Мистический вестник из Тьера 2 страница

Фламель и мастер Канкес, связанные нерушимой дружбой, путешествуют теперь вместе. Сублимированная ртуть становится твёрдой, и эта серная основа знаменует собой первую стадию коагуляции. Посредника больше нет, он исчез; о нём с этого момента речи нет. Было трое, стало двое — Сера и Ртуть. Они образуют так называемую философскую амальгаму (amalgame philosophique) — соединение пока ещё чисто химическое, ещё не являющееся корнем в философском смысле. И тут самое время перейти к варке, операции, которая обеспечивает нерасторжимую связь компонентов новообразованного компоста и их полное превращение в твёрдую красную Серу, лекарство первого порядка, médecine du premier ordre (согласно Геберу).

Вместо того, чтобы идти обратно пешком (voie terrestre), два друга решают возвратиться морским путём (par mer). Фламель не объясняет почему, предпочитая, чтобы читатель догадался сам. Как бы то ни было, вторая часть путешествия — продолжительная и опасная, а в «случае малейшей ошибки немудрено было заблудиться», как пишет анонимный автор. На наш взгляд, сухой путь предпочтительнее, но не нам в данном случае выбирать. Килиани предупреждает читателя, что он описывает трудный и полный неожиданностей влажный путь только из чувства долга (par devoir). Наш Адепт делает то же самое, и мы должны уважать его волю. Известно, что многие неопытные мореплаватели потерпели во время своего первого путешествия кораблекрушение. Надо постоянно следить за курсом (orientation) судна, управлять кораблём осторожно, остерегаться внезапней перемены ветра, стараться, чтобы буря не застала врасплох, быть всегда настороже, избегать водоворота Харибды и скалы Скиллы, беспрерывно день и ночь бороться с неистовством волн. Вести герметический корабль — работа не из лёгких, и Канкес, который, как мы полагаем, служил аргонавту Фламелю вожатым и кормчим, видимо, был человеком очень сведущим в этом деле... Сера энергично сопротивляется воздействию меркуриальной влажности, но в конце концов терпит поражение и погибает под её натиском. Благодаря искусству своего спутника Фламель целым и невредимым высаживается в Орлеане (Orléans, or-léans, l’or est là — там золото), где морское путешествие находит своё буквальное и символическое завершение. Но как на грех, едва сойдя на берег, умелый вожатый (guide) Канкес умирает от приступов рвоты (grands vomissements), которыми он страдал во время плавания. Безутешный друг Фламель хоронит его в церкви Святого Креста [275] и возвращается домой в одиночестве (seul), но приобретший знание и довольный, что достиг цели.

Рвота Серы — неопровержимый признак её распада и умерщвления. На этой ступени Делания реакционная масса принимает вид «посыпанной перцем жирной похлёбки» (brodium saginatum piperatum), как говорят тексты. После этого Ртуть с каждым днём всё больше чернеет и по консистенции становится похожа сначала на сироп, а потом на пасту. Максимальная интенсивность чёрного цвета — показатель того, что путрефакция компонентов прошла полностью и они успешно соединились. Масса в сосуде затвердевает, а затем покрывается трещинами, рассыпается и в конечном итоге превращается в чёрный, как уголь, аморфный порошок. «Ты увидишь, — пишет Филалет[276], — интенсивный чёрный цвет, и вся земля высохнет. Соединение умерло. Ветры утихают, и воцаряется покой. Наступает полное затмение солнца и луны. На земле света больше нет, и море исчезает». Мы понимаем теперь, почему Фламель рассказывает о смерти друга, почему после своеобразного распятия (crucifixion) с раздроблением членов тот обретает покой под сенью честного Креста. Некоторое недоумение вызывает, правда, надгробное слово, которое наш Адепт произносит над телом раввина. «Да упокоит Господь его душу, — восклицает он, ибо он умер добрым христианином». Фламель тут явно имеет в виду мнимые страдания своего философского товарища.

Изучив одно за другим события, о которых поведал Фламель, — слишком красноречивые, чтобы счесть их простым совпадением, — мы ещё более укрепились в своём мнении. Странные и явные параллели показывают, что путешествие Фламеля — чистейшей воды аллегория, умелый и изобретательный рассказ об алхимической работе, которой посвятил себя известный своей благотворительностью мудрый человек. Нам остаётся теперь поговорить о таинственном труде, о Liber, послужившей причиной вымышленного путешествия, и об эзотерических истинах, которые она должна открыть.

Что бы ни говорили библиофилы, нам трудно поверить в реальность Книги Авраама Еврея и в то, что говорит о ней в Фигурах Иероглифических её счастливый обладатель. Мы полагаем, что знаменитый манускрипт, неизвестно откуда взявшийся и куда девавшийся — ещё одна выдумка великого Адепта, предназначенная, как и предыдущая, для наставления учеников Гермеса. Книга — краткий обзор характерных особенностей первоматерии (matière première) Делания и тех свойств, которые она приобретает в процессе её изготовления. Мы приведём соображения в поддержку своего тезиса, а также кое-какие сведения для почитателей священного искусства (art sacré). Верные правилу, соблюдать которое мы вменили себе в обязанность, ограничимся объяснением узловых вопросов практического толка, не пытаясь, однако, заменить новыми те рисунки, которые отвергаем. Мы обучаем вполне определённым, достоверным и истинным вещам, тому, что мы видели своими глазами и не раз держали в руках. Мы описываем их со всей откровенностью, чтобы заблуждающихся наставить на простой и естественный путь.

Легендарный труд Авраама Еврея известен нам лишь по описанию, которое Николай Фламель привёл в своём знаменитом трактате[277]. Наша библиография сводится к одному-единственному источнику, где приведена будто бы копия оригинального названия.

Альбер Пуассон[278] утверждаёт, что труд Авраама Еврея одно время принадлежал кардиналу Ришелье. Пуассон ссылается на факт изъятия бумаг у повешенного после пыток некоего Дюбуа, который выдавал себя, справедливо или нет, за последнего потомка Фламеля[279]. Однако ничто не указывает на то, что Дюбуа унаследовал необычный манускрипт, а тем более на то, что тот попал к Ришелье: после смерти Фламеля манускрипт нигде не выплывал. Время от времени, правда, поступали в продажу так называемые копии с Книги Авраама, но этих копий было раз, два и обчёлся, они не соответствовали друг другу, да и потом, они вскоре оседали в частных библиотеках. Нам известны лишь попытки реконструкции Книги Авраама Еврея со слов Фламеля. Во всех версиях тщательно воспроизводится по Фигурам Иероглифическим заголовок на французском языке, но он служит вывеской для книг, далёких от герметики, так что сразу напрашивается вывод о подделке. Сам Фламель хвалит доходчивость текста, «написанного прекрасным и очень понятным латинским языком», но не приводит ни одного отрывка. Поэтому ясно, что между мнимым оригиналом и подложными копиями нет никакой связи. По описаниям Фламеля создавались и иллюстрации к означенному труду. Нарисованные в XVII в., они сегодня составляют часть французского алхимического фонда библиотеки Арсенала[280].

Короче говоря, ценность, относительно и текста, и рисунков, представляет лишь то немногое, что оставил Фламель; всё остальное — подтасовка. А так как ни один библиограф не смог обнаружить оригинал и нет физической возможности проверить утверждения Адепта, мы вынуждены заключить, что речь вообще идёт о произведении несуществующем, вымышленном.

Анализ текста Николая Фламеля вскрывает и другие неожиданности. Вот отрывок из Иероглифических Фигур, который способствовал распространению среди алхимиков и библиофилов почти полной уверенности в том, что так называемая Книга Авраама Еврея действительно существует: «Итак, я, Николай Фламель, переписчик, после смерти своих родителей зарабатывал на жизнь писарским трудом, составлением описей, счетов, расходных бумаг для опекунов и несовершеннолетних, когда мне вдруг за два флорина попала в руки старинная объёмистая книга, покрытая позолотой. Листы её были не из бумаги и не из пергамента, как в других книгах, а из тонкой коры (так мне показалось) молодых деревьев. Переплёт из очень тонкой меди был заполнен буквами или странными фигурами. Я решил, что написано на греческом или каком-нибудь другом древнем языке. Прочесть я не смог, знаю только, что это не ноты и не латинские или галльские буквы, потому что в них мы немного разбираемся. Внутри же, на листах из коры очень умело железной иглой были выписаны красивые и чёткие цветные латинские буквы. Всего книга содержала трижды по семь листов».

Необычность фолианта, его переплёта и листов сразу бросается в глаза. Книга оригинальная, диковинная, чуть ли не экзотическая. Большим объёмом она походит на альбомы итальянского формата с репродукциями пейзажа, архитектурных памятников и т.д. в виде гравюр, у которой ширина больше высоты. Переплёт, как говорит Фламель, с позолотой и в то же время из меди — более подробно Адепт на этом не останавливается. Пойдём дальше. Листы из коры деревьев. Фламель явно имеет в виду папирус, приписывая тем самым книге солидный возраст. Однако буквы и рисунки не просто написаны и нарисованы, а выведены железной иглой и окрашены. Непонятно, с чего автор взял, что Авраам писал иглой из железа, а не, допустим, из дерева или слоновой кости. Поистине неразрешимая для нас загадка. Но есть и другая: почему легендарный раввин писал трактат для своих единоверцев, таких же евреев, как он сам, на латинском языке? Почему он избрал этот язык — язык науки в эпоху средневековья? Если бы он писал на не столь распространённым в те времена древнееврейском, отпала бы необходимость предавать анафеме, добавляя при этом Maranatha (Господь идёт), отпугивая чужаков, вздумавших изучать его труд. Ведь, по его словам, он хотел передать свою тайну детям Израиля, которые, между прочим, подвергались преследованиям как раз в ту пору, когда будущий Адепт корпел над книгой. «Евреям, Божьим гневом рассеянным в Галлии, наше приветствие!» — восклицает в самом начале своего гримуара иудейский левит, старейшина (prince), священник (prestre) и астролог.

Если понимать всё буквально, получается, что великий Мастер Авраам, учёный, светило Израиля — искусный мистификатор, а его труд, подделанный под старину, недостоверен и не выдерживает критики. Но если мы предположим, что книга и её автор существовали лишь в богатом воображении Николая Фламеля, то надо признать, что описание всех частей книги, столь разнообразных и необычных, заключает в себе таинственный смысл, который надлежит выяснить.

Начнём разбор с предполагаемого автора вымышленного алхимического труда. Кто такой Авраам? Это Патриарх (Patriarche) par excellence; по-гречески Πατριάρχης — родоначальник (premier auteur de la famille) от корня πατήρ (père, отец) и корня άρχή (commencement, principe, origine, source, fondement, начало, принцип, происхождение, источник, основание). Имя почтенного еврейского старца библейского Авраама означает Отец множества (Père d'une multitude). Другими словами, творец (premier auteur), источник всей жизни в нашем дольнем мире, единая изначальная субстанция, различные модификации которой населяют три природных царства. Книга Авраама, таким образом, это Книга изначального принципа (Livre du Principe), а так как, по Фламелю, она посвящена алхимии — науке, изучающей эволюцию минералов, то и трактует она о первичной материи металла (matière métallique originelle) — основании и фундаменте священного искусства.

Фламель приобрёл книгу за два флорина — это значит, что в XIV в. суммарная стоимость всего необходимого для алхимической работы составляла два флорина. Достаточное количество одной только первоматерии (matière première) стоило тогда десять су. Филалет, писавший свой Introitus в 1645 г., оценивает расходы в три флорина. «Ты увидишь, таким образом, — пишет он, — что стоимость основных материалов для Делания не превышает трёх дукатов или трёх золотых флоринов, причём на приготовление одного фунта воды уходит две кроны с небольшим»[281].

Старинный объёмистый фолиант с позолотой никак не походит на обычные книги. Очевидно, речь тут идёт о другом. Позолота (dorure) придаёт книге металлический вид (aspect métallique). И если Адепт утверждает, что она старинная, то только потому, что хочет удостоверить большую древность герметической субстанции. «Скажу при этом, — заявляет анонимный автор[282], — что материя, из которой создан камень, столь же стара, как и сам человек, и имя ей философская земля (terre philosophale)... Никто не знает, что она такое, кроме истинных Философов, сынов Искусства». Эта неведомая людям книга, написанная на распространённом языке, содержит много вещей (beaucoup de choses), заключает в себе великие истины. Фламель прав, когда говорит, что она большая (large): по-латыни largus означает также abondant, riche, copieux, обильный, богатый (largus произошло от греческих слов λα — beaucoup, много и έργον — chose, вещь). Кроме того, греческое πλατύς (эквивалент слова large) переводится ещё и как используемый (usité), распространённый (fort répandu), выставленный напоказ (exposé à tons les yeux). Лучше универсальность субъекта Мудрецов (sujet des sages) не выразить.

Продолжая описание книги Авраама, наш автор говорит, что листы у неё из тонкой коры молодых деревьев, так, по крайней мере, ему показалось. Фламель не утверждаёт этого со всей определённостью, и тому есть причина: он прекрасно знает, что вот уже три века, как египетскому папирусу пришёл на смену средневековый пергамент, исключения были чрезвычайно редки[283]. И хотя мы не вправе развивать дальше лаконичную мысль Фламеля, скажем, что в данном случае он изъясняется наиболее понятно. Маленькое деревце относится к большему, как минерал к металлу. Кора или жильная порода, служащая минералу оболочкой, позволяет безошибочно распознать его по внешним признакам. Мы уже указывали, что древние Мудрецы называли своё вещество liber, то есть книгой. У этого минерала специфическая структура: он, подобно слюде, состоит из кристаллических пластинок, которые накладываются друг на друга, как листы в книге. Из-за его внешнего вида этот минерал нарекли прокажённым (lepreux), а также чешуйчатым драконом — он как бы покрыт коростой, неприятной и шероховатой на ощупь. Небольшой совет по этому поводу: для алхимической работы лучше выбрать образцы с большими, ярко выраженными чешуйками.

«...Переплёт из очень тонкой меди был заполнен буквами или странными фигурами...»

У нашей руды окраска зачастую бледная, как у латуни, но иногда красноватая, как у меди, чешуйки же всегда покрыты переплетёнными линиями, словно каким-то непонятными знаками или буквами неизвестного языка. Мы уже отмечали очевидное противоречие в описании Фламеля: книга вроде бы с позолотой, а переплёт из меди. Речь тут явно идёт не о внутренних свойствах. Скорее всего, Адепт хотел привлечь внимание, во-первых, к металлическим характеристикам (spécification métallique) субстанции, представленной в виде книги, а во-вторых, к способности данного минерала частично превращаться в золото. Об этом его любопытном свойстве пишет в своём Комментарии на послание Рипли королю Эдуарду IV Филалет: «Не прибегая к трансмутационному эликсиру, — говорит автор, — я без труда выделял из нашей субстанции золото и серебро — тому есть очевидцы». Эту операцию, собственно, проводить не стоит, так как после неё минерал теряет всякую ценность для Делания, однако мы можем удостоверить, что философская материя действительно содержит золото Мудрецов (or des sages), белое, сырое, несовершенное золото, не сравнимое с драгоценным металлом, но превосходящее его, если рассматривать вопрос с чисто герметической точки зрения». Несмотря на скромный переплёт из меди, несмотря на чешуйки, Книга Авраама Еврея действительно золотая (livre doré), это та золотая книжечка (livret d’or), о которой Тревизан говорит в своей Притче. Фламель, по-видимому, отдавал себе отчёт в том, что двусмысленность его слов может сбить читателя с толку, поэтому он пишет в том же трактате: «Пусть не сетуют на меня, что я выражаюсь туманно, потому что будет ещё хуже, если, не разобравшись в священных и тайных толкованиях природы первого агента (interpretations du premier agent), который есть ключ ко всем наукам, неофит захочет постичь более тонкие суждения ревниво оберегающих свои секреты Философов, предназначенные для тех, кто уже знаком с этими основами (ces principes), не рассматривающимися ни в какой другой книге».

Заканчивает своё описание автор Фигур Иероглифических словами: «Внутри же, на листьях из коры очень умело железной иглой выведены красивые и чёткие цветные латинские буквы».

Здесь речь идёт не о физическом аспекте, а собственно о подготовке субъекта. Раскрыть тайну такой значимости и важности значило бы преступить допустимые пределы. Мы уже говорили, что не ставим себе целью пересказывать более понятным языком двусмысленные аллегории Фламеля. Обратим лишь внимание на железную иглу (pointe de fer), чьи тайные свойства изменяют природу нашей Магнезии, разделяя, располагая в должном порядке, очищая и связывая друг с другом элементы минерального хаоса. Как даёт понять Адепт, для успешного проведения этой операции надо знать о взаимных влечениях компонентов, обладать большим искусством и уметь предоставлять доказательства «высокого мастерства». Чтобы как-то помочь неофиту разрешить эту трудность, заметим, что на изначальном языке, то есть на архаическом греческом, следовало особо обращать внимание на слова, содержащие дифтонг ήρ. 'Ηρ сохранился в фонетической кабале как звуковое выражение активного света (lumière active), воплощённого духа (esprit incarné), явленного или скрытого материального огня (feu corporel). ' Ηρ произошло от έαρ, означающего рождение света, весну и утро, рассвет, восход, зарю. Невидимые волны, исходящие от солнца, начинают светиться из-за колебаний атмосферного воздуха (греч. άήρ). Эфир или небо (αίθήρ) — излюбленное место, жилище чистого света. Среди металлов именно железо (σίδηρος) содержит в себе больше всего огня или скрытого света (feu ou lumière latente). Известно ведь, как легко простым ударом или трением выделить из железа внутренний огонь в виде ярких искр. Этот активный огонь, который необходимо передать пассивному веществу, чтобы преобразовать его холодную и бесплодную основу в горячую и плодоносную, Мудрецы называли зелёным львом (lion vert), львом диким и свирепым — на кабалистическом языке λέων φήρ. — что говорит само за себя, и нам нет нужды распространяться более по этому поводу.

Описывая в предыдущей работе[284] барельеф на цоколе собора Нотр-Дам де Пари, мы упоминали об ожесточённой схватке взаимодействующих веществ. Это герметическое единоборство представлено также на фасаде деревянного дома XV в. в Ферте-Бернар (департамент Сарта), где мы видим шута, мужика с обрубком ствола и паломника — знакомые образы, которые к концу средневековья стали, по-видимому, необходимой частью внешнего убранства скромного непритязательного жилища алхимика. Мы встречаем здесь молящегося Адепта и сирену (sirène) — эмблему умирённых, связанных в единое целое начал, смысл которой мы обсуждаем в другом месте. Но особенно нас интересуют в качестве непосредственного объекта нашего анализа две уродливые злобные кривляющиеся фигурки на крайних выступах карниза третьего этажа [XXIV]. Расположенные слишком далеко друг от друга, чтобы схватиться врукопашную, они удовлетворяют свою врождённую взаимную ненависть тем, что швыряются камнями. Герметический смысл гротескных фигурок тот же, что и детей на портике собора Нотр-Дам де Пари. Мы помним, что дети неистово набрасывались друг на друга с камнями в руках. Но если на парижском соборе противоположные свойства вещества обозначены различным полом юных драчунов, то на сартском здании подчёркивается лишь агрессивность персонажей. Два похожих человека в похожей одежде выражают один минеральное вещество, другой — металлическое. Это внешнее сходство приближает вымысел к действительности, но решительно противоречит практической эзотерической работе.

Если читатель понял наши наставления, он без труда увидит в символических образах противоборствующих начал (combat des deux natures) тайные вещества (matériaux secrets), которые, разрушая друг друга, отворяют первую дверь Делания. Эти вещества и есть два дракона Николая Фламеля, орёл и лев Василия Валентина, магнит и сталь Филалета и Космополита.

XXIV. Ферте-Бернар (Сарта). Дом XV в.

Гротескные фигуры и скульптуры фасада.

Операцию по внедрению огненного агента или активатора (agent igné qui en est l’animateaur) в философскую субстанцию (sujet philosophale) Мудрецы древности описывали как единоборство орла и льва или двух начал, летучего и твёрдого. Церковь представила её в виде события, имеющего под собой глубокую духовную истину — посещения Богородицей св. Елизаветы. После этого книга открывается, и нашему взору предстают листы, подобные коре с начертанными на ней знаками. Очарование очес, душевную радость вызывают эти восхитительные знаки, свидетельствующие об изменении структуры вещества...

Падайте ниц, маги Востока, и вы, знатоки Закона, склоняйте головы, властители персов, арабов, индусов! Взгляните и преклонитесь, но молча, ибо вам не понять божественного, сверхъестественного Делания, в тайну которого не проникнет ни один смертный. Высоко в небе сияет в ночном безмолвии единственная звезда, светило, составленное из множества звёздочек. Это свет, указывающий дорогу, факел универсального Знания. Взгляните и увидите, как спокойно и безмятежно вкушают покой под сенью египетской пальмы Богородица с Иисусом. Новое солнце излучает свет в колыбели из ивовых прутьев, мистической корзине, которую некогда носили цистофоры Вакха, жрицы Исиды. Новое солнце — это также Ichtus христианских катакомб. Древнее пророчество наконец сбылось. О чудо! Во имя спасения мира Бог, властитель Вселенной, соделался плотью и родился на земле людей хрупким младенцем.

КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА

Дата добавления: 2015-07-02