Любовь Анатольевна Бескова, Елена Андреевна Удалова 9 страница

Ф.И. Иордан - А.Л. Иванову

Потом «цветы с головы Гоголя» будут находиться в альбомах многих известных людей XIX века, в частости в альбоме дочери Федора Ивановича Тютчева. Сколько же их было, этих «цветов» и не было ли среди них подделки?..
... А в XX веке возникнет очередная фантасмагория: при вскрытии могилы обнаружится, что Гоголь лежит на боку, что похоронили его живого. Говорят, что есть какой-т> документ, подтверждающий эту фантазию... Не знаю, не видел.
Но я видел другой. Он настолько чудовищен, что комментировать его я не берусь. Отмечу лишь, что байка о перевернувшемся в гробу писателе бледна и напоминает пионерскую «страшилку» по сравнению с тем, что, кажется, действительно обнаружилось в далеком 1931 году.
Я имею в виду воспоминания В.Г. Лидина, профессора Литературного института, озаглавленные «Перенесение праха Гоголя». Кусок из них я обнаружил в исследовании С.Рязанцева «Танатология - наука о смерти». Привожу этот кусок полностью:

«...В июне 1931 года мне позвонил по телефону один из сотрудников исторического музея: «Завтра на кладбище Донского монастыря будет происходить вскрытие могилы Гоголя, - сказал он мне, - приезжайте».
Я поехал. Был теплый летний день. По привычке я захватил с собой фотоаппарат. Снимки, которые я сделал на кладбище, оказались единственными. Одновременно с могилой Гоголя вскрывали в этот день могилы Хомякова и Языкова; прах их тоже подлежал перенесению. Кладбище Данилова* монастыря упразднялось.[* Путаница Донского и Данилова монастыря в тексте В.Г.Лидина - Ю.Ар. ] На территории монастыря был организован приемник для несовершеннолетних правонарушителей.
Могилу Гоголя вскрывали почти целый день. Она оказалась на значительно большей глубине, чем обычные захоронения. Начав ее раскапывать, наткнулись на кирпичный склеп необычной прочности, но замурованного отверстия в нем не обнаружили; тогда стали раскапывать в поперечном направлении с таким расчетом, чтобы раскопка приходилась на восток, и только к вечеру был обнаружен еще боковой придел склепа, через который в основной склеп и был в свое время вдвинут гроб.
Работа по вскрытию склепа затянулась. Начались уже сумерки, когда могила была наконец вскрыта. Верхние доски гроба прогнили, но боковые с сохранившейся фольгой, с металлическими углами и ручками и частично уцелевшим голубовато-лиловым позументом, были целы. Вот что представлял собой прах Гоголя: черепа в гробу не оказалось, и останки Гоголя начинались с шейных позвонков: весь остов скелета был заключен в хорошо сохранившийся сюртук табачного цвета; под сюртуком уцелело даже белье с костяными пуговицами; на ногах были башмаки, тоже полностью сохранившиеся, только дратва, соединяющая подошву с верхом, прогнила на носках и кожа несколько завернулась кверху, обнажая кости стопы. Башмаки были на очень высоких каблуках, приблизительно 4-5 сантиметров, это дает безусловное основание предполагать, что Гоголь был невысокого роста.
Когда и при каких обстоятельствах исчез череп Гоголя, остается загадкой. При начале вскрытия могилы, на малой глубине, значительно выше склепа с замурованным гробом, был обнаружен череп, но археологи признали его принадлежащим молодому человеку.
Прах Языкова и Хомякова мне удалось сфотографировать. Останков Гоголя я, к сожалению, снять не мог, так как были уже сумерки, а на следующее утро они были перевезены на кладбище Новодевичьего монастыря, где и преданы земле. Я позволил себе взять кусок сюртука Гоголя, который впоследствии искусный переплетчик вделал в футляр для первого издания «Мертвых душ». Книга в футляре с этой реликвией находится в моей библиотеке».

Итак, свидание советских писателей с прахом классика состоялось. Кроме Лидина, по легенде, там находились и другие мастера слова, причем каждый из них взял себе на память сувенир Всеволод Иванов - ребро, Александр Малышкин - фольгу из гроба, а молодой комсомольский работник Аракчеев - драгоценную обувь...
Не хочется верить, что все это было в действительности. Но мне достаточно жизни Гоголя. И то, что слухи после его мученической кончины продолжают жить, не вызывает особого удивления.
Те раздвоения, который заложил Николай Васильевич при своей жизни, еще не скоро отпустят его прах.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ПЕРВОЕ ПОЯВЛЕНИЕ ГОСПОДИНА А.

«...В течение этого дня мы еще взяли одного генерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия Наполеона прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль перед рыбачьими лодками».

Вначале февраля 1801 года дверь в каземат Петропавловской крепости отворилась, и томящийся там без суда и следствия казачий атаман Матвей Иванович Платов услышал, что государь Павел Петрович требует его немедленно к себе.
На аудиенции государь, нервно ходивший из угла в угол, отрывисто спросил: «Дорогу на Индию знаешь?» «Знаю», - соврал Платов, хотя не знал не только «дороги», но и само название «Индия» слышал, может быть, второй раз в жизни. «Ну и иди туда!» - вскричал Павел I, давая понять, что разговор закончен.
В тот же день Платов был назначен командующим одним из четырех эшелонов Войска Донского, которое почти в полном составе 27 февраля 1801 года отправилось в Великий поход. Дипломаты и шпионы донесли министру иностранных дел Англии Уильяму Питту, что казаки в количестве 22 тысяч 500 человек «куда-то пошли», но зачем и куда, никто не знал. Движение славного воинства в сторону Индии по дороге, которую «знал» Платов, продолжалось, по-видимому, до 11 марта 1801 года, когда инициатор похода государь Павел Петрович был благополучно пришиблен в своем дворце теми, кому идея завоевания Индии показалась преждевременной. При английском дворе восприняли эту новость с облегчением, однако в далеком Париже закричал от ужаса один человек, внешне совершенно невзрачный, щуплый, низкорослый и стал рвать на себе еще пышные тогда волосы.
Этот человек был «сердечным другом» покойного государя Павла I, другом России, сказавшим русскому послу в Париже: «Ваш император и я будут править всем миром». Звали «сердечного друга» Наполеон Бонапарт.
Дружба эта нагрянула внезапно, как летняя гроза. Они очень подходили друг другу: небольшие, с животиками, похожие на двух шалопаев из какой-нибудь детской сказки. Я представляю, как они ходят, обнявшись, по коридорам дворца, рассматривают мировую карту, и Бонапарт угощает Павла Петровича конфетами... Впрочем, это досужие вымыслы. Обнявшись они не ходили, но дружба определенно «завязалась», и к каким последствиям она могла привести, Бог весть... Одни, догадываясь об этих последствиях, дрожали, другие азартно потирали руки. При русском дворе гораздо больше было тех, кто к неожиданному сближению с «заклятым врагом» отнесся как к очередной придури полубезумного Павла. Что бы сказал на это, например, жгучий, как горчица, Суворов, который, узнав о походе Бонапарта в Италию, вскричал: «Нужно остановить молодца!», и состоялась вскорости срочная экспедиция, направленная на спасение Итальянских королевств. Впрочем, и Павел в те годы относился к молодому французскому генералу-«выскочке» более чем прохладно, а Суворову было обидно вдвойне: какой-то щенок, юнец совершает такие военные подвиги, о каких старику нельзя помыслить и в сладкой неге...
Конец XVIII века вообще прошел под знаком соперничества двух мастеров войны: старика Суворова и наглеца Бонапарта, так, во всяком случае, казалось самому Суворову. У нашего национального героя были наметки вселенские - он не только хотел отбить итальянские королевства у длинноволосого юнца (а Бонапарт носил тогда битловскую шевелюру), но и перенести бои на улицы республиканского Парижа. Однако этой сладкой мечте все время что-то мешало. Например, Екатерина Великая не вовремя умерла, и сорвалось вторжение в якобинскую Францию, а Александр Васильевич уже собирал войско, и, казалось, настает его звездный час... Но Бог призвал императрицу на суд, мечта Суворова оказалась неосуществленной, и армия вновь была отодвинута во глубь границ России. Наконец, 9 апреля 1796 года грянул гром - мало того, что Бонапарт напал на Италию, разгромив перед этим австрийскую армию, он еще провел свои войска по так называемому Альпийскому карнизу - приморской горной гряде Альпийских гор, считавшейся совершенно неприступной. Суворов взревновал чрезвычайно. Пользуясь тем, что Бонапарт, завоевав Италию, тут же исчез в песках Египта, Россия напала на французов, лишенных своего главнокомандующего. В ходе этой кампании Суворов и повторил по-своему подвиг Бонапарта, что запечатлел на известном полотне Суриков.
Отвоевав часть итальянских территорий, наш национальный герой намеревался двинуться на Париж, но тут великая затея сорвалась во второй раз. Павел I, внезапно чего-то испугавшись, отменил поход. Этого Суворов вынести не мог и вскорости умер. Умер и Павел. До конца своих дней Наполеон считал, что заговор против Павла Петровича организовали именно англичане, заставив, тем самым, мировую историю идти в выгодном для них, англичан, направлении...
Об инициаторе похода на Индию, уже снаряжавшим свой флот на соединение с Донским Войском, об Наполеоне Бонапарте и пойдет у нас речь.

Обычно, когда мы начинаем рассуждать о «сверхчеловеке» Фридриха Ницше, то нам кажется, что Ницше писал о будущем, о нашем веке, прозревая в его глубинах фигуры ти-та Гитлера и Сталина и все, что с ними связано. Но мне дается, что образ «белокурой бестии», вольно или невольно для его автора, имеет ретроспективный характер. Такое оке «было» до Ницше. Причем «было» в масштабах, намного превышающих фантазии немецкого философа.
Ницше сознательно или бессознательно описал того исполина, кто «благополучно» скончался на острове св. шены в ночь на 5 мая 1821 года, оставив в человечестве шстолько глубокий след, что до сих пор тираны века нынешнего кажутся по сравнению с ним лишь бледными копиями. Гитлеру, например, не поклонялись гуманитарные авторитеты. С Бонапартом же произошла совсем другая история. Гете любил его и добивался с ним встречи. А добившись, услышал несколько лестных слов о «Вертере», которым Наполеон зачитывался в юности и которому «следовал». Однако французский император заметил, что финал книги стоит переписать, - Вертер должен не кончать с собой, преодолеть самоубийство в самом себе, а преодолевший самоубийство может завоевать весь мир... Гете совету императора не внял, «Вертера» не переписал, но Бонапарт, конечно, же заметен в «Фаусте», в порывах героя добраться до конечных тайн бытия...
Гегель называл Наполеона воплощением «мирового духа», двигателем всемирной истории. Немцев Бонапарт не любил, впрочем, как и итальянцев. Больше всего досталось философу Канту, по поводу которого повелитель Европы заметил: «Шарлатан, как и любой немец». Наполеон не любил почти никого. Нерелигиозный, последовательно и глубоко аморальный, холодный, загнавший бурный темперамент корсиканца глубоко во внутрь, обладавший прекрасной памятью и специфически глубоким утилитарно-практическим умом, он презирал одинаково всех кроме своих солдат, делавших на полях брани невозможное, и своего невидимого «гения», звавшего Бонапарта в такие дали, которые нельзя было осмыслить любому человеку девятнадцатого, да и нынешнего века тоже. Сам Наполеон, кажется, не мог понять цели собственной деятельности до последних дней. Но, говоря Гете о Вертере, он, конечно же, говорил о себе: это он преодолел самоубийство в своей душе, это он сам «переписал» собственную жизнь в соответствии с законами, которые сам для себя создал. Вернее, ему казалось, что дело обстоит именно так...
Чрезвычайно трудно рассуждать о столь гигантской и странной фигуре. О ней написаны сотни исследований, романов и стихов, но никто не осмелился задаться вопросами: для чего, зачем и откуда? Откуда взялся вдруг на земле исполин, зачем, собственно говоря, он затеял свои «великие походы», зачем повел армию, например, в пески Африки? И почему смерть подобного тирана оплакивали в с е: и его друзья - узкий круг приближенных на острове св. Елены, и враги-англичане, заточившие его сюда после битвы при Ватерлоо, и даже сама природа. В ночь его смерти возник вдруг в океане ураган, шторм и ветер, срывающий крыши с домов и валивший вековые деревья.
Даже выдающиеся умы прошлого останавливались перед этой фигурой в некотором недоумении. Уж сколько русская литература тревожила это темное имя, но ни у Жуковского, ни у Лермонтова, ни у Тютчева вы не найдете ничего серьезного, в большинстве случаев - лирические переживания, в меньшинстве - некий политическо-философский анализ вроде тютчевского, что, мол, Наполеон был сыном «матери ужасной» - революции, вступил с нею з бой, но не одолел, так как в груди его билась та же самая революция...
Показателен здесь опыт Толстого. В «Войне и мире» вы не встретите анализа наполеоновских войн, да и может ли он быть в художественном произведении, ведь подобные события дробятся на ряд аспектов: военных, политических, социальных, личных... Лев Николаевич лишь подчеркивает доминанту в личности Наполеона - его беспощадный аморализм, выражавшийся то в позерстве на поле Аустерлица, то в факте «двоеженства» (по мнению Толстого), то в дрожании ляжки, вернее, в том шуме, который поднимают окружающие касательно этого «пророческого» дрожания. Но что за этим? Толстой прозревает возможную метафизику, стоявшую за необъяснимыми мировыми событиями. В объяснении их он прибегает к принципу действия и противодействия, разлитому в природе: в связи с этим принципом сначала одни народы и армии движутся с Запада на Восток (армия Бонапарта), а затем им отвечают тем же - другие народы и армии столь же неотвратимо движутся с Востока на Запад (армия европейской антифранцузской коалиции, возглавляемой Россией и Австрией).
Интересно, что даже такой провидец и мистик, как Даниил Андреев, не удостаивает Наполеона серьезным разговором. Автор «Розы мира» лишь замечает, что узурпатор родился на географической периферии - острове Корсика и был, следовательно, чрезвычайно далек от истинных истересов французского «сверхнарода». Это полумолчание настораживает и задает множество вопросов.
Наиболее определенно о Бонапарте высказался Гоголь устами своих чиновников, которые определили Чичикова как Наполеона, а Наполеона как Антихриста, сидящего на цели у англичан. Но как мы увидим в дальнейшем, подобная «догадка» - лишь искаженная цитата из документа, существовавшего задолго до «Мертвых душ».
Я, конечно, не дерзаю стяжать себе лавры главного толкователя этой фигуры. Думаю также, что о метафизических причинах, породивших ее, мы будем говорить предположительно и вскользь, поскольку они недоказуемы, - область эта более чем зыбкая. Как и в прошлых своих размышлениях, мы, в основном, остановимся на композиции жизни этого фантастического человека, на причинно-следственных связях, которые, казалось бы, возвысили эту фигуру до небес, а потом, столь же «необъяснимо», раздавили ее, как жалкого комара. Это не будет лишь системное повторение теории, впервые опробованной на фактах жизни Александра Сергеевича Пушкина. Потому что здесь вдруг объявится новое звено, требующее специального разговора, так как были в жизни Наполеона события, никак не укладывающиеся в теорию причинно-следственных связей.
С чего нам начать, подступаясь к необозримой теме, веренице событий, перевернувших жизнь целому поколению людей? Нужно каким-то образом сгруппировать их, то есть поместить события вокруг неких стержней, и, наверное первым, сразу бросающимся в глаза стержнем будет с л у ч а й. Большую часть жизни Бонапарту чрезвычайно везло; меньшую, финальную часть - откровенно не везло. В уже упоминавшуюся мною итальянскую кампанию апреля-мая 1796 года он, например, одержал шесть военных побед в шесть дней, разгромив не только хилые армии итальянских королевств, но и наголову разбив армию австрийскую, самую могущественную в Европе.
Пример с л у ч а я, который берег Наполеона, - сражение под местечком Лоди, происшедшее 10 мая 1796 года. Самый страшный бой разыгрался у местного моста, по которому били картечью 20 австрийских орудий, сметая все живое. Небольшая группа французских гренадеров вошла на этот мертвый мост, и впереди всех шел «маленький капрал» Бонапарт (эта кличка прилипла к нему на всю жизнь). Гремели залпы, свистела картечь и падали солдаты, шедшие рядом. А Наполеон все шел и шел, пули как бы пролетали сквозь него, не раня и не задевая. Австрийцы были загипнотизированы этим чудом и убежали, побросав орудия.
Другой с л у ч а й, сберегший нашего героя, произошел два года спустя, в 1798 году, когда «маленький капрал» затеял свой грандиозный и не совсем удавшийся поход в Африку, а именно, поплыл в Александрию и Египет на своем отсталом, по сравнению с английским, флоте, взяв по пути, фактически без боя, остров Мальту. Мальта тогда принадлежала Мальтийским рыцарям, членом ордена которых был русский государь Павел Петрович. Английская эскадра под командованием Нельсона стерегла Наполеона у Гибралтара - перед экспедицией Бонапарт умело распространил слух, что собирается обогнуть Испанию и высадиться в Ирландии.
Услышав про завоевание Мальты, Нельсон сообразил, что Наполеон на самом деле спешит в Египет. На всех парусах англичане поплыли к Африке, чтобы не допустить высадки пришельцев на берег и потопить их в морском бою. Так и д о л ж н о было произойти. Как признают историки, шансов выиграть морской бой против Нельсона у французов не было никаких. Но произошло нечто странное. Боясь, что опоздал, Нельсон доплыл до Египта, высадился в Александрии и стал спрашивать всех и каждого, не видели ли они французских войск. Никто ничего не видел. Нельсон с облегчением вздохнул, отметив про себя, что Бонапарт обманул его вторично, вместо Египта отправившись, по-видимому, в Константинополь... Туда и бросился на всех парусах английский герой со своим флотом. На самом же деле случилось следующее: Наполеон просто замешкался в пути и вместо того, чтобы опередить Нельсона, опоздал ровно на 48 часов. Сыграло свою роль и то обстоятельство, что английский флот был намного быстроходнее и совершеннее французского...
Во второй половине жизни «маленького капрала» мы найдем также множество случайностей, которые, на этот раз, будут работать против него. Среди них - простуды и недомогания, мешавшие руководству важнейшими сражениями. Или совершенно необъяснимое для самого Бонапарта решение остаться в Москве после победы французов при Бородино (то, что это сражение было в военном отношении победой французов, не вызывает сомнений: на Бородинском поле Россия потеряла п о л о в и н у своей армии). Наполеон совершенно отчетливо понимал тогда, что преследование армии Кутузова, пусть и на пределе возможного, обернется для нее полным истреблением. Но почему-то этого не сделал, осел в Москве, пустой и разграбленной, меланхолично наблюдая, как «диверсанты графа Ростопчина» потихоньку сжигают город.
В этих далеких друг от друга событиях мы находим первое «странное сближение», первую рифму: случайность хранит Бонапарта большую часть его военной карьеры, но во второй половине начинает изменять ему, отворачиваться сначала «по пустякам», а потом уже и по-крупному. Об этом подробно мы поговорим ниже.
Вторую структурную группу явлений и событий из жизни нашего героя мы можем сформировать вокруг войны и военной стратегии. Если смотреть на нее неискушенным взглядом, то она покажется удивительной: против кого, собственно, воевал «маленький капрал»? Масштабы его действий настолько пугающе-грандиозны, что даже гений Толстого объясняет их, во-первых, гордыней, во-вторых, неким небесным промыслом, заставившим народы, изнемогая в боях, идти сначала с Запада на Восток, а потом - в обратную сторону. Сам Бонапарт перед смертью так ответил на вопрос, против кого он сражался: «Эта роковая война с Россией, в которую я был вовлечен по недоразумению, эта ужасающая суровость стихии, поглотившей целую армию... и затем вся вселенная, поднявшаяся против меня! Не чудо ли, что я мог еще так долго сопротивляться и что не раз конечная победа в этой борьбе склонялась на мою сторону?»*[*Здесь и далее я цитирую по исследованию академика Е.В.Тарле «Наполеон»]
Итак, его противником, по признанию умирающего, была «вся вселенная». И силой, которая его одолела, были «недоразумение» и случай...
Но оставим пока метафизические дебри. В военном Бонапарт принадлежал к тем полководцам, которые лучше умеют наступать, чем обороняться, первыми ищут драки, ввязываются в нее часто без «разумных обоснований» и таким образом по беждают. Наскоком, штурмом. Таким он был и в детстве - маленький и внешне слабый, он первый бросался в драку, не брезгуя никакими средствауш - кусался, царапался, когда было нужно, и противник был деморализован еще до того, как физически уступал низкорослому драчуну. Вот что пишет сам Бонапарт по этому поводу: «Я был склонен к ссорам и дракам, я никого не боялся. Одного я бил, другого царапал, и все меня боялись. Больше всего приходилось от меня терпеть моему брату Жозефу. Я его бил и кусал. И его же за это бранили, так как бывало еще до того, как он придет в себя от плача, я уже нажалуюсь матери. Мое коварство приносило мне пользу, так как иначе мама Летицпя наказала бы меня за мою драчливость, она никогда не потерпела бы моих нападений!»
Мы можем назвать Бонапарта гением наступления. И, с известными оговорками, посредственностью отступления.
Стратегия его состояла в том, чтобы решать задачи обороны сначала революционной, а потом имперской Франции исключительно посредством н а с т у п л е н и я. Кажется, первым из полководцев он понял значение артиллерии, которая была сердцевиной многих его военных операций. Везде, где Наполеон проявлял инициативу и где противник не проявлял желания уклониться от битвы, там французские знамена ожидал триумф: итальянская кампания, египетская кампания, Маренго. Аустерлиц... Но там, где инициатива вдруг покидала Бонапарта, или там, где противник уходил от лобового столкновения, плоды боев бывали двусмысленными: Бородино, Березина, Ватерлоо.
Здесь мы находим очередную рифму: умеющий только наступать обязательно отступит и будет остаток жизни проводить в изнуряющем оборонительном бою против "всей вселенной". Гений наступления, например, в Русскую кампанию вдруг выберет для бегства разграбленную им же самим Смоленскую дорогу, хотя существовал и другой путь для исхода, - этой «близорукости» поразился в свое время Лев Толстой.
Кстати, здесь следует заметить, что в нашем веке стратегия Наполеона - решать задачи обороны посредством наступления - сказалась в действиях двух неслабых тиранов, Гитлера и Сталина, которые, безусловно, интересовались наполеоновскими войнами. Одинаковость стратегии обоих выразилась в действиях перед второй мировой войной и в ее начале: Гитлер решал задачи обороны Третьего рейха путем нападения на соседей. И Сталин намеревался сделать то же, напав на фашистскую Германию первым. (Не развитие оборонительных объектов, а, наоборот, развитие наступательных вооружений перед войной. Плакат «Родина-мать зовет!» и песня «Вставай, страна огромная...» были изготовлены д о военных действий с фашистской Германией.)*[*См. книгу В.Суворова "Ледокол"]
Но Гитлер сорвал «наполеоновский» замысел Сталина, напав первым, то есть сделав так, как делал до него Наполеон Бонапарт.
Наконец, еще одно структурное образование - беспощадный и последовательный а м о р а л и з м самого Наполеона. В новейшей мировой истории это был первый человек, применивший массовые расстрелы пленных и геноцид. Этими действиями особенно была «прославлена» Египетская кампания.
4 марта 1799 года французские войска осадили город Яффу и, ворвавшись в него, истребили практически всё население. Четыре тысячи турецких солдат заперлись в небольшой крепости. Им была обещана жизни, если они капитулируют. После недолгого размышления солдаты решили сдаться на милость победителей. Бонапарт был в бешенстве. «Чем я буду их кормить, где у меня припасы?!» - кричал он. Проблема недостатка припасов была решена более чем просто: четыре тысяча пленных были выведены на берег моря и расстреляны.
В июне 1799 года и дельте Нила состаялось решающее сражение, приведшее к полному разгрому турецкой армии: 15 тысяч турок были перебиты на месте. На закате своей жизни Наполеон напишет: «Эта битва - одна из прекраснейших, какие я только видел, - от всей высадившейся неприятельской армии не спасся ни один человек».
Наполеон узаконил мародерство - во всех его военных кампаниях действовал лозунг: «Война должна сама себя кормить». Был ли он верующим? Ничуть. Во всяком случае, земную церковь он не ставил ни в грош. Во время Итальянской войны он изрубил в капусту войска папы Пия VII. Правда, венчал его на царство Пий VII, специально приглашенный для этого в Париж. Но во время торжественной церемонии Наполеон вдруг вырвал из его рук корону и собственноручно возложил ее на свою голову.
От убийства молодого герцога Энгиенского, заподозренного без оснований в покушении на жизнь Бонапарта, содрогнулось все европейское общество. А вот известные сентенции нашего героя, воплотившие военный и жизненный опыт: «Большие батальоны всегда правы», «Если вы попадете в незнакомый город, то внимательно осмотрите его - может быть, вам придется когда-нибудь его штурмовать», «Главный принцип государственного управления - не давать людям состариться», «Пишите коротко и неясно» (это о законах). И еще одно: «Попы все-таки лучше, чем шарлатаны вроде Калиостро и Канта». Этот список можно продолжить, но лучше этого не делать, так как наша работа станет необъятной. Тем более что подобные сентенции можно почерпнуть из любого исторического труда, посвященного Бонапарту.
Неприятный холодок пробегает по спине, когда встречаешься с таким последовательным и беспощадным аморализмом. Но на него находится своя рифма: в конце жизни Наполеона столь же «последовательно» предают ближайшие друзья и сподвижники - Талейран, Фуше, Мюрат, Груши и многие другие.
А вот еще одна пара рифмующихся «обстоятельств»: разомкнутые пространства военных кампаний (от песков Египта до снегов России) и суженное тесное пространство островов Эльбы и св.Елены на закате дней...
И, конечно, мы не можем пройти мимо еще одного структурного образования - болезни. Здесь все особенно страшно. Во-первых, эпилепсия. Вообразить себе человека, страдавшего падучей, но большую часть жизни проведшего в седле, в походах, тщательно скрывавшего свой недуг от армии и покрывшего вместе с ней расстояния в тысячи километров... тут никакого воображения не хватит! Любой вымысел покажется рядом с этим пошлым анекдотом. Одно слово - сверхчеловек,и этим все сказано.
К падучей примыкает и потомственный рак в семье: отец Бонапарта умирает от рака в сорок лет. Эта же болезнь настигнет самого Наполеона на острове св. Елены, и он произнесет свои замечательные слова: «Рак - это Ватерлоо, загнанное во внутрь». Страдания его перед смертью не поддаются описанию - медицина того времени еще не знала эффективных обезболивающих средств, какие знает сейчас. Наполеон не стонал, а лишь метался по залам дома, в который был заточен...
И еще одно. По некоторым данным (исследования были проведены в середине нашего века) во время Египетской кампании Бонапарт подцепил какой-то странный вирус. Этот вирус еще спал в нем, когда его войска стреляли из пушек по морде тысячелетнего сфинкса, но пробудился вдруг под Бородино, прикинувшись насморком, пробудился под Ватерлоо... Толстой иронизировал над этими «простудами», доказывая, что они нисколько не могли повлиять на способности Наполеона руководить сражением. Может быть, и так. Но, исходя из почти патологической болезненности нашего героя, мы можем сделать вывод о том, что страх смерти жил в нем постоянно.
Этот страх и гнал его по просторам и весям всего мира.

Но болезнь, аморализм, военная стратегия... - это все категории человеческие. Чтобы вывести из них «драматургию жизни», не нужно, конечно, трогать зловещую тень вообще, достаточно с нас людей, например, Пушкина и Гоголя, пусть и великих...
Сложность анализа причинно-следственных связей у Наполеона состоит только в с л у ч а е, а, вернее, в том пространстве т е м н о г о ч уд а, в котором находился этот человек большую и лучшую часть жизни. Здесь, кажется, не может быть никаких объяснений. От одного допущения того, что кто-то хочет проникнуть в тайну случая, шевелятся волосы на голове. Одна лишь попытка осмысления случайности, кажется, будит вокруг нас инфернальных чудищ, до того мирно уснувших или делавших вид, что спят... Но не будем запугивать себя и других романтическими химерами. Попробуем потихоньку подступиться к этой г л а в н о й составляющей судьбы Наполеона.
В жизни некоторых из нас (избранных, особых) происходит иногда то, что зовется чудом. Скачет, например, лютый гонитель христиан в Дамаск, но в пустыне с ним происходит нечто непредвиденное: ему является сам Спаситель в своей Славе... Гонитель от изумления падает с лошади и поднимается с земли другим человеком - апостолом Павлом, основоположником церкви как социального организма. В драматургии подобная перипетия называется обращением. С Наполеоном же мы, скорее, наблюдаем подобную перипетию навыворот: чудо, служащее императору становится для него обыденностью. А не чудо постепенно начинает его удивлять. Пространство случая сопровождает его постоянно, Бонапарт свыкается с ним, для него это обыденность.
По свидетельству историков, весь 1813 год Наполеон, отступая под натиском войск Европейской коалиции, ищет смерти на поле боя. Это проявляется, прежде всего, в том. что он начинает рисковать своей жизнью без всякой на то необходимости. Если в битве за мост города Лоди этот суперриск был оправдан (помните, картечь, пролетевшую с к в о з ь Бонапарта?), то в 13-м году Наполеон подставляет себя под пули «просто так», без стратегической выгоды, даже и ущерб для нее.
В битве под Герлицем 22 мая 1813 года он пошел в прорыв и заставил русские и прусские войска отступать. Когда стало видно, что контратака закончится удачей для французов, маршал Дюрок печально сказал Коленкуру:«Друг мой, наблюдаете ли вы за императором? Вот он теперь одерживает победы после неудач, а неудачи - случай воспользоваться уроком после несчастья. Но вы видите, он не изменился. Он ненасытно ищет битв. Конец всего этого не может быть счастливым».
После этого происходит следующее: в дерево, возле которого стоит Наполеон, попадает русское ядро. Казалось бы, император должен погибнуть. Во всяком случае, ранение неминуемо. Ничуть не бывало - ядро отскакивает от дерева и попадает в философствующего Дюрока. Тот, как истинный солдат, успевает сказать императору перед смертью, что желает ему победы. «Прощай, - отвечает Наполеон. - Может быть, мы скоро увидимся». Дюрок умирает... Бонапарт в глубокой задумчивости садится на пень, который остался после попадания в дерево снаряда, и сидит в центре обстрела до конца битвы. Ядра и пули, как в бое при Лоди, пролетают как бы сквозь него. На нем не остается ни царапины - это еще один пример случая или чуда, который исправно служит этому сверхчеловеку.
Но есть примеры более поразительные. После исхода из Москвы император просит у походного врача Ювана яду на случай неожиданного пленения. Яд, до того опробованный на животных, Бонапарту дается... В 1814 году, после первого своего отречения от престола, Наполеон пытается покончить с собой, выпив подаренный ему яд. Но остается жить - смертельная отрава загадочным образом не действует.
Эти примеры можно множить. Почему, собственно, Наполеона не взяли в плен при его отступлении из России, ведь возможностей для этого было предостаточно? Вразумительного ответа не может дать никто. Предоставим слово одному из легендарных участников тех событий, поэту и партизану Денису Давыдову:

Дата добавления: 2015-06-30