Алхимическое преображение мира

Рассказывают, будто как-то раз к Будде пришли по очереди трое с одним и тем же вопросом: «Есть ли Бог?» Первому Будда ответил: «Да, Бог есть», второму: «Нет, Бога нет», третьему не ответил ничего — промолчал.

Присутствовавший при этом ученик не знал, что и думать. Дождавшись, когда уйдёт последний посетитель, ученик почтительно обратился к своему учителю за разъяснениями, а главное, попросил сказать, какой из ответов (а молчание — тоже ответ) на самом деле верен.

Будда пояснил: «У первого человека сложилось правильное представление о Боге; того, что полагает под Богом второй, не существует; склад ума третьего таков, что ему не принесут пользы размышления над метафизическими проблемами, ему следует сосредоточиться на практическом пути спасения. Все три ответа верны».

Тому, кто пытается хотя бы в первом приближении уяснить себе суть алхимических процессов и задаёт привычные и в общем вполне естественные вопросы вроде: «На самом ли деле алхимики превращали неблагородные металлы в золото?», желательно помнить эту притчу. Впрочем, не помешает помнить её и более сведущим людям, спорящим о гностических корнях алхимии или о её совместимости с христианством.

Думается, что на многие вопросы, связанные с алхимией, «да» и «нет» будут одинаково правильными ответами, в некоторых же случаях для вопрошающего полезнее вообще не получить ответа. Разнобой ответов и кажущаяся их противоречивость не должны смущать, ведь алхимические воззрения вытекают из древнейшей Традиции, от которой современный деградировавший человек (т.е. мы с вами!) давно отошёл.

На множество правильных ответов о сущности алхимии приходится один заведомо ложный, но — самый распространённый, о котором говорить без досады не получается: будто человечество духовно прогрессирует из века в век и следствием этого прогресса является развитие алхимии в химию, астрологии — в астрономию и т.д. Так думают «дети погибели». Тому же, кто взглянет на мир сакральных знаний не через искажающее стекло, навязанное нам ещё в эпоху, издевательски названную эпохой Возрождения, ментор не нужен. Ему нужна достоверная (пусть поначалу не до конца понятная) информация. Такую информацию содержит, в частности, эта книга Фулканелли.

Но начнём с самого простого — с золота, которое почему-то многим не даёт покоя.

По отношению к основному процессу Великого Делания процесс получения золота — это, говоря языком современной химии, побочная реакция, но такая, которая, протекая одновременно с основной, служит индикатором её правильного протекания. В этом, и только в этом, смысле золото представляет для алхимика непреходящую ценность, безошибочно указывая на достигнутый им успех.

Критерии духовного преуспеяния, вообще говоря, трудноопределимы — тем более что на этом пути каждого подстерегают самые разнообразные ловушки. Православные подвижники разработали стройную систему правил, оберегающих от впадения в прелесть. Эти правила многих спасли от гибели ещё в те времена, когда материальному достатку предпочитали духовное совершенствование. Однако и здесь всё не так просто. Недаром же один из святых старцев советует не внимать словам Христа, если тот явится перед тобой в духе, «...потому что сам сатана принимает вид Ангела света» (2 Кор., 11:14); если это действительно Христос, он, мол, простит тебя, ибо увидит, что ты отвергаешь его из благочестивых соображений (см. Святого Григория Синаита наставление безмолвствующим. Добротолюбие. — Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993, т. 5, с. 224). Подобное наставление смущает, ведь мы знаем множество случаев, когда Христос или Богородица являлись людям, столь же далёким от святости, как и мы, и потому не имеющим критерия в своей душе, и те принимали свидетельство вышних сил, по-видимому просто не подозревая об опасности и о словах проницательного монаха.

Путь алхимика ещё более крут, чем путь монаха, и вскарабкаться по нему могут единицы, но на этом пути есть столб с указателем, и этот указатель — золото.

Золото несёт в себе всего лишь двойной смысл. Современному человеку, который только приноравливается жить на более высоком уровне и видит, как привычные с детства вещи и образы оборачиваются к нему сотней самых различных, порою страшных сторон, этот «всего лишь двойной смысл» должен показаться по-домашнему милым своей определённостью.

Итак, золото — это предел совершенства для неблагородных металлов, предел вполне достижимый и даже неминуемо достижимый, впрочем, за чрезвычайно долгий период времени. Это, разумеется, не следует понимать в том смысле, что вся земля превратится в золото, так как соответствующая энергия будет перетекать на иной уровень бытия.

Тут, думается, уместно вспомнить об апокатастасисе по Оригену, о предусмотренном Богом спасении всех живущих. По существу, апокатастасис — аналог превращения неблагородных металлов в золото, но уже не в материальном мире. Впрочем, тут не пустая аналогия, а свидетельство единонаправленности разносмысловых процессов. И здесь, как и в случае с золотом, спасение будет осуществляться не в зримом нашими несовершенными глазами мире, что, однако, не исключает появления в нём, скажем, Серафима Саровского и Франциска Ассизского или золотых слитков в песчаных породах.

Итак, золото — это предел совершенства, но взятое в своей сугубо материальной ипостаси, как средство достижения меркантильных целей, будь то богатство, власть и тому подобное, это — источник зла. Поэтому, кстати, алхимики часто бывают нищими.

Получение золота в алхимии столь же значимо, сколь приобретение в духовной практике так называемых паранормальных способностей: телепатии, левитации, мгновенного перемещения в пространстве, способности воскрешать мёртвых и т.д. По словам апостола Павла, «первый Адам был душой живой, последний станет духом животворящим». Историями о владении такими свойствами полны рассказы о православных аскетах. О подобном повествуется и во многих классических восточных текстах.

Однако никто из святых старцев не ставил перед собой задачу научиться, к примеру, левитировать или читать чужие мысли. Это происходило само собой, по мере того как ещё при жизни преображались их тела и души.

С одной стороны, отсутствие этих качеств может послужить поводом для беспокойства у тех, кто движется по духовному пути, с другой — их наличие ни о чём ещё не говорит постороннему наблюдателю, ведь такие способности можно приобрести, обратившись к различным сомнительным учениям — учениям левой руки. По преданию, умением обращать всё в золото обладал ещё царь Мидас.

Да и что такое вся современная наука, как не аналог внешней алхимии, как не бессмысленное нагромождение некоего материального золота без духовного преображения мировой плоти.

Как говорил шестой патриарх школы чань в Китае Хуэйнэн: «Истинное чудо — не хождение по водам и не полёт по воздуху. Истинное чудо — хождение по земле».

Известный французский эзотерик Абеллио в своей книге о конце эпохи утаивания эзотерических знаний (R.Abellio. La fin de l'esotérisme. — Paris: Flammarion, 1973, p. 168-211) пишет: «Алхимия — способ взаимного пресуществления материи и алхимика, действующих одновременно друг на друга и друг через друга. Это двойное целенаправленное действие предполагает, разумеется, необходимую квалификацию алхимика как некоего канала особым образом преобразованных космических сил. Задача алхимика, как правило, превратно толкуется профанами, разделяющими чисто материалистические или спиритуалистические предрассудки и неспособными, как, впрочем, и во всех остальных случаях, разрешить проблему дуальности объекта и субъекта...»

Неприемлема, таким образом, не только точка зрения сугубого материалиста, но и взгляд спиритуалиста, сводящего алхимический процесс к ряду собственно духовных явлений в самом алхимике, не оказывающих реального материального влияния на окружающий мир; при этом все сведения, излагаемые в алхимических трудах, следует, дескать, понимать лишь в переносном смысле.

Трансмутация переводит субъект воздействия в иной план с помощью специального агента, так называемого Философского Камня, или проекционного порошка. Его получение сопряжено с гибелью и разложением субъекта. Образующийся агент сам получает способность вызывать гибель и последующее воскресение существ, возводя их на более высокий уровень развития.

Получение Философского Камня — цель Великого Делания. Излишне даже говорить, что современные химические методы тут непригодны. Философский Камень, отмечает один из замечательных знатоков алхимии XX в. Пьер Дюжоль, писавший под псевдонимом Магофон, существует сразу в нескольких мирах, и поле взаимодействия должно покрывать все эти миры. Катализатором процесса является некая сила, вызываемая алхимиком. «Способность излучать эту силу (или преобразовывать в неё космические энергии) отличает алхимика от простого смертного, — пишет Дюжоль. — Тело алхимика обладает некоей невещественной структурой, ответственной за передачу этой энергии на материальный уровень».

Однако подобная структура нужна не только при получении Эликсира (Философского Камня), но, что немаловажно, и при его принятии. Попытки представить Эликсир бессмертия каким-то сверхзамечательным лекарством — а такое мнение встречается и в трудах алхимиков, не говоря уже о писаниях шарлатанов, — вызывает протест, как и всякое сведение сакральных истин к простым банальностям. В действительности принятию Эликсира должно предшествовать нравственное совершенствование вкупе с практикой мистического созерцания.

Первое указание на этот счёт, дошедшее до нас из глубины веков, принадлежит алхимику II в. н.э. Болосу: «Люди, которые в неразумном стремлении пытаются изготовить лекарство, исцеляющее душу и освобождающее её от всяких невзгод, не отдают себе отчёта в том, что идут к своей погибели» (Festugière D.P. La Révélation d'Hermes Trismegiste. Т. 1. L'astrologie et les sciences occultes. — Paris, 1986, p. 260-261).

Представление же об алхимии как о пути спасения, предполагающем совершенное знание о Боге, связано с именем Зосимы Панополитанского (III в.).

Адепт, приступающий к Великому Деланию, успокаивает ум, умеряет страсти; совершенное же знание о Боге, добываемое путём интуитивного прозрения, способствует образованию бессмертного зародыша, т.е. той самой невещественной структуры, которая и приводит к успешному завершению Великого Делания.

Роберт Фладд, в частности, утверждал, что «...Христос есть краеугольный камень алхимического храма, а также таинственный порошок проекции, трансформирующий основные субстанции, с которыми он соприкасается. Становление Христа в каждой человеческой душе представляет Великую Работу...» (Мэнли П. Холл. Энциклопедическое изложение масонской, герметической, каббалистической и розенкрейцеровской символической философии. — Новосибирск: Наука, 1992, с. 396).

О направленности адепта к Творцу всего сущего говорит в своих комментариях к серии старинных алхимических рисунков, известных под названием «Mutus Liber», Пьер Дюжоль (Магофон): «Стремление создания к своему создателю может благоприятно сказаться на установках алхимика, так как свет проистекает от Бога». (Limojon de Saint-Didier. Le Triomphe hermétique préc. du Mutus Liber avec une hypotypose explicative de Magophon. — Paris: Denoël, 1971, p. 28). При этом он добавляет, что упорный и зачастую опасный труд алхимика сам по себе сродни молитве.

Тут, однако, возникает деликатный вопрос: насколько алхимическая традиция совместима не просто с религией, а именно с христианством. Ведь было бы нелепо отрицать гностические корни алхимического знания. Но и отцы церкви отличали истинный гносис от лжеименного. Алхимики, как это ни покажется странным на первый взгляд, во многом опирались на патристическую литературу и даже объявляли некоторых христианских богословов (Фому Аквинского, Альберта Великого) своими соратниками. Здесь не место обсуждать, действительно ли алхимические произведения, приписываемые перу этих богословов, написаны ими самими. Во всяком случае, было бы странно приписывать их людям, относившимся к алхимической традиции враждебно или даже неблагосклонно.

Алхимики и христианские богословы использовали схожий аллегорический язык. Так, например, вода обозначала Святого Духа и одновременно человеческую природу Христа. Кстати, многие (не все, разумеется) непонятные — зачастую кажущиеся нарочито непонятными — выражения в трудах алхимиков нетрудно расшифровать, обратившись к богословским работам того времени.

Но главное даже не в этом. Главное — в важном отличии алхимических воззрений от гностических (при всём многообразии гностических систем) и их сходстве в этом отношении с христианской доктриной. Для гностика мир не просто во зле лежит, он сотворён во зле, сам есть зло, плоть не просто подвержена греху, а есть нечто принципиально враждебное духу, старающемуся по мере сил от неё освободиться. Гностик чает не преображения мира и своей плоти, как его части, он стремится вырваться из плена, в котором держит его этот мир, и из темницы, которую представляет собой его плоть.

Для христианина это не так. И цитат тут можно привести сколько угодно. Например, св. Григорий Палама пишет:

«...Подобные вещи пристало говорить еретикам, которые называют тело злом и изваянием лукавого, а мы злом считаем только пребывание ума в телесных помыслах, в теле же никак не злом, раз само тело не зло» (Св. Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. — М.: Канон, 1995, с. 41. Перев. В.Вениаминова).

А в псалме 62 об этом сказано ещё более кратко: «Сердце моё и плоть моя возрадовались о Боге живом» (Пс., 62:2).

Если плоть, ещё не преображённая, способна радоваться о Боге живом, то кто дерзнёт лишить её ещё большей будущей радости, долженствующей наступить после смерти!

Заметим, к слову, хотя это и так ясно, что речь вовсе не идёт о том, что правильно, а что нет, или о том, что больше соответствует пресловутой действительности. Правильно и то, и другое, и человек получает посмертие сообразно со своей верой и своим знанием (гносисом) об этом посмертии. Речь о том, станет ли человек соработником Богу в деле преображения мира или сбросит этот мир с себя, как вылупившийся цыплёнок — скорлупу яйца.

Итак, христианство отрицает возможность бессмертия души, как отличной от тела духовной субстанции. Бессмертие человека непосредственно связано с обретением так называемого «тела славы» (это явление также именуют пресуществлением тела), которое имеет место при обращении потенциального богоподобия в реальное.

В приложении к процессу пресуществления тела этапы Великого Делания определяются следующим образом:

Первый этап — «Работа в Чёрном» (Nigredo) — единоборство со смертью.

Второй этап — «Работа в Белом» (Albedo) — возвращение исходного райского состояния.

Третий этап — «Работа в Красном» (Rubedo) — обретение духовного бессмертия.

При этом на божественном плане первому этапу соответствует смерть Христа на кресте, второму — его Воскресение, третьему — сидение одесную Бога Отца, на человеческом, соответственно, — преодоление греха, воскрешение Лазаря, жизнь вечная по обетованию.

Как правило, современному человеку, даже верующему, трудно представить себе, как можно восстать в новом теле, когда старое тело истлело.

Но мы же не удивляемся, когда у ящерицы отрастает новый хвост вместо отрубленного, а ведь это возможно, лишь если в нематериальном субстрате ящерицы (из осторожности не будем называть его душой) существует определённая структура, ответственная за воссоздание этого утраченного хвоста.

Вид и свойства нашего теперешнего тела обусловлены грехом. Этим телом управляет душа. Но «...сеется тело душевное, восстаёт тело духовное», пишет апостол Павел (1 Кор., 15:44). Когда душа соединяется с Богом и делается одним духом с ним, то и тело достигает «духовного» состояния, становится «телом славы». Главным свойством этого нового тела является нетление. Значит, в духе человека запечатлён образ его тела, и он, дух, сохраняет способность его воссоздать (как ящерица — свой хвост), но уже обновлённым, не знающим греха, и это будет не абстрактное тело, а тело конкретного Иванова, Петрова, Сидорова.

Золото, кстати, является своеобразным «телом славы» для неблагородных металлов.

И подобно тому, как золото алхимик получает не где-то за пределами нашего мира, а во вполне реальной печи — атаноре, так и «тело славы» адепт может обрести в этом мире, до наступления смерти.

Как писал Исаак Сирин, «...ощущение наслаждения вещами будущего века мы можем получить ещё здесь, прежде естественного изменения и исшествия из мира сего» («Слова подвижнические» аввы Исаака Сирина. — М. 1993, с. 10).

В литературе неоднократно высказывалась мысль, что алхимия представляет положительный субстрат всех верований, изложенных в тех или иных священных книгах — Библии, Ведах, Авесте и т.д. Этот вопрос, собственно говоря, заслуживает более подробного освещения. Впрочем, о развитой алхимической традиции можно говорить только применительно к христианскому миру (мы здесь не касаемся сложных взаимоотношений тех или иных алхимиков с Церковью — эти взаимоотношения всегда строились с учётом того, насколько ясно сама Церковь на каждом из этапов своего развития осознавала свою собственную традицию) и миру даосизма. Почему она не проявила себя в индуизме или буддизме и что объединяет христианство со столь экзотической для подавляющего числа европейцев религией? Ответ прост: христианство и даосизм, как бы ни разнились они по многим другим пунктам, проповедуют воскресение человека в преображённом теле.

Образ мира как гигантской плавильной печи восходит, кстати, ещё к Чжуан-цзы.

Интересующихся даосской алхимией можно переадресовать к работам Е.Торчинова, досконально изучившего данный вопрос. Им, в частности, осуществлён комментированный перевод одного из авторитетнейших источников по даосской алхимии — книги Чжан Бо-дуаня «Главы о прозрении истины» (СПб., 1994).

Многовековая китайская традиция высветила образ «бессмертного, освободившегося от трупа», т.е. святого, преобразовавшего свою плоть через смерть и последующее воскресение.

Любопытно, однако, что примерно к X в. в Китае под влиянием буддийских представлений произошёл разрыв между «внешней» и «внутренней» алхимией. Равновесие было нарушено. После этого китайская алхимия свелась к комплексу сложных психофизических упражнений, к своего рода духовной йоге, а названия минералов и веществ превратились лишь в символы психофизических процессов.

Приверженцы «внутренней алхимии» решили, что необходимости в моделировании космических процессов внутри реторты нет, коль скоро алхимической моделью вселенной становится само человеческое тело.

Получается, что исконное равновесие, позволяющее говорить о пресуществлении не только человеческого тела, но и мира, сохранилось лишь в западноевропейской культуре.

Есть, правда, одно существенное возражение. Формулируется оно приблизительно так:

«С христианской точки зрения смерть есть последствие греха, а не незнания. Поэтому и единственный путь к победе над ней заключается в преодолении греха, которое совершается не силою науки, а силою божественной благодати и нравственным подвигом человеческой воли. Это — путь Христа и галилейских рыбарей, а не учёных» (Е.Н.Трубецкой. Миросозерцание Вл.С.Соловьёва. — М., 1995, т. 1,с. 91).

Представляется, однако, что подобные высказывания приложимы лишь к области чисто светских наук. Знание, которое зиждется на подмене Бога мёртвой материей, надмевает. Наш большой знаток алхимии Е.Головин уже высказывал чрезвычайно важную мысль о совпадении многих аспектов современной науки с рядом доктрин чёрной магии. В результате восторжествовала сугубо «внешняя» алхимия, т.е. алхимия, напрочь лишённая своего духовного содержания. Алхимия выродилась в современные химию и физику, несущие в себе дьявольский искус.

Не хочется говорить банальностей об атомных бомбах, изгаженных реках и тому подобном, но мы живём в век банальностей, хуже того, в век подмен, когда вырождение именуется прогрессом.

Единственный выход, который нам остаётся, если мы хотим избежать гибели, — это, черпая силы в Божьей благодати, принять деятельное участие в пресуществлении мира, опираясь на возрождённые сакральные науки. Так могут быть уничтожены хотя бы некоторые «последствия греха, преодоление которого совершается силой божественной благодати и нравственным подвигом человеческой воли». Это и есть обожение, очищение человека от посторонних примесей (дистилляция духа) вкупе с осознанием Царства Божьего внутри нас.

Наш мир представляет собой сложное сочетание ангелического и демонического, все изменения в нём обеспечиваются либо люциферическим началом в океане ангелического, либо ангелическим — в океане демонического (это, кстати, весьма убедительно показано в легенде о Граале, где последний представлен камнем, который в небесной схватке архангела Михаила с Люцифером выпал из короны Люцифера и упал на землю).

Алхимия предлагает не бежать от нечистого, хотя бы потому что это невозможно, а преобразовывать нечистое в чистое, «блудницу в девственницу».

Во внешней алхимии, выродившейся в современные науки, наличествует ангелическое начало (стремление к частным истинам — множественным отражениям одной общей, заключённой в Боге) в океане демонического (приобретая знания, мы якобы уже тем самым становимся богами).

В истинной алхимии как сакральной дисциплине наличествует люциферическое начало (станем как боги, гносис — как фактор движения) в океане ангелического (станем как боги не мы сегодняшние, отягощённые грехом, а мы, преображённые божественной благодатью, излившей на нас Святого Духа, и преобразившие мир).

В вечности, в которой все мы рано или поздно упокоимся, надобность в люциферическом начале, надо думать, отпадёт.

Преображение и обожение человека — лишь первая стадия преображения мира, неотделимой частью которого человек является.

Прислушаемся к М.Волошину:

Поймите сущность зла.

Не бойтесь страсти.

Не противьтесь злому

Проникнуть в вас.

Всё зло вселенной должно,

Приняв в себя,

Собой преобразить.

Алхимия — это и есть средство духовного преображения плоти, а вместе с ней и всего мира. Алхимик выполняет большую часть работы в деле созидания новой земли и нового неба. Он как кристалл в насыщенном растворе соли. Преображаясь сам, он инициирует целый процесс, давая начало спонтанному восстанию в инобытие новых частиц, дотоле пребывавших в непроявленном состоянии.

После такого утверждения читателю впору спросить, а есть ли сейчас алхимики и где они. Они — в безмолвии и мраке, который лишь изредка прорезывают молнии. Одна из таких молний — Фулканелли.

Об алхимиках прежних времён и об истории алхимии мы распространяться не будем, просто отошлём читателя к вышедшей в издательстве «София» книге французского исследователя Ж.Саду «Алхимики и золото», где о многих алхимиках: Николае Фламеле, Василии Валентине, Бернарде Тревизанском и других — рассказано достаточно занимательно и подробно. Есть там сведения и о Фулканелли. Однако версия об этом таинственном адепте XX в., изложенная Саду, не единственная и не всеми принимается. Коль скоро мы предлагаем перевод книги Фулканелли, остановимся на этом вопросе подробнее и приведём наряду с версией Саду и другие, не претендуя, разумеется, на вынесение окончательного вердикта, во-первых, потому что самостоятельное расследование тайны, связанной с личностью Фулканелли, выходит за пределы наших возможностей, а во-вторых, раз сам человек пожелал скрыть своё подлинное имя, он вправе рассчитывать, что потомки будут уважать его волю.

Поэтому ограничимся пересказом имеющихся источников.

Итак, в 1922 г. Фулканелли (1839 —?), по сообщению его ученика Эжена Канселье, проводит трансмутацию в присутствии трёх надёжных свидетелей. Затем он поручает Канселье опубликовать две свои работы и исчезает, но потом несколько раз возникает из небытия — последний раз в 1952 г. (то есть в возрасте 113 лет?).

Если же верить Д.Кану, автору статьи во французской философской энциклопедии (Les Œuvres philosophiques. Dictionnaire, t. 2 /Encyclopedie philosophique universelle/ — P.: Presses universitaires de France, 1992, p. 2429), под псевдонимом Фулканелли могут скрываться сразу два, а то и три человека. Прежде всего это художник Жюльен Шампань (1877-1932), автор иллюстраций к книгам, вышедшим под псевдонимом Фулканелли. Той же точки зрения, со ссылкой на французского историка Робера Амбелена, придерживается и Александриан, автор «Истории оккультной философии» (Alexandrian S. Histoire de la philosophie occulte. — P.: Seghers. 1983). Отметим, что два названных источника вышли после книги Саду, где тот сразу же отметает подобную возможность. Следовательно, доводы Саду убедили не всех.

Воссоздав чернила, какими пользовались в XVII-XVIII вв., Шампань занимался копированием старинных рукописей и делал это так искусно, что вводил в заблуждение экспертов. «Это был невысокий длинноволосый усатый человек со множеством всяких причуд, — описывает Шампаня Александриан. — Он освещал свой дом лишь керосиновой лампой, терпеть не мог электричества и то и дело стимулировал себя, нюхая растительную смолу гальбан» (Alexandrian S., op. cit. p. 167-168).

Оспоривая эту точку зрения (её впервые выдвинули намного раньше, сразу после выхода книг Фулканелли), Саду рисует такой ужасный портрет Шампаня — он-де и пьяница, и интриган, и грубиян, он-де и умер страшной и мучительной смертью, связанной с предательством некоего Общества Люцифера, в организации которого участвовал, — что невольно удивляешься, как Канселье на протяжении многих лет делил кров с таким чудовищем.

Следующим претендентом на роль Фулканелли объявили Пьера Дюжоля де Валуа (1862-1926). О нём мы уже упоминали в связи с его комментариями, совершенно блистательными, к алхимическим рисункам «Mutus Liber». He отваживаясь вступать в спор с такими эрудитами, как Саду или Амбелен, обратим лишь внимание на определённое сходство языка книг Пьера Дюжоля и Фулканелли и на зачастую одни и те же вовсе не тривиальные примеры. Основной довод против отождествления Пьера Дюжоля и Фулканелли приводит Саду: Дюжоль уже писал под псевдонимом Магофон — зачем одному человеку два псевдонима?

И, наконец, третий претендент — Коттон Девар или Котон д'Альвар (… ~ 1986), член так называемой группы «Бодрствующих» (Veilleurs), которую в 1920 г. основал Рене Шваллер де Любич (1887-1961).

Нам из нашего далёка трудно разрешить этот спор, раз уж сами французы не могут прийти к единому мнению. Да и так ли всё это важно! Как сказал поэт: «Что в имени тебе моём...» Скажем лишь, что само слово «Фулканелли», как считается, составлено из двух слов: «Вулкан» и «Гелиос» — и означает «солнечный кузнец».

Фулканелли — автор двух книг: «Тайна соборов и эзотерическое толкование герметических символов Великого Делания» (Le Mystère des Cathédrales et l’interprétation ésotérique des symboles hermétiques du grand œuvre. — Paris: Jean Schemit, 1925; переизд. Omnium Litteraire, 1957; 3 изд., доп., J.J.Pauvert, 1964, в дальнейшем переиздавалось несколько раз), а также «Философские обители и связь герметической символики с сакральным искусством и эзотерикой Великого Делания» (Les Demeures philosophales et le symbolisme hermétique dans ses rapports avec l’art sacré et l’ésotérisme du grand œuvre. — Paris: Jean Schemit, 1930; переизд. Omnium Litteraire, 1958; 3 изд., доп. J.J.Pauvert, 1964, несколько раз переиздавалось). Вторую работу сам Фулканелли считал более совершенной.

Фулканелли написал ещё одну книгу под названием «Finis Gloria Mundi». По одной версии, он не успел её закончить, по другой — передал для опубликования своему ученику Э.Канселье, но потом передумал и издавать запретил. Говорят, что книга эта появится накануне Конца Мира.

Александриан вслед за Амбеленом утверждает, что Фулканелли сам написал предисловие к своим работам и попросил Канселье, чтобы тот подписал его своим именем, но в это трудно поверить.

Главная идея «Тайны соборов» в том, что скульптурные изображения готических соборов, а также ряд других памятников прошлого скрытым образом иллюстрируют секреты Великого Делания. Автор показывает это на примере собора Нотр-Дам^I де Пари, собора Нотр-Дам де Амьен, дворца Жака Кёра, особняка Лальмана в Бурже и каменного креста приходской церкви в Анде. Фулканелли во многом оспаривает привычные представления о готическом искусстве, которое, по его мнению, представляет собой своего рода зашифрованный язык. По-новому он объясняет даже само слово «готический». Более того, Фулканелли утверждает, что Великое Делание символически представлено не только в готическом искусстве, но также в традиционных религиях и народных легендах, которые, таким образом, имеют алхимическую основу. Как отмечает в своей статье Д.Кан, Фулканелли продолжает в этом отношении традицию французских алхимиков XVII в. (в частности, Лиможона де Сен-Дидье). Идеи Фулканелли получили широкий резонанс в среде французских герметистов и повлияли на многих французских писателей и художников, особенно в кругах, близких к сюрреализму.

Тяга к традиционным дисциплинам, и прежде всего к алхимии, в наш железный век не случайна[1]*. Она сродни мучительному стремлению проснуться, когда махина мира медленно, но верно сползает в пропасть, а положение о прогрессе, основанное на чисто механических, количественных представлениях, сродни снотворному, всё глубже и глубже погружающему в сон. Гордыня мешает современному человеку трезво взглянуть на сегодняшнюю позитивистскую и атеистическую науку. Но особенно тяжело видеть, когда от сакральных дисциплин отмежёвывается христианская Церковь. В очередной раз «своя своих не познаша». В мире наших предков эти дисциплины играли основополагающую роль. Мнение же о еретичности сакральных наук сложилось лишь впоследствии, когда область применимости христианского мировоззрения стала произвольно ограничиваться чисто догматическими и моральными вопросами.

Да поможет нам обращение к Святому Духу, главному Делателю, преображающему, согласно герметическим представлениям, мир, выбраться из теперешнего лабиринта и, пройдя через плавильную печь смерти, обрести золото — символ четвёртого состояния души после «чёрного» (грех и раскаяние), «белого» (прощение и невинность), «красного» (очищение и смерть) и четвёртого — после твёрдого, жидкого и газообразного — состояния материи («тело славы»)!

И напоследок ещё одна цитата:

«Алхимия — ключ ко всяким знаниям, и её полное раскрытие призвано до основания потрясти построенные на лжи человеческие установления и воссоздать их в истине» (Limojon de Saint-Didier. Le Triomphe hermétique prec. du Mutus Liber avec une hypotypose de Magophon. — Paris: Denoel. 1971, p. 23).

Дата добавления: 2015-06-30