Любовь Анатольевна Бескова, Елена Андреевна Удалова 10 страница

«Наконец подошла старая гвардия, посреди коей находился и сам Наполеон... Мы вскочили на коней и снова явились у большой дороги. Неприятель, увидев шумные толпы наши, взял ружье под курок и гордо продолжал путь, не прибавляя шагу. Сколько ни покушались мы оторвать хоть одного рядового от этих сомкнутых колонн, но они, как гранитные, пренебрегая всеми усилиями нашими, оставались невредимы; я никогда не забуду свободную поступь и грозную осанку сих всеми родами смерти испытанных воинов. Осененные высокими медвежьими шапками, в синих мундирах, белых ремнях, с красными султанами и эполетами, они казались маковым цветом среди снежного поля... Все наши азиатские атаки не оказывали никакого действия против сомкнутого европейского строя... колонны двигались одна за другой, отгоняя нас ружейными выстрелами и издеваясь над нашим вокруг них бесполезным наездничеством. В течение этого дня мы еще взяли одного генерала, множество обозов и до 700 пленных, но гвардия Наполеона прошла посреди толпы казаков наших, как стопушечный корабль перед рыбачьими лодками».

Вот так и происходило на самом деле это «бегство», знакомое нам с юности по батальным кинополотнам, живописующим разрушения в армии врага... Описание Давыдова поражает скрытым преклонением перед Бонапартом. Создается впечатление, что предмет описания - не люди, а какое-то мистическое небесное воинство, совершенно неуязвимое и прекрасное. Русским никогда не надо было занимать смелости, и сказать, что пленению Бонапарта помешал недостаток решимости, это значит ничего не сказать. Кстати, здесь, на заснеженных пространствах французского Исхода, мы снова встречаемся с одной из наших сюжетных линий - с казачьим атаманом Матвеем Ивановичем Платовым, с которого начали тему Наполеона. В бое при Городпе у Матвея Ивановича, уже мистически повязанного с императором (помните историю с внезапным освобождением из Петропавловской крепости?), была возможность взять Бонапарта в плен. Казаки с пиками наперевес налетели на Наполеона, когда тот осматривал позиции, но подоспевшие поляки отбили императора. И те, кто участвовал в потасовке, потом всю жизнь вспоминали холодную отрешенную улыбку императора, оказавшегося и центре сражения за его жизнь и свободу...
Русская православная церковь, несмотря на свою «косность», чуть ли не первой угадала метафизический источник, делающий Бонапарта неуязвимым. Все мы помним подсчеты Пьера Безухова цифровых значений имени Наполеон. Однако наша церковь сделала это до него, вернее, до Толстого, который описал мистические размышления Пьера в «Войне и мире». В послании Священного Синода 1807 года (задолго до французского вторжения в Россию) было сказано, что Наполеон есть предтеча Антихриста, что он - исконный враг веры Христовой, создатель еврейского синедриона, что он в свое время отрекся от христианства и предался Магомету, что войну с Россией (имеется в виду наступление на Пруссию и Австрию, которых Россия поддерживала) он ведет с прямой и главной целью разрушить православную церковь...
Это послание читалось с амвона во всех церквях России. Казалось бы, в нем, что ни слово, то натяжка. Магомету Бонапарт не предавался, а, наоборот, рубил слуг Магомета, как мог. Совершенно туманно обстоит дело и с «еврейским синедрионом», известно лишь обращение Наполеона к французским евреям с просьбой о поддержке. Но метафизическое предположение, сделанное в послании, конечно же, поразительно. После него понимаешь, что гоголевские чиновники, утверждавшие, что Наполеон - антихрист, сидящий на цепи у англичан, говорили это не от себя, а занимались цитированием полузабытого документа.
Но главное было «схвачено» - возможная природа стоявших за Наполеоном сил, проявлявших себя в случае, который почти всегда верно служил императору. Естественно, что о подобных «силах» нет возможности говорить подробно и квалифицированно. Укажем только, что случай подталкивал Наполеона к войне даже тогда, когда «маленький капрал» хотел ее избежать. С одной стороны, во многом из-за внезапной смерти Павла возникло противостояние с Россией. С другой стороны, благодаря этой смерти был сорван «Индийский поход». 13 сентября 1806 года неожиданно умер британский премьер-министр Фоке, который желал мира с Наполеоном. Эта «случайность» привела к уже хронической конфронтации с Британией, так как последующие премьер-министры были непримиримы к Бонапарту.
Рассуждая о случае, мы можем указать также на его отдельные «сбои» в период зенита мощи Наполеона, которые потом, при закате императора, превратятся в некий снежный ком. О возможных причинах подобных «сбоев» мы поговорим позднее, а сейчас укажем на некоторые из них.
В 1804 году в Булонском лесу был построен огромный лагерь, готовивший десант на Британские острова. Бонапарт говорил тогда: «Мне надобно лишь три туманных дня, чтобы высадиться на Альбионе». И это была не пустая фраза. Император свои слова ценил очень дорого и никогда ими не разбрасывался. Но «трех туманных дней» на протяжении нескольких месяцев так и не выдалось. Обострение ситуации в Центральной Европе заставило Наполеона в конце концов отказаться от грандиозной затеи, и вместе с войском уйти из Булонского леса на Восток, поближе к границам России.
Это была одна из немногих «подножек» со стороны случая в те годы. Но во время Русской кампании «подножки» участились. В конце июля 1812 года, когда французы были под Витебском, вдруг настала дикая, почти тропическая, жара, от которой в некоторых эскадронах пало около половины лошадей. Ветераны наполеоновских войн могли сравнить наступивший зной лишь с жарой в Египте и Сирии... Во время пребывания Наполеона в Москве вдруг откуда ни возьмись явившийся сильнейший ветер разнес в считанные часы огонь по всему деревянному городу. Если бы не этот суховей, то никакие диверсанты от Ростопчина (как считал Бонапарт) не смогли бы организовать этот апокалипсический пожар, поразивший императора в самое сердце. («Скифы! Скифы!..» - повторял он в отчаянии.) Наконец, со второй половины октября ударили страшные морозы, против которых не находилось средств и которые заставили возвращаться Наполеона обратно в Европу по разграбленной им же самим Смоленской дороге.
С точки зрения причинно-следственной связи говорить об этих «случайностях» не приходится, в них зримо присутствует лишь инфернальный момент, загадочная игра запредельных сил.
Если мы приглядимся к военной стратегии Наполеона, стратегии наступления из-за нужд о б о р о н ы, то и во многих боях, лихих прорывах и отчаянных штурмах заметим тот же инфернальный момент, ни в какие доктрины не укладывающийся. В кампании 1806 года к крепости Кюстрии подошли четыре роты французских пехотинцев без артиллерии. Крепость была вооружена «до зубов» и готова к длительной обороне. Кто-то посоветовал французскому командиру приступить хотя бы для вида к осадным работам. Командир отмахнулся и потребовал зычным голосом сдачи и капитуляции крепости. И крепость тут же сдалась - с четырехтысячным гарнизоном, артиллерией и громадным складом провианта. Если бы она оборонялась и открыла огонь из пушек по фактически невооруженным французам, то разнесла бы их в клочья.
В крепости Магдебурге засел уже гарнизон в 22 тысячи человек. Маршал Ней, подходя к ней, тоже не потрудился позаботиться об артиллерии, а взял только три легкие мортиры. Он приказал прусскому генералу Клейсту капитулировать. Тот отказался. Тогда Ней выстрелил в воздух из своей мортиры. И ворота крепости тотчас же отворились... Так сражалась против французов доблестная Пруссия в 1806 году.
Можно, конечно, сказать, что «смелость города берет». А можно, перефразируя Даниила Андреева, заметить, что морок е г о имени был настолько велик, что никто даже не помышлял о сопротивлении. Так Андреев написал о Сталине. Мы же применим это выражение к Бонапарту.
Но, справедливости ради, нужно отметить, что все-таки нашлись в Европе два народа, на которых «морок имени» или не действовал совсем, или действовал вопреки «мороку» прусскому - то есть, заставлял сражаться до последней капли крови. Это, конечно, народ испанский и народ русский.
В 1808 году у Наполеона вышла первая «маленькая осечка». Виноваты в ней были испанские крестьяне, которые развязали так называемую «крестьянскую войну» против всяких правил и логики, не считаясь ни с «мороком имени», ни со своей обреченностью.
... Французские солдаты входят в маленькую испанскую деревню, останавливаются в бедном доме. Хозяйка приглашает их к накрытому столу. Солдаты, опасаясь того, что еда отравлена, просят хозяйку отведать кушанья первой. Она охотно это делает, ест сама и угощает своих маленьких детей. Французы присаживаются к столу, начинается ужин... Сначала умирают мать и дети, потом - солдаты...
Этот сюжет стал бродячим, перекочевав через сто с лишним лет в наши «боевые киносборники», выходившие в годы второй мировой войны. Но прототип его - в войне французов с испанцами. Наполеон был в бешенстве и ничего не понимал, называл испанских крестьян «оборванцами», против которых невозможно сражаться «культурному» народу... В России же происходило нечто совсем дикое: русские крестьяне пели и танцевали, когда их забривали в солдаты на войну против Наполеона. Источник этого ликования - не только в патриотизме, всегда нам свойственном в тяжелую минуту. Но и в чувстве мистическом. В религиозном понимании причин, выдвинувших на Россию «маленького капрала». Эти причины грубо и плоско были обрисованы в Послании Священного Синода, безусловно, крестьянам известном.
Русская кампания интересна еще и тем, что в ней находится двойник самому Наполеону, только это двойник навыворот, двойник с противоположным знаком. Мы назвали Бонапарта «гением наступления», указывая, что в наступлении, которому подчинялась его военная стратегия, он был неукротим. Но в русском лагере оказывается также гений, только на этот раз гений о т с т у п л е н и я. Имя его известно нам со школьной скамьи. Сам Наполеон называл его «хитрым скифским вождем». Речь идет, конечно же, о Кутузове. Казалось бы, Бонапарт бил его всегда. Даже когда бежал из России, то просочился как бы «сквозь пальцы» русского войска, не позволив себя взять в плен. Однако до конца жизни сохранил к Кутузову подобие уважения, как и вообще к русскому солдату. Обнаружить такое в человеке, который никого не уважал кроме себя самого, - штука серьезная.
Кутузов как полководец был довольно странен. Создавалось впечатление, что он вообще не любил воевать ни под каким видом. Все его силы, и не только в русскую кампанию, а еще со времен Аустерлица были направлены на то, чтобы избежать лобового столкновения с войском «маленького капрала» увести своих людей куда-нибудь подальше и побыстрее, если понадобится, вглубь России - до Урала и дальше. Потом эту странную для любого воина черту - нежелание воевать (как не вяжется она, например, с образом «пламенного Жукова»!) историки окрестят целой военной стратегией, выверенной и обдуманной. Действительно, нужно ведь как-то рационализировать черту совершенно иррациональную для полководца, придать какое-то подобие смысла сдаче Москве. Потом, в годы второй мировой, ту же самую стратегию и з м а т ы в а н и я противника путем заманивания его вглубь своей территории припишут Сталину.
Кутузов принимал бои по необходимости, воевал по необходимости. Когда же ему «развязывали руки», то уходил (бежал) со своими людьми так далеко, что никакой Бонапарт не мог за ним угнаться. Это гениально описал Толстой в «Войне и мире», и к этому трудно добавить нечто существенное. Впервые кутузов встретился с Наполеоном в «лобовом бою» 2 декабря 1805 года. Аустерлицкое сражение было Кутузову навязано государем Александром I и русским генштабом (Россия выступала тогда против франнузов на стороне Австрии), Кутузов подчинился и благополучно сражение проиграл, удивив Бонапарта стойкостью рядовых солдат. Тогда же «маленький капрал» и разгадал, интуитивно иочув лвовал главную черту русского генерала - любыми путями уклоняться от навязанной ему драки.
Всю Русскую кампанию Наполеона не покидало раздражение от того, что противник уклоняется от генеральной, и все время отходит. Сначала это делал Барклай с Бенигсенем. потом дело в свои руки взял мастер побега от любой войны Михайло Илларионович Кутузов, чем окончательно Бонапарта взбесил и вывел из себя уже до конца похода.
Сначала «генеральное сражение» планировалось французами в Витебске, по не получилось - русская армия, сохранив значительные силы, отступила. Потом «решающая битва» ожидалась в Смоленске. Наполеон сказал даже, что война закончится именно здесь... Опять мимо.
Зато получилось с Бородином. Тут уже на Кутузова «надавило» все общество, и Александр I. и генералитет. Кутузов, по-видимому, внутренне содрогаясь, сражение дал и уложил в землю п о л о в и н у русской армии - около ста тысяч солдат. Наполеон же вторгся в Россию с полу миллионным войском.
В военном отношении Бородинская битва явилась поражением для России. Но зато она дала Кутузову удобный повод в дальнейшем не идти на открытое столкновение с Бонапартом. Кутузов не дал сражения у стен Москвы. Более того, когда Наполеон, опешив от нелепости всей Русской кампании, побежал обратно в Европу, Кутузов сделал все от себя зависящее, чтобы опять же избегать прямых столкновений с «маленьким капралом», лишь грозно маяча «сзади», лишь наступая на пятки убегающему войску. По исследованиям русского историка конца прошлого века Харкевича Михайло Илларионович опоздал с п е ц и а л ь н о на битву при Березине, тем самым, в частности, сорвав пленение Наполеона.
И когда пришла пора н а с т у п а т ь, освобождая «порабощенную Европу», Кутузов поступил по-своему: просто умер. Невероятно, но конец гения отступления Кутузова «зарифмован» с концом гения наступления Бонапарта. Тот тоже умирает, когда ему приходится отступать, то есть заниматься для себя непривычным неорганичным делом...
Кстати, с Русской кампанией связан целый ряд событий в жизни Наполеона, вытекающих из его последовательного (большую часть жизни) а м о р а л и з м а. Мы указали раньше, что аморализм Бонапарта «откликнется» потом предательством и отречением от него в трудную минуту ближайших друзей и соратников: Талейрана, Футе, Мюра-та, Богарне и многих других. Однако это не все. Из аморализма, как мне кажется, произойдут и явные просчеты в политике, а также факты прямого безумия, ничем не объяснимого затмения ума этого сверхчеловека.
Январь 1810 года, например, явится для Бонапарта периодом глубочайших раздумий - на ком жениться: на австрийской ли эрцгерцогине Марии Луизе, дочке императора Франца I, или на русской великой княжне Анне Павловне, сестре императора Александра I, которой исполнилось тогда 16 лет. Этой проблемой вместе с Наполеоном занимались крупнейшие представители его двора, убеленные сединами государственные мужи. Выбор, казалось бы, был однозначен: супругой французского императора должна была стать русская княжна - это было выгодно с точки зрения геополитики. Но Наполеон внезапно «свалял дурака» - разозлившись на уклончивые письма из России, предлагавшие повременить слегка со скоропалительным браком, он меняет свое решение и женится на Марии Луизе, совершая «менее выгодный» брак с точки зрения глобальных интересов Франции.
Подобный выбор супруги можно назвать лишь накладкой, досадным сбоем сознания, построенного по принципу вычисления, что выгодно, а что нет. Однако причины войны с Россией уже нельзя назвать просто накладкой, здесь уже попахивает прямым безумием. Мы все знаем о том, что эта война «произошла». Однако об официальных причинах ее многие из нас не имеют ни малейшего понятия. А они следующие: причиной войны было недовольство Наполеона таможенными тарифами, введенными в России на французские товары. А также подозрение, что русские купцы тайно торгуют с Англией, нарушая, тем самым, континентальную блокаду, введенную Бонапартом против непокорных Британских островов. Вот и все. Вот вам и война. И подготовка собственного финала. Не безумие ли это?
И уже фактом прямого затмения ума является то обстоятельство, что император не берет в Русский поход теплых вещей, - большинство армии, за исключением «старой гвардии», разуто и раздето. А ведь Россия и ее климат были для Наполеона не чоропъю. Как человек педантичный и основательный он больше года готовился к этому «победоносному походу», потом до конца жизни удивляясь стойкости простого русского солдата и возмутительной бездарности русских высших военачальников. Штудировал литературу, изучал этнографию далекой страны - и все мимо.
Если Бог захочет наказать человека, то он отнимает у него разум. В нашем же случае можно сказать и по-другому: аморализм порождает безумие, которое является, по-видимому, одним из видов человеческой гордыни.

Когда я начинал писать эту главу, то мне казалось, что она потечет, «как по маслу»: методология, открытая при анализе жизни Пушкина, сама собой все объяснит, и в блистательном тиране Бонапарте мы обнаружим те же закономерности, те же причинно-следственные связи. Мол, грешит человек в начале жизни, а в конце наступает расплата за содеянное, логично и последовательно вытекающая из «завязок», совершенных ранее. Можно, конечно, и разорвать эти «узлы» путем покаяния, и «перевязать их», как пытался сделать Александр Сергеевич да и многие из нас, простых смертных...
Но чем внимательнее я вглядывался в гигантскую фигуру «узурпатора», тем меньше находил подтверждений собственной теории, казалось бы, «сработавшей» на жизни другого человека. Выходило, что в жизни Наполеона даже не обязательно внимательно приглядываться к «завязоч-ной части композиции», ну дрался в юности человек, используя в драке все «доступные» способы, ну страдал «комплексом неполноценности», ну увлекался романтическим Вертером, по-видимому, подумывая о самоубийстве... Что эти настроения объясняют, о чем рассказывают? Да ни о чем. Все мы «Вертером» увлекались. Если не «Вертером», то «Приключениями Незнайки», какая разница?.. Есть психология, но есть еще и судьба. Вглядываясь в жизнь этого человека, я вдруг обнаружил не то что действие причинно-следственных связей, а как раз наоборот - некое зависание кармических законов, откладывание «развязок» на неопределенный срок. Я очень удивился и долго думал над обнаруженным феноменом. И, кажется, понял его причину. Я начал прошлую главку с рассуждений о «пространстве темного чуда». Сейчас я их продолжу. Надеюсь, что именно это «темное пространство» выведет нас к разгадке замечательной жизни, оно же существенно скорректирует, обогатит то знание, которое с трудом мы выцарапали ранее из биографий двух знаменитых людей.
Но прежде я сделаю еще одно лирическое отступление. Я всегда задавался себе вопросом: отчего вокруг такого тирана, как Бонапарт существует столь возвышенный ореол, на который покусился лишь Лев Толстой, да и то сделал это «наскоком» и поверхностно в «Войне и мире»? (Да'простит меня толстовский гений.) В XX веке было подсчитано, чего стоили наполеоновские войны: по разным оценкам в них погибло более четырех миллионов человек, из них - более одного миллиона французов... Для прошлого века цифра фантастическая, бредовая. Ощущение бреда усиливает тот факт, что цели войн были не «совсем понятны» их инициатору и более чем «непонятны» простым французам, которым объясняли, что их император воевал и будет воевать против ненавистных Бурбонов. Удовлетворялся ли народ таким объяснением, мы не знаем, по совершенно точно, что Наполеона он «обожал» тем сильнее, чем более туманными становились цели очередной кровавой разборки на мировом уровне. Здесь, конечно, работало «коллективное бессознательное», пойманное через век гениальным Фрейдом, который объяснил подобную любовь идентификацией толпы со своим вождем.
Вероятно, что сам инициатор этих бесконечных войн мог бы внятно объяснить их цели. Но здесь нас ждет разочарование. Такого «внятного» объяснения мы не найдем. Один раз Наполеон скажет, что он хотел, чтобы Франция «стала владычицей всего мира». В другой раз, на закате свой оглушительной жизни, выразится еще более туманно - это высказывание о борьбе против всей вселенной мы уже приводили, находя его удивительным по своей глобальности. Только ли география здесь имеется в веду? Ведь «вселенная» подразумевает еще и мировые законы, которые, при таком обороте дела, становятся «главным врагом». Есть в этой жизни событие, которое при всей своей локальности является как бы макетом жизни в целом, в нем таятся все главные узлы, которые из-за своей «спрессован-ности» выглядят здесь особенно наглядно. И первый из них - «темное чудо», разгадку или версию которого мы обязаны дать. Это событие носит название «100 дней».
Но прежде чем перейти к нему, нужно кратко коснуться обстоятельств, ему предшествовавших.

Начало 1814 года проходит в победоносных битвах Бонапарта. Если конец 12-го и начало 13-го года проносятся под знаком депрессии и поисков смерти в бою (но ядра отскакивают, в прямом смысле, от этого сверхчеловека), то в 14-м он внезапно молодеет в душевном и физическом смысле, становится бодр, кровожаден и лют. Чем больше государств и армий строится в ряды Европейской коалиции, тем безжалостней и победоносней делается Наполеон. В битве при Монмирайне, происшедшей 11 февраля 1814 года, «маленький капрал» наголову разбивает две армии: русскую и прусскую. За один день союзники теряют почти половину личного состава, - восемь тысяч человек из двадцати. Потери французов составляют «лишь» тысячу человек. Битва в Шато-Тьери, разразившаяся на следующий день, должна была кончиться вообще полным истреблением союзных сил, но опоздание маршала Макдональда срывает этот полный разгром. Это уже не первый случай, показывающий смертельную усталость наполеоновских маршалов.
Она вполне естественна, а вот неожиданный прилив сил у Бонапарта, нашедшего, по его выражению, «сапоги итальянской кампании», выглядит в который раз странно, необъяснимо. «Какие жалкие оправдания приводите вы, Ожеро! - кричал он на одного из своих маршалов. - Я уничтожил 80 тысяч врагов при помощи новобранцев, которые были еле одеты!... Если ваши 60 лет тяготят вас,сдайте командование!» Наполеон ничего не преувеличил - к 14-му году в его армии сражались одни мальчишки, потому что люди опытные и зрелые были почти полностью истреблены... Но чем больше изматывались войска, тем более энергичным становился «маленький капрал», выполняя функции остальных командующих, - один этот факт показывает, что в лице Бонапарта мы имеем дело с нечеловеческим существом.
14 февраля в битве при Вошане Наполеон разбивает своего давнего соперника, прусского маршала Блюхера. Разбивает, но не добивает - Блюхер остается жив. «Я взял от 30 до 40 тысяч пленных, - пишет Бонапарт в письме Колен-куру. - Я взял 2000 пушек и большое количество генералов». Параллельно с этими победоносными боями идут мирные переговоры с Европейской коалицией в лице руководителей: Александра I, прусского короля и австрийского императора. Наполеон требует, чтобы границы Франции проходили по Рейну, Альпам и Пиренеям. Союзники хоть и напуганы победами «маленького капрала», но все-таки не хотят смириться с подобными условиями. Позже, когда участь Бонапарта, казалось бы, будет решена, Александр I скажет французскому дипломату: «Пусть ваш император подчинится судьбе». Но что есть судьба для подобного человека? Горечь закономерного поражения, как кажется русскому царю, или наоборот, сверхъестественное, ничем не оправданное с точки зрения причинно-следственной связи шествие от победы к победе?..
В марте 1814 года Наполеон делает военный маневр, который считается одним из лучших в его военной карьере: он незаметно заходит в тыл союзным армиям, которые готовы к возможному отступлению, заходит незаметно и тайно. Таким образом, союзники, отступая к своим границам, находят там французов, естественная деморализация отступающих приводит Бонапарта к «окончательной победе» в этой военной кампании... Об этом маневре знает лишь узкая группа лиц и прежде всего министр иностранных дел Талейран, который остается в Париже.
17 марта Талейран тайно присылает в лагерь союзников графа Витроля, который открывает Александру 1 план Наполеона и советует союзникам идти прямо на Париж, чем гоняться за Бонапартом в своих тылах... Со стороны Талейрана придуманная им комбинация - и остроумный шахматный ход, и чудовищное предательство: союзники «отступают» не к своим границам, а во Францию, в Париж, который обороняется малыми силами. Рассуждая об этом предательстве, мы, конечно же, должны помнить предательства, совершенные самим Наполеоном в начале своей фантастической карьеры, в частности, вероломный расстрел пленных в Египетскую кампанию. Союзники, cледуя плану Талейрана, «отступают» и берут Париж малой, почти ничтожной, кровью, так как командир гарнизона, защищающего столицу, отказывается от военных действий и складывает оружие. Сами жители Парижа также не проявляют патриотического гнева к ворвавшемуся врагу, они мрачны, безучастны и опустошены.
4 апреля Бонапарт, узнав о предательстве, обращается к войскам с речью, призывая их освободить Париж или самим умереть в бою. Солдаты, как всегда, готовы, но не готовы маршалы. Не готовы не только к смерти, но и к привычной шумной победе. В ставке, где Наполеон сообщает им о своем решении штурма, они лишь безучастно молчат. Молчат убеленные сединами доблестные вояки Удипо, Ней, Бертье, Макдональд, герцог Босса но... Бонапарт требует ответа. Наконец маршалы начинают мямлить, что русские, отчаянно обороняясь, обязательно спалят Париж в отместку за сгоревшую Москву... «Оставьте меня одного, - говорит им Наполеон. - Я приму решение и вас позову».
Через несколько минут он сообщает, что отказывается от престола в пользу своего трехлетнего сына, римского короля. Говорит также, что готов вообще покинуть Францию и даже уйти из жизни, если это облегчит участь его подданных.
Ему приносят заранее подготовленную бумагу об отречении. Бонапарт перед тем, как подписать ее, предлагает: «А может быть, мы пойдем на них? Мы их разобьем!» Военачальники молчат... И Наполеон в одну секунду подмахивает свое отречение.
Бывшего императора под стражей отправляют во дворец Фонтенбло. 11 апреля после свидания с Колепкуром Наполеон достает пузырек с сильным раствором опиума, который всегда находился при нем после боя под Малоярославцем, и выпивает его содержимое. Доза безусловно смертельная. Начинаются мучения... Доктор Юван предлагает Бонапарту принять противоядие, но тот категорически отказывается, говоря, что твердо решил умереть. Во время мучений он повторяет одну фразу: «Как трудно умирать... Как легко было умереть на поле битвы». К утру боли проходят, и Наполеон встает с постели почти здоровым.
...После неудавшейся попытки самоубийства наш герой погружается в глубокую задумчивость. О чем он думал? Наверное, о чуде исцеления, с ним происшедшим, которое решительно отказывался объяснить «естественными причинами» доктор Юван... О том, что, по-видимому его роль еще не отыграна до конца, что он еще не выпал из пространства «темного чуда», что рок с ним и провидение на его стороне. И перед ними бессилен любой яд, любая пуля.
20 апреля 1814 года Наполеон прощается со старой гвардией, величием которой восхищался еще Денис Давыдов. Я думаю, стоит привести это короткое прощание и кое-что из него запомнить, в частности сердечный тон, он еще пригодится нам в дальнейшем: «Солдаты, вы мои старые товарищи по оружию, с которыми я всегда шел по дороге чести, нам теперь нужно с вами расстаться. Я мог бы дальше остаться среди вас, но нужно было продолжать жестокую борьбу, прибавить, может быть, к войне против иноземцев еще войну м еждоусоб п у ю, и я не мог решиться разрывать дальше грудь Франции. Пользуйтесь покоем, который вы так справедливо заслужили, и будьте счастливы. Обо мне не жалейте. У.меня есть миссия, и, чтобы ее выполнить, я соглашаюсь жить-, она состоит в том, чтобы рассказать потомству о великих делах, которые мы с вами вместе совершили. Я хотел бы всех вас сжать в своих объятиях, но дайте мне поцеловать это знамя, которое вас всех собой представляет...»
...Бывшему узурпатору половины мира отвели маленький остров Эльба, расположенный в Средиземном море. По условиям союзников наш герой мог взять на остров лишь один батальон старой гвардии. Казалось бы, «героическая эпопея всемирной истории» закончилась навсегда. До декабря 1814 года Наполеон был неразговорчив и угрюм. Первое время он еще вникал в административные дела острова, отданного ему во владение, но потом забросил и это. Целыми днями он ходил по берегу, заложив руки за спину, и смотрел на горизонт. Казалось, он обдумывает какую-то тайную мысль. Чуть ли не за 20 лет это была единственная пауза в его жизни.
Если бы мы сейчас описывали жизнь Пушкина и если бы нам попалась эта пауза!.. Мы бы, конечно, объявили ее «золотым сечением», сказали бы, что в этой паузе наш герой решил «перевязать» завязки своей жизни, чтобы перешибить причинно-следственные связи, изменить воздаяние, сделаться лучше, умнее... Но мы пишем Наполеона. Здесь все перепутано и похоже на исключение из общих правил. Хотя то, что случится с ним впоследствии, будет коренным образом отличаться от прошлого по своим средства м. И, следовательно, сама цель изменится, сделается «чище»... Так что допущение о «перевязывании завязок» в эти месяцы кажется не слишком фантастичным.
Из Франции до Бонапарта приходили неутешительные известия о возвращении династии Бурбонов и воцарении на престоле Людовика XVIII, о реставрации феодальных отношений, о Венском конгрессе, где бывшие союзники «передрались» и почти окончательно рассорились... На восьмой месяц своей ссылки Наполеон, долгое время не говоривший никому ни слова, подошел к гренадеру, стоявшему на часах и спросил: «Что, старый ворчун, тебе тут скучно?» «Нет, государь, - ответил солдат, - но я не очень развлекаюсь». Бонапарт положил ему в руку золотую монету и сказал вполголоса, отходя: «Это не всегда, будет продолжаться».
В феврале 1815 года к Наполеону приехала его мать Ле-тиция, кажется, одна из немногих женщин, кого он уважал. За закрытыми дверями произошел какой-то длинный и, вероятно, важный разговор... Наконец дверь открылась, и Бонапарт вышел из кабинета сосредоточенный и решительный. Летиция сидела с заплаканными глазами, потом упала в обморок. О предмете их разговора можно было только гадать. Конечно, о побеге с острова не могло быть и речи. Горстка приближенных императора имела при себе лишь личное оружие, из которого можно было, конечно, застрелить пару человек и застрелиться самому, - в тогдашней войне все решала артиллерия и кавалерия. Пуститься с этой горсткой фактически невооруженных людей на открытое столкновение с Европой было чистым безумием. Как и побег с острова - водные подходы к нему сторожили не отдельные корабли, а целые морские соединения во главе с Англией. Разве что «маленький капрал» прорыл бы подземный ход под морем - подземные ходы Англия не охраняла.
Вечером 7 марта 1815 года в Вене в императорском дворце происходил бал, данный австрийским двором в честь союзных государей. Внезапно в разгаре бала многие заметили смятение вокруг императора Франца, который за несколько секунд стал белее стены. Царедворцы поспешно спускались по парадной лестнице и разъезжались в своих каретах. Послышалось слово «Пожар!» и начали таскать воду. Бал был срочно прекращен. Потом кто-то объяснил причину случившегося: мол, курьер принес какой-то вздорный слух, что в районе бухты Жуан по побережью Франции шагает безоружный низкорослый человек в сопровождении небольшой группы лиц. Человек этот издалека очень смахивает на развенчанного узурпатора, заклятого врага Европы и всего человечества в целом. Но это, скорей всего, просто неудачная шутка, так как побег с Эльбы абсолютно невозможен, и в ближайшие часы поступит опровержение этого вздорного слуха.
И оно действительно поступило: Наполеона больше нет на острове Эльба, вместе с кучкой приближенных к нему лиц он бесследно исчез.
Когда, начинаешь читать, как историки описывают события легендарных 100 дней, то ловишь себя на мысли об известном немужестве исторической науки вообще. Естественно, что фактическая сторона событий описывается в исторических трудах более точно, чем в этих листках, я, к сожалению, не историк и с подобным изъяном смиряюсь. Но все же постараюсь пояснить свою мысль. Мужество, на мой взгляд, состоит лишь в том, чтобы признать за сверхъестественными событиями их сверхъестественность, только и всего. Известны, например, названия кораблей, которые в трюмах доставили Бонапарта и людей в количестве одной тысячи ста человек на побережье Франции. Известен даже разговор капитана французского судна с капитаном английского фрегата, который, естественно, встретился па пути заговорщиков... «Как здоровье императора?» - спросил англичанин. «Очень хорошо». - ответил французский капитан. Неизвестно только, почему англичане даже не предприняли попытки обыскать три наполеоновских брига. Позднее, чтобы не ставить рационалистический ум в тупик, родилась версия о подкупе. Но даже если допустить, что заклятые враги Бонапарта англичане были подкуплены, то все равно история с побегом выглядит очень странной. Но еще страннее то, что случилось вслед за ней.
1 марта 1815 года флотилия, подплыв к французскому берегу остановилась в бухте Жуан, недалеко от мыса Антиб. Наполеон первым высадился на берег. Внезапно он увидел, что к нему бежит таможенная служба. По идее, таможенники, увидев опального беглеца, должны были арестовать его на месте. Но здесь произошло очередное чудо - раздались крики «Ура!», и таможенники стали подбрасывать шапки вверх в полном восхищении... Все 1100 человек беспрепятственно высадились на побережье и стали двигаться по направлению к Греноблю. В истории XX века все с пиететом говорят о подвиге Махатмы Ганди, который, не пролив ни капли крови, освободил Индию от «иноземных захватчиков». Но забывают, что на сто тридцать лет раньше Ганди точно такой же безоружный подвиг совершил Наполеон Бонапарт и добился тех же целей. Странность этого безоружного похода заключалась лишь в том, что его предпринял величайший тиран.
... Он шел впереди своего небольшого войска, опустив голову. Крестьяне из окрестных деревень, узнав императора, плакали от радости и присоединялась к нему. Первым пал город Канн. Пал без единого выстрела, хотя у «защитников» были артиллерия и запасы продовольствия, рассчитанные на длительную осаду. Комендант Канна поглядел на Бонапарта в подзорную трубу, случайно встретился с ним взглядом и тут же приказал открыть городские ворота. Наполеон, не прибавляя шага, вошел в город. То, что происходило тогда за тяжелыми воротами, не поддастся внятному описанию, но на это находится рифма - Канна Галилейская. Крупная буржуазия бежала за несколько часов до этого, лишь прослышав краем уха о воскрешении из небытия «маленького капрала». Крестьяне же, ремесленники и среднее сословие пели, плясали, старались прикоснуться к Бонапарту кончиками пальцев. Тогда же у очевидцев события впервые родился термин «идолопоклонство». Не хватало только исцеления слепых и прокаженных. Но чудесные выздоровления произошли позднее, когда истерия перехлестнула Канн и распространилась на всю Францию. Конечно, слепые не прозревали и парализованные не пускались в пляс - это были исцеления «другого уровня» люди излечивались от глубочайшей депрессии, в когорук их ввергла реставрация династии Бурбонов.
Вторым после Канна пал город Грасс: сдался точно также, без малой попытки сопротивления, с величайшей радостью. Следующая точка победоносного похода - Гренобль. 1^ марта комендант города, настроенный крайне решителыно высылает против Бонапарта два с половиной линейных полка с артиллерией и один гусарский полк. От «узурпатора» должно остаться лишь мокрое место... Наполеон смотрит на надвигающуюся на него силу в подзорную трубу. Командует своим солдатам: «Взять ружье под ле вую руку и повернуть его дулом к земле!» Выходит вперед, и идет безоружный на королевские войска. Настунлсни' войск срывается, солдаты застывают, оцепенев... В это время начальник королевского батальона кричит своему адъютанту: «Что мне делать?! Посмотрите на них, они бледны, как смерть! И дрожат при одной мысли о необходимости стрелять в этого человека!» Глагол «дрожать» не был сказан фигурально, войска действительно дрожали. Наполеон приблизился к ним и сказал: «Кто из вас хочет стрелять в своего императора? Стреляйте!» - и распахнул шинель на груди... Крики и плач были ему ответом.
Позднее, рассказывая о взятии Гренобля, Бонапарт скажет: «Я только постучал в ворота своей табакеркой».
... Лион, второй по величине город Франции, защищали маршал Ней и Макдональд, благополучно переметнувшиеся на сторону Людовика. Макдональд бежал из города за несколько часов до «штурма». Ней же был настроен настолько решительно, что сказал при свидетелях о своем эывшем повелителе: «Я привезу его к вам в железной клетке». И действительно, двинул навстречу Наполеону войска и сам поскакал вперед. Но в последнюю минуту почему-то идея железной клетки его оставила. Он скакал и скакал, /же и войск позади не было, уже он остался совершенно адин. Увидев Бонапарта, остановил свой бег и горячо с ним расцеловался.
А что происходило в это время во французской столице? Смятение умов и «затмение светил». Это лучше всего иллюстрирует тон французской прессы. Поначалу газеты были к Наполеону абсолютно враждебны, но чем далее он фодвигался в глубь страны, тем более «корректными» становились газетные заголовки. «Корсиканское чудовище высадилось в бухте Жуан», «Людоед идет к Грае су», «Узурпатор вошел в Гренобль», «Бонапарт взял Лион». «Наполеон фиближается к Фонтенбло». И наконец шестое сообщение, последнее: «Его императорское величество ожидается сегодня в своем верном Париже». Как будто читаешь сегодняшнюю либеральную прессу...
В ночь с 19-го на 20-е марта 1815 года «маленький капрал» со своим авангардом входит в Фонтенбло. В 11 часов вечера 19 марта Людовик XVIII вместе со своей семьей бежит по направлению к бельгийской границе. 20 марта в 1 часов вечера Бонапарт, окруженный свитой и кавалерией, вступает в Париж. Но скоро выясняется, что продвигаться по городу нет никакой возможности, - все подходы к дворцу Тюильри перекрыты обезумевшей от восторга толпой. «Люди кричали, плакали, бросались к лошадям, к карете, ничего не желая слушать», - говорит очевидец тех дней. Толпа, прорвав кордоны, бросается к императору, раскрывает дверцы кареты и при несмолкаемых криках несет Наполеона во дворец и по главной лестнице наверх, к апартаментам второго этажа...
Читая об этом торжестве «узурпатора», совсем уже нечеловеческом, вспоминаешь слова Александра I: «Пусть ваш император подчиниться року...». Я думаю, Наполеон внял этому предложению и вполне «подчинился». Рок и привел его во дворец Тюильри.

Однако на всем пути от бухты Жуан до Парижа с Бонапартом было сопряжено не только чудо бескровных побед, не только истерия народной любви. Происходило и «чудо второе», совершенно неподвластное логике и не сопряжимое с образом тирана и «людоеда». Это «второе чудо» советские, например, историки объясняли крайней недальновидностью Наполеона, его «классовой ограниченностью».
А чудо состояло в следующем: на протяжении последних лет, примерно с начала 13-го года окружение Бонапарта «подбрасывало» ему идею о возобновлении якобинского террора образца 1793 года. Казалось бы, «кровавое чудовище» или, в нашей с вами терминологии, человек последовательно аморальный должен был эту идею принять. Сохранились неопровержимые свидетельства того, что Наполеон точно знал о том, что якобинский террор - единственное средство для сплочения нации перед лицом внешней угрозы - армий Европейской коалиции. Дальнейшая история, например история русской революции, с лихвой подтвердила эту наполеоновскую догадку, когда победе над Антантой или над гитлеровской Германией предшествовал жесточайший террор внутри страны...
Но странно: Бонапарт вес время отмахивается от этой идеи, очевидность которой прекрасно понимает. В одном случае он бросит своим подчиненным: «Я не хочу быть королем жакерии». В другом - скажет, что еще одной войны, на этот раз гражданской, грудь Франции не выдержит. Но это были лишь первые толчки, лишь первые пробы к употреблению единственно верного в тогдашней ситуации оружия.
С марта 1815 года «первые пробы» превратились в настоящий вал с одной-единствснной просьбой: установления в стране жесточайшей диктатуры. Эти просьбы шли вовсе не от крупной буржуазии, составлявшей ничтожное меньшинство нации, нет, они шли от большинства. Чуть ли не каждый день Наполеон получал петиции, письма от крестьян, ремесленников с просьбой о терроре против недобитых роялистов, но не отвечал, отмалчивался, размышлял... Террор для этого человека не был новостью. Но время своего консульства, а потом и самодержавного единовластия этот человек поднаторел в казнях и роялистов, и якобинцев, и правых, и левых. Уничтожил свободу печати, почти раздавил церковь и Ватикан, размазал по стене великие армии полуфеодальной Европы, кто мог назвать его хлюпиком? Но сейчас, весною 15-го года он. кажется, впервые в своей жизни делал ч е л о в е ч е с к и й выбор, отказываясь от крови и прекрасно понимая всю выгодность последней.
Мы никогда не узнаем, какие потусторонние битвы велись за душу этого человека, кто в них участвовал и как удалось раскрыть, порвать тот безжалостный панцирь, в который он сам себя заковал. Здесь мы приближаемся к исходному пункту нашей концепции. Пока Бонапарт, поступая нечеловечески, находился под прикрытием «панциря», причинно-следственная связь не работала, как бы «зависала». Наказания за его грехи не следовало. Наказанию препятствовало п о с л е д о в а т е л ь н о е шествие нашего героя по пути зла. Но как только Вопапарт сделал воистину ч е л о в е ч е с к и й шаг, выбрав и с п а с п -лис. «панцирь» треснул, прорвался и причинно-следственная связь «заработала»... Но не будем торопить события.
Крах «панциря» произошел не вдруг. Примерно с конца 14-го года в нашем герое стали обнаруживаться чрезвычайно странные для него черты. Эти черты можно назвать запоздало пробудившейся человечностью. К 181 ^ году «маленький капрал» уже уложил в землю несколько миллионов человек, пытался взорвать Московский Кремль перед отступлением, мародерствовал, убивал и насиловал (не лично он, конечно, но вверенная ему доблестная армия). Казалось бы, все мосты, ведущие к человечности, сожжены и двигаться дальше можно, лишь утопая все глубже в чудовищной трясине преступлений.
Однако за годы, предшествующие «100 дням», мы наблюдаем и нечто противоположное. Мы уже обращали внимание на странную душевность, пробудившуюся у него при прощании со старой гвардией. В этот же период мы находим и другие факты подобного рода.
Конец 13 - начало 14-го года Наполеон каждую свободную минуту проводит со своим сыном, которого родила ему Мария Луиза. Вот как описывает последний день императора, проведенный вместе со своим наследником, Е.В. Тарле - в этом описании историк использует ряд документов, в частности, воспоминания барона Меневаля и свидетельство няни малолетнего «римского короля»:

«В ночь с 24 на 25 января 1814 года Наполеон должен был выехать к армии. Регентшей империи он назначил свою жену, императрицу Марию Луизу. В случае смерти Наполеона на императорский престол должен был немедленно вступить его трехлетний сын. римский король, при продолжающемся регентстве матери. Наполеон так любил это маленькое существо, как он в своей жизни никогда никого не любил. Знавшие Наполеона даже и не подозревали в нем вообще способности до такой степени к кому бы то ни было привязываться. Парой Менсваль. один из личных секретарей Наполеона, говорит, что. был ли занят император у своего стола, писал ли, читал ли у камина, ребенок не сходил с его колен, не хотел покидать его кабинета, требовал, чтобы отец играл с ним в солдатики. Он один во всем дворце нисколько не боялся императора и чувствовал себя в кабинете отца полным хозяином. 24 января Наполеон весь день провел у себя в кабинете за срочными делами, которые нужно было устроить перед отъездом на эту решающую войну, перед грозной боевой встречей со всей Европой, поднявшейся против него. Ребенок со своей деревянной лошадкой был, как всегда, около отца, и так как ему, по-видимому, надоело наблюдать зозню Наполеона с бумагами, то он стал дергать отца за фалды сюртука, требуя внимания к себе. Император взял его на руки и стал подкидывать кверху и ловить. Маленький римский король был в полнейшем восторге и без счета целовал отца. Но наступил вечер, и его унесли спать. В три часа утра дежурившая в эту ночь в детской спальне няня увидела неожиданно вошедшего потихоньку («а рая йе 1оир») Наполеона, не знавшего, что за ним наблюдают. Войдя, он неподвижно постоял около кровати спавшего глубоким сном ребенка, долго глядел на него не спуская глаз и вышел. Через минуту он уже был в экипаже и мчался к армии. Больше он уже никогда не видел своего сына».

Еще одна веха на пути к человечности - встреча на Эльбе с матерью Летицией. Наполеон полностью открыл ей свой «обреченный» план побега с острова и возвращения на престол. Такое открытие величайшей тайны - совершенно нетипично для этого существа. По-видимому, к тому времени внутри его «панциря» было уже довольно пробоин, в которые могли просочиться человеческие чувства. Помните, как булгаковский Воланд советовал затыкать такие «пробоины» ватой?..
С точки зрения человечности бескровный 19-дневный поход от бухты Жуан к Парижу есть и ее торжество, и вместе с тем - «темное чудо», апофеоз случая, который исправно служил Бонапарту большую часть жизни, задерживая развитие причинно-следственной связи, отвращая наказание за грехи.
Однако главным чудом этих дней, в котором чуть ли не единственный раз проявилось величие души императора, следует, конечно, считать его выбор, его отказ от развязывания политических чисток и якобинского террора, отказ вопреки явной выгоде, которую этот террор бы принес для личной власти Наполеона.
Теперь становится понятной одна из подспудных причин того возвышенного романтического ореола вокруг Бонапарта, которым пропитана европейская культура. Если есть, за что уважать этого сверхчеловека, так только за выбор, сделанный им во время своих «100 дней» и имевший для всей его дальнейшей судьбы самые роковые последствия. Повторю еще раз, благотворность террора для самого себя Наполеон понимал и тогда, и позже. Вот его собственные слова на этот счет: «Моя система защиты ничего не стоила, потому что средства были слишком не в уровень с опасностью. Нужно было бы снова начать революцию, чтобы я мог получить от нее все средства, которые она создает. Нужно было взволновать все страсти, чтобы воспользоваться их ослеплением. Без этого я не мог уже спасти Францию».
В первые же дни своего повторного воцарения Наполеон находит во дворце Тюильри газетную заметку в которой он называется Нероном и тотальным общественным бедствием. Заметка была подписана именем Бенжамена Констана, известного либерального публициста. Бонапарт приказывает найти его и привести во дворец. Констан скрывается на «конспиративной» квартире, но вездесущие шпики его находят и доставляют на аудиенцию к императору. Во время пути публицист внутренне прощается со своей жизнью, прекрасно помня по недалекому прошлому, чем кончаются подобные аресты по личному приказанию Наполеона.
Однако все происходит не так, как мерещится испуганному журналисту. Император (он же «Нерон» и «общественное бедствие») сообщает, что дарует французскому народу новый закон, по которому снижается избирательный имущественный ценз для депутатов, чтобы в будущий парламент могли бы проникнуть и не слишком богатые люди. Согласно этому закону учреждаются две палаты: нижняя (300 человек), избираемая на выборах, и верхняя, так называемая наследственная, назначаемая самим Наполеоном. Полностью уничтожается цензура печати...
Выбор был сделан. И главное в нем - не прообраз демократической конституции, не либеральная политика, а отказ от насилия, совершенно немыслимый для «тирана» и «узурпатора». Произошло такое «перевязывание» главного «узла» жизни, что вся система, весь внутренний механизм судьбы Наполеона не выдержал, треснул, перевернулся вниз головой. И прежде всего случай и «темное чудо» оставили его, теперь уже навсегда. Ибо сверхчеловек превратился просто в человека, а человеку не нужно чудо взятия моста при Лоди, не нужно чудо воскресения после самоубийства, не нужны десятки других чудес, которые преследовали Бонапарта всю его жизнь. Сделав выбор в пользу человечности, император и стал человеком, просто человеком, каким были Пушкин с Гоголем, какие мы с вами, любой из нас. В нашей терминологии это значит прежде всего то, что сразу включаются кармические связи, приводящие к воздаянию за грехи, совершенные в прошлом. Примером краха «темного случая», конечно же, является битва при Ватерлоо, последняя из великих битв Наполеона. Все было, как в прежние годы, стратегия не изменилась. Бонапарт по-прежнему решал вопросы обороны посредством наступления. Но разительно изменился результат.
14 июня 18 15 года Наполеон со своим войском вторгается в Бельгию, в зазор, образовавшийся между армиями Веллингтона и Блюхера, и первым нападает на пруссаков. Блюхеру в который раз грозит полное истребление. Но во время операции внезапно изменяет французский генерал Бурмон и перебегает к противнику. Военные действия замедляются. Блюхер остается жив и с остатками своей армии уходит от преследования Бонапарта. 17 июня Бонапарт принимает для себя совершенно необычное решение - он дает своим войскам передохнуть и не ведет военных действий, хотя и подозревает о роковых последствиях этой проволочки. Это и есть проволочка с точки зрения военного гения. Но с точки зрения обычного человека, которым Бонапарт вдруг стал, это, прежде всего, акт сострадания к тысячам мальчишек, поставленных под ружье. Во время «паузы» Блюхер оправляется и приводит потрепанные войска в порядок, а Веллингтон занимает позицию в двадцати двух километрах от Брюсселя у деревни Ватерлоо.
Здесь начинается нечто странное - с неба обрушивается лавина дождя, которая разрыхляет землю до грязи, лишая, в частности, Наполеона его испытанного оружия - кавалерийской атаки, без которой гений наступления обходиться не может.
К исходу дня 17 июня Бонапарт впервые видит в тумане английскую армию...
Завязывается кровавая позиционная битва, в которой возможности кавалерии из-за размытого грунта ограничены. Но все-таки французские атаки беспокоят англичан настолько, что в разгаре битвы Веллингтон отдает своим солдатам приказ умереть на месте.
План Наполеона был следующим: измотать англичан всеми доступными средствами, а потом довершить их разгром с помощью сил маршала Груши, который спешил к полю битвы, немного замешкавшись в дороге... Но час проходил за часом, а Груши не появлялся. Дело осложнилось и недомоганием, похожим на то, которое случилось у Наполеона во время Бородинской битвы. Наконец ему ничего не оставалось делать, как кинуть в бой старую гвардию - последнее средство, бывшее в его распоряжении.
Вдруг на правом фланге раздались топот и выстрелы. Бонапарт думал, что это пришел Груши со свежими войсками. Но это явился недобитый Блюхер с тридцатью тысячами солдат. Такой подарок сразу же создал англичанам количественный и качественный перевес. Старая гвардия начала отступать и попала в итоге в окружение полковника Хелькетта. Хелькетт предложил доблестным французам добровольную сдачу и жизнь. Гвардия отказалась, предпочтя позорному плену смерть на поле боя.
А Груши так и не явился. По одним сведениям, из-за своего предательства; по другим - из-за размытой дождем дороги...
В этих драматических событиях мы видим, как случай минимум трижды изменил Бонапарту - дождь, болезнь и плутание Груши. Через неделю Наполеон скажет: «Державы не со мной ведут войну, а с революцией. Они всегда видели во мне ее представителя, человека революции». Но он слукавит. От ужасов революции этот человек добровольно отказался.
Удивительно, что сами победители почему-то не слишком радовались выигранному сражению. Один из главных участников победившей стороны заметит, что самая тяжелая участь не у тех, кто сражение проигрывает, а у тех, кто его выигрывает. А вот как описывает свои чувства от произошедшего А. Герцен:

«Я не могу равнодушно пройти мимо гравюры, представляющей встречу Веллингтона с Блюхером в минуту победы под Ватерлоо; я долго смотрю на нее всякий раз, и всякий раз внутри груди делается холодно и страшно... (Они) приветствуют радостно друг друга; как им не радоваться? Они только что своротили историю с большой дороги <...> в такую грязь, из которой ее в полвека не вытащат...»

Запомним слова о «большой дороге истории», у нас будет время порассуждать о них в самом конце работы и пойдем дальше. Финал уже не за горами.
22 июня 1815 года Наполеон вторично отрекается от престола, на этот раз окончательно. Огромная толпа вокруг Елисейского дворца кричит: «Не надо отречения! Да здравствует император!» Но Бонапарт непреклонен. Вечером того же дня он выезжает в Мальмозен, а 28-го из Маль-мозена - к берегу Атлантического океана. Там его ждут два фрегата, чтобы отправиться в Америку.
Наполеон знал наверняка, что сторожившая гавань английская эскадра неминуемо арестует его. И здесь нашелся выход - контрабандисты предложили ему тайный побег в Америку, в трюме их судна через известные им «окна» в английском кордоне... Случай в последний раз протягивал Бонапарту свою руку.
Если бы Бонапарт согласился, то, думаю, через очень короткое время у американцев появился бы новый президент, небольшого роста, но чрезвычайно воинственный, который бы, в отличие от известных колонистов, предпринял бы десант в Старый свет... Далее мое перо слабеет и воображение гаснет. Мы жили бы с вами сейчас уже в другом мире с другой историей... Но здесь Наполеон делает вторично выбор в сторону человечности, отказываясь от тайного бегства на судне контрабандистов. Тогда находится еще один выход, боевой, как раз в духе «маленького капрала» лучших времен... Командир одного из фрегатов ввяжется с англичанами в бой, в это время Наполеон со своим судном проплывет в образовавшуюся брешь и уйдет от погони... На это предложение Бонапарт сказал вообще немыслимую для себя фразу: «Я теперь частное лицо. А для спасения частного лица жертвовать другими жизнями невозможно». 15 июля 1815 года Наполеон добровольно сдается англичанам и сам причаливает на легком бриге к кораблю «Беллерофон». Английский капитан и вся команда выстраиваются на палубе и отдают императору честь...
На острове св. Елены, где Бонапарт будет жить неполные шесть лет, не случится ничего замечательного, кроме, пожалуй, двух событий. Первое из них я бы определил как шквал причинно-следственных связей, выразившийся, прежде всего, в раке, который в считанные месяцы сломал этого стального человека. «Зависание» воздаяния, как мы выяснили ранее, кончилось в тот момент, когда Наполеон принял роковое для себя человеческое решение, отказавшись от террора внутри страны. Случай сразу же отказался ему служить. Дальнейшие «человеческие» шаги Бонапарта по незнакомой ему дороге лишь усугубили эту тенденцию - «темное чудо» навсегда оставило этого гиганта, который внезапно превратился в «частное лицо». А «частные лица» живут по законам причинно-следственных связей, ни по каким другим.
Умирал он страшно. Мужество не оставляло его до последней минуты. Чтобы не кричать, он только метался по комнатам, стараясь превозмочь нечеловеческую боль.
В ночь на 5 мая 1821 года, в последнюю ночь земной жизни Бонапарта, произошло еще одно событие, о котором мы говорили в самом начале, - природа как бы встала на дыбы, прощаясь с нашим героем. Его агония спрое-цировалась на океан и на небо: поднялись гигантские водяные валы, налетевший ураган валил вековые деревья и срывал крыши с домов. Как выразился бы Даниил Андреев, подобный природный катаклизм метаисторику говорит о многом...
Последние слова Наполеона были, в общем-то, заурядны. Интересны они лишь тем, что не были обращены к личному, а наоборот, ко всеобщему: «Франция... Армия... Авангард».

Так кто же был истинным врагом Наполеона? Кого он скрыл под определением «против меня была вся вселенная»? Подытоживая наши размышления, мы можем ответить однозначно: истинным врагом Бонапарта был миропорядок в целом, законы физики и, в частности, причинно-следственный кармический закон воздаяния, в борьбе против которого он, мягко говоря, преуспел. Почему преуспел? Как он мог добиться если не полной его отмены, то «задержки»? Чем он мог привлечь к себе «темное чудо», случай, против которого оказывались бессильными смертельный яд, русское ядро и австрийская картечь?
В главе о Пушкине мы говорили, в частности, что покаяние и причастие «разрывают» карму, «перезавязывают» жизнь, уводя ее на иные пути, в иные сферы. Но опыт жизни Наполеона показывает еще один путь «разрывания» причинно-следственной паутины.
Оно достигается путем последовательного служения злу. Такое «служение» в плане «отмены» механизма воздаяния почти столь же эффективно, как покаяние. Это звучит страшно, но от фактов никуда не деться. Лучше глядеть правде в лицо, чем прятать глаза и кривить душой. Последовательное служение злу, последовательный аморализм и «сверхчеловечность» включают сами по себе некий сверхъестественный механизм, о котором можно только догадываться, - в дело вступают запредельные силы, откладывающие наказание за грехи на неопределенный срок, вынося его за пределы человеческой жизни. При том, что сам носитель такого «последовательного зла» превращается в игралище темных сил, в предтечу антихриста. В этом состоит, в частности, разгадка «долговечности» любого зла, невозможность «легко и сразу» наказать злодея, черного мага, колдуна. Но горе тому колдуну, кто захочет совершить нечто человеческое, - темные силы его оставляют и неуязвимость исчезает. Это мы видим на примере Бонапарта. На примере того же Ивана Грозного. Помните замечание Сталина насчет него? «Хлюпик. Грешит и кается!..» Замечание четкое и умное. Раскаяния Грозного после очередных преступлений сбивало его с пути неуязвимости, делая обычным человеком, - потому-то он и сгнил заживо в прямом смысле: причинно-следственный механизм все-таки дотянулся до него.
Совсем другое дело наш родной Иосиф Виссарионович. Я вообще недоумеваю, отчего он умер. При его последовательном и беспощадном аморализме он должен был жить вечно. Впрочем, почти так и было. Умер ведь он не в бараке, не на свалке, а у себя дома, не разорван был на части «благодарным» народом, а в орденах лег, при всеобщем мороке «печали и скорби», который не кончается и сегодня. Можно только догадываться, к каким ухищрениям прибегли «светлые силы», чтобы оборвать бесконечное существование этого великана. Одна из мистических версий «борьбы за смерть» товарища Сталина описана в «Розе мира», тут нечего прибавить.
Рассуждая о тиранах века нынешнего, следует, конечно, признать, что Гитлер был «хлюпиком», несмотря на многие (и гигантские!) достижения его на пути последовательного зла. То, что он был «хлюпиком» (в терминологии Сталина), доказывает, в частности, его христианский обряд венчания с Евой Браун под грохот пушек советской артиллерии. Такой пробоины в «панцире» не сможет залатать и легион бесов. Потому он и сгинул, проиграв все вчистую, и праху его никто не поклонился.
«Хлюпиком», конечно, был и Наполеон. Его «подвел», главным образом, тот человеческий выбор, который он сделал в период «100 дней». Но можно сказать и по-другому: истинное величие Бонапарта сказалось именно в этом выборе, который в мистическом смысле значил еще и то, что человек отказался быть кандидатом в антихристы, выбрав в конечном счете удел «обыкновенного смертного».
С этой точки зрения, как это не покажется странным, кармические законы есть законы сугубо человеческие, «мира сего». Они похожи на часовой механизм, обязательный для каждого при том условии, если он остается «просто человеком». Интересно, что так называемых «блюстителей кармы», гигантских демонических существ с собачьими головами, с изощренным интеллектом, но охлажденной сферой чувств Даниил Андреев описывает как существ пришлых, одинаково чуждых как для бесовского легиона, так и для «мира Света». Их главное качество - беспристрастность, они - гаранты непреложно автоматического исполнения закона воздаяния. Однако если человек становится игралищем темных сил, ставленником демонического лагеря, то могущества «блюстителей кармы» может оказаться недостаточно, чтобы обеспечить воздаяние за совершенные грехи.*[* Хочу, чтобы эти строки читатель воспринял как метафорические фигуры. Я лично «блюстителей кармы» не видел, хотя собак встречал множество.]
Но что же тогда случается с людьми «последовательно добрыми»? Как в их случае работают причинно-следственные механизмы? В нашей работе не хватает одной-единст-венной главы, в которой могла бы быть прослежена жизнь, например, православного святого. Увы. Я не чувствую в себе нравственных сил подступиться к подобному материалу. Мне кажется, что я не имею на это права.
Однако имею право назвать общую закономерность подобной праведной жизни. Житие любого святого имеет свой величественный прототип - земную жизнь Иисуса Христа. Что значат слова, которые часто звучат в христианской проповеди: «Он взял грехи мира на себя»? С точки зрения интересующей нас проблематики они значат следующее: праведник и святой не отвечают за свои грехи, потому что их нет (а те прегрешения, которые были в молодости, давно отмолены). Они отвечают за грехи других людей, всех нас. Христос как воплощенный Бог вообще «ответил», взял на себя грехи всего мира, то есть первородный грех праотцев, возможно, грехи не только человечества, но и всех живых существ природного царства. В подобной жизни причинно-следственная связь, которую мы рассматривали на примере трех исторических судеб, также «не работает» или работает совершенно по-особому. И здесь начинается скрытая от нас область, где логика и рационалистический ум бессильны.
Последовательный же грешник или Антихрист не отвечает за свои грехи до тех пор, пока без сомнений идет по дороге зла. До такого персонажа не могут дотянуться «блюстители кармы», так как его начинают «опекать» силы Ада.
В этом плане есть некоторая схожесть между жизнями грешника и праведника, в композициях их жизней причинно-следственные связи ведут себя крайне необычно, например, «зависают», не хотят «работать» длительное время, покуда грешник «последователен». Другое дело, что итоги для душ грешника и праведника после смерти совершенно разные, они известны нам по учению православной церкви, и повторяться здесь нет необходимости.
Завершая краткое описание жизни Бонапарта и извиняясь за некоторые повторения, следует задаться еще одним метафизическим вопросом: что значит фраза Гегеля о том. что Наполеон есть осуществление идеи мирового духа, двигатель истории? В этом же ряду стоит выражение Герцена «большая дорога истории». Какое отношение могут иметь эти определения к нашей теме?
Мне сдается следующее: общая идея мирового развития, безусловно, объединительная. Недалеко то время, когда на месте ООН возникнет подобие мирового правительства, для которого нужен будет относительно однородный мир. В этом смысле завоеватели и крупнейший в новейшей истории - Бонапарт играют кем-то предначертанную роль, соединяя «разнородные» страны в однородное целое. Вне зависимости от субъективных устремлений. Наполеон годится на эту роль более всего. За Тамерланами и Тимурами прошлого не стояло «соблазнительной» идеи, которая могла бы объединить мир, только насилие... За Бонапартом же шли в полуфеодальную Европу «новые буржуазные отношения», силу которых мы познали только сегодня.
Из учения христианских мыслителей мы знаем и то, что грядущему Антихристу как раз и нужен подобный «однородный» мир хотя бы потому, чтобы встать во главе его, подчинив всех своей воле. Следовательно, любой объединитель, будь он кровавый тиран или гуманист, выполняет, в общем-то, довольно темную роль, служа тенденции, которую Гегель обозначил как «идею мирового духа». Наш Бонапарт, таким образом, действительно «двигатель», который ведет мировую историю к предначертанному финалу, известному нам из древних книг... Однако двигатель не совсем «отлаженный», дающий досадные «сбои» в тех местах, где требуется кровавость и кровавость. Можно презирать этот «двигатель», что он не довел дело до конца. Но можно и восхититься им за то, что все-таки не «довел», все-таки захотел превратиться из сверхчеловека в частное лицо...
Не представляется также случайным, что подобная фигура вышла из недр Франции. Идеология энциклопедистов, их насмешливый атеизм и преклонение перед рациональным вполне подготовили почву для существа, находящегося вне моральных рамок, вне запретов и исключений.
В качестве короткого резюме хочу заметить следующее. Представленная здесь концепция не дает ответов на некоторые вопросы. Например, на самый страшный: отчего гибнут дети, которые не успели нагрешить?..
Не знаю. Не имею силы сказать и ответить. Я знаю лишь то, что разум может объяснить многое. Но есть сфера, где он бессилен, а всесильны лишь любовь и вера.
Но знаю также и то, что не следует не доверять разуму во всем. Эти строки есть плод, в основном, разума, и тешу себя надеждой, что не все в них ложно. «Ищите истину, и истина сделает вас свободными», - завещал нам Спаситель. Это и

Дата добавления: 2015-06-30