О речи короля Англии 2 страница

Тогда король мог бы заявить, что хотя права парламента и не могут быть отняты, они могут быть вытеснены как низшие и что имел ли место отказ от прав на предмет или же отнятие самого предмета у тех, кто предъявил на него права, все равно последовало разделение; Америка, побежденная после заключения [ею] договора с Францией, является во всех смыслах и отношениях королевским завоеванием. Парламент как законный представитель народа мог протестовать против термина «низший», ссылаясь на древность власти, что привело бы к целому ряду весьма интересных и обоснованных вопросов:

1. Что является первоисточником власти и почестей в любой стране?

2. Не принадлежит ли прерогатива народу?

3. Существует ли такая вещь, как английская конституция?

4. Какая народу польза от короля?

5. Не был ли тот, кто придумал королевскую власть, врагом человечества?

6. Как может человек, не приносящий никакой пользы, тратить без стыда по миллиону в год, и нельзя ли этим деньгам найти лучшее применение?

7. Не лучше ли он [король] мертвый, чем живой?

8. Не является ли конгресс, построенный по типу американского, самой удачной и прочной формой правления во всем мире?

И много других [вопросов] в том же роде.

Иными словами, спор из-за дележа добычи мог бы привести к расколу целой нации, ибо ничто не является более обычным, чем согласие при завоевании победы и раздоры при дележе добычи. Поэтому можно считать счастливым обстоятельством то, что наши победы предотвратили назревавший раскол английской нации.

Если бы притязания парламента были отклонены, что наиболее вероятно, то не сбылись бы и ожидания нации; налоги в этом случае взимались бы от имени короля, без участия парламента, и поступления от них, если бы таковые вообще были налицо, шли бы в частные руки, а не в государственную казну. Они не только не уменьшили бы бремя налогов [с англичан], но даже и не пополняли бы казну, служа лишь карманными деньгами королю.

Размышляя об этом, я все больше радуюсь слепоте и недомыслию своих земляков; их мудрость не отличается проницательностью, а их усилия – целеустремленностью.

Я также обращаюсь к великому оплоту английской нации – к ее купцам и промышленникам. Ваши интересы требуют того, чтобы Америка была самостоятельной, а не завоеванной страной. Завоевание ее разорит, она обеднеет, вследствие чего торговля ее сократится, кредитоспособность окажется сомнительной. Независимая же Америка будет цветущей, а из этого процветания вырастут ваши прибыли. Для вас все равно, кто управляет Америкой, если ваши изделия находят там сбыт. Отдельные товары естественно будут ввозиться из других стран, и это вполне справедливо. Но благодаря огромному притоку переселенцев, вызванному состоянием мира и независимости, спрос на другие [товары] повысится, и в конечном счете вы обогатитесь. Ведь американская торговля совершенно свободна и всегда такой останется. Америка не уступит свою торговлю ни одной нации. Она не сделала этого для своих друзей и тем более не сделает для врагов, хотя ваши недальновидные политики способны, в надежде этим угодить вам, время от времени тщетно делать [нам] подобные предложения. Лучше всего торговля процветает, когда она свободна, и попытка сковать ее есть дурная политика. В основе нашего договора с Францией лежат самые либеральные и благородные принципы; и французы, своим отношением к Америке, показали себя философами, политиками и джентльменами. К кабинету министров я также обращаюсь. Благодаря вам, господа, страна пришла к катастрофе, от которой вы не в состоянии ее спасти. И все ваши попытки в этом направлении так же смешны, как отвратительны были ваши планы, втянувшие ее [в войну]. Уполномоченные, собирающиеся уезжать, вероятно передадут вам эти строки, а также мой шестой номер, который я адресовал им. Таким образом, они увозят с собой больше здравого смысла, чем привезли к нам, да и у вас самих его станет больше, чем было ко времени их отправки.

Обратившись к вам порознь, я хочу в заключение обратиться к вам в целом. Дорога без поворотов кажется длинной. Шестнадцать лет беспрерывных неудач и ошибок вполне достаточны для любого народа. Предполагая, что война между вами и Францией еще не объявлена, я беру на себя смелость подсказать вам такую линию поведения, которая легко бы вывела вас из всех осложнений. Я уже намекал на нее прежде, и поэтому сейчас не буду слишком многословен.

Допустим, что вплоть до сегодняшнего дня никто в Европе не знал о существовании Америки, и вот мистер Бенкс и доктор Солендер впервые открыли ее во время одного из своих кругосветных путешествий и застали такой, какая она есть сейчас, со своей промышленностью, войском, народонаселением и цивилизацией. Хотелось бы знать, как вы бы стали к ней относиться, потому что так же вам и должно действовать сейчас. Проблема и ее решение одинаковы, и одна верная линия параллельна другой. Это применимо ко всем возможным обстоятельствам, что позволяет свести политику к простому рассуждению и сверх того дает вам, в предвосхищении ваших выгод, такой способ познания, от простоты которого становится радостно на душе. Представьте только себе, что вы наткнулись на Америку и с искренним восхищением взираете на нее, – и тогда путь, политически правильный, откроется перед вами.

При желании рисовать контрасты я бы без особого труда мог противопоставить ваше нынешнее поведение тому, как бы вы поступили в том случае, и такая картина заставила бы вас сильно покраснеть. Однако когда разгораются страсти самолюбия, лучшая философия состоит в том, чтобы привести человека в хорошее настроение, чем нападать на него в плохом. По этой причине я лишь констатирую факты и предоставляю вам размышлять над ними.

Вернемся к вопросу о политике. Следует признать, что интересы Англии требовали предложить и поощрять независимость Америки сразу же вслед за заключением последнего мира, ибо расходы, понесенные тогда Англией для защиты Америки как своего владения, должны были убедить ее в необходимости изменить положение этой страны. Это был единственный способ предотвратить будущие войны и не допустить новых расходов, единственный способ вести торговлю, не беря на себя бремени верховной власти. Кроме того, называя себя матерью-родиной, Англия должна была понять своевременность, целесообразность и преимущества отделения Америки. Ведь когда в частной жизни дети, вырастая, уходят от родителей и обосновываются самостоятельно, они тем самым как бы расширяют границы семьи в целом и обеспечивают ее интересы. Точно так же и в отношении колоний, достигших зрелости, следует держаться той же политики, и это повлечет за собой те же последствия. Ничто так не портит отношений между родителями и детьми, как проживание в чрезмерной близости друг к другу и слишком долгая отсрочка отделения. Родители не должны навязывать свою волю взрослым детям, которые сравнялись со своими родителями, т.е. сами обзавелись семьей. Такие дети, хотя и готовы получить от родителей совет, не согласны подчиняться их власти. Замечу, что мои рассуждения о родителях и детях совсем не означают, что я признаю за Англией право называться родиной-матерью. Этим именем, если кого и можно назвать, так только Европу в целом, первые же переселенцы из Англии были загнаны сюда преследованиями. Я употребляю этот термин лишь в интересах политики, чтобы, исходя из него, подсказать, в чем состоят ваши интересы.

Когда вы увидели, какой богатой и сильной стала Америка благодаря трудолюбию своего народа, вам следовало самим предложить ей независимость и заключить с ней выгодный союз. В этом случае вы получили бы гораздо больше реальных выгод и могли рассчитывать на куда большие военные, людские и морские ресурсы Америки, чем при вашем слабом и вздорном управлении ею. Короче говоря, если бы вы разбирались в правильном ведении семейных дел, вы бы научились, как управлять государством. Но вместо того чтобы избрать этот легкий и естественный путь, вы стали совершать самые невероятные, просто дикие поступки, и дело кончилось тем, что, повинуясь необузданному и глупому кормчему, вы разбили свой корабль у самого берега.

Я рассказал, какую линию вы должны были проводить, а теперь коснусь вопроса, почему это не было сделано. Прожорливые придворные гусеницы преследовали цели отличные от ваших и противоположные им. Вам была выгодна независимость Америки, союз с ней: вы бы продолжали торговать с ней и могли бы даже увеличить эту торговлю, так как для ряда товаров у обеих стран не найдется лучшего рынка. Америка стала бы защищать себя сама и не стоила бы вам ровно ничего, а это могло привести к соответственному снижению налогов. Однако, несмотря на это, интересы целой нации натолкнулись на нежелание [короля] вычеркнуть несколько должностей из дворцового расписания. Известие о потере 13 провинций со всеми их придатками здесь и в Англии потрясло слух голодного придворного. Ваш нынешний король и правительство приведут вас к гибели. Лучше вам пойти на риск революции и созвать конгресс, чем давать себя вести от безумия к отчаянию и от отчаяния к гибели. Последуйте примеру Америки – и вы получите свободу.

Перехожу теперь к последней части – о войне с Францией. Вот уж чего ни один человек, будь он в здравом уме, вам не посоветует, а все добрые люди постарались бы ее предотвратить. Объявит ли вам войну Франция, не мне здесь об этом говорить или намекать, даже и знай я это; но с вашей стороны было бы безумием выступить первыми. Кризис сейчас вполне назрел, но мир легко сохранить, было бы только желание. Что ни говорите, а Франция по отношению к вам вела себя очень порядочно. Она была бы несправедлива к самой себе, если бы поступила не так, как задумала. Приняв наше предложение о заключении союза, она вежливо поставила вас об этом в известность. Она не стала скрытничать и проявила большую деликатность, когда, открыто заявив о своей решимости выполнить обязательство по этому договору, предоставила вам напасть первыми. Америка со своей стороны показала всему миру свою непоколебимость. Безоружная и неподготовленная, не имея еще определенного государственного устройства, она в одиночку поднялась против нации, господствовавшей на половине земного шара. Величие подвига требует уважения, и даже вы, при всей своей досаде, вынуждены удивляться и восхищаться [Америкой].

На этом я останавливаю ход своих доказательств и заканчиваю свое обращение. Примите его как подарок, с пожеланием всех благ. Мне всегда хотелось посвятить вам один из своих «Кризисов», [но я ждал] когда время действительно приведет к кризису и когда я сам буду в настроении написать, вы же – в состоянии прочесть его. Такое время настало, а вместе с ним и возможность передачи, ибо уполномоченные – бедняги уполномоченные! – объявив, что «еще сорок дней – и Ниневия будет разрушена», напрасно прождали этого дня и теперь, ропща на Господа Бога, возвращаются под свое растение. Самое худшее, что я могу им пожелать, это чтобы оно не засохло над их головами и чтобы им не пришлось путешествовать во чреве китовом.

Здравый смысл. Филадельфия, 21 ноября 1778 г.

P. S. Хотя по безмятежности своего духа я закончил шуткой, сейчас я вынужден напомнить уполномоченным нечто серьезное и заслуживающее внимания с их стороны. Авторитет их проистекает из парламентского акта, который так же описывает и ограничивает их официальные права. Полученные ими полномочия, следовательно, суть не что иное, как перечисление этих прав и облачение их этими правами, или [иными словами] назначение и указание лиц, которым надлежит эти права осуществлять. Если бы их полномочия включали нечто противоречащее или превышающее тот писаный закон, из которого они проистекают и которым связаны, то, согласно английской конституции, это было бы изменой со стороны короны и король навлек бы на себя обвинение в государственном преступлении. Вот почему король не осмелился включить в [подписанные им] полномочия то, что вы включили в свое воззвание, т.е. он не осмелился в этих полномочиях дать вам право жечь и уничтожать что-либо в Америке. Ведь вы и в силу акта, и в силу полномочий являетесь уполномоченными по восстановлению мира, и способы достижения этого там обозначены. Ваше последнее воззвание подписано вами как уполномоченными в силу этого акта. Ответственность за содержание воззвания вы возлагаете на парламент. Однако в самом тексте вы говорите о таких делах, которые противоречат духу и букве акта и которые даже король не осмелился внести в ваши полномочия. Учтите, господа, что обстановка в Англии слишком щекотливая, чтобы вам идти на риск. Вы подотчетны парламенту за буквальное исполнение указанного акта. Своей головой вы заплатите за нарушение его, а вы, безусловно, это сделали, превысив свои полномочия. Я по-дружески советую вам держаться в рамках [закона], если не хотите очутиться в когтях у льва или во чреве у кита.

Строго говоря, хотя сэр Гарри Клинтон и генерал, но он несет ответственность наравне с другими уполномоченными. Прежде всего, он подчинен [парламентскому] акту. Ссылка на то, что он генерал, не может оправдать его как уполномоченного, иначе пришлось бы согласиться с правом короны пренебрегать актом парламента. Господа уполномоченные, вы поставили себя в премилое и весьма критическое положение, тем более что обстановка в Англии тревожная. Берегитесь! Вспомните времена Карла I. Лод и Стаффорд погибли, цепляясь за надежду, подобную вашей.

Я показал, какой опасностью для вас самих чревато ваше воззвание; теперь я хочу доказать вам, насколько оно глупо. Средства [которые вы предлагаете,] противоречат вашему замыслу: вы грозите разорить Америку, чтобы сделать ее бесполезным приобретением в качестве союзника Франции. Но ведь чем сильнее – отвечаю я – вы ее разрушите (сомневаюсь, чтобы вам удалось это сделать), тем большую ценность будет иметь для Франции этот союз. Разрушить можно только жилища и имущество, а это значит увеличить американский спрос на французские материалы и товары. Ибо нужды одной нации, если она свободна и кредитоспособна, естественно создают богатства для другой нации. А так как вы не сможете ни разорить страну, ни помешать росту урожая, вы этим увеличите вывоз нашей продукции в счет платежей, что послужит для нас новым источником богатства. Иными словами, вы не могли придумать лучшего плана для обогащения своих врагов.

3[дравый] с[мысл].

Обращение к народу Англии

«Веруя (говорит король Англии в своей речи от прошлого ноября) в Божественное провидение и справедливость моего дела, я твердо решил продолжать войну всеми средствами и приложить все усилия, дабы вынудить наших врагов к справедливым условиям мира и соглашения». На это заявление Соединенные Штаты Америки и союзные державы Европы ответят: если Британия хочет войны, она получит ее в полной мере.

Почти пять лет истекло с начала военных действий, а каждый поход, вследствие постепенного истощения сил, снижает вашу способность к победе, не вызывая у вас никаких серь­езных раздумий относительно своего положения и своей судьбы. Как в чрезмерно затянувшейся чахотке, вы чувствуете остатки жизни и ошибочно принимаете их за выздоровление. Новые планы, подобно новым лекарствам, порождали новые надежды и продлевали недуг, вместо того чтобы исцелить его. Смена генералов, подобно смене врачей, служила лишь для того, чтобы поощрять угодливость и создавать новые предлоги для новых сумасбродств.

«Разве может Британия потерпеть неудачу?», спесиво вопрошали при осуществлении всякого мероприятия. «Любая ее воля – это судьба», утверждали с торжественностью убежденных пророков. И хотя на этот вопрос постоянно следовал разочаровывающий ответ, а предсказания срывались из-за неудач, оскорбительные действия [с вашей стороны] не прекращались и список ваших национальных прегрешений пополнялся. Стремясь убедить весь мир в своем могуществе, Британия посчитала разрушение орудием величия и вообразила, подобно индейцам, что слава нации зависит от числа [снятых ею] скальпов и от причиненных ею страданий.

Огонь, меч и нужда, насколько могло посеять их британское оружие, были распространены с неистовой жестокостью по всему американскому побережью. И так как вы находились вдали от этого места страданий и вам нечего было ни терять ни бояться, то эти сведения доходили до вас подобно древнему сказанию, восприятие которого ослаблено давностью происшедшего, так что самая тяжелая скорбь обращается в предмет занимательной беседы.

Настоящая статья – вторая, обращена, быть может, напрасно к народу Англии. Считать, что совет будет принят после того, как не подействовал [даже] пример, или что наставления последуют после того, как предостережение было осмеяно, значило бы питать надежду, вызванную отчаянием. Но когда время выбьет чекан всеобщего распространения на фактах, столь долго вами осмеивавшихся, когда неопровержимое свидетельство накопившихся потерь, подобно писанию, начертанному на стене, помножит отчаяние на ужас, тогда, терзаясь страданиями, вы научитесь сочувствовать другим, сочувствуя самим себе.

Триумфальное появление объединенного флота на Ла-Манше у входа в ваши гавани, а также экспедиция капитана Поля Джонсона к западным и восточным берегам Англии и Шотландии, поставив вашу страну под непосредственную угрозу, послужит вам более поучительным уроком бедствий вторжения и донесет до вашего сознания более правдивую картину смятения и отчаяния, нежели это может сделать самая совершенная риторика или самое смелое воображение.

До сих пор вы несли военные расходы, но не испытывали бедствий войны. Ваши разочарования не сопровождались непосредственными страданиями и свои потери вы воспринимали лишь рассудком. Как при отдаленном пожаре, вы не слышали даже крика, не испытывали опасности, не видели хаоса. Для вас все было чуждо, кроме налогов, необходимых на поддержку всего этого. Вы не знали, что такое быть разбуженным в полночь вследствие появления на улицах вооруженного врага. Вам были незнакомы страдания спасающейся бегством семьи, тысячи постоянно возникающих забот и скорбь нежности. Видеть женщин и детей, бредущих в суровую зиму с разбитыми остатками некогда добротной домашней обстановки и ищущих убежища в каждом сарае или хижине, – обо всем этом вы и понятия не имели. Вы не знали, что значит стоять и смотреть, как рубят на топливо ваше имущество, как ваше постельное белье рвут на куски, чтобы упаковать награбленное. Горе других, подобно ненастной ночи, усугубляло приятность вашей собственной безопасности. Вы даже наслаждались этой бурей, созерцая разницу положения, и то, что вселяло скорбь в сердца тысяч людей, служило лишь для того, чтобы усилить [в вас] своего рода гордое спокойствие. А ведь все это – всего лишь незначительные испытания войны, если сравнить их с резней и убийствами, страданиями в военных госпиталях или с городами, объятыми пламенем.

Предчувствуя беду, народ Америки укрепил свой дух против всякого рода ударов, которые вы могли нанести. Американцы предпочли покинуть свои очаги, оставив их на разорение, и искать нового местожительства, нежели покориться. Они приучили себя к несчастьям, прежде чем они пришли, и несли свою участь с меньшей горечью; справедливость их дела была постоянным источником утешения, а надежда на конечную победу, никогда не оставлявшая их, служила облегчением бремени и услаждала чашу, которую им суждено было испить.

Но когда вы познаете на себе их беды и вторжение перекинется на землю вторгавшихся, у вас не будет ни их диких просторов, куда можно скрыться, ни их [правого] дела, которое послужило бы вам утешением, ни их надежды, которая поддерживала бы вас. Их несчастья не усугублялись угрызениями [совести]. Они не навлекли их на себя. Напротив, они всячески старались их избежать, и с целью предотвратить войну даже пошли дальше, чем это позволяло достоинство конгресса. Национальная честь и выгоды независимости не были в начале спора целью борьбы с их стороны, и лишь в последний момент они решились на это мероприятие. При таких обстоятельствах они естественно и со всей серьезностью уповали на провидение. Возлагаемые ими ожидания были ясны, и если бы они не сбылись, то восторжествовало бы неверие.

Но ваше положение прямо противоположно. Вы испытываете все, к чему стремились. Более того, если бы вы намеренно творили зло с целью унаследовать его самим, вы не могли бы более прочно закрепить это свое право. Ваши жалобы не пробуждают жалости в мире. Вы не сочувствовали другим и сами не заслуживаете сочувствия. Природа безучастна к случаям, подобным вашему, напротив, она отворачивается от них с неудовольствием и покидает на произвол карающей судьбы. Вы можете теперь подавать петиции в какой хотите суд, но поскольку речь идет об Америке, никто не станет вас слушать. Политика Европы, склонность всех ее умов обуздать дурное честолюбие и призвать жестокость к ответу сплоченно выступают против вас. А там, где природа и выгода подкрепляют друг друга, сговор их слишком тесен, чтобы его можно было разрушить.

Поставьте только себя на место других, а других поставьте на свое место, и тогда вы получите ясное представление обо всем. Если бы Франция поступила со всеми колониями так же, как вы, тогда вы бы заклеймили ее всякими позорящими эпитетами, но если бы вы, подобно Франции, пришли на помощь борющемуся народу, вся Европа вторила бы вашим собственным рукоплесканиям. Однако, обуянные страстью борьбы, вы видите явления в неверном свете и приходите к выводам, не отвечающим ни чьим интересам, кроме ваших собственных. Вас удивляет, что Америка не вступает с вами в союз, чтобы навязать себе часть ваших налогов и свести себя на положение безоговорочного подчинения. Вас поражает, что южные державы Европы не помогают вам в завоевании страны, которая впоследствии должна быть обращена против них самих, и что северные государства не помогают вашему водворению в Америке, которая вследствие отделения уже вкушает выгоды от сбыта корабельных материалов. Вы, кажется, удивлены тем, что Голландия не оказывает вам своей помощи, дабы поддержать ваше владычество на море, тогда как ее собственная торговля страдает от вашего навигационного законодательства, и тем, что какая бы то ни было страна преследует свои собственные интересы, в то время как ваши находятся под угрозой.

Такой разгул дикого безумья и столь же несправедливая, как и неразумная ненависть привели вас, подобно [библейскому] фараону, к несчастиям, не вызывающим жалости, и между тем как важность этой распри увековечит ваш позор, флаг Америки разнесет его по всему миру. Естественные чувства каждого разумного существа будут против вас и, где бы ни рассказывали про это, вам не будет ни прощения, ни утешения. С ненасытной душой и беспощадной рукой вы разорили мир, чтобы добиться власти, а затем потерять ее, и в то время, как в безумии алчности и честолюбия восток и запад были обречены [вами] на подчинение и кабалу, вы вскоре сами получили в награду своей нации горечь поражения.

Каждый из вас должен дрожать при мысли о войне у себя в стране. Перспектива эта для вас значительно более ужасна, чем для Америки. Здесь партия, которая была против мероприятий континента, состояла в общем из своего рода нейтралов, не увеличивавших мощь ни той, ни другой армии. Здесь не было никого столь лишенного разума и чувства, чтобы домогаться «безоговорочного подчинения», поэтому ни один человек в Америке не мог быть в принципе согласен с вами. Некоторые из малодушия могли предпочесть это невзгодам и опасностям, связанным с сопротивлением, но то настроение, которое толкнуло их на такой выбор, сделало их непригодными к выступлению за или против нас. Но Англия расколота на партии, преисполненные равной решительностью. Идея, породившая войну, разобщает нацию. Их враждебность находится на высшей ступени возбуждения, и обе стороны, в связи с призывом волонтеров, имеют в руках оружие. Никакое человеческое предвидение не в состоянии распознать, никакой вывод не может быть сделан насчет дальнейшего хода войны, после того, как она разгорится в связи с вторжением. В настоящее время состояние Англии не благоприятствует ее сплочению в борьбе за общее дело; она не имеет надежд на завоевания за рубежом и ни на что, кроме роста расходов у себя дома; все, что принадлежит ей, поставлено на карту в оборонительном сражении, и чем дальше, тем хуже ей приходится.

В жизни нации бывают положения, когда решение о мире или о войне, [принятое] в отрыве от всех других соображений, может быть политически верным или ошибочным. Когда от войны нельзя потерять ничего, что не было бы потеряно и без нее, тогда война является верной политикой для данной страны, и в таком положении была Америка в начале враждебных действий; но когда войной нельзя достигнуть большей безопасности, чем это может быть достигнуто миром, тогда дело принимает противоположный оборот, и таково в настоящее время положение Англии.

Что Америка недосягаема для завоевания – это факт, доказанный опытом и подтвержденный временем, и если мы это признаем, что же тогда, я спрашиваю, является предметом спора? Если честь состояла бы в яростном самоуничтожении – если национальное самоубийство составляло бы высшую ступень национальной славы, то вы могли бы погибнуть, ни у кого не вызывая зависти и не имея себе равных, во всей гордости своего преступного блаженства. Но когда стихнет ураган войны и на смену разбушевавшимся страстям придут спокойные размышления, или когда те, кто пережил ее бешенство, получат от вас в наследство долги и бедствия, когда ежегодного дохода едва хватит на покрытие процентов по долгам, а против бедствий вообще не будет никакого средства исцеления, тогда возникнут совершенноиные мысли, которые усугубят горечь при воспоминании о прежних безумствах. Когда разум свободен от ярости, он не находит удовольствия в созерцании неистовой вражды. Нездоровое мышление, безусловно, вытекающее из поведения, подобно вашему, лишает и способности к наслаждению, и чувства отвращения; и хотя, подобно человеку в припадке, вы не ощущаете нанесенных в борьбе ран и не отличаете силу от недуга, – слабость тем не менее будет пропорциональна испытанному насилию, а чувство боли будет возрастать по мере выздоровления.

Америке совершенно безразлично, кому или чьей политике вы обязаны вашим сегодняшним жалким положением. Пусть невольно, они способствовали тому, чтобы возвысить ее над собой, и она в спокойствии победы отказывается от расследования. Вопрос сейчас не столько в том, кто начал войну, сколько в том, кто ее продолжает. Факт, что во всех странах существуют люди, для которых состояние войны является источником богатства, несомненен. Такие личности естественно размножаются в гнилости смутного времени и, вскармливаясь на недуге, гибнут вместе с ним или, пропитанные зловонием, отходят во мрак.

Но существует несколько ошибочных понятий, которым вы также обязаны некоторой долей ваших несчастий и которые, если их далее придерживаться, лишь увеличат ваши тревоги и потери. Среди джентльменов меньшинства сохраняется мнение, что мероприятия, которые Америка отказалась бы принять от нынешнего министерства, она приветствовала бы, [если бы эти мероприятия проводились], под их руководством. Об эту скалу разбил бы свой корабль лорд Чэтэм, если бы он добрался до руля, и некоторые из переживших его людей идут таким же курсом. Подобные рассуждения имели некоторые основания в младенческую пору распри, но теперь они служат лишь цели продления войны, в которой границы спора, установленные силой оружия и гарантированные договорами, не должны изменяться или подменяться мелочными обстоятельствами.

Министерство и многие из меньшинства теряют время в спорах по вопросу, с которым они ничего не могут поделать, а именно: будет ли Америка независима или нет. Тогда как единственный вопрос, который они могут решить, –это дать ли им на это свое согласие или нет. Они путают военный вопрос с политическим и теперь пытаются добиться голосованием того, что они утратили в сражении. Скажи они, что Америка не будет независимой, это будет означать не более, чем если бы они голосовали против предначертания судьбы; скажи они, что она будет независима, от этого она не приобретет большей независимости, чем прежде. Вопросы, по которым принятые решения не могут быть выполнены, лишь доказывают бессмысленность [их] обсуждения и слабость его участников.

Издавна привыкнув называть Америку своей собственностью, вы полагаете, что ею управляют те же предрассудки и тщеславие, что и вами самими. Из-за того, что вы установили особую церковь, исключающую все другие, вы воображаете, что Америка должна сделать то же самое, и поскольку вы, с вашей враждебной ко всем узостью ума, лелеяли вражду против Франции и Испании, вы предполагаете, что [наш] союз с ними будет далек от подлинной дружбы. Подражая вам в своем мировоззрении, Америка прежде мыслила по вашим указаниям, но теперь, чувствуя себя свободной и избавившись от ваших предрассудков, она мыслит и действует по-иному. Часто случается, что с той же силой, с какой в нас воспитывали по неизвестным нам причинам неприязнь к каким-либо личностям и странам, мы горим теперь желанием избавиться от этого заблуждения и считаем, что необходимо что-то сделать, дабы его загладить, полны желания оказать всяческое содействие делу дружбы, чтобы искупить несправедливость ошибки.

Но, быть может, в обширности территории стран таится нечто такое, что незаметно влияет на мышление всего народа. Душа островитянина замкнута в туманных границах водного рубежа, и все то, что существует за этим пределом, является для него лишь предметом прибыли и любопытства, но не дружбы. Его остров для него это – весь мир и, пустив там корни, он все свои интересы сосредоточивает на нем; между тем люди, населяющие континент и имеющие перед собой более широкий горизонт, тем самым приобретают более широкий умственный кругозор и, таким образом, лучше познавая весь мир, идут в своих мыслях дальше, а широта их взглядов охватывает все большее пространство. Короче говоря, когда мы в зрелом возрасте, наш разум, по-видимому, следует измерять величиной наших стран, так же как он измерялся величиной родного местечка, когда мы были детьми; и до тех пор, пока что-либо не случится и не высвободит нас из этого предубеждения, мы, сами того не сознавая, находимся у него в подчинении.

Дата добавления: 2015-06-27