Циклический крест Анде 2 страница

О первом из них, бывшем некогда настоящим музеем герметических символов, мы упомянем лишь вскользь. Дворец Жака Кёра стал жертвой варварства. Сменявшие друг друга владельцы нанесли непоправимый урон его внутреннему убранству, и, не сохранись в первозданном состоянии фасад, мы бы сегодня при виде этих голых стен, пришедших в негодность зал, покорёженных галерей и вообразить себе не смогли первоначального великолепия некогда роскошного здания.

Главный казначей Карла VII Жак Кёр, для которого в XV в. был построен этот дворец, слыл опытным Адептом. Давид де Плани-Кампи говорил, что Жак Кёр владел драгоценным даром «белого камня», другими словами, умел превращать неблагородные металлы в серебро. Поэтому, возможно, его и называли серебряных дел мастером (argentier). Как бы то ни было, Жак Кёр, обильно покрыв стены своего жилища специальными символами, сделал всё, чтобы поддержать свою действительную или мнимую репутацию Философа огня.

Известен герб и девиз этой выдающейся личности — надпись «Для храбрых сердец нет невозможного» в зашифрованном виде с тремя сердцами посередине. Изречение, свидетельствующее о чувстве собственного достоинства, о бьющей через край энергии, приобретает довольно необычный смысл в свете кабалистических понятий. Если мы прочтём слово cœur (сердце) с учётом орфографии того времени как cuer, то получим одновременно три значения:

1) отражение универсального духа (луч света);

2) распространённое обозначение основной субстанции, подвергаемой обработке (железо);

3) трёхкратное повторение операции, необходимое для доведения реакционных смесей до совершенного состояния двух Магистериев (три сердца).

Мы убеждены поэтому, что Жак Кёр сам занимался алхимией или по крайней мере видел своими глазами, как из «эссенции» железа путём трёхкратного прокаливания получают белый камень.

Ещё одним излюбленным иероглифом Жака Кёра был моллюск гребешок (раковина святого Иакова). Два таких моллюска изображались соединёнными или симметрично по отношению друг ко другу, как это можно видеть в центре круглых четырёхлистных орнаментов на окнах здания, на балюстрадах, дверях, дверных молотках и т.д. В совмещении гребешка и сердца зашифровано имя владельца, вернее, его роспись^XLIX. Кроме того, раковины моллюсков из рода гребешковых (Pecten Jacobœus, как называют их натуралисты) всегда служили своеобразным отличительным знаком паломников святого Иакова. Их носили либо на шляпах (как на статуе святого Иакова в Вестминстерском аббатстве), либо на шее, либо прикалывали к груди, но всегда так, чтобы их хорошо было видно. Компостельская мерелла [XXXIX], о которой многое можно было бы поведать, на тайном символическом языке означает элемент Меркурий [125], именуемый также странником (Voyageur) или паломником (Pèlerin). Этот мистический знак носят все, кто трудится, чтобы овладеть звездой (compos Stella, владеющий звездой). Нет ничего удивительного, что Жак Кёр распорядился воспроизвести у входа в свой дворец icon peregrini ⁽⁸¹⁾, символ, столь распространённый у средневековых алхимиков. Николай Фламель описывает в «Книге Фигур иероглифических» символическое путешествие, предпринятое им для того, чтобы, как он говорил, испросить у «господина моего Иакова Галисийского» помощи, вразумления и покровительства. С этого путешествия начинают все алхимики. Со шмелём-проводником и мереллой в качестве отличительного знака они должны проделать долгий и опасный путь, пролегающий наполовину по суше, наполовину — по морю. Сперва алхимик должен стать паломником, потом — кормчим^L.

XXXIX. Дворец Жака Кёра — Фасад.

Компостельская мерелла.

Реставрированная, полностью перекрашенная часовня не представляет особого интереса. От былой символики тут осталось лишь два десятка не в меру подновлённых ангелов, которые на стрельчатом потолке держат лбами шар и разворачивают филактерии⁽⁸²⁾, да скульптура на тимпане двери, изображающая сцену Благовещения. Поэтому мы сразу направимся к самой любопытной и самой своеобразной детали дворца.

Эта красивая сцена украшает консоль так называемой Сокровищницы. Полагают, что здесь показана встреча Тристана и Изольды. Мы не станем это оспоривать, так как сюжет никак не влияет на символический смысл картины. Прекрасная средневековая поэма входит в цикл романов о Круглом столе — старинных герметических легенд, созданных по образцу греческих мифов. Он непосредственно сводится к передаче древних научных знаний под маской искусных вымыслов, получивших распространение благодаря гению наших пикардийских труверов [XL].

В центральной части у подножия дерева с густой листвой, из которой выглядывает король Марк в короне, расположен полый предмет кубической формы. С одной стороны к нему направляется Тристан из Леонуа ⁽⁸³⁾ с другой — Изольда. На голове у Тристана круглая шапка с ободом, у Изольды — корона, которую она поправляет правой рукой. Наши герои — в лесу Моруа (Morois), у них под ногами ковёр из высоких трав и цветов, они устремляют свои взоры на таинственный предмет в виде полого камня, который лежит между ними.

Рассказ о Тристане Леонийском (Лоонийском — перев.) — отголосок мифа о Тесее. Тристан в единоборстве побеждает Морхольта (Morhout), Тесей — Минотавра (Minotaure). Мы видим здесь знак приготовления зелёного Льва (поэтому Тристан и зовётся Тристаном из Леонуа или Леонийским), которое Василий Валентин представляет в виде поединка двух соперников — орла и дракона. Это необычное единоборство химических тел (corps), соединение которых протекает в таинственном растворителе (и в специальном сосуде), послужило темой для множества профанических выдумок и сакральных аллегорий. Тут и Кадм, пригвождающий змея к дубу; Аполлон, поражающий стрелой Пифона, и Ясон, убивающий дракона Колхиды; Гор, одолевающий Тифона в египетском мифе об Осирисе; Геркулес, отсекающий головы Гидры, и Персей, обезглавливающий Горгону; святой Михаил, святой Георгий, святой Маркелл — победители драконов (христианские аналоги мифа о Персее, который верхом на коне Пегасе убивает чудовище, сторожившее Андромеду). Тут, наконец, и единоборство лисы и петуха, мы уже упоминали о нём, когда разбирали парижские медальоны; поединок алхимика с драконом (Килиани), рыбы-прилипалы с саламандрой (Сирано Бержерак), красного змея с зелёным и т.д.

Уникальный растворитель обеспечивает реинкрудацию [126] естественного золота, его размягчение и возвращение в исходное состояние — состояние рыхлой и очень плавкой соли. Это и есть омоложение царя, о котором сообщают все авторы, — начало новой эволюционной стадии, олицетворенной в нашем сюжете племянником короля Марка Тристаном. С химической точки зрения, племянник и дядя — одно и то же, они принадлежат к одному роду и у них одно происхождение. Утрачивая цвет, золото утрачивает свою корону на тот срок, пока искусство и естество не придадут ему совершенства. Тогда золото наследует другую корону, «намного более величественную, нежели первая», как утверждает Лиможон де Сен-Дидье. Поэтому мы ясно различаем силуэты Тристана и королевы Изольды, в то время как старый король прячется в листве стоящего посередине дерева, которое вырастает из камня, подобно древу Иессееву^f — из груди Патриарха. Напомним также, что царица — супруга одновременно и старику, и юному герою, и, согласно герметической традиции, царь, царица и возлюбленный (amant)^g образуют триаду минералов Великого Делания. И наконец, отметим ещё одну деталь, которая может пригодиться при рассмотрении символа. Дерево за спиной Тристана отягощено огромными плодами, напоминающими груши или гигантские смоквы — их так много, что не видно листьев. Странный, что и говорить, лес — лес Мор-руа (Mort-Roi, Мёртвого Царя), нас так и подмывает уподобить его дивному легендарному саду Гесперид.

Особняк Лальмана задержит наше внимание дольше, чем Дворец Жака Кёра. Буржуазное жилище скромных размеров, не такое старинное, оно много выигрывает благодаря отличной сохранности. Никакая реставрация, никакое уродование не лишили его полного глубокого смысла символического убранства, с его искусно и кропотливо выполненными сценами.

Фасад возведённого на склоне холма строения опущен почти на один этаж ниже уровня двора. При подобном расположении нужна лестница, она и поднимается вверх под сводчатым потолком. Изобретательное и оригинальное решение, дающее доступ во внутренний двор, куда выходят двери покоев.

На площадке под сводом у подножия лестницы вас встречает сторож, чьей отменной любезности следует воздать должное; он толкает небольшую дверцу справа. «Здесь кухня», — говорит он. Полуподвальное, довольно просторное помещение с низким потолком слабо освещено единственным, широко распахнутым окном, разделённым каменным средником. Небольшая неглубокая печь. Вот так кухня! В подтверждение своих слов наш чичероне показывает на консоль у пяты свода, где какой-то мальчуган держит в руке пестик. Но действительно ли это поварёнок из XVI в.? Что-то не верится. Мы переводим взгляд с маленькой печи — индюка в ней зажарить трудно, а вот для атанора размеры в самый раз — на работника-мальчугана, «определённого в поварята», потом осматриваем саму кухню, такую унылую, мрачную, несмотря на солнечный летний день.

По зрелом размышлении объяснение нашего проводника представляется нам ещё менее правдоподобным. Эта тёмная, лестницей и двором отделённая от столовой, зала с невысоким потолком, с узкой неудобной печью без чугунной задней стенки и подставки с крюком для котла, по логике вещей, никак не могла подойти под помещение для приготовления пищи. И в то же время она была прекрасно приспособлена для алхимической работы, которую следует вести при отсутствии солнечного света, неблагоприятно влияющего на процесс зарождения. Кроме того, хорошо зная, с какой добросовестностью и тщательностью, с каким стремлением к точности трудились средневековые скульпторы (imagiers), мы не можем признать за пестик то, что мальчик демонстрирует посетителю. Трудно поверить, будто скульптор решил опустить необходимое дополнение к пестику — ступку (mortier). Показательна и сама форма этого предмета. В руках у мальчугана явно реторта (matras) с длинным горлышком — шаровидный сосуд вроде тех, что используют современные химики, именуя их баллонами (ballons). К тому же, конец мнимого пестика выдолблен на манер свистульки, а значит, предмет полый (creux) — другими словами, это чаша или колба [XLI].

Этот обязательный для Великого Делания сосуд, чьё истинное предназначение и состав материала, из которого он изготовлен, держались в тайне от непосвящённых, называли по-разному. Посвящённые всё равно поймут, о каком сосуде идёт речь. Обычно его именовали философским яйцом или зелёным львом. Под термином яйцо Мудрецы подразумевали также содержимое этой ёмкости, изменяющееся под действием огня. В каком-то смысле это и впрямь яйцо, так как под его оболочкой, или скорлупой, находится философский ребис, в котором белое и ярко-жёлтое соотносятся друг с другом, как и в птичьем яйце. Второе же название нигде не объясняется. Батсдорф в «Нити Ариадны» утверждает, что Философы назвали сосуд для варки зелёным Львом, но не говорит почему. Настаивая на добротном качестве сосуда и его незаменимости в работе, Космополит заявляет, что «один только зелёный Лев налагает и снимает семь нерасторжимых печатей духов семи металлов и томит вещества до полного их преображения. При этом художник в течение долгого времени должен выказывать терпение и твёрдость». В рукописи Г.Аураха[127] приводится рисунок стеклянной реторты (matras de verre), до середины наполненной зелёной жидкостью (liqueur verte), а рядом написано, как важно иметь этого уникального зелёного Льва, о чьей окраске свидетельствует само название. Это витриол Василия Валентина. Третья фигура «Золотого Руна» почти полностью совпадает с рисунком Г.Аураха: Философ в красном, поверх одежды пурпурный плащ, на голове зелёная шапочка, правой рукой он указывает на стеклянную колбу с зелёной жидкостью. Рипли близок к истине, когда говорит: «В наш состав входит лишь одно нечистое вещество, Философы обычно упоминали о нём, как о зелёном Льве. Это среда (milieu) или способ (moyen) для обеспечения обмена тинктур между солнцем и луной».

XL. Дворец Жака Кёра — Сокровищница.

Сцена с Тристаном и Изольдой.

Из сказанного явствует, что сосуд рассматривается двояко: сам по себе и с точки зрения содержимого — как чаша (vase) естества и как чаша (vase) искусства. Немногочисленные и туманные описания, которые мы здесь привели, относятся к содержимому чаши. Ряд текстов просвещает нас относительно формы яйца. Философское яйцо может быть шарообразным, может по форме напоминать куриное. Оно непременно должно быть из светлого прозрачного стекла без пузырей, достаточно прочного, чтобы выдержать внутренние напряжения. Некоторые из авторов советуют брать для этой цели лотарингское стекло[128]. Длина горлышка у колбы зависит от намерений художника. Она должна быть такой, чтобы с колбой удобно было обращаться, а само горлышко легко паялось лампой. Впрочем, эти чисто практические детали довольно хорошо известны, и нет нужды останавливаться на них подробнее. Скажем лишь, что лаборатория и сосуд Великого Делания, то есть место, где работает Мастер, и место, где действует естество, показаны вполне достоверно. Они привлекают внимание посвящённого, едва он успеет войти, и делают особняк Лальмана одной из редких обителей, столь привлекательных для Философа.

Следом за провожатым мы выходим в мощёный двор и через несколько шагов оказываемся у входа в мезонин (loggia), свет в который льётся через портик с тремя сводчатыми проёмами. Потолок в большой зале перекрыт толстыми балками. В зале камни, стелы, различные античные предметы — похоже на провинциальный археологический музей. Но нас интересует прежде всего великолепный цветной каменный барельеф на дальней стене. На барельефе изображён святой Христофор, который переносит маленького Иисуса через горную реку и ставит Его на скалистый берег. Чуть поодаль — отшельник с фонарём в руке — дело происходит ночью, — выйдя из хижины, направляется к царственному Младенцу [XLII].

Нам нередко доводилось видеть прекрасные древние изображения святого Христофора, но ни одно из них с такой точностью не передаёт легенду. Сюжет этого шедевра, вне всякого сомнения, заключает в себе тот же герметический смысл, что и текст Иакова Варагинского (Жака де Воражена), причём некоторые детали нигде больше не встречаются. Образ святого Христофора приобретает огромную важность в свете аналогии между несущим Христа великаном и золотоносной (Χρυσοφόρος) материей (matière), играющей подобную же роль в Великом Делании. На пользу тем, кто добросовестно и с чистым сердцем изучает герметическую науку, мы раскроем сейчас эзотерическое значение этого образа, хотя и уклонились от этого в своё время, когда говорили о статуях святого Христофора и о каменной скульптуре на площади перед собором Нотр-Дам де Пари. Однако, чтобы было понятнее, мы приведём сначала легенду из книги Иакова Варагинского в пересказе Амеде де Понтьё[129]. Места и имена, непосредственно связанные с работой, с условиями её проведения и исходными материалами, мы выделим с тем, чтобы читатель заострил на них внимание, поразмышлял и извлёк для себя пользу.

«Когда Христофор ещё не был христианином, его звали Офферус. Парнем он был здоровым, а умом не блистал. Достигнув сознательного возраста, Офферус отправился странствовать в поисках самого великого на свете царя, он хотел поступить к нему на службу. Ему посоветовали обратиться к одному могущественному правителю, который с радостью взял такого силача к себе в слуги (serviteur). Однажды при правителе упомянули имя дьявола, и царь в страхе перекрестился. "Зачем ты это делаешь?" — спросил Христофор. "Затем, что боюсь дьявола", — ответил царь. "Раз ты его боишься, значит, ты не такой могущественный, как он? Поступлю-ка я лучше на службу к дьяволу". И с этими словами Офферус отправился восвояси.

Много исходил он дорог в поисках столь могущественного монарха и вот однажды увидел, как навстречу скачет большой отряд рыцарей в красном. Вождь их, облачённый в чёрное, спросил Офферуса, кого он ищет. Тот ответил: "Дьявола, я хочу поступить к нему на службу". — "Я и есть дьявол. Следуй за мной". Так Офферус стал приспешником Сатаны. Как-то раз конный отряд дьявола наткнулся на крест у обочины дороги. Дьявол приказал повернуть назад. "Почему? — поинтересовался Офферус. "Потому что меня страшит образ Христа". "Раз так, Христос могущественнее тебя, и я пойду служить ему ". Офферус в одиночку миновал крест и двинулся дальше. Вскоре он встретил доброго отшельника и спросил, где можно найти Христа. "Везде", — ответил отшельник. "Я этого не понимаю, — сказал Офферус, — но если это правда, какую службу может Ему сослужить такой сильный и бравый парень, как я?" "Ему служат молитвой, постом и бдением (veilles)". Офферус поморщился: "А по-другому никак нельзя?" Анахорет понял, с кем имеет дело, и взяв его за руку, отвёл на берег бурного потока, несущегося с высокой горы. После чего сказал: " Несчастные (pauvres gens), пытавшиеся переплыть эту реку (cette eau), утонули. Оставайся здесь и на своих могучих плечах переноси на тот берег всех, кто ни пожелает. Если ты будешь делать это из любви к Христу, Он признает тебя своим служителем ". — "Ладно, я буду делать это из любви к Христу", — согласился Офферус. Он построил себе хижину на берегу и днём и ночью переносил на другой берег всех тех, кто его об этом просил.

XLI. Особняк Лальмана — Консоль.

Сосуд Великого Делания.

Однажды ночью, притомившись, он крепко заснул. Его разбудил стук в дверь, и детский голос трижды назвал его по имени. Офферус поднялся, посадил ребёнка на могучие плечи и ступил в воду. На середине потока вода вдруг забурлила, поднялись волны, едва не сбивавшие великана с ног. Он держался с большим трудом, но ребёнок тяжёлым грузом давил ему на плечи. Тогда, боясь уронить маленького путешественника, Офферус с корнем вырвал дерево и опёрся на него, как на палку. Вода, однако, всё прибывала, а ребёнок становился всё тяжелее. Опасаясь, как бы мальчик не утонул, Офферус поднял голову и спросил: "Мальчик, почему ты такой тяжёлый? Я словно несу на себе целый мир". Ребёнок в ответ: "Ты не просто несёшь целый мир, ты несёшь Того, Кто этот мир создал. Я Христос, твой Бог и Господь. В награду за твою верную службу я окрещу тебя во имя Отца, меня самого и Святаго Духа. Впредь твоё имя будет Христофор". С того дня Христофор странствовал по свету и проповедовал Слово Божие».

Этот рассказ свидетельствует, что скульптор передал легенду вплоть до мельчайших подробностей. По указанию заказчика, учёного алхимика[130], он поместил великана в воду в одеянии из лёгкой ткани^LII, завязывавшемся у плеча, — однако по-настоящему эзотерический смысл образу святого Христофора придавал широкий пояс. То, что мы сейчас об этом скажем, обычно не разглашается, но, во-первых, многие всё равно ничего не поймут, а во-вторых, мы полагаем, что в книге, которая ничему не научает, нет никакого проку. Поэтому мы попытаемся разобрать, насколько возможно, это символическое изображение, чтобы показать искателям сокровенных знаний, какие за ним скрываются научные факты.

Пояс Офферуса прорезают скрещенные линии, похожие на те, что появляются на поверхности приготовленного по всем правилам (canoniquement) растворителя. Этот Знак (Signe), согласно Философам, служит для наглядного обозначения совершенных достоинств и высокой чистоты меркуриальной субстанции. Мы уже не раз говорили и повторяем ещё раз, что вся задача алхимического искусства сводится к тому, чтобы Ртуть приняла этот знак. Старые авторы называли его Печатью Гермеса, Солью Мудрецов (средневековое написание слова соль, Scel, близко к слову печать, Sceau, — что нередко сбивает с толку искателей Мудрости, — Меткой и Клеймом Всемогущего Бога (empreinte du Tout-Puissant), Его сигнатурой, а также Звездой Волхвов (Etoile de Mages), Полярной звездой и т.д. Эта геометрическая диспозиция сохраняется и становится ещё более отчётливой, когда золото растворяют в Ртути, чтобы вернуть его в первичное, юное (jeune) или обновлённое (rajeuni), состояние, другими словами, превратить в младенца-золото. Поэтому меркурия — верного слугу (loyal serviteur) и Печать земли (Scel de la Terre) — называют ещё Источником юности (Fontaine de Jouvence). Философы выражаются вполне определённо, когда заявляют, что сразу после растворения в ней золота ртуть (mercure), как истинная мать (mère), вынашивает ребёнка, Сына Солнца, Маленького Царя (королька, Roitelet), ведь золото и впрямь вновь обретает жизнь в её чреве. «Ветер (так называют крылатую летучую ртуть) лелеет его в своём чреве», — говорится в «Изумрудной скрижали» Гермеса. Мы находим скрытое выражение этой положительной истины в пироге с сюрпризом (Gâteau des Rois), который подают в семейном кругу в день Богоявления, праздник, посвящённый явлению Младенца Иисуса Христа царям-волхвам и язычникам. Традиция утверждает, что к колыбели Спасителя волхвов привела звезда, послужившая предзнаменованием (signe annonciateur), Благой Вестью о его рождении. Как и материя, этот пирог несёт в себе знак благодати — младенца, называемого обычно голышом или купальщиком (baigneur). Это Младенец Иисус, которого нёс Офферус, служитель или странник; это золото в бане (l'or dans son bain), или купальщик; это запечённый в пироге боб, волчок- сабо, колыбель или почётный крест, но ещё и рыба, «плавающая в философском море», по выражению Космополита[131]. Заметим, что в византийских базиликах Христос иногда изображался подобно сиренам — с рыбьим хвостом. В таком виде он представлен и на капители церкви Сен-Брис в Сен-Бриссон-сюр-Луар (деп. Луаре). Рыба — иероглиф Камня Философов в изначальном его состоянии, потому что камень, как рыба, рождается и живёт в воде. Среди рисунков с алхимическими печами, выполненных в 1702 г. П.-Г. Пфау[132] есть один, где рыбак с удочкой вытаскивает из воды отменную рыбёшку. В других случаях её аллегорически ловят сетью или тонким неводом, чьи клетки символически представлены на Богоявленском пироге [133]: их делают, накладывая крест-накрест нитки. Укажем также на другой, более редкий, но не менее яркий эмблематический образ. За семейным столом у друзей, пригласивших нас на пирог, мы не без некоторого удивления вместо обычных ромбиков увидели на нём развесистый дуб. Место голыша заняла фарфоровая рыбка — морской язык, sole (лат. sol, soils, солнце). Ниже, говоря о золотом руне, мы остановимся на герметическом значении образа дуба. Добавим, что пресловутая рыба Космополита, Echinéis (прилипала), как он её называл, — не что иное, как oursin (лат. echinus, морской ёж) или ourson, медвежонок^LIII, откуда Petit Ourse, Малая Медведица, созвездие, где находится Полярная звезда ^LIV. Панцири ископаемых морских ежей, которые где только ни находят, представляют собой как бы некую поверхность с исходящими лучами, своего рода звезду. Поэтому Лиможон де Сен-Дидье советует приверженцам герметического учения «править свой путь по северной звезде».

XLII. Особняк Лальмана.

Легенда о св. Христофоре.

Таинственная рыба — рыба самая что ни на есть царская. Того, в чьём куске пирога она окажется, объявляли царём и чествовали как царя. А между тем царскими рыбами некогда называли дельфина (dauphin), осетра, лосося и форель, предназначавшихся, как считалось, для царского стола. Символика тут явная, ведь старший сын государя (fils aîné des rois), наследник престола, именовался Дофином, то есть дельфином, царской рыбой. Кстати, рыбаки на лодке в «Mutus Liber» ловят сетью и удочкой именно дельфина. В особняке Лальмана дельфин порой выступает в качестве декоративного элемента: на среднем окне угловой башенки, на капители столба, а также в верхней части небольшого жертвенника в домовой церкви. То же происхождение у Ichtus (рыбы) римских катакомб. Мартиньи[134] приводит любопытный рисунок из катакомб — на нём рыба в волнах, а у неё на спине — корзина (corbeille) с хлебами и некий длинный красный предмет, возможно, чаша с вином^LV. Корзина на рыбе — иероглиф, обозначающий то же самое, что и пирог с сюрпризом. Она сделана из полос бересты, наложенных крест-накрест. Чтобы не распространяться на эту тему чересчур долго, завершим свои сопоставления; под конец, однако, для людей любознательных упомянем о корзине (corbeille) Вакха — цисте (Cista), — которую во время вакханалий носили цистофоры. В цисте, как говорит Фр. Ноэль[135], заключалось всё самое мистическое.

Законам традиционной символики подвластно даже тесто пирога: оно слоёное (то есть состоящее как бы из листов), и наш голыш в нём, как закладка в книге. Сендивогий своеобразным образом подтверждает символику пирога с сюрпризом. Он свидетельствует, что полученная Ртуть имеет вид каменистой, рассыпчатой и слоистой массы. «Поглядите на неё внимательно, — говорит он, — и вы заметите, что она вся слоёная». Вещество даёт кристаллические слои, которые накладываются друг на друга, как книжные листы; его и прозвали слоёной землёй, земляными листами, книгой с листами и т.д. Поэтому первовещество Делания символически представляет книга, открытая или закрытая в зависимости от того, подверглось первовещество (première matière) Великого Делания обработке или оно просто извлечено из руды. Нередко книга закрыта, что соответствует грубому (brat) состоянию минеральной сущности (substance), и как бы опечатана семью полосками. Это знак семи последовательных операций, каждая из которых снимает одну из печатей. Такова «Великая Книга Естества», хранящая на своих страницах откровения как профанных наук, так и сакральных таинств. Книга написана простым языком, и читать её легко, но прежде её надо найти (trouver), что довольно сложно, и открыть (ouvrir) — а это и вовсе трудоёмкое занятие^LVI.

Отправимся теперь непосредственно в особняк. В глубине двора под аркой есть дверь, откроем её и войдём в покои. Тут множество прекрасных вещей, которые придутся по вкусу поклонникам эпохи Ренессанса. Минуем столовую с её великолепным перегородчатым потолком, чудесным камином с гербами Людовика XII и Анны Бретонской и переступим порог домовой церкви.

Узкая длинная комнатка — настоящая драгоценность, огранённая блестящими мастерами своего дела, — напоминает домовую церковь разве что своим окном с тремя зубчатыми аркатурами, выполненными в готическом стиле. Убранство комнаты вполне светское, и многие декоративные элементы заимствованы из герметической науки. Прекрасный цветной барельеф, сделанный в той же манере, что и посвящённый св. Христофору барельеф в мезонине (loggia), иллюстрирует языческий миф о золотом руне. Кессоны потолка служат обрамлением для многочисленных иероглифических фигур. Очень красивый жертвенник XVI в. задаёт нам алхимическую загадку. Здесь нет ни одной религиозной сцены, ни одной строфы из Псалтыри, ни одной евангельской притчи, лишь таинственное воплощение священного Искусства. Да и совершались ли богослужения в этой неортодоксально украшенной комнатке, столь, однако, располагающая, благодаря мистическому убранству, к размышлению, чтению и даже молитве Философа? Что она вообще собой представляет — домовую церковь, кабинет, молельню? Признаемся, мы и сами не в силах разрешить этот вопрос.

Барельеф с Золотым Руном, бросающийся в глаза сразу при входе, представляет очень красивый каменистый пейзаж. Барельеф цветной, он слабо освещён и изобилует любопытными деталями, которые иногда весьма трудно разобрать из-за того, что барельеф почернел от времени. На фоне мшистых скал с крутыми склонами выделяются купы деревьев, в основном дубов с узловатыми стволами и густой листвой. Различные животные (не всегда удаётся определить, какие именно), и среди них верблюд, бык или корова на поляне, лягушка на вершине скалы, оживляют эту дикую и малопривлекательную местность. В траве мелькают цветы, камыши. Справа на выступе скалы шкура барана (овна), которую сторожит дракон, грозной тенью повисший в небе. Был, конечно, и Ясон у подножия дуба, но эта часть барельефа, судя по всему плохо закреплённая, ныне утрачена [XLIII].

Дата добавления: 2015-06-30