Лесной житель 3 страница

И наконец, отметим ещё одну деталь, подтверждающую наше наблюдение, хотя напрямую и не связанную с практической работой: близкое к λεπίς слово λέπορις означало некогда на эолийском диалекте заяц (lièvre, лат. lepus, leporis), откуда необъяснимая на первый взгляд, но имеющая кабалистический смысл заячья губа, налагающая характерную печать на физиономию нашей гномиды (notre gnomide).

Тут самое время остановиться и призадуматься. Через заросли колючего кустарника пробираться становится всё труднее. Мы нутром чуем впереди зияющую пропасть. Нас раздирают сомнения. Разумно ли идти дальше рука об руку с учеником? Пандора с нами, но что хорошего нам от неё ждать? Неосторожно открытый роковой ящик быстро опустел. Нам остаётся только надежда...

На этом месте авторы, которые начали изъясняться туманно, уже когда речь зашла о приготовлении растворителя, и вовсе замолкают. Обходя глубоким молчанием вторую операцию, они с ходу переключаются на третью, то есть на стадию и условия варки. Затем, возвратившись к терминологии, употреблявшейся для первой операции, они как бы внушают неофиту, что обычная ртуть (mercure commun) эквивалентна Ребису (Rebis) или компосту (compost) и, как таковую, её нужно просто обжечь в закрытом сосуде. Филалет, хотя и придерживается той же тактики, заявляет, что восполняет пробел, оставленный его предшественниками. Читая его Introitus, не замечаешь никаких швов, однако зачастую это достигается с помощью ложных ухищрений. В результате лакуна заполняется за счёт столь искусного сцепления истины и лжи, что не замечаешь, где кончается одна и начинается другая. Эта уловка не позволяет отделить плевела от зёрен, отличить добро от зла. Хотя подобные примеры, являющиеся, по сути дела, замаскированной мистификацией, стали правилом, мы их, безусловно, осуждаем. Прибегнув к кабале и символике, вполне можно выразить то, что предназначено для узкого круга людей. Не говоря уже о том, что молчание предпочтительней самой искусной лжи.

Вероятно, столь суровое суждение о части труда знаменитого Адепта вызовет удивление, но многие и до нас адресовали ему те же упрёки. Толлий, Наксагор и особенно Лиможон де Сен-Дидье высказывались против столь коварного приёма, и мы лишь присоединяемся к их точке зрения. Между тем, наша вторая операция сопряжена с самой глубокой тайной; она касается изготовления философского меркурия (mercure philosophique), о чём никогда не сообщалось в открытую. Некоторые в этом случае прибегали к аллегории, загадкам, притчам, но большинство Мастеров просто уклонялось от этого деликатного вопроса. «Правда, есть философы, — пишет Лиможон де Сен-Дидье[227], — которые, изображая откровенность, вводят неофитов в заблуждение, совершенно серьёзно утверждая, что тот, кто не знает, что такое золото Философов, вполне может его обрести, прокаливая обычное золото с Ртутью Философов. Филалет тоже высказывает это мнение. Он утверждает, что Тревизан, Захарий и Фламель следовали тем же путём, добавляя всё же, что это не истинный путь Мудрецов, хотя он и приводит к цели. Однако подобные откровения лишь обманывают тех, кто, следуя Филалету, очисткой (purification) и активацией (animation) обычной ртути попытается получить Ртуть Философов (это очень грубая ошибка, и Филалет утаивает действительную тайну Меркурия Мудрецов). Доверившись слову Адепта, они выполняют чрезвычайно тягостную и абсолютно бессмысленную работу. После долгих трудов, связанных с опасностями, они вместо Ртути, одухотворённой небесной квинтэссенцией получают всё ту же обычную ртуть, но теперь уже с посторонними примесями. Прискорбная ошибка, которая погубила и разорила многих и ещё многих разорит». А между тем, успешно преодолевшие первые препятствия и почерпнувшие живой воды (eau vive) из Источника (Fontaine) обладают ключом, способным отомкнуть двери герметической лаборатории[228]. Если они при этом вступают на ложный путь или топчутся на месте, если их многочисленные попытки не приносят результата, значит, они недостаточно усвоили наше учение. Но отчаиваться не надо. Размышление, изучение и прежде всего пылкая несокрушимая вера привлекут в конце концов к их труду благословение небес. «Ибо истинно говорю вам, — восклицает Иисус (Матф. 17:19), — если вы будете иметь веру с горчичное зерно и скажете горе сей: "перейти отсюда туда", и она перейдёт; и ничего не будет невозможного для вас». Ибо вера, духовная уверенность в ещё не доказанной истине, предвидение того, что может произойти, — тот факел, который Бог поместил в человеческую душу, чтобы осветить, направить, обучить и возвысить её. Наши чувства часто сбивают нас с толку, вера же никогда не обманывает. «Одна лишь вера, — пишет анонимный Философ[229], — выражает положительную (positive) волю; сомнение выхолащивает человека, а скептицизм приводит к отрицанию. Учёному трудно смириться с тем, чтобы вера опережала знание, но таково общее правило. Природу не переделаешь, даже в угоду им. Она внушает нам веру, доверие к себе, дабы мы удостоились её милости. Признаюсь, я всегда полагал её слишком щедрой, чтобы ставить ей в вину такую её фантазию».

Так пусть ищущие истины узнают, прежде чем входить в расходы, что именно отличает первую Ртуть (premier mercure) от ртути философской (mercure philosophique). Когда отдаёшь себе отчёт в том, что именно ты ищешь, легче выбрать правильное направление. Пусть они знают, что их растворитель (dissolvant) или обычную ртуть (mercure commuri) образует природа (travail de la nature), а ртуть Мудрецов (mercure des sages) — Искусство (production de l’art). В последнем случае, прибегая к естественным законам, Художник заранее определяет, что он хочет получить. Иное дело, обычная ртуть — Бог запретил человеку проникать в тайну её приготовления. Философам неизвестно — и многие признаются в этом, — каким образом исходные вещества при этом взаимодействуют, проникают друг в друга, соединяются, наконец, под покровом темноты (voile de ténèbres), которая с начала до конца укрывает от нас реакцию, приводящую к столь необычному результату. Понятно, почему герметические Философы столь сдержаны, когда дело касается философской ртути (mercure philosophique), все стадии получения которой экспериментатор может без труда понять и провести по своему усмотрению. Способ этот очень прост, хотя и требует определённого времени и усилий (quelque peine[230]*). Любой профан, умеющий поддерживать огонь, осуществит эту операцию не хуже опытного алхимика. Она не требует ни особой сноровки, ни профессионального умения, а лишь знания одной любопытной уловки (artifice), secretum secretorum [231]*, которую люди знающие не раскрывают и, вероятно, никогда не раскроют. Говоря об этой операции, успех которой приводит к философскому Ребису, Жак Ле Тессон[232] упоминает Дамаскина, который во время работы «осматривал комнату, нет ли мух, имея в виду, что несоблюдение строгой тайны могло привести к опасным последствиям».

Прежде чем идти дальше, скажем, что с химической точки зрения эта неизвестная хитрость (artifice inconnu), которую держат в тайне, выглядит совершенно нелепой, несуразной, странной, ибо её необъяснимое влияние противоречит законам официальной науки, обозначая собой развилку, где пути алхимии и химии расходятся. В применении к другим веществам этот способ при тех же условиях даёт неожиданные результаты, приводя к соединениям, обладающим поразительными свойствами. Это единственное в своём роде мощное средство (moyen) позволяет получить множество простых новых веществ (multiples éléments simples nouveaux) и их производных неожиданным, загадочным с точки зрения химии образом. Этому обучать не следует. Если мы, тем не менее, вторглись в запретную область герметики, если отважились на большее, нежели наши предшественники, то лишь потому, что хотели доказать следующее: 1) алхимия — не эмпирический тайный способ изготовления (secret de fabrication) драгоценных металлов, а настоящая наука (science véritable), которая, как и химия, способна развиваться и давать новые плоды; 2) алхимия и химия — две науки, основанные на точных достоверных фактах, хотя и различные, как в практическом, так и в теоретическом отношении; 3) химия, следовательно, не может претендовать на то, что она произошла от алхимии; 4) многочисленные свойства, зачастую необычные, которые Философы приписывают одному только философскому камню, свойственны также неизвестным субстанциям, полученным исходя из химических веществ и минералов, но с помощью тайных приёмов нашего Магистерия.

Мы не вправе сказать, в чём заключается особая хитрость при изготовлении философского меркурия (mercure philosophique). К нашему великому сожалению и несмотря на наше желание помочь «сынам знания» («fils de science»), мы вынуждены последовать примеру Мудрецов, которые сочли неблагоразумным разглашать этот секрет (insigne parole). Отметим лишь, что вторая ртуть (mercure second) или непосредственная материя (matière prochaine) Делания — продукт взаимодействия двух тел — твёрдого и летучего; первое — это так называемое философское золото (or philosophique), отличное от обыкновенного (vulgaire); второе — наша живая вода (eau vive), ранее описанная под именем обычной ртути (mercure commun). Растворяя металлическое вещество с помощью живой воды. Мастер получает влажный корень (humide radical) металлов, их семя (semence), неизменяемую воду (eau permanent) или соль Мудрости (sel de sagesse), сущностную основу (principe essentiel), квинтэссенцию растворённого металла (quintessence du métal dissous). Это растворение (solution), проводимое по всем правилам Искусства и с учётом необходимых мер и условий, весьма далеко от химического. Никакой аналогии тут нет. Алхимическое растворение занимает много времени, предполагает наличие соответствующего средства и, кроме того, это многократное и трудоёмкое повторение одних и тех же операций. Работа, что и говорить, невесёлая. Филалет[233] так и пишет: «Нам, уже потрудившимся на этой ниве, знакомым с ходом процесса, известно, разумеется, что наша первая операция — самая нудная[234]. Мориен предупреждает царя Калида, что на этом этапе многие Мудрецы жаловались на скуку... Это побудило знаменитого автора Герметического секрета заявить, что проведение первой операции — поистине Геркулесов труд (travail d’Hercule)». Здесь важно последовать совету автора Герметического триумфа и «часто орошать землю водой и столько же раз высушивать». Путём многократного увлажнения, или промывок (laveures), по терминологии Фламеля, постепенно экстрагируют вязкую маслянистую и чистую влагу металла, «в которой, как утверждает Лиможон де Сен-Дидье, заключена энергия и сила философской ртути (mercure philosophique)». Живая вода, «скорее небесная, чем земная», действуя на тяжёлую субстанцию (matière grave), разрывает её внутреннюю связь, смягчает, постепенно переводит её в раствор, привлекает к себе из измельчённой массы чистые частицы и поднимается к поверхности, унося с собой то, что сопрягается с её духовной природой. Процесс получения ртути Мудрецов получил название сублимации (sublimation), так как важным его условием является восхождение тонкой субстанции (ascension du subtile), выделившейся из плотной массы (séparation de l’èpais)[235]. Наш растворитель, дух, играет здесь символическую роль орла, уносящего свою жертву (aigle enlevant sa proie), и поэтому Филалет, Космополит, Килиани, д'Эспанье и многие другие советуют дать ему взлететь, заставить его подняться в воздух (faire voler). Ведь дух восходит вверх, а вещество выпадает в осадок. Что такое сливки, если не лучшая часть молока? И Василий Валентин учит, что «философский камень получают так же, как в деревнях масло», взбивая и взбалтывая сливки, которые подобны, если продолжить сравнение, нашей философской ртути. Художник должен сосредоточить всё своё внимание на экстракции Ртути, которая собирается на поверхности раствора в виде вязкого масла и отделяется по мере образования. Примером тут могут служить два персонажа Mutus Liber [236]: женщина снимает ложкой пену с жидкости в глиняной чаше, которую держит её муж. «Таков порядок проведения нашей операции, — пишет Филалет, — и в этом заключается вся наша философия». Гермес выражает эту мысль кратко, называя основную твёрдую субстанцию солнцем, а растворитель — луной: «Солнце, — говорит он, — его отец, луна — мать». Становится понятным тайный смысл и следующих слов Гермеса: «Ветер носил его в своём чреве». Ветром (vent) или воздухом (air) именуют живую воду, которая вследствие своей летучести исчезает под действием огня, не оставляя следов. А так как эта вода — наша герметическая луна (lune hermétique) — проникает в твёрдую субстанцию (nature fixe) философского солнца (soleil philosophique), которую она удерживает, привлекая к себе её самые благородные частицы, то философ прав, утверждая, что ветер — матрица нашей Ртути, квинтэссенция золота Мудрецов и чистое минеральное семя. «Кто посредством влажной Луны размягчит сухое Солнце, — пишет Хенкель[237], — так что оно станет похоже на Луну и соединится с ней, тот получит святую воду, текущую в сад Гесперид».

Так, путём постоянной возгонки твёрдого вещества и его связывания веществом летучим, находит своё выражение первая часть девиза алхимиков: Solve et coagula [238]*; материя обращается в дух, и душа металла, покинув загрязнённую оболочку, облекается в новую, более ценную, которой древние Мастера дали название философского меркурия. Это, согласно Василию Валентину, вода двух соперников (eau des deux champions), изготовление которой представлено на рисунке второго ключа. У одного из противников на мече орёл (твёрдое тело), у другого за спиной кадуцей (растворитель). Весь низ рисунка занимают расправленные крылья, а в центре лицом к воинам стоит бог Меркурий в виде нагого юноши с короной на голове, в каждой руке держащий по кадуцею. Символика этого персонажа вполне понятна. Широкие крылья под ногами у противников обозначают цель операции, то есть возгонку чистых частиц твёрдого вещества; орёл показывает, как этого достичь, а кадуцеи символизирует того, кто идёт в атаку на неприятеля, другими словами, наш растворитель — Меркурий. Нагота мифологического юноши выражает полное удаление примесей, а корона — символ его достоинства. И наконец, два кадуцея у него в руках — это двойная Ртуть (mercure double), название, которое некоторые из Адептов употребляют вместо философской ртути, чтобы лучше отличить последнюю от простой или обычной ртути (mercure simple ou commun), нашей живой воды и растворителя[239]. Этот двойной меркурий представлен на камине в Тер-Нёв в виде символической человеческой головы, в зубах у которой — верёвка от щита с эмблемами. Звериное выражение маски с горящими глазами, решительная страстная физиономия отражают жизненную мощь, порождающую силу — те свойства, которыми наделили Ртуть искусство и природа. Мы уже видели, что двойную Ртуть собирают с поверхности раствора, где она образует верхний слой, — поэтому Луи д'Эстиссак поместил её изображение в верхней части декоративного панно. Бычья же голова внизу, на одной оси с человеческой, выражает грубую и грязную caput mortuum [240] *, проклятую землю вещества (terre damnée du corps), безжизненную и бесплодную, которая отделяется растворителем, отбрасывается и осаждается в виде бесполезной и ни на что не годной массы.

Философы передавали соединение твёрдого и летучего начал, вещества и духа, образом змеи, кусающей свой хвост. Уроборос (Ouroboros) греческих алхимиков (ούρά — queue, хвост, βορός — dévorant, пожирающий) в упрощённом виде принимает форму круга — фигуры, символизирующей бесконечность, вечность и совершенство. Один такой круг фигурирует в середине надписи, другой же — на разбираемом нами барельефе. Этот последний украшен листьями и плодами, что указывает на способность к вегетации и плодоносящую силу. Картина эта полностью отражает суть дела, несмотря на старания Адепта замаскировать её смысл. Если внимательно приглядеться, то мы заметим сверху от венка два спиралевидных отростка, а снизу — крест, образованный рогами и осью бычьей головы. Рога и крест дополняют круг в астрономическом знаке планеты Меркурий.

Нам остаётся теперь разобрать щит в середине, поддерживаемый человеческой головой (и находящийся, следовательно, в зависимости от неё) — образом философской ртути, который возвышается над всеми другими элементами панно. Связь между щитом и маской показывает, что кабалистическая интерпретация этого необычного герба предполагает определяющую роль герметической материи. Таинственные знаки на щите в сжатом виде передают смысл философской работы уже не с помощью форм, заимствованных в растительном и животном мире, а через графическую запись. Таким образом, перед нами настоящая алхимическая формула. Отметим прежде всего три звезды — как бы три ступени Делания или, если угодно, три последовательных состояния одной и той же субстанции. Первая из этих звёздочек, расположенная в одиночестве в нижней трети щита, обозначает нашу первую Ртуть (premier mercure) или живую воду, на состав которой указывают два венценосных (stéphanophores) гнома. Растворением философского золота (or philosophique), здесь, как впрочем, нигде не показанного[241], получают философскую ртуть, результат соединения нелетучего и летучего веществ, не связанных между собой прочной связью, но способных сгущаться (coagulation). Эта вторая ртуть выражена соединёнными остриём буквами V — известным алхимическим знаком перегонного аппарата (alambic). Как мы знаем, наша ртуть — как бы перегонный аппарат Мудрецов (alambic des sages), в котором куб и шлем — два нематериальных связанных между собой элемента. Мудрецы проводят этот долгий процесс, состоящий из многих стадий[242], который они поименовали варкой (соеtion) или созреванием (maturation), с одной только философской ртутью. При медленном и постоянном действии огня наше соединение выделяется, уплотняется, поднимается вверх, опускается, раздувается, густеет, сжимается, уменьшается в объёме и после самопроизвольной когобации (cohobations) постепенно приобретает твёрдую консистенцию. Ртуть, ставшую твёрдой после обработки огнём, следует снова растворить в первичных водах — об этом свидетельствует знак I с последующей буквой М, что означает дух магнезии (Esprit de la Magnésie) — ещё одно название для растворителя. В алхимической записи всякая черта или штрих, независимо от направления — условная графическая сигнатура духа. Это нужно иметь в виду, чтобы определить, какое вещество скрывается за словами философское золото (or philosophique), отец Меркурия[243] и солнце Делания. Большая буква М указывает на нашу магнезию как буква, с которой это слово начинается. Цель вторичного обращения сгустившегося вещества в жидкость — увеличить его количество, усилить, питая меркуриальным молоком, которому оно обязано своим существованием, жизнью и способностью к росту. Наше вещество во второй раз становится подвижным, но при действии огня оно вновь приобретает прежнюю сухую и твёрдую консистенцию. Перейдём теперь к верхней части изображения на щите: оно странным образом напоминает цифру 4, хотя выражает в действительности дорогу, путь, по которому надо следовать. На этой стадии третий раствор, схожий с двумя первыми, приводит нас при соблюдении условий (régime) работы, то есть плавном увеличении (voie linéaire) интенсивности огня ко второй звёздочке — печати совершенной сгустившейся субстанции, которую варят, пропорционально увеличивая (voie linéaire) температуру, вплоть до линии духа (barre de l’esprit), огня или несгораемой Серы. Таков знак камня или универсального лекарства, к которому всем сердцем льнёт алхимик. Расположенная в стороне ветвь со звездой вместо цветка указывает на то, что, повторяя одни и те же процедуры, можно, благодаря чрезвычайной плодовитости, которой наделили камень природа и искусство, увеличить его размеры и улучшить его свойства. А так как его избыточная плодовитость проистекает от изначальной небесной воды, которая взамен коагулирующей способности придаёт Сере металла активность и движение, то понятно, что камень отличается от философской ртути степенью своего совершенства, а не природой. Мудрецы, следовательно, правы, когда учат, что «камень Философов или наша ртуть и философский камень — одно и то же и принадлежат к одному и тому же виду (une seule et même chose, d’une seule et même espèce)», хотя один более зрел и совершенен, нежели другой. Касательно Ртути, которая именуется также солью Мудрецов (sel des sages) и краеугольным камнем (pierre angulaire) Делания, приведём один отрывок из книги Кунрата[244], вполне прозрачный, несмотря на выспренный стиль автора и злоупотребление вводными предложениями. «Камень Философов, — пишет Кунрат, — есть Руах Элохим (который покоился — incubebat — над водами [Быт. 1]), порождённый небом (Бог захотел этого по причине своей благости). Он создаёт истинное тело (corps vrai) и ниспадает в чувственный мир, в девственную матку первородного высшего мира или сотворённого хаоса, иначе говоря, в пустую безжизненную землю и воду; это сын, рождённый в свете Макрокосма, жалкий, безобразный, почти ничтожный на вид (в глазах безумцев), однако единосущный и подобный создателю (auteur) (parens), малый Мир (не воображай только, что речь здесь идёт о человеке или о чём-либо человеческом), но мир всеобщий (catholique), триединый, гермафродит, видимый, осязаемый, доступный слуху, обонянию и вкусу, локальный и ограниченный, самовосстанавляющийся с помощью физического и химического искусства, играющего в данном случае роль акушерки, славимый в своём теле со времени своей смерти, способный служить самым разнообразным целям и чудесным образом спасающий микрокосм и макрокосм во вселенской (catholique) троице. О дитя погибели, оставь в покое земную ртуть (vif-argent, ύδράργυρον) и всё то, что ты с помощью своих ухищрений изготовил. Ты из породы грешников, а не спасителей, ты можешь и должен быть освобождён, но самому тебе не освободиться. Ты из тех вожатых, кто приводит к заблуждению, падению и смерти, а не из тех добрых, кто ведёт к истине и жизни. Он же царствовал, царствует и будет царствовать в природе и мире; он истинный сын естества, соль (знай это!) Сатурна, плавкая благодаря своему строению; его естество таково, что он существует всегда и везде; по своему же происхождению и свойствам он универсален. Приклони ухо к моим словам: эта соль — очень древний камень (ce sel est la pierre très antique). Такова тайна! И ядро её (nucleus) в денере (denaire). А теперь сомкни уста! Кому суждено это понять, тот поймёт. Я сказал. Не без серьёзной причины Мудрецы награждали соль Мудрости (Sel de sapience) множеством имён. Они говорили, что в мире нет ничего важнее, чем эта соль (sel) и Солнце (soleil). Вникни в мои слова!»

XX. Тьер (департамент Пюи-де-Дом).

Дом Лесного жителя (XV в.)

Прежде чем пойти дальше, мы позволим себе одно очень важное замечание для наших братьев и всех людей доброй воли. Мы намереваемся сделать некоторое добавление к сказанному в предыдущей своей работе[245].

Люди, сведущие в традиционной кабале, были, конечно же, поражены сходством между путём (voie), дорогой (chemin), отмеченной иероглифом в виде четвёрки, и минеральной сурьмой (antimoine minéral, stibium), указывающей на это слово. Дело в том, что греки называли природный оксисульфид сурьмы Στίμμι или Στίβι, а ведь Στίβια — дорога (chemin), путь (sentier), стезя (voie), пройденные исследователем (investigateur, Στίβεύς) или паломником (pèlerin), тó, по чему он ступает (Στείβω). Эти соображения, основанные на совпадении слов, не ускользнули от внимания старых Мастеров, как, впрочем, и современных Философов. Силой своего авторитета многие Адепты способствовали распространению роковой ошибки, будто обычная сурьма и есть таинственный субъект (sujet) Искусства. Возникла прискорбная путаница, непреодолимое препятствие, которое встало на пути сотен алхимиков. В эту грубую ловушку угодило огромное число людей, от Артефия, начинающего свой трактат[246] словами: «Сурьма из частей Сатурна...», от Василия Валентина с его Триумфальной колесницей С©©©урьмы и до Филалета, назвавшего один из своих трудов Опыты по приготовлению философской ртути из звездообразной железистой сурьмы и серебра, и Батсдорфа с его дерзким заявлением, якобы подкреплённым достоверными данными. Средневековые суфлёры и архимики без всякого результата извели тонны ртути амальгамированной с сурьмяным золотом. В XVIII в. учёный химик Хенкель[247] признаётся в своём Трактате об очистке, что он уйму времени потратил на тщетные дорогостоящие эксперименты. «Сурьмяной блеск, — пишет он, — рассматривается как средство соединения Ртути и металлов, потому что он уже не Ртуть и ещё не совершенный металл — первой он быть перестал, а вторым только становится. Не хочу, однако, скрывать, что мои длительные попытки образовать с помощью соединения сурьмы более крепкую связь золота с Ртутью ни к чему не привели». И кто знает, не следует ли кто-нибудь и сегодня предосудительному примеру средневековых спагириков? У каждого есть свой конёк, свой идефикс, и никаким нашим уверениям не изжить столь стойкого предрассудка. Ну и ладно! Наш долг — помочь тем, кто не питает себя иллюзиями, мы пишем только для них, до других нам нет дела. Заметим лишь, что ещё одно сходство слов способно внушить, будто философский камень изготовляют из сурьмы. Известно, что алхимики XIV в. называли своё универсальное лекарство Kohl или Kohol, от арабского al cohol (poudre subtile, тонкий порошок) — от него позднее произошло слово алкоголь (eau-de-vie, alcool). По-арабски Kohl, как говорят, означает порошок оксисульфида сурьмы, которым мусульманки красят ресницы в чёрный цвет. Греческие женщины звали его Πλατνόφθαλμον (grand œil, большой глаз), потому что когда подводят глаза, они кажутся больше (πλατύς — large, большой и όφθαλμός — œil, глаз). Факты эти, казалось, говорят сами за себя. Мы бы и сами склонились к такой точки зрения, когда бы не знали, что в платиофталъмон (platyophthalmon) греков (сублимат сульфида ртути), Kohl арабов и Cohol, или Cohel, турок не входит ни одной молекулы сурьмяной руды. Kohl и Cohol в действительности получали прокаливанием смеси гранулированного олова и чернильного орешка. Таков химический состав Kohl, а ведь на этот Kohl древние алхимики ссылались, когда учили тайному способу приготовления сурьмы. Это солнечный глаз, oudja египтян, который и сегодня фигурирует среди масонских эмблем, представляя собой светящийся круг в центре треугольника. У этого символа то же значение, что и у буквы G (седьмой буквы алфавита, с которой начинается общепринятое название субъекта Мудрецов) в центре звезды. Это то же самое, что и сатурническая сурьма (antimoine saturnin) Артефия, сурьмяной блеск (régule d’antimoine) Толлия, истинная и единственная сурьма (stibium) Михаила Майера и других Адептов. Что же до серной сурьмяной руды, то она не обладает ни одним из необходимых качеств, и как её ни обрабатывай, из неё не получишь ни тайного растворителя (dissolvant secret), ни философской ртути. И если Василий Валентин именуют эту последнюю паломником (pèlerin) или путешественником (voyageur, στιβεύς)[248], так как она должна, по его словам, пройти шесть небесных градов (six miles célestes), прежде чем обосновываться в седьмом, если Филалет уверяет, что она — наш путь (voie, στιβία), это не значит, будто Василий Валентин и Филалет выдавали обычную сурьму за сырьё для получения философской ртути. Это вещество столь далеко от совершенства, чистоты и духовности, каковыми обладают влажный корень (humide radical) или семя металла (semence métallique) — таких качеств, которых, впрочем, нигде на земле не найти, — что вряд ли сурьма может, по-настоящему, на что-то сгодится. Сурьма Мудрецов (antimoine des sages), исходный материал, извлечённый непосредственно из рудника, «не есть, собственно, минерал, а тем более металл, учит Филалет[249]; но, не относясь ни к минералам, ни к металлам, она, тем не менее, занимает среднее положение между ними. Сурьма Мудрецов — вещество летучее, но не дух, поскольку она, как и металл, сжижается на огне. Она — хаос, из которого рождаются все металлы», металлический и минеральный цветок (fleur, άνθεμον), первая роза, на самом деле чёрная, которая пребывает в нашем дольнем мире как частица стихийного хаоса. Из этого цветка цветков (flos florum) мы перво-наперво извлекаем наш иней (geléee blanche, στίβη) — дух, который носился над водами, и белое облачение ангелов; в состоянии сверкающей белизны он — зерцало Искусства, факел (flambeau, στίλβη), лампа (lampe) или фонарь (lanterne)[250], блеск звёзд, сияние солнца (splendor solis). Это она, соединившись с философским золотом, становится металлической планетой Меркурием (Στίλβων άστήρ), птичьим гнездом (nid de l’oiseau, στίβας), нашим Фениксом с его камушком (στία). Именно сурьма Мудрецов, а не обыкновенная сурьма, есть корень (racine), субъект (sujet) или ось (pivot, лат. stipes, stirps) Великого Делания. Знайте же, братья, дабы не заблуждаться наперёд, что термин antimoine (сурьма), произошедший от греческого άνθεμον, означает, учитывая столь привычную для Философов игру слов, библейского âne-timon^XXII, который приводил иудеев к источнику. Это мифический Али-борон ('Αέλιφορόν), солнечный конь (cheval du soleil). И ещё. Вы наверняка слышали, что у греческих кабалистов было обыкновение заменять некоторые согласные на цифры в словах древнего языка, обычный смысл которых они хотели скрыть за герметическим. Они прибегали к эписемону (episemon, σταγίον), Коппе (Koppa), сампи (sampi), дигамме (digamma), придавая им условное значение. Слова, видоизменённые подобным образом, представляли собой настоящие криптограммы, хотя на вид и на слух казались обычными. Так, слово antimoine (сурьма), στίμμι писалось всегда с эпистемоном (ς), эквивалентным в герметике двум согласным: сигме и тау (ςτ). Записанное подобным образом слово ςίμμι — это уже не стибин минералогов, а материя, отмеченная (matière signée) естеством, вернее, движение, энергия, колебания, жизнь, скреплённая печатью (vie scellée, ςΐμμεναι), по которой её можно узнать, особая сигнатура, подчиняющаяся правилам цифры шесть. 'Επίσεμον, образованное от 'Επί (sur, над) и σήμα (signe, знак), означает помеченный отличительным знаком (marqué d’un signe distinctif), и этот знак должен соответствовать числу «шесть». Кроме того, близкое по звучанию слово 'Επιστήμων, часто используемое в фонетической кабале, переводится как тот, кто знает, умеет, тот, кто обучен (celui qui sait, qui est instruit de, habile à)^XXIII. Одного из основных персонажей Пантагрюэля, человека учёного, зовут Эпистемон. Греческий эпистемон выражает тайного мастера (artisan secret), дух, заточённый в грубую субстанцию, который один способен проделать всю работу, нуждаясь лишь в стихийном огне.

Дата добавления: 2015-07-02