящих идей действительно нет, одни только личные соперничества. Но умирить эти соперничества невозможно, ибо сила, выдвигающая вождей партии, в то же время обязывает их бороться за ее личные интересы, требует, в случае своего торжества, чтобы всех чужих гнали, чтобы все места и доходы раздавали своим. Ведь у нас при переменах господства партий выгоняют решительно всех, до сторожей включительно…

На мой вопрос, насколько сильна в Сербии партия напредняков, я услышал такое объяснение:

– Напредняки – отчасти партия наших аристократов, насколько аристократия возможна в таком бессословном и земледельческом народе, как наш, сербский. К этой партии принадлежат более или менее богатые и независимые люди, близкие ко двору. В сущности их так мало, что их лишь с натяжкой можно назвать партией; но двору представляется, будто в них большая сила, потому что они смело говорят, много шумят и волнуются около высших сфер… Партия эта имела особенное значение во время министерства Пирочанца, которому Сербия более всех обязана своими экономическим разорением и рабством Австрии…

Русские о Сербии и сербах. – СПб., 2006.

Дата добавления: 2015-06-30