Жить в отдельном домике

Злыдня

— Хочу, чтобы вы сразу знали — вся проблема во мне и дети тут ни при чем, — напористо произнесла женщина весьма монументальных форм, похожая на актрису Нонну Мордюкову в ее зрелые годы.

— Тогда, может быть, вам следует обратиться к взрослому психологу в районную консультацию? — предположила я.

— А как же дети?! — весьма непоследовательно воскликнула женщина. — Они же сволочами вырастут!

— О господи, — вздохнула я. — Ладно. Сядьте сюда и расскажите все по порядку. Сколько у вас детей и что вас в них беспокоит?

— Двое — мальчик и девочка. И глядите: у дочки с детского садика есть лучшая подруга Варечка. Чудесная девочка, добрая, спокойная, очень талантливая, с пяти лет на фортепиано занимается. Варечка с дочкой в один класс пошли, за одной партой сидят, в школу, из школы — только вместе. И вот Варечка победила в каком-то конкурсе юных исполнителей. Пригласила нас с дочкой на торжественный концерт. В филармонии была вся такая красивая, в длинном платье, с локонами, играла — так хорошо, прямо до слез. А вечером вдруг моя мне и говорит: мама, я понимаю, что это нехорошо, но только я Варьку почему-то сегодня ненавидела… Каково, а?

Прежде чем я успела как-то отреагировать, женщина продолжила свой рассказ.

— Теперь сыночек… Все у него придурки. Ни про кого из одноклассников или учителей доброго слова сам не скажет, приходится клещами тащить. Потом оказывается, что Ваня все-таки дал ему контрольную списать, Дима перед учительницей заступился, а Рифкат рисует и делает чудесные компьютерные мультики… Вот видишь! — говорю. А он: ну и что, я бы тоже так мог, если бы вы мне такой комп, как у Рифката, купили.

— То есть, вас волнует, что ваши дети не умеют радоваться чужим успехам и спокойно признавать чужие достижения, — спросила я. — Правильно?

— Конечно! А только откуда бы у них что взялось, если я сама… злыдня! И ничего с этим поделать не могу!

Я, не удержавшись, широко улыбнулась. Уж очень неожиданным словом охарактеризовала себя моя посетительница.

— Вам смешно? — горько спросила она. — А мне вот не до смеха, между прочим…

— А в чем же это у вас-то выражается? — спросила я.

— Да я и сама радоваться не могу! Даже если подружка-расподружка…

— А сочувствовать, если у подруги горе?

— Ну, это конечно! Что ж мы, не люди, что ли? Вот у моей с техникума подружки в позапрошлом году у сыночка пятилетнего заподозрили онкологию на ножке, в больницу их положили. Так я только что на стены не лезла, всех своих извела, в три церкви сходила, а когда назавтра должен был главный анализ прийти, так я всю ночь не спала, сидела на кухне, чаи гоняла и только все повторяла как заведенная: «Господи, ну пожалуйста! Господи, ну пожалуйста!»

— И что? — не выдержала я.

— Обошлось!.. А год спустя у той же подружки — радость. Она сыночка-то одна растила, а тут встретила мужика. И не мужик, а золото просто — руки, голова и, главное, душа на месте — сынка сразу за своего признал, и к ней так хорошо, сразу видно — любит. Думаете, я за нее порадовалась?

— Подозреваю, что — нет, — улыбнулась я. — Вот! — женщина подняла толстый палец. — То-то и оно! Наоборот, даже дружить с ней стала меньше… Чего же от детей-то ждать, если у них мать такая?.. Так вы мне скажите теперь, можно это как-то лечить, что ли… Или, как у нас бабушка говорит, только в церковь с этим идти? Я вообще-то не очень верующая, если честно…

— Вы стремитесь к религиозному идеалу? — спросила я.

— Вы что, надо мной издеваетесь? — вопросом на вопрос ответила она.

— Видите ли, в мире наверняка существует некоторое количество очень продвинутых духовно людей, которые способны радоваться радостью любого человека. Но большинство обычных нормальных людей, как правило, готовы помочь чужому горю, а вот порадоваться чужой радостью… эта способность включается только для самых близких, например, собственных детей или, наоборот, для совершенно чужих. Вот смотрите: у меня есть маленький пациент, который родился сильно недоношенным, с самого рождения почти ничего не слышит, и теперь вот стал слепнуть. Интеллект у мальчика сохранен, и есть возможность спасти зрение. Но операция очень дорогая, сейчас они собирают деньги. Вы порадуетесь, если у них все получится и мальчик не ослепнет?

— Да конечно порадуюсь! Дай им бог!

— А если бы ваш сын победил на математической олимпиаде? Радость?

— Ой, радость, — сказала женщина, и по ее тону я поняла, что математические победы мальчишке не светят совершенно.

— Если мы четко осознаем и принимаем свои чувства — и позитивные, и негативные, — то это возможность работать с ними. Важно ведь, что мы делаем в реальности. Ваша дочь не пыталась облить чернилами ноты и красивое платье Варечки? Нет? А сын смотрит и наверняка хвалит приятелям мультфильмы Рифката. Вы признаете достоинства нового мужа своей подруги…

— То есть, это все нормально, что ли? — подозрительно спросила женщина.

— Разумеется, вы придете ко мне сначала с дочерью, а потом — с сыном. Мы с ними поговорим, уточним… Но то, что ваша дочь, как и вы сами, открыто призналась вам в своих чувствах и сразу же дала им оценку, кажется мне хорошим знаком… Как она сейчас с Варей?

— Да как всегда — не разлей вода!

— Вот видите…

— Да! Вы верно говорите: правда — великая сила. Я-то так за подружкой своей скучаю, прям сказать не могу… Сей же час, как выйду, позвоню ей и скажу: Райка, да я тебе просто обзавидовалась, и все тут! Давай в воскресенье пельменей налепим!

Я улыбалась уже не переставая, представляя реакцию Райки и последующее объяснение подруг. Женщина попрощалась и пошла к выходу, но на пороге вдруг обернулась и достала из сумки кошелек.

— Так тот мальчик-то ваш… — нерешительно сказала она, разом растеряв свою напористость, — которому на операцию… Много мы не можем, но хоть что-то, вот, возьмите… Вы ведь сумеете передать?

Я кивнула и взяла деньги. «Злыдня» облегченно вздохнула и закрыла за собой дверь. Больше я ее никогда не видела.

Глава 24

Женщина с виду была похожа на писательницу Оксану Робски, только нашего, петербургского разлива. Помягче черты лица, да вместо сканирующего пространство взгляда — плавающая сиреневая задумчивость в карих глазах.

Ребенок, девочка лет пяти-шести, напоминал чертика. На ней были полосатые шерстяные гетры, тяжелые, наверное, очень модные ботинки, красная с черным юбочка и какие-то странные, тугие косички, стоящие торчком по всей голове.

Поздоровавшись и уверенно назвав имя-фамилию-адрес, девочка сразу же направилась к полкам с посудой — играть. Женщина молча сидела в кресле, расслабленно опустив на колени ухоженные кисти, доброжелательно осматривалась и как будто чего-то ждала.

На мгновение мне показалось, что она что-то перепутала и решила, что находится где-то вроде спа-салона. И ждет, что сейчас я начну рекламировать имеющийся ассортимент услуг: а вот детский психоанализ Анны Фрейд, гештальт-терапия, песочная терапия по Юнгу… если пожелаете, новинки — сказкотерапия…

И девочка Надя, и ее мать Вероника выглядели вполне благополучными и, по счастью, здоровыми людьми, любящими друг друга.

— Вы хотели бы протестировать ребенка на предмет школьной зрелости? — вежливо спросила я. Возраст девочки делал данное предположение вполне вероятным.

— Нет, — Вероника на мгновение как будто очнулась. — Дело не в этом.

— А в чем? — я не дала молчанию (которое разбивалось лишь бормотанием девочки, деятельно занимавшейся приготовлением кукольного обеда из каштанов, желудей и ракушек-каури) устояться.

— У нее волосы выпадают, — шепотом сказала женщина.

— Косички расплести не пробовали? — спросила я. На вид с девочкиными волосами все было как будто бы в порядке.

— Нет, нет, мы специально так, чтобы не видно было… А можно мне с вами наедине?..

Ага! Скелеты в шкафу! — догадалась я и, с сожалением оторвав девочку от игры, отправила ее в другую комнату смотреть тест-книжку про котов.

— Я слушаю вас.

Все тем же полушепотом Вероника рассказала мне, что ее дочь интересуется вопросами жизни и смерти, и как-то раз хотела нарисовать, но почему-то так и не нарисовала рисунок, в котором мама, папа и она сама жили в отдельных домиках.

Я объяснила, что первые экзистенциальные вопросы: «Мама, а ты умрешь?», «А все люди умрут?», «А где теперь баба Света?» — встают перед человеком как раз в этом возрасте. Поводом (но не причиной!) для их возникновения часто служит какой-нибудь трагический случай (машина сбила котенка) или наблюдение (в случае с девочкой этим толчком стала торжественная церемония похорон патриарха Алексия II, виденная по телевизору вместе с мамой). А толковать вне контекста детские рисунки (тем более, не нарисованные, а только задуманные) я бы никому не советовала.

— Так что же вы хотели мне сказать наедине?

— Вот это и хотела, — удивилась женщина.

Я тоже удивилась и вернула Надю обратно, к ее недоваренному обеду. В книжке девочка показала мне найденных ею котов, похожих на членов семьи (такое было задание). Кошка, похожая на маму, стояла поодаль от всех и опасливо смотрела через плечо.

— Так что же с волосами?

Волосы у Нади стали выпадать два года назад, на фоне полнейшего благополучия. Девочка живет в полной семье, ничем особенно не болела. Мама сидит дома и уделяет ей много внимания. Папа — довольно крупный предприниматель, но в редкое свободное время совсем не прочь повозиться с дочкой или съездить куда-нибудь развлечься всей семьей. Есть бабушка и дедушка, обожающие внучку. У девочки спокойный и легкий характер, она охотно общается с другими детьми и любит играть «в Белоснежку».

Семейный педиатр сказал: надо искать системное заболевание.

Были задействованы самые разные специалисты. Некоторые из них находили по своей части какие-то отклонения, которые были тщательно пролечены самыми современными препаратами. Волосы то вроде бы отрастали, то выпадали вновь (вплоть до образования обширных лысин).

В конце концов кто-то посоветовал обратиться к психологу. Я была четвертым по счету специалистом. Предыдущих трех вызывали на дом. Один сказал, что девочка сама тайком выдирает себе волосы (мне это тоже уже приходило в голову, но уж больно солнечным человечком смотрелась Надя) и предложил для начала годовой курс психоанализа по два-три раза в неделю, другой велел не баловать ребенка и гнать глистов, третий — настаивал на трансцендентальной коррекции биополя.

У меня возникли некие подозрения. Симптом Нади выглядел как чужой симптом. Но тогда чей же он? Искать его имело смысл в семье.

— А чем вы сами по жизни заняты, Вероника? — спросила я. — Кто вы по образованию и вообще?

— Ничем… Так как-то… Недавно вот курсы дизайна интерьеров закончила… А по образованию — сначала педагогическое училище, художественное отделение, а потом — институт, учитель младших классов…

— Вы работали учителем?

— Нет, нет, я детей боюсь!

— А зачем же пошли учиться?

— Мама у меня работает в образовании, она посоветовала…

— Ну а потом?

— Потом я вышла замуж, родила Надю…

— И?

— Муж сказал: зачем тебе работать? Сколько ты заработаешь? Занимайся ребенком, собой…

— У вас есть друзья? Свой круг?

— Девочки из училища как-то давно потерялись… Из института… Они все в школах работают, на полторы-две ставки, дети… Им некогда.

— С кем же вы общаетесь?

— С дочкой, конечно… Мы читаем, играем… Ну, иногда с друзьями мужа, семьями собираемся, едем куда-нибудь.

— Чего бы вы хотели сделать из того, что еще не делали?

— Я бы… я бы хотела сидеть где-нибудь и, может быть, расписывать что-нибудь или украшать. Сувениры какие-нибудь. И чтобы людям польза и радость была, для чего-то ведь я училась все-таки… А так не хватает чего-то… жизнь какая-то… не то чтобы совсем пустая, но…

— Лысоватая? — подсказала я.

Глаза Вероники расширились от изумления, лиловая муть куда-то подевалась, а на щеках вспыхнул румянец.

В этот момент я наконец поняла, почему отослали Надю. Ведь Вероника действительно говорила в тот момент не о дочкиных, а о своих проблемах. Это она сама, всю жизнь слушавшаяся других людей и поступавшая в соответствии с их указаниями, перестала понимать, зачем живет, и задумалась о смысле жизни и смерти. Это она сама пришла к пугающей ее гипотезе, что, если бы она смогла обособиться от опеки родных (жить в отдельном домике!), ей было бы легче самореализоваться.

Муж-предприниматель (старше Вероники на 17 лет) был готов оплачивать все потребности, развлечения и даже причуды жены и дочки, но не слишком стремился к эмоциональному общению и разговорам «по душам».

Единственный человек, с которым близко общалась Вероника последние годы, — это ее дочь Надя, которая очень любит свою маму и подсознательно чувствует ее состояние (замкнувшаяся в себе, опасающаяся всего мира кошка на картинке). Дети не только чувствуют, они еще и реагируют. Надя — благополучный, любимый ребенок, у нее нет психологических проблем. Поэтому на проблемы мамы отреагировала Надина соматика — причем вполне проективно и конкретно.

Через две недели Надю отправили в хороший садик (подальше от маминых проблем). Ей там очень понравилось. Еще через полтора месяца Вероника решилась: наплевала на мнение всех, кто крутил пальцем у виска, и стала работать в керамической мастерской. И одновременно по моей наводке занялась благотворительностью в детском реабилитационном центре. Там у нее что-то вроде искусствоведческого кружка.

Волосы у Нади, как вы понимаете, отросли быстро, и теперь она носит симпатичную пушистую стрижку.

Глава 25

Дата добавления: 2015-07-02