Действуют накопительные скидки!!! 7 страница

– Что?! – В голосе банкира заметалась безумная надежда.

– Ее нужно перенести.

– Куда?

– Там, где ей будет лучше, чем здесь… Нельзя ее оставлять.

– Конечно же, нельзя, доктор…

– Тогда идемте.

– Я сам ее понесу… Я сам.

– Хорошо. Только нужно сделать это быстрее.

– Конечно.

Антон кивнул Максу. Теперь оба они терпеливо дожидались, пока Сокольников поднимет Клио. Банкир обхватил ее руками, осторожно положил простреленную голову себе на плечо и так же осторожно двинутся к трапу. Механик и нейрохирург последовали за ним. Но никто больше не двинулся с места. Все как зачарованные смотрели на кровавое пятно на железном полу палубы.

– Подождите! – крикнула я.

– Что? – Макс недовольно обернулся. Когда Сокольников поднял Клио, я увидела кончик конверта в заднем кармане певицы, – должно быть, она так и не вытащила его с утра.

– У нее конверт в заднем кармане. Может быть, это что-то значит. Это поможет нам.

Лицо Макса потемнело, он кивнул, остановил плохо соображающего Сокольникова и вытащил конверт. Мельком осмотрев его и ощупав руками, он протянул его мне.

– Возьмите. Я не знаю, зачем он вам. Но берите. Может быть, и вправду пригодится.

– Спасибо.

– Вы здравомыслящий человек, Ева. Постарайтесь управиться со всеми. И последите за Карпиком. Ее отец сейчас полностью невменяем. А мы постараемся скоро прийти. Насколько это возможно.

– Хорошо, Макс.

Сжав конверт в руках, я подошла к остальным, все еще стоявшим вокруг темного пятна крови. Пятно крови – вот и все, что осталось от секс-символа конца тысячелетия. Никто по-прежнему ничего не говорил. Муха поднял голову и посмотрел на меня воспаленными глазами. И все-таки не меня он искал. Ему нужен был Вадик, придумавший всю эту теорию, которая устраивала всех. Вадик был так подавлен, что попытался опуститься на пол, но не смог весь пол был забрызган кровью.

– Эй, ты! – нежно позвал Муха Вадика – Значит, ты говорил, что это игра, да? Вадик молчал.

– Ты предлагал всем поверить в это веселье – Муха присел на корточки перед кровью Клио и осторожно коснулся ее ладонью – Значит, игра.

Вадик молчал.

Тогда Муха поднял ладонь, испачканную кровью, и наотмашь ударил Вадика по лицу. На щеке у оператора остался страшный кровавый след.

– Если это игра – Голос Мухи напрягся так, что казалось еще секунда, и он лопнет, как гнилая пенька – Если это игра, тогда тебе водить И скажи тогда – КТО ВЫЛЕТИТ ИЗ СЛЕДУЮЩЕГО ОКНА? И КТО ВООБЩЕ БУДЕТ СЛЕДУЮЩИМ?

Мы сидели в бильярдной уже час. Ни Макс, ни Антон, ни Сокольников еще не приходили. Их ждали так, как будто это могло что-то изменить. Обезумевший от страха и совершенно деморализованный Альберт Бенедиктович лежал на диване и глотал швейцарские сердечные капли, которые принесла ему Аника. Все остальные пили вино, шампанское, джин, вермут – пили все, что только можно было выпить. Все хотели надраться, чтобы забыть хотя бы на несколько часов весь кошмар происходящего. Но ничего не получалось.

Муха после эмоционального всплеска у носового трюма совершенно поник. Сник и Вадик, так и не вымывший щеку. Теперь кровавое пятно не давало мне покоя, оно притягивало меня как магнит.

– Пойди умойся, – попросила я его.

– Да. – Вадик кивнул, но не тронулся с места.

– Нам нужно уходить с этого проклятого корабля. Уходить куда угодно, иначе он убьет нас, как убил Клио, – сказал Альберт Бенедиктович.

– Куда? – горько улыбнулся Филипп. – Вы же знаете, что идти некуда. Мы столько раз говорили об этом…

– Да-да, я знаю. – Только теперь я услышала, что зубы адвоката выбивают дробь. – Но и оставаться здесь невыносимо. Скажите мне, скажите мне хоть кто-нибудь, чью судьбу мы здесь с вами повторяем?

– Есть только три имени. – Теперь Муха говорил медленно, он больше не был похож на легкомысленного альфонсика, готового подставить кому угодно свою холеную ухоженную попку. – Сэр Оливер Бейли, сэр Алан Маршалл и капитан Николас О'Лири. Возможно, завтра прибавится кто-нибудь еще… Скорее всего. Но не волнуйтесь, Альберт Бенедиктович, мы узнаем об этом первыми. Но один полезный опыт мы уже приобрели.

– Интересно, какой?

– Тот, кто получает послание, как раз и находится в безопасности. Так было с газетой, которую подсунули губернатору. И с листком из судового журнала, который оказался у вас. Я прав?

– Действительно, – сказал Филипп.

– Так что молите бога, чтобы завтрашнее послание было адресовано вам. Тогда у вас будет шанс прожить лишний день и не засыпаться.

– Что значит – “прожить лишний день”? – снова прохрипел адвокат.

– Надеюсь, все здесь присутствующие убедились, что речь идет не об игре. Все россказни про экстремальный тур – это сказочки для богатеньких. Для вас, для всех. Если это и игра, то смертельная.

– Смерть, – тихо сказал Филипп. – Помните, как гудел этот пароход. Он сказал тогда – смерть…

– Чушь. – Наконец-то я услышала голос Андрея, шоколадный король оказался вполне трезвым человеком. – Пароход не может говорить сам. Он не может вывешивать флаги, не может подбрасывать листки из судовых журналов. Значит, кто-то это делает.

– Пароход, который пропал семьдесят лет назад. Английский “Эскалибур”. – В голосе Мухи звучала убежденность новообращенного.

– Откуда ты знаешь, что он пропал? Мы ведь не прошли его историю до конца. Мы даже и не знаем конца…

– Я бы вообще предпочел ничего не начинать, – промямлил адвокат. – Я ничего бы не потерял, если бы никогда не узнал про него.

– Никто бы ничего не потерял, – подтвердил муж Аники. – Но раз уж это случилось… Я не верю в мистику. Это просто смешно.

– Один труп и один пропавший человек – это смешно?! – взвился адвокат.

– Но вы же не считаете, что появилось “нечто” из далекого прошлого, с другого конца света и убило того, кого посчитало нужным. И еще убьет.

– Откуда вы знаете? Может быть, дальше на этом… на том “Эскалибуре” все было хорошо и он вернулся в Плимут…

– Да забудьте вы про ту историю… Еще неизвестно, действительно ли она имела место.

– А фотография капитана?

– Сейчас можно подделать что угодно.

– А листок из судового журнала? – не сдавался адвокат.

– То же самое.

– А газета?

– Свеженапечатанная газета ни в чем меня не убедит, даже если на ней будет стоять дата 508 год до Рождества Христова. – А он показывает отличную бультерьерскую хватку, этот шоколадный король!..

– Хорошо. А труп… Труп вас в чем-нибудь убеждает?

– Убеждает только в том, что на корабле есть человек, который способен убить. Или люди. Вы же знаете эту старую истину: ищи, кому выгодно.

– Вот именно! – воспрял духом адвокат. – Банкира, я понимаю, бизнесменов – я понимаю… Даже у шоколадных королей есть конкуренты. У губернаторов и политических деятелей. Но кому понадобилось убивать певицу?

– Я не знаю.

– Вот видите! И потом, мы не знаем, куда делся Лаккай…

– Вы же помните, что рассказывал Макс, – вмешался Муха. – Он увидел что-то ужасное… Макс рассказывал о его лице. Может быть, тогда – тот, английский, “Эскалибур” столкнулся с чем-то пугающим, необъяснимым. С адом …

– С адом, где вместо чертей пасутся тюлени. Так, что ли?

– А ведь они тогда, в 1929 году, тоже вышли убивать тюленей… Вы помните?

Андрей замолчал и почесал переносицу, а я была почти влюблена в него: ну, давай, мальчик, я тоже не верю в мистику, ведь пуля в голове Клио самая настоящая, давай, найди аргументы, убеди их всех, что бояться нужно не корабля…

– Это тоже из области допустимого, – наконец осторожно сказал Андрей. – Мы ведь никак не можем проверить этого. И узнать, действительно ли существовал такой корабль. И отправились ли члены охотничьего клуба Плимута в тот злополучный рейс на тюленей. И существовал ли вообще охотничий клуб в Плимуте…

– Да, – вдруг сказала Карпик, – существовал.

Взрослые даже не вспомнили о существовании девочки, пока она сама не напомнила о себе.

– О чем это ты, Карпик? – ласково спросил Муха.

– Я училась в Брайтоне. Правда. Я училась там в колледже… А Брайтон совсем недалеко от Плимута. Мы ездили туда на экскурсию. И были в охотничьем клубе… Там лучшее собрание чучел. Плимутские таксидермисты считаются одними из самых лучших в Англии…

– Таксидермисты? – переспросил Андрей.

– Ну да… Таксидермия – это набивка чучел.

– Ну, хорошо, пусть так. Пусть в Плимуте есть порт, есть охотничий клуб. Это еще ничего не значит. И свидетельство вашего Макса тоже. Он мог рассказать о чем угодно.

– И сам себе пробить затылок, – иронически добавил Муха.

– Хорошо. Согласен. Я не говорю, что это был Макс… Единственный из экипажа, – заметьте, единственный, – который остался на корабле. Весь экипаж исчез, а он один остался. Это выглядит подозрительно.

– Ничего подозрительного…

– Вы как-то можете это объяснить?

– Никак. Я не хочу этого объяснять. – Муха взял на себя защиту Макса, но не очень в этом преуспел.

– Вы в чем-то обвиняете его? – спросила Карпик, наклонив упрямый лоб.

– Нет, девочка, что ты… Дело вовсе не в Максе. Он не может знать, что послужило причиной исчезновения Лаккая – человек или…

– …или… – тихо сказал Муха. – Неужели вы до сих пор не поняли, что “ИЛИ”?

Притихший было адвокат снова застонал, и пружины под ним жалобно скрипнули.

– Я не поверю этому, пока сам с этим не столкнусь.

– Вы горите желанием столкнуться? – Муха разом осушил большую рюмку коньяку. – Если следующим в списке буду я, то с огромным удовольствием уступлю вам очередь.

– Вот только не надо о списках, – снова запричитал адвокат.

– Нет никакой мистики. Есть кто-то, кому нужно убивать. Возможно, убивать именно нас. Мы ведь не знаем, что за душой у всех остальных, правда?

– А Клио? – спросил Муха.

– Ее убили – это единственное, что известно точно.

– Но на корабле нет никого, кроме нас.

– Делайте выводы, – сказал Андрей.

– Но ведь в десять часов все были в бильярдной…

– Не все. Не было Макса.

– Я была с Максом. У него в каюте. Он целый день оставался там, – с обидой в голосе сказала Карпик. – Доктор велел ему лежать, у него может быть сотрясение мозга.

– Это правда, – подтвердила я, – Карпик и Макс были у него в каюте.

– Хорошо. – Андрей уступил и отошел на заранее подготовленные позиции. – Мещеряков ушел из бильярдной за полчаса до этого…

– Он пошел спать, – снова вступился Муха. – У него же режим, это всем известно…

– Не знаю… Потом, кто-то все время выходил из бильярдной…

– Врач, – тут же сдал адвокат своего благодетеля.

– Ага, – подтвердил Муха. – Нейрохирург с мировым именем выскочил в гальюн и вместо того, чтобы облегчиться, пустил Клио пулю…. Интересно, из чего? Ведь арсенал закрыт и никакого оружия у нас нет… Ты влип, Андрюша. У тебя нет аргументов…

Муха сказал это таким интимным голосом, что Андрей вспыхнул. Эта сцена в душе еще долго будет держать его на крючке. Компромат всегда действует безотказно.

– Я ничего не утверждаю. – Он сдался, он не оправдал моих ожиданий: так же, как серийный убийца-гомофоб не оправдал ожиданий старпома. И Митько больше нет… Все говорят о последней смерти, но совсем не вспоминают первую… – Я просто хочу сказать, что мы должны как-то защититься.

– Как? – Муха горько улыбнулся. – Неужели ты не понимаешь, что от этого нельзя защититься? Ведь Клио не защитилась…

– Кстати, – спросил Филипп, – а что она вообще делала в носовом отсеке? Ведь Сокольников сказал, что она вышла всего лишь на несколько минут, только чтобы принести выпивку…

– А почему мы должны верить Сокольникову? – вдруг спросил Андрей. – Только потому, что они были любовниками? Ведь никто не видел, как Клио выходила из каюты… А она могла выйти и за полчаса, и за двадцать минут… Они вообще могли выйти вместе. Ведь они почти не расставались… Они могли выйти вместе и пойти куда угодно…

– Что вы хотите этим сказать? – спросил адвокат.

– Ничего…

– Не смей подозревать папу! – Карпик подбежала к Андрею и ударила его в живот. – Ты… Сиди в своем душе и там подозревай!..

Бедная Карпик, она защищает отца, она готова защищать его от чего угодно… Если Андрей скажет еще одно слово, она сдаст его с потрохами.

– Прости меня, девочка. – Андрей мягко отстранился. – Я не подозреваю…

– И правильно делаешь. – Муха понял Карпика без слов. – Подозревать друг друга – последнее дело. Если мы увязнем в этом – мы с ума сойдем.

– Конечно. – Андрей махнул рукой. – Проще всего во всем подозревать ад. Он и так во всем виноват… Только я не верю в мистику…

Часы в углу бильярдной пробили двенадцать.

– Отличный фон для скептиков, – загробным голосом прокомментировал бой часов Филипп. – Вы не находите, Андрей?..

Он не успел закончить фразы: тишину корабля снова разрушил рев тифона: точки, тире, точки… Они напоминали о себе. Так же, как и слово, в которое они складывались…

Смерть.

Теперь адвокат уже не визжал, а хрипел. Я и представить себе не могла, что этот толстый, такой основательный на вид человек владеет самым широким диапазоном проявления страха. Муха же нервно рассмеялся:

– Интересно, по ком на этот раз звонит колокол? Что скажешь, Андрюша?

Андрей посмотрел на Муху долгим, полным ненависти взглядом. Дамоклов меч шантажа, который вот уже несколько дней болтался над ним, больше не волновал его. Андрей обнял за плечи жену, чье плохое знание русского позволяло хоть как-то защититься от страшной реальности. Он не смог отказать себе в кратком торжестве:

– Ты же сам знаешь продолжение цитаты, милый. Колокол звонит по тебе…

– Да замолчите же вы все, в конце концов! – не выдержал губернатор.

– Отчего же? – Андрей сорвался. – Может быть, нам проще самим перерезать друг друга, чтобы это не сделал кто-то другой?..

Никто даже не успел ответить на эту его реплику. В дверь бильярдной грохнули кулаками. Муха, предварительно закрывший ее на ключ, от самой стойки крикнул:

– Кто?

– Это я, Антон. – Голос по ту сторону бильярдной нетерпеливо подрагивал.

Муха отпер дверь и впустил нейрохирурга. Антон пришел с переднего края смерти, о которой вещал корабельный тифон, и все с любопытством и страхом уставились на него.

– Где папа? – спросила Карпик.

– Успокойся, девочка, папа скоро придет…

– Почему он не пришел сейчас? С ним что-то случилось?

– Не волнуйся, с ним Макс… Как ни странно, это сразу успокоило Карпика. Антон подошел к стойке и налил себе полный стакан водки. Говорить он не мог.

– Я пойду к папе…

– Нет, Карпик, не нужно. Папа просил передать… Господи, я совсем забыл, что он хотел передать. – Антон горько улыбнулся. – Можно вас на минутку, Ева?

– Да, конечно, – сказала я и тут же почувствовала, с каким облегчением сейчас покину бильярдную, атмосфера в которой накалилась до предела.

* * *

…Мы вышли в коридор.

– Что там? – уже спокойнее спросила я.

– Плохо. Если он просидит там еще несколько часов, то сойдет с ума.

– А Макс?

– Сторожит ближние подступы его безумия. Макс просил принести какие-нибудь теплые вещи. Свитер или куртку. Там очень холодно…

– Где?

– В трюме холодильной камеры. Мы отнесли Клио туда. Нужно взять что-нибудь для Сокольникова…

– Идемте, поищем.

Мы двинулись к каюте банкира, но она оказалась запертой. Возвращаться в бильярдную и просить ключ у Карпика мне не хотелось. Медленный танец людей, подозревающих друг друга в пособничестве Сатане, был мне невыносим.

– Вот что, он, должно быть, перенес свои вещи к Клио. Идемте, может быть, там открыто…

Я оказалась права – каюта Клио была не заперта. Мы вошли в нее, Антон включил свет и принялся искать вещи. Стоя у двери, я наблюдала за ним и не могла отделаться от очень сильного, шибающего в нос запаха, которым была пропитана каюта.

Запах безумной страсти, вот что это было: запах сплетенных тел, запах спермы, взорвавший женские недра, тонкий запах пота, запах усталой кожи…

– Черт, здесь как после Ледового побоища. – Антон тоже заметил это. – Похоже, они занимались любовью всюду, где только могли.

– Похоже, – сказала я.

Они занимались любовью всюду, где только могли. Они не в состоянии были оторваться друг от друга ни на секунду. Они расставались только тогда, когда засыпали. Что заставило Клио уйти? Я вдруг вспомнила о конверте, который лежал в заднем кармане кожаных штанов Клио. Теперь этот конверт лежал в заднем кармане моих джинсов. Я достала его и принялась рассматривать.

И сразу же узнала его – продолговатый узкий конверт. Именно такой конверт принес нам перед первым ужином на корабле стюард Роман. В нашем конверте лежал листок с номером столика, там было написано: “Капитан и команда “Эскалибура” приглашают вас на торжественный ужин. Ваш столик № 3”. Та же цифра, только маленькая, стояла в правом верхнем углу конверта.

На конверте, который я держала сейчас в руках, была совсем другая цифра – “5”. Но сам конверт был пуст.

– Антон… – Я подняла глаза на нейрохирурга. – За каким столиком вы сидели в кают-компании?

– Что? – не понял он.

– Когда нас пригласили на первый ужин, стюард должен был передать вам конверт с номером.

– А-а… – Антон потер лоб – Кажется, за вторым.

– А кто сидел за столиком номер пять? Там же стояли номера, вы не помните?

– Подождите. По-моему, это был столик Клио…

Ну конечно, столик самой Клио, теперь и я вспомнила об этом. За ее столом сидели адвокат, Муха и Борис Иванович.

– А что случилось? – нетерпеливо спросил Антон.

– Этот конверт лежал в кармане Клио, когда ее нашли, – сказала я, умолчав о том, что видела его еще раньше, на палубе.

– А что в нем?

– Ничего нет. Только конверт, и все.

– Это что-то значит?

– Не знаю… Зачем вы взяли ее шубу, Антон? Антон стоял передо мной со свитером Сокольникова и шубой Клио в руках.

– Там холодно, – жалобным голосом сказал он.

– Антон! Вы тоже сходите с ума… Ей уже не нужна шуба. Она мертва… Вы же врач, вы должны это понимать…

– Да, да. – Он с тоской посмотрел на меня. – Я должен это понимать… Но я не хочу этого понимать. Я отказываюсь это понимать…

– Вот что. Идемте вместе. Вас нельзя отпускать одного.

– Нет, не нужно.

– Сейчас никому нельзя оставаться одному, вы понимаете…

– А как же первое правило фильма ужасов? – На Антона было жалко смотреть. – Ведь Макс и Лаккай, они были вдвоем… Думаю, от того, что происходит здесь, нельзя защититься, даже если мы будем пасти друг друга…

– Не знаю. Не уверена.

– Хорошо. Идемте, – сдался наконец нейрохирург.

* * *

…Мы шли длинными запутанными коридорами “Эскалибура”. Теперь все выглядело зловещим, даже аварийные лампочки в сетках. Зловещей была и тишина.

– Долго еще? – спросила я только для того, чтобы что-то спросить, чем-то взорвать эту тишину.

– Нет, сейчас выйдем на корму и спустимся вниз. На воздухе, на кормовой палубе, мне стало лучше.

– По-моему, начинается оттепель, – сказала я, подняв голову вверх, к звездам, которые были не видны из-за низких облаков. И тут же увидела еще один флаг, болтающийся над головой.

Совсем другой расцветки, не похожий на тот, который я успела выучить за несколько дней.

– Еще один, – равнодушно сказала я. – Если так будет продолжать и дальше, мы обвесимся такими игрушками, как новогодняя елка. Интересно, что теперь нам хотят сказать?

– Мы с Максом уже видели его, когда переносили Клио, – так же равнодушно сказал Антон. – Пусть болтается.

– Ни о чем серьезном он не сообщает?

– Ни о чем таком, чего бы мы уже не знали. Две серых полоски и белая в середине – “Я имею на борту опасный груз, держитесь от меня в стороне”.

– Теперь к нам уже точно никто не подойдет. – Мне было плевать, подойдет ли к нам кто-нибудь или нет. – Если даже сюда забредет какой-нибудь шальной “Летучий голландец”.

– Никто сюда не забредет. Здесь не бывает судов. Этот флаг для нас.

– Для нас, конечно же, для нас, Антон. Но раз мы предупреждены, может быть, просто снять его?

– Зачем? Он опять появится, – обреченно сказал нейрохирург.

– Вы тоже… Вы тоже не верите в то, что все можно объяснить?

– Я бы все отдал, чтобы получить хоть какое-нибудь объяснение.

– Нужно только набраться терпения, и все станет на свои места.

– Когда? Когда всех нас здесь перебьют?..

– Идемте, Антон, нам нельзя долго разговаривать, иначе мы возненавидим друг друга. Никому здесь нельзя долго разговаривать…

– Я бы не смог возненавидеть вас, даже если бы хотел… Вы… Очень нравитесь мне, Ева.

– Что ж, самое подходящее место для подобных признаний. Может быть, отложим?

– Отложим до чего? – Впервые я услышала в голосе Антона стальные нотки. – До того, когда нас всех перебьют?

– Это называется дансинг в ставке Гитлера. – Я укоризненно посмотрела на Антона.

– Не понял! – По его лицу пробежала тень.

– Вы когда-нибудь занимались нацистской Германией?

– А почему я вдруг должен заниматься нацистской Германией? – Он даже повысил голос. – Я врач, а не историк.

– Да я сказала просто так… Последние дни перед капитуляцией в ставке Гитлера – это была совершенно запредельная вещь. Все предчувствовали конец и потому пускались во все тяжкие, запершись в бункере на глубине в страшное количество метров. Пьянство, самые немыслимые оргии, самоубийства… Предчувствие неизбежной смерти, неотвратимость конца всегда развязывают руки, вы не находите? То же самое может сейчас случиться и с нами… Во всяком случае, мы близки к этому…

– Нет. – Антон выронил на палубу шубу Клио и два свитера Сокольникова и попытался взять меня за руки. – Нет… Есть нравственный закон…

– Нравственный закон внутри нас, это мы тоже проходили. – Я взъерошила волосы Антона.

– Только не вы, слышите, только не вы… Вы не должны так думать.

– Почему же я не должна так думать?

– Потому что… Потому что я защищу вас.

– Да. Вы защитите меня. Сокольников, должно быть, тоже так думал. Судя по всему, он до смерти влюбился в Клио, он бы отдал за нее жизнь, правда? Отчего же он ее не защитил?..

Антон подавил стон, готовый вырваться у него из груди.

– Идемте, Антон. Нас ждут. Во всяком случае, двое из троих…

* * *

…Впервые за все время пребывания на “Эскалибуре” я оказалась в морозильном цехе корабля. Господи ты боже мой, как бы я хотела попасть сюда при других обстоятельствах!.. Я даже не могла сказать, насколько он велик – его очертания были погружены во тьму. Тускло освещенный, он напоминал гигантский ангар с широкой лентой транспортера посередине. По правой стороне цеха шли бесконечные ряды морозильных шкафов. В цехе было прохладно, но не настолько, чтобы убить все запахи. Запах сырого мяса и застывшей, замороженной крови уловили даже мои безнадежно загубленные “Житаном” ноздри.

– Макс! – крикнул Антон. – Макс, где вы?

– Здесь. – Макс приподнялся с пустой ленты транспортера, на которой лежал. Он no-прежнему был в своей любимой черной майке, казалось, холод совершенно не действует на него.

– Что здесь? – спросил Антон.

– Все так же. На Западном фронте без перемен. Не могу вытащить его оттуда. Здравствуйте еще раз, Ева. Я кивнула ему, не удержалась и спросила:

– Вам не холодно?

– Холодно бывает только в могиле, – отрезал Макс. – Ко всему остальному можно привыкнуть.

– Она… Она где-то здесь? – заплетающимся языком спросила я, не сводя глаз с морозильных камер: уж очень это напоминало холодильник морга.

– Нет, здесь маленькие отделения, для брикетов, сюда даже вашу голову не сунешь. Они внизу, в трюме. Молодец, что принес вещи, Антон, иначе он там просто околеет.

– Может быть, он этого хочет, – пробормотал Антон.

– Хорошо, что вы пришли, Ева. – Макс улыбнулся мне и потер шрам. – Попробуйте уговорить его подняться наверх. У нас ничего не получается.

– Куда идти? – спросила я.

– Не идти, а ехать. – Макс хмыкнул, его черный юмор, как ни странно, импонировал мне. – Бобслеем не увлекались в молодости?

– Выросла на юге. Так что извините.

– Ну, это не страшно. Идемте.

Он слез с транспортера и повел нас с Антоном вдоль ленты в самый дальний угол цеха, теряющийся во тьме. Несколько раз я чуть не упала, спотыкаясь о трубы, проложенные прямо по полу.

– Здесь у вас запросто можно нос расквасить, – попеняла я Максу.

– Работа грязная, что же вы хотите. Когда бьешь зверя, а потом колбасишь его на фарш, – уже не до удобств.

Он остановился перед люком в стене. От люка вниз, в пугающую темноту, шел квадратный желоб. Должно быть, именно по нему в трюм морозильной камеры спускают брикеты тюленьего фарша…

– Прошу, – сказал Макс. – Садитесь в желоб и вперед.

Нельзя сказать, чтобы эта перспектива как-то особенно увлекла меня. Увидев, что я колеблюсь, Макс сжалился и первым подошел к желобу.

– Ладно. Первым будет Макс, как абориген и старожил. – Он обратился к себе в третьем лице с нескрываемым уважением. – А потом, как говорится на флоте, “делай, как я”.

Он устроился в желобе и исчез в близкой темноте трюма. Через несколько секунд мы услышали его приглушенный голос:

– Давайте.

– Звучит как из преисподней, – сказала я Антону, зябко поведя плечами.

– Конечно. Ведь ад – это не сковородки на огне… Это вселенский холод…

– Очень поэтично… Что-то мы много стали говорить об аде. Вам не кажется, Антон?

– Просто пытаемся описать окружающий нас мир, только и всего…

– Вы, я смотрю, оптимист.

– Есть хорошая история, Ева. – Антону до смерти не хотелось спускаться в трюм, но и оставить женщину он не мог. И потому пользовался любым предлогом, чтобы хоть как-то оттянуть этот момент. – Есть хорошая история… Стоят оптимист и пессимист, в очереди в крематорий. Пессимист говорит оптимисту: “Как перед смертью курить хочется, надо же, – а спички забыл. У вас нет случайно?” А оптимист ему отвечает: “Подождите, сейчас наша очередь подойдет, – от меня прикурите…”

Этот анекдот выглядел в морозильной камере так нелепо, что, несмотря на трагичность ситуации, я улыбнулась Антону.

– Вот я вас и рассмешил.

– А теперь попробуйте меня напугать, и весь спектр эмоций будет задействован…

– Думаю, не стоит…

– Потому что это может сделать кто-то другой? Или что-то…

– Ладно. Я спускаюсь.

Я устроилась на желобе и тотчас же соскользнула вниз. Следом за мной отправился Антон, прижимая к себе вещи. Макс поймал меня в самом низу, подхватил, не дал выпасть из желоба на пол. И в очередной раз я поразилась жесткой силе и холоду его рук. Но ничего другого и быть не могло, – ведь он приставлен к морозильным камерам…

В трюме было холодно, но не смертельно, минус два, минус три: температура такая же, как и за бортом “Эскалибура”. Помещение было почти таким же огромным, как и цех наверху. Но если цех хоть как-то освещался, то в трюме было почти темно.

Если не считать крошечной красной лампочки, которая освещала сейчас Макса, меня, Антона с вещами, неловко упавшего на задницу, пирамиды каких-то коробок, несколько тележек, железные противни, шкафы, детали неизвестных мне механизмов, – трюм был страшно захламлен…

И еще – лампочка освещала Сокольникова и Клио.

Клио лежала на огромных плотных листах картона. Перед ней, на коленях, сидел Сокольников. Он не обратил на нас никакого внимания. Вряд ли он вообще нас видел. Пряди волос Сокольникова, на которые попала кровь Клио, слиплись и смерзлись, – казалось, что голову его покрывала корка. Он был в смазанных пятнах крови: она испачкала одежду и лицо банкира, перед тем как застыть на морозе. Он по-прежнему был в расстегнутой рубашке, джинсах и босиком – именно таким я увидела его на пороге бильярдной.

Ничего не изменилось. Ничего не изменилось, кроме того, что Клио умерла.

Антон молча подошел к Сокольникову и обмотал одним из свитеров его ноги. Второй набросил ему на спину. Сокольников даже не повернул головы. Он не отрывал взгляда от лица певицы, я тоже не могла оторвать от него взгляда: смерть сделала его вызывающе прекрасным и удивительно аристократичным. Даже зияющая рана на виске не портила этого впечатления. Сокольников держал Клио за руку, казалось, еще несколько часов, и они замерзнут здесь окончательно – не разжимая рук.

Антон не знал, что делать с шубой. Он беспомощно стоял рядом, не решаясь ничего сказать.

– Валерий… – Я тронула банкира за плечо. – Валерий… Нам нужно уйти отсюда.

– Уходите. – Сокольников с трудом разлепил губы. – Я останусь здесь.

– Вы не останетесь здесь, – твердо сказала я.

– Вы не можете заставить меня уйти отсюда… От нее…

– Ей уже все равно.

– Мне тоже… – Он склонился над Клио, и лицо его озарила полубезумная улыбка. – Не волнуйся, я останусь с тобой. Мы останемся здесь, если ты хочешь…

Нужно было как-то положить конец этому безумию.

– Вы не останетесь здесь.

– Вы не можете заставить меня уйти отсюда… Господи, какой порочный круг, мы так и будем бегать по нему, повторяя одни и те же слова…

– Вы не можете заставить меня…

– Я – нет. Но ваша дочь.

Он поднял голову. Безумие отступило в глубь зрачков, но уходить окончательно все еще не собиралось.

Дата добавления: 2015-07-02