Церковной истории 17 страница

ГЛАВА 18

О гонении, бывшем в Антиохии при Оронте; об эдесском храме апостола Фомы, о тамошнем собрании и об исповедовании Эдесском.

Прибыв в Антиохию, царь из тамошних церквей и из церквей в окружных городах совершенно изгнал единомышленников никейских отцов и подвергал их различным казням; так что, по уверению некоторых, многие из них умерщвлены другими способами, а иные брошены в реку Оронт. Узнав, что в Эдессе есть величественный храм, соименный апостолу Фоме, Валент приехал осмотреть его и, видя, что Христиане кафолической Церкви собираются в поле перед городом, — ибо молитвенные домы и у них были отняты, — стал бранить префекта и ударил его кулаком по щеке, зачем он, несмотря на его запрещение, позволил такие собрания. Поэтому Модест, — так называли префекта, — хотя был и иноверец, тайно дал знать Эдессянам, чтобы они поостереглись в следующий день собираться для молитвословия в обыкновенное место; ибо царь приказал ему казнить всех, кто будет там взят. Так грозил он в надежде, что никто, или по крайней мере немногие подвергнутся опасности; а чрез это и сам старался избавиться от царского гнева. [412] Но Эдессяне, презрев его угрозу, по утру стеклись еще ревностнее, чем прежде, и наполнили привычное место. Модест, когда сказали ему об этом, не знал, что и делать, и хотя настоящим случаем затруднялся, однако ж пошел на то поле. В это время, одна женщина, влекшая за руку дитя и, вопреки свойственному женам благолепию в одежде, просто тащившая верхнее платье, так как бы вели ее куда со всею поспешностью, пробежала сквозь предводимый префектом военный отряд и, увидев Модеста, приказывала ему взять себя. Модест подозвал ее и требовал, чтобы она сказала причину такого бега. Жена отвечала, что ей хотелось скорее поспеть на поле, где собираются Христиане кафолической Церкви. — Так ты одна не знала, сказал на это Модест, что сюда придет префект и возьмет всех, кого найдет здесь? — Нет, я слышала об этом, говорила жена, и для того-то особенно должна была бежать, чтобы по времени не остаться назади других и не лишиться венца мученицы. Однако за чем же ведешь с собою это дитя, спросил префект? — За тем, чтобы и оно имело участие в общем страдании и удостоилось равных наград. Удивившись мужеству этой женщины, Модест пошел назад во дворец и, рассказав о ней государю, убедил его не приводить в исполнение приговора; потому что исполнение его будет постыдно и [413] бесполезно. Так-то вся Эдесса сделалась исповедницею своего учения.

ГЛАВА 19.

Смерть Афанасия Великого и восшествие на епископскую кафедру арианина Лукия. О постигших египетские Церкви бедствиях и о том, что преемник Афанасия Петр ушел и жил в Риме.

В это время, епископ александрийской Церкви, Афанасий, совершив сорока шестилетнее поприще архиерейского служения, скончался. Ариане тотчас же объявили о его смерти, — и вскоре предстоятель арианской ереси в Антиохии Евзой, прибыв в Египет вместе с посланным от царя хранителем царских сокровищ Магном, взял и заключил в темницу Петра, которому Афанасий вверил свою епископию, и александрийскую Церковь передал Лукию. С этого времени Египтяне стали терпеть от врагов более ненависти, и бедствия, сменяясь новыми бедствиями, начали мучить Христиан кафолической Церкви; ибо как скоро Евзой, приехав в Александрию, решился овладеть тамошними церквами, народ тотчас воспротивился. Причиною сего возмущения признаны были клирики и посвященные Богу девы. Поэтому ариане напали на город, как неприятели, от которых одни убегали, а другие, быв преследуемы и забираемы, содержались в узах. Потом узников выводили из темниц и либо секли их когтями и [414] воловыми ремнями, либо жгли огненными орудиями. После таких казней оставаться еще живым почиталось чудом; все пламенно желали, не испытывая их, или умереть, или быть присужденными к ссылке. Так-то делалось. Между тем епископ Петр, убежав из темницы и попав на корабль, отплыл к единоверному себе римскому епископу; а ариане, хотя их было и немного, овладели церквами. В то самое время вышел царский указ, которым Христиане, согласные в вере с Отцами никейскими, по указанию и воле Лукия, изгонялись не только из Александрии, но даже и из Египта. Так повелено было префекту области. Евзой же, совершив все, чего хотел, возвратился в Антиохию.

ГЛАВА 20.

О гонении на египетских монахов и учеников св. Антония, и о том, что за православие они сосланы были на один остров и совершали там чудеса.

Взяв с собою предводителя египетских войск, Лукий с вооруженною толпою пошел на монахов в их пустыни. Может быть, он думал, что если потревожить этих любителей уединенной жизни, то они послушаются его, а чрез них тем скорее присоединятся к нему Христиане и по городам; ибо из тогдашних предстоятелей в монастырях было много мужей дивных, и все они [415] чуждались арианства, а их свидетельству внимал и народ, и мыслил с ними одинаково. Рассуждать и пустословить о догматах народ и не любит, и не умеет, но верит, что истина известна тем, которые добродетель свою доказывают делом. Вождями египетских подвижников были тогда, как мы слышали, два Макария, о которых упомянуто прежде, Памва, Гераклид и прочие ученики Антония. Итак, размышляя, что пока эти монахи не сделаются единомышленниками ариан, последние не могут надежно владеть церквами кафолических Христиан, Лукий решился употребить насилие, ибо убедить был не в состоянии. Однако ж и в этом случае он не достиг своей цели. Монахи, если бы потребовалось, готовы были скорее умереть и подклонить свои выи под мечи, чем оставить учение Собора никейского. Говорят, что, когда ждали они нападения от воинов, к ним принесен был из среды народа кто-то с иссохшими членами, так что не мог стоять на ногах. Помазав его елеем, они велели ему, во имя Христа, гонимого Лукием, встать и идти домой. Человек тотчас сделался здрав и явно доказал, что в вере надобно согласоваться с теми, которых веру сам Бог, осуждая Лукия, признал истинною, поколику услышал их молитвы и исцелил страждущего. Но строители козней монахам и при этом не образумились. Напав на них [416] ночью, они перевели их на один египетский остров, окруженный болотами. Жители на том острове вовсе чужды были христианского учения и покланялись идолам, так что имели у себя древнейший храм и весьма благоговейно чтили его. Говорят, что, когда изгнанники пристали туда и высаживались из корабля, одержимая диаволом дочь жреца вышла к ним навстречу. И так как она бежала и кричала, то пораженные этим нечаянным и чудесным явлением, жители следовали за нею. Прибежав к кораблю, на котором приплыли св. старцы, она начала жалобно вопить, кататься по земле, умолять и громко взывать: зачем вы и к нам пришли служители великого Бога? Этот островок есть древнее наше жилище. Мы никого не беспокоим; незнаемые людьми и быв окружены отвсюду этими болотами, мы обитаем здесь скрытно. Если вам угодно, возьмите это стяжание наше и сделайте своим; мы уступаем. Так взывала девица. Когда же Макарий и его спутники запретили демону, она пришла в себя. Поэтому случаю и отец ее со всеми домашними, и целый остров принял Христианство. Жители его разрушили свой храм и заменили его церковью. Весть об этом, дошедшая в Александрию, не мало огорчила Лукия; ибо он опасался, как бы не сделаться предметом ненависти и у своих, поколику объявил войну, [417] очевидно, не людям, а самому Богу. Это побудило его немедленно дать тайное повеление, чтобы Макарий и его спутники возвращены были в свои скиты и пустыни. Так-то Лукий волновал Египет, славившийся в то время не одним любителем мудрости, Дидимом, но и другими знаменитыми монахами, смотря на добродетели которых, тамошняя Церковь противодействовала приверженцам Лукия, и хотя гонима была в Египте, однако ж многолюдностью далеко превосходила арианство.

ГЛАВА 21.

Исчисление мест, в которых господствовало никейское учение; также о вере Скифов и вожде этого народа, Ветранионе.

То же случилось тогда и у Озройцев, даже у Каппадокиян, которые на свою долю получили божественную двоицу, Василия, епископа кесарийского, и Григория Назианзена. Напротив, Сирия и пограничные области, особенно же город Антиохия, страдали от неустройства и возмущений. В этих областях было более ариан, владевших церквами, хотя немало и Христиан Церкви кафолической, которых называли евстафианами и павлинианами, ибо ими, как выше сказано, управляли Павлин и Мелетий. Последние, тогда как вся антиохийская Церковь едва не сделалась арианствующею, с трудом держались против ревности царя и лиц, имевших при нем силу. Где Церквами [418] управляли люди мужественные, там только, по-видимому, народ не изменял прежних своих мыслей. В самом деле, по такой именно причине и Скифы остались, говорят, с тою же верою. Этот народ имеет много городов, селений и крепостей. Его митрополия — Томис, город большой и богатый, лежащий у моря, на левом берегу, при входе в так называемый Евксинский Понт. Там и доныне господствует древний обычай в церквах всего народа быть одному епископу. В описываемое время управлял ими Ветранион. Царь Валент приехал в Томис и, когда, пришедши в церковь, по обыкновению, начал убеждать Ветраниона, чтобы он вступил в общение с епископами противной ереси, последний, весьма мужественно и смело высказав государю свои мысли в пользу учения никейских отцов, оставил его и перешел в другую церковь а за ним последовал и народ. Народу же тогда было почти весь город, который сошелся в надежде видеть царя и в ожидании каких-нибудь новостей. Оставшись один с своею свитою, Валент сильно раздражен был таким оскорблением и, взяв Ветраниона, приказал отвести его в ссылку. Потом однако ж вскоре позволил ему возвратиться, ибо видя, что Скифы ропщут за изгнание своего епископа, боялся, думая, как бы они не затеяли новостей. А он знал, что [419] этот народ мужественен и по местному своему положению нужен римской империи, потому что охранял ее от пограничных с тою страною Варваров. Итак Ветранион в этом случае явился выше усилий государя. По свидетельству самих Скифов, он был муж вообще добрый и отличался святостью жизни. От таких причин гнев царя испытывали все клиры, кроме клиров в Церквах западной империи; потому что над тамошними Римлянами царствовал Валентиниан, который одобрял учение никейского Собора и весьма благоговейно чтил Бога, так что не вводил никаких новостей в церковном законодательстве, хотя государь был отличный и способность свою управлять империею оправдал самым делом.

ГЛАВА 22.

О том, что в то же время, усилено было начатое еще прежде исследование, должно ли и Святого Духа признавать единосущным Отцу и Сыну.

Продолжительные рассуждения об этом были не менее спорны, как и прежние о Слове Божием. Признававшие сына неподобным и подобносущным в сем случае согласились между собою; ибо те и другие утверждали, что [420] Дух есть лицо служебное, по чину и чести третье и по существу отличное. А которые исповедовали Сына единосущным Отцу, те то же мыслили и о Духе. Это исповедание сильно защищали — в Сирии Аполлинарий лаодикианин, в Египте — епископ Афанасий, в Каппадокии и Церквах понтийских — Василий и Григорий. Тогда как упомянутый вопрос был в ходу и споры по обычаю со дня на день становились сильнее, римский епископ, узнав об этом, писал восточным Церквам, чтобы они вместе с западными иереями исповедовали единосущную Троицу. После сего, как бы судом римской Церкви, этот вопрос казался окончательно решенным,— и все замолчали.

ГЛАВА 23.

О кончине Ливерия римского и преемников его, Дамаса и Сирикия, и о том, что на западе кроме Медиоланян и архиерея их Авксентия, все держались православия; также о бывшем в Риме Соборе, который низложил Авксентия, и о его постановлении.

Около этого времени, по смерти Ливерия, на римскую кафедру вступил Дамас. Но представленный также к рукоположению диакон Урсин не мог перенести своей неудачи. Быв тайно рукоположен некоторыми незначительными епископами, он старался разделить народ и собирался отдельно. По разделении же народа, одни хотели видеть епископа в нем, а другие в Дамасе. От этого между чернью, [421] как обыкновенно, возникли сильные споры и возмущения, так что зло простерлось до ран и убийств, пока римский префект многих из черни и клира не подверг наказанию и тем не остановил Урсинова предприятия. Что же касается до догматов, то ни Римляне, ни другие народы на западе, как и прежде, не разногласили между собою, но все принимали постановления никейских отцов и исповедовали равночестную и равносильную Троицу — все, кроме единомышленников Авксентия. Этот Авксентий, предстоятельствовавший тогда в медиоланской Церкви, задумал с некоторыми, вопреки общему согласию западных иереев, вводить новости, усиливать учение арианское и мыслить одинаково с теми, которые, по прившедшему вновь исследованию, признавали Сына и Духа неподобными. Но когда из Галлии и Венеции донесено было, что и там есть Христиане, держащиеся подобного образа мыслей; то вскоре епископы многих областей, стекшись в Рим, положили мнением — Авксентия и мысливших подобно ему лишить общения с собою, и веру, преданную никейским Собором, оставить неприкосновенною, а то, что в противность ей было постановлено в Аримине, отменить, поколику на это не соглашались ни римский епископ, ни другие, и поколику тамошние постановления не были одобрены даже многими из тех, которые там [422] присутствовали. Что все это так производилось и принято, свидетельствует самое послание римского епископа Дамаса и членов тогдашнего Собора, писанное епископом иллирийским. Оно таково:

Епископы, стекшиеся на святой Собор римский, Дамас, Валерий 5 и прочие — возлюбленным братьям, епископам и предстоятелям в Иллирике желают здравия о Господе.

«Верим, что вы держите нашу святую, на учении апостолов утвержденную веру, и именно ее преподаете народу,— ту веру, которая ни в чем не разногласит с постановлениями отеческими. Да и прилично ли иначе мыслить Божиим иереям, у которых, по справедливости, должны учиться мудрые. Однако ж по доношениям братий из Галлии и Венеции знаем, что некоторые вводят ересь. Этого зла епископы не только должны остерегаться сами, но и не увлекаться людьми, придумывающими различные учения, — когда придумыватели, пользуясь неопытностью, либо простотою некоторых, противополагают их убеждениям собственные толкования,— напротив, в случае стечения различных мнений, тем сильнее держаться отеческого образа мыслей. Уже написано, что за это особенно был осужден [423] и Авксентий медиоланский. Итак справедливость требует, чтобы в римском мире все учители хранили единомыслие и не оскверняли своей веры разногласящими учениями; ибо едва только нечестие еретиков начало усиливаться, подобно тому, как ныне особенно, избави Господи, усилилось арианское богохульство, триста восемнадцать избранных отцов, сделав в Никее исследование спорного предмета, воздвигли эту твердыню в защиту от диавольского учения и таким противоядием извергли смертельный яд ереси, то есть, положили веровать, что Отец и Сын имеют едино Божество, едину силу, едину славу. Веруем, что и Св. Дух того же существа, а кто мыслит иначе, того почитаем чуждым нашего общения. Это спасительное правило, это досточтимое определение иные хотели нарушить: но и из них некоторые, сначала принужденные вводить новости и посягать на него в Аримине, так поправили дело, что признали себя обманутыми каким-то инаким рассуждением, вовсе не думая противиться мнению, принятому отцами никейскими; ибо между членами ариминского Собора, во время его открытия, никто не мог иметь к тому даже и побуждения, — ни римский епископ, которого мнение надлежало принять прежде всех, ни Викентий, который столько лет неукоризненно хранил епископство, ни другие, согласившиеся с [424] постановлениями ариминскими, особенно, когда представим, что те самые, которые, как сказано, по-видимому увлеклись хитростью, пришедши к лучшей мысли, засвидетельствовали, что то прежнее мнение им не нравится. Итак, да усмотрит ваша непорочность, что надобно с постоянною твердостью держать одну ту веру, которая основана на авторитете апостолов и св. отцов в Никее, и что этою самою верою вместе с нами хвалятся и восточные, если они признают себя Христианами кафолической Церкви, и западные. Веруем, что мыслящие иначе, за такую решимость скоро будут отлучены от общения с нами и лишены имени епископов, чтобы их миряне, освободившись от рассеиваемого ими обмана, могли отдохнуть; ибо, находясь в заблуждении, они отнюдь не могут исправить его в других. Итак с мыслями всех иереев Божиих да придет в согласие и образ мыслей вашей чести, в котором вы, как мы верим, пребудете твердыми и непоколебимыми. А что мы с вами должны так веровать, докажите это обратною грамотою вашей любви.

ГЛАВА 24.

О святом Амвросие, как он возведен был на епископство и расположил мирян к благочестию; также о фригийских новацианах и о Пасхе.

Предваряя таким образом людей, вводивших новости, западные иереи ревностно [425] сохраняли преданную себе древле веру; так что иноверцев было там очень мало, — почти только те, которые окружали Авксентия; а вскоре низложен был и Авксентий. Когда же он умер, народ возмутился, потому что епископствовать над медиоланскою Церковью избрали не все одного и того же, и город был в опасности. Та или другая сторона, испытав неудачу, грозилась сделать то, что обыкновенно бывает в подобных смутах. Боясь беспокойств со стороны черни, Амвросий, бывший тогда префектом области, вошел в церковь и, напоминая о законах, единомыслии и благах мира, советовал прекратить вражду. Еще не перестал он беседовать об этом, как вдруг все, оставив гнев один на другого, жребий епископства, по общему мнению, предоставили советнику единомыслия, и приглашая его к крещению, потому что до того времени он не приобщался таинству, требовали от него принятия священства. Но так как Амвросий отказывался, отвергал избрание и просто — избегал такого сана, а народ настаивал и утверждал, что иначе ссора не прекратится; то об этом деле донесено было царедворцам. Получив весть об избрании Амвросия, царь Валентиниан, говорят, стал молиться и приносить благодарение Богу, что к священнодействию присуждаются мужи, поставленные от него правителями. Узнав притом о настоянии народа и отказе [426] Амвросия, он из единодушного желания медиоланской Церкви заключил, что это угодно Богу и повелел в наискорейшем времени рукоположить избранного. Когда же Амвросий был крещен и принял рукоположение, то Церковь свою, от предстоятельства Авксентиева долго страдавшую несогласием, расположил к единомыслию в деле веры. Впрочем, каков был этот Амвросий после рукоположения, с каким мужеством и благоговением проходил он звание священства, — будет сказано в своем месте. В это время, фригийские новациане, вопреки прежнему обычаю, начали совершать праздник Пасхи вместе с Иудеями. Начальник их ереси Новат не допускал к общению даже покаявшихся в своих согрешениях, и только в этом состояло его нововведение. Но помянутый праздник как сам он, так и приверженцы его отправляли согласно с римскою Церковью, после весеннего равноденствия. Напротив, в теперешнее царствование некоторые из новацианских епископов во Фригии, собравшись в фригийском селении Пазе, откуда вытекают источники реки Сангары, не захотели и в этом иметь общения с иноверцами и постановили особый закон — праздник опресноков совершать после, а Пасху — с Иудеями. Впрочем на этом Соборе не присутствовал ни Агелий, новацианский епископ в Константинополе, ни предстоятель из [427] Никеи, ни из Никомидии, ни из значительного фригийского города Козаика, хотя этих епископов новациане называют, так сказать, владыками и главами в отношении ко всему, что делается в их ереси и Церкви. Каким же образом, по этой причине, пришли они в разногласие и, произвольно отделившись от прочих начали собираться особо, скажу в свое время.

ГЛАВА 25.

Об Аполлинариях, отце и сыне, о пресвитере Виталии, и о том, по какому побуждению уклонились они в ереси.

В это же время сделался известен Аполлинарий и открылась называющаяся по его имени ересь, которая, отторгши многих от Церкви, образовалась в особое общество. В составлении частного учения Аполлинарию помогал и Виталий, один из посвященных Мелетием антиохийским пресвитеров, муж по образу и правилам жизни между прочими отличный, в управлении подчиненных себе ревностный и за то пользовавшийся высоким уважением народа. Вскоре отсекши себя от общения с Мелетием, он присоединился к Аполлинарию и управлял антиохийскими его единомышленниками. Уважение принятых Виталием правил жизни приобрело ему не малое число приверженцев, которые получили от него свое имя; так что антиохийцы и доныне называют их виталианами. Говорят, будто он так поступил от огорчения, что был презрен Флавианом, который впоследствии занимал [428] антиохийский престол, а тогда сопресвитерствовал Виталию и представлял ему препятствия видеть епископа. Почитая себя униженным, он поддался человеческому чувству и, пошедши к Аполлинарию, вступил с ним в общение и дружбу. С этого времени они и по другим городам собирались особо, под управлением особых епископов и следовали постановлениям, несогласным с постановлениями кафолической Церкви, то есть, кроме узаконенных священных песней, пели какие-то песни стихотворные, сочиненные самим Аполлинарием; потому что, обладая всякою другою ученостью, Аполлинарий был также и поэт, знаток различных стихотворных метров, чем доставлял многим удовольствие и располагал их внимать себе. И мужчины как на пирах, так и за работой, женщины за ткацкими станками пели его песни; потому что он написал много идиллий на каждый случай, — и на случай труда и отдыха, на дни праздничные и иные, и все его идиллии клонились к прославлению Бога. О распространении этой ереси первые узнали — римский епископ Дамас и александрийский Петр, и, составив Собор в Риме, объявили ее чуждою кафолической Церкви. Говорят, что и Аполлинарий начал вводить новое учение также по малодушию. Причина была следующая: когда правитель александрийской Церкви Афанасий, изгнанный Констанцием в ссылку, [429] получил повеление возвратиться в Египет; то во время его переезда чрез Лаодикию Аполлинарий познакомился с ним и сделался его искренним другом. Но так как членам противной ереси клятвенно запрещено было иметь с ним общение, то тамошний епископ их Георгий, за сношение с Афанасием, вопреки правилам и законам иереев, с бесчестием изгнал Аполлинария из Церкви. Вменяя ему это в вину, он вместе поносил его и за совершение грехов давнишних, очищенных покаянием. Ибо когда лаодикийскою Церковью управлял еще предшественник его Феодот, — знаменитый в то время софист Епифаний произносил гимн Дионису. Аполлинарий, бывший тогда в юношеских летах, пользовался уроками этого самого Епифания и вместе с своим отцом, не неизвестным грамматиком, носившим также имя Аполлинария, присутствовал при чтении гимна. Намереваясь произнести свое сочинение, Епифаний, по обычаю декламаторов этого рода, повелевал непосвященным и нечистым выйти вон. Но ни молодой, ни старый Аполлинарий, и никто из присутствовавших при чтении Христиан не отказался от слушания. Узнав об этом, епископ Феодот сильно разгневался, и прочих, принадлежавших к мирянам, несколько укорив, простил, а двух Аполлинариев за соделанный ими грех обличил всенародно и отлучил от Церкви; [430] потому что оба они принадлежали к клиру, — отец был пресвитером, а сын — еще чтецом священного Писания. Потом чрез несколько времени, видя, что они со слезами и постом принесли соответственное греху покаяние, епископ снова принял их в общение. Но когда то же епископство получил Георгий, и у Аполлинария с Афанасием, как сказано, установились дружеские отношения; то Георгию захотелось объявить его лишенным общения и чуждым Церкви. Аполлинарий, говорят, многократно просил Георгия о принятии себя в общение; но так как последний не соглашался, то, побежденный скорбью, он возмутил Церковь и ввел новое учение, вышеупомянутую ересь, мстя своему врагу, чем мог, то есть искусством слова, и доказывая, что он, как лучший, низложен тем, который в преподавании божественного учения хуже его. Таким образом частные ссоры клириков того времени весьма вредили церкви и раздробляли веру на множество ересей. Доказательство следующее: если бы и Георгий, подобно Феодоту, принял раскаявшегося Аполлинария, то ереси, называемой по его имени, думаю, не было бы; ибо человеческая природа такова, что быв презираема, она становится тем самолюбивее, вдается в споры и нововведения, а пользуясь чем должно, обыкновенно сохраняет мерность и постоянство. [431]

ГЛАВА 26.

Об Евномие и учителе его Аэцие,— о том, что к ним относится и чему они учили,— также о том, что они первые придумали при крещении делать одно погружение.

Около сего времени Евномий, управлявший вместо Элевсия кизикскою Церковью и бывший предстоятелем арианства, кроме этой ереси, ввел и другую, которой последователям одни дают имя самого изобретателя, а другие — название аномеев. Некоторые говорят, что Евномий первый осмелился полагать правилом, чтобы святое крещение было совершаемо чрез однократное погружение, следовательно искажал предание, всюду сохраняющееся от апостолов до настоящего времени, да и вообще измышлял какую-то особенную церковную практику, и новость ее прикрывал важностью и величайшею точностью. К тому же был он мастер говорить и спорить, и любил речь силлогистическую, каковых между его единомышленниками можно видеть много. Они не столько хвалят доблесть жизни, благонравие и милосердие к бедным, разве кто следует их образу мыслей, сколько спорщиков в разговоре и собеседников, побеждающих силлогизмами. Такие люди от всех их почитаются благочестивыми. Впрочем, иные полагают, и мне кажется, справедливее, что вводить новости относительно как других евномиевых мнений, так и святого крещения, начали в настоящее царствование отделившиеся от своего [432] общества ревнители этой ереси, Феофроний каппадокийский и Евтихий. Они то именно стали требовать, чтобы крещение совершалось не в Троицу, а в смерть Христову; а Евномий касательно этого предмета не установлял ничего нового, но с самого начала согласился с Арием и в таком убеждении оставался. Когда же он сделался епископом кизикским, и подвластные ему клирики начали обвинять его, как вводителя новых учений; то тогдашний начальник арианской ереси в Константинополе Евдоксий, призвав его к себе, поручил ему беседовать с народом о вере и, не нашедши ничего худого в преподаваемом им учении, позволил ему возвратиться в Кизику. Однако ж Евномий сказал, что он не намерен быть в сношении с теми, кого подозревает, и этим предлогом воспользовался для отторжения себя от Церкви, тогда как действительная причина его отторжения состояла в том, что не хотели принять в общение учителя его Аэция. С того времени он жил в своем доме и ничего не изменил в прежнем образе мыслей. О всем этом одни говорят так, другие — иначе. Но Евномий ли ввел помянутую новость касательно предания о крещении, или кто иной, евномиане все равно одни, по моему мнению, подвергаются опасности — оставлять жизнь, не получая святого крещения: ибо, если, быв крещены в начале по закону Церкви, они сами себя перекрещивать не могут, то полагают начало тому, чего сами не [433] имеют; а не имея этого и не сделавшись такими чрез других, передают то же и прочим. Ведя свое учение от какого-то безличного начала и от собственного помысла, они преподают другим, чего не получили, а это — безумие; ибо сами же сознаются, что не крещенные не могут крестить других, и не крестившегося согласно с их преданием почитают некрещенным, так как бы крещение его было не надлежащее, — сами же свидетельствуют об этом, поколику всех, кого успевают убедить к единомыслию с собою, перекрещивают, хотя бы принимаемые ими были уже крещены по преданию кафолической Церкви. Между тем это не мало волновало нашу веру, и различие учений в сем отношении, для желающих вступить в Христианство, служило препятствием; потому что всякий раз поднимались горячие споры и, как обыкновенно бывает при начале ереси, постоянно усиливались, поколику являлись доказыватели, отличавшиеся ревностью и силою слова. Можно думать, что евномиане увлекли бы многих из кафолической Церкви к своему мнению, если бы не встретили противников в Каппадокиянах — Василие и Григорие. Впрочем усилию их положило предел и наступившее скоро царствование Феодосия, который самых ересеначальников из областей империи, более населенных, изгнал в места пустынные. А чтобы нам не совсем не знать учения той и другой ереси, надобно заметить, что первым изобретателем [434] мнения евномиева был Сирянин Аэций, утверждавший с Арием, что Сын не подобен Отцу, что Он есть творение и произошел из несущего. Мыслившие таким образом сперва назывались аэцианами. Когда же, как сказано при описании царствования Констанциева, одни стали почитать Сына единосущным, другие подобносущным Отцу, а царям, по установлению ариминского Собора, угодно было исповедовать Его подобным: тогда Аэций, как богохульник, осужден был на изгнание, и основанная им ересь на некоторое время, по-видимому, исчезла; потому что ни другой кто-нибудь из значительных лиц, ни Евномий явно не смел защищать ее. Впоследствии уже, заняв престол кизикской Церкви, вместо Элевсия, последний никак не мог долее оставаться покойным и, беседуя к народу, снова пустил в ход мнение Аэция. Люди же, как часто случается, забыв первого изобретателя этой ереси, единомышленников его назвали евномианами; потому что Евномий, после Аэция, возобновил и раскрывал его учение дерзновеннее первого ересеначальника.

ГЛАВА 27.

О том, что в послании к Нектарию пишет Григорий Богослов об Аполлинарие и Евномие, и о том, что ереси их угашены любомудрием живших тогда монахов; ибо ересями этих двух человек заражен был почти весь восток.

Дата добавления: 2015-06-30