Часть вторая осень 4 страница

Повисла тишина, и на сей раз его спас Комфри.

– Ну, орлы, – сказал он, – не знаю, как вы, а я по берегу определенно соскучился. Так что я сейчас рысью на одну определенную улочку, где смазливых девок не меньше, чем цветов в палисадниках. – И оглянулся на Майлда: – Ты отвечаешь за то, чтобы вам с Уинтроу явиться к шлюпке без опоздания. А то делать мне больше нечего, как только вас по городу разыскивать!

– Да не собираюсь я вовсе с Уинтроу вместе гулять! – заартачился Майлд. – Я тебе что, дурной – какие-то стены разглядывать?

– А я вполне обойдусь без охранника, – добавил Уинтроу, решив, что именно это их беспокоило. – Я не буду пытаться сбежать. Даю слово, что вернусь к шлюпке задолго до заката.

Лица у моряков вытянулись от изумления, и Уинтроу понял, что они имели в виду вовсе не это.

– Куда уж тут сбегать, – сухо заметил Комфри. – Коготь-остров не из больших, спрятаться негде. Да и каймара не отличаются дружелюбием к чужакам. И вовсе мы не о том волновались, Уинтроу, что ты убежишь. Просто в Крессе моряку, который гуляет по берегу в одиночку, может очень плохо прийтись. Не только юнге – всякому моряку. Так что лучше ты сходи с ним, Майлд. В конце-то концов, долго ли на стену взглянуть?

Вид у Майлда стал откровенно несчастный. Притом что слова Комфри не были приказом. Не было у Комфри права приказывать. Но ежели он пренебрежет сказанным, а с Уинтроу случится какое-нибудь несчастье…

– Да все со мной будет в порядке, – настаивал Уинтроу. – Я не первый раз в чужом городе. Сумею о себе позаботиться. Подумайте лучше, мы тут стоим и спорим, а время уходит. Я же сказал, что буду вас ждать возле шлюпки задолго до заката. Обещаю!

– Да уж, ты постарайся, – вроде бы и грозно напутствовал Комфри, но лица у всех просветлели. – Осмотришь свою паршивую стену – и бегом на Моряцкий Выгул. Разыщешь нас там, да смотри не задерживайся. Последнее время ты на борту вел себя совсем как матрос: надо это дело отметить! В смысле, пометить тебя! – И Комфри похлопал себя по плечу, на котором красовалась замысловатая татуировка, а Уинтроу, не забывая улыбаться, вовсю замотал головой. Взрослый матрос скорчил ему рожу: – Да ладно, не бойся. Только – одна нога здесь, другая там, хорошо?

Было ясно: теперь, если с ним что-нибудь произойдет, они смогут отговориться тем, что он сам настоял на прогулке в одиночку, а они не смогли его переубедить. И было нечто слегка тревожное в том, как быстро они покинули его. Сперва они шагали все вместе, но вот начались торговые причалы – и матросы едва не бегом устремились туда, где виднелись прибрежные бордели и кабаки. Уинтроу сбавил шаг, глядя им в спину с необъяснимым чувством утраты. Его товарищи громко смеялись и подталкивали друг дружку локтями, а красноречивые жесты не оставляли сомнения относительно их планов на вечер. Майлд вприпрыжку поспевал за старшими друзьями – ни дать ни взять развеселившийся песик. Еще бы! Его повысили в должности, его приняли в матросское братство – и все потому, что он, Уинтроу, занял его место на самой нижней ступеньке в иерархии корабельной команды.

Что ж, какая, в сущности, разница. «Да никакой!» – твердо сказал он себе. Он достаточно хорошо разбирался в людях и знал: такова человеческая природа – стараться принадлежать к стае. Иные готовы сделать все что угодно, лишь бы их приняли в компанию. «А я, – сурово произнес Уинтроу мысленно, – достаточно продвинулся по пути Са, чтобы понимать: бывают моменты, когда для своего же блага следует решительно отъединиться от стада. И так уже достаточно скверно, что я ни словечка не вымолвил в осуждение распутства и пьянства, коим они вознамерились предаться…» Уинтроу попытался постичь истинную причину своего поведения, но то, что приходило ему на ум, было всего лишь отговорками, и он оставил решение этого вопроса на потом. Он сделал то, что сделал, – и сегодня вечером во время медитации попробует найти ответ. А покамест перед ним был целый город. И всего несколько часов, чтобы его осмотреть.

Уинтроу вели по улицам воспоминания, унаследованные от деда. И странное дело! Старый капитан словно бы незримо шел рядом с внуком: Уинтроу так и бросались в глаза перемены, случившиеся с тех пор, как Ефрон в последний раз здесь побывал. Когда из одного магазинчика вышел его владелец и стал поправлять полог над корзинками фруктов, Уинтроу вспомнил его имя и еле удержался, чтобы не поздороваться. Он лишь улыбнулся вместо приветствия, отметив про себя, что брюшко продавца за эти годы изрядно-таки округлилось… Мужчина ответил ему неожиданно злым взглядом, как будто Уинтроу его чем оскорбил. «Наверное, – решил юнга, – моя улыбка показалась ему уж слишком приятельской…» И, быстро миновав магазинчик, устремился к центру города.

Выйдя на Колодезную площадь, Уинтроу замер в благоговейном восторге. Город Кресс снабжала водой подземная скважина. Родниковая вода била в центре огромной каменной чаши, да с такой силой, что вспухала посередине горбам, как если бы оттуда пытался и не мог вырваться гигантский пузырь. Из главной чаши вода по желобам изливалась в другие: одна для стирки, вторая для питья и разбора по домам, третья – для водопоя животных. Каждую украшала замечательная резьба, ни в коем случае не позволявшая ошибиться в ее назначении. Избыток влаги, выплескивавшийся через края, собирался в трубу и куда-то утекал по ней. Должно быть, отводная труба кончалась на морском берегу. А между чашами повсюду были разбиты клумбы с красивыми кустарничками и цветами…

Несколько молодых женщин, иные – с детьми, играющими неподалеку, полоскали белье. И правда, чем не занятие для теплого и погожего вечера? Уинтроу невольно остановился полюбоваться. Некоторые женщины забрались в саму чашу, подоткнув повыше юбки и порою выжимая белье о собственные голые ноги. Они смеялись и весело болтали между собой. Юные матери сидели на каменном бортике, приглядывая за малышами. Рядом стояли корзины с уже выполосканным и ждущим своего часа бельем…

Было в этом зрелище нечто столь незатейливое и в то же время глубинное, что у Уинтроу слезы подступили к глазам. Еще ни разу со времени отъезда из монастыря он не видел подобной гармонии. Солнечные блики дробились в воде, переливались в гладких волосах женщин каймара… Уинтроу смотрел и смотрел, чувствуя, как целительный бальзам проливается в его ороговевшую душу…

– Заблудился никак?

Он повернулся на голос, уже понимая, насколько не по-доброму прозвучал этот вопрос. На него в упор и очень враждебно смотрели два городских стражника. Тот, что окликнул его, был бородатый ветеран с длинным шрамом, выползавшим на щеку из-под темных волос. Второй, помоложе, выглядел знающим свое дело здоровяком. Уинтроу открыл было рот для ответа, но молодой заговорил первым:

– Берег во-он там. И там ты найдешь все что душе угодно.

Его жезл, больше смахивавший на дубину, указывал туда, откуда Уинтроу только что пришел.

– Что душе… угодно? – переспросил Уинтроу непонимающе. Он переводил взгляд с одного на другого, силясь понять, что же крылось за этими холодными глазами и жесткими лицами. Что он такого совершил, чтобы им занялись стражники?… – Я хотел посмотреть Героический Фриз и еще изваяния замка Айдиши…

– Ага, – кивнул первый страж. И добавил с тяжеловесным юмором: – А по пути остановился полюбоваться голенькими ножками девок в фонтане?

Уинтроу сперва растерялся. Потом выдавил:

– Фонтаны и сами по себе достойны любования…

– Да уж. Всем известно, что моряки – большие любители поглазеть на фонтаны. – Стражник ядовито выделил голосом последние слова. – Знаешь, ступай-ка ты «любоваться» в «Улетевший платочек». Скажешь – Кентел прислал. Может, я комиссионные получу.

Уинтроу потупился в величайшем смущении.

– Я совсем не это имел в виду. Я в самом деле хотел осмотреть фризы и статуи… – Стражники не ответили, и он, защищаясь, добавил: – Право же, я обещаю никому не мешать. Мне все равно на закате ведено вернуться на борт. Я хотел просто осмотреть город…

Старший из двоих цыкнул зубом, и Уинтроу решил было, что страж порядка переменил свое мнение. Но нет.

– А мы просто думаем, что тебе пора возвращаться туда, где тебе самое место. Моряки «осматривают город» там, возле причалов. Улица так и называется. Моряцкий Выгул. Ее легко отыскать. Там и найдешь, чем позабавиться. И если ты не умотаешь туда немедленно, юнец, смотри, придется тебе иметь дело с нами!

Сердце Уинтроу билось часто и тяжело, отдаваясь громом в ушах. Он сам не знал, какое чувство в нем пересиливало, но когда заговорил, то услышал в собственном голосе гнев, а не страх.

– Я ухожу, – произнес он коротко.

Но, как ни силен был его гнев, он с трудом нашел в себе силы повернуться к стражникам спиной и пройти мимо. Кожа на лопатках отчаянно зачесалась: он так и ждал удара дубиной. Вот сейчас сзади раздадутся шаги… То, что действительно раздалось, было едва ли не хуже. Уинтроу услышал смех. И негромкое уничижительное замечание молодого. Уинтроу не обернулся и не пошел быстрее, но все мышцы в плечах и на шее так и свело от ярости. «А все моя одежда, – сказал он себе. – Вот это и называется: принимать по одежке. Они видели только мою матросскую рубаху, а вовсе не меня самого. А значит, не стоит и принимать близко к сердцу их оскорбления. Пусть они летят мимо, мимо, мимо…» Уинтроу твердил и твердил это, как заклинание, и постепенно у него начало получаться. Дойдя до ближайшего угла, он свернул и стал искать другой путь наверх. Да, он пропустит мимо злые слова недобрых людей. Они не устрашат его и не вынудят отказаться от первоначальных намерений. Он все-таки осмотрит замок Айдиши!

В той части города, куда он забрел, память деда больше не могла его выручить, ибо капитан Вестрит ни разу здесь не бывал. Дважды Уинтроу ловили за рукав местные жители. Сперва мальчишка, пытавшийся продать ему травы для курения. Потом – женщина, вознамерившаяся продать себя самое. С подобными предложениями к Уинтроу еще не подъезжали… Самое же скверное, что губы женщины были сплошь в язвах, свидетельствовавших о скверной болезни. Уинтроу вежливо отклонил ее приглашение. Потом еще раз. Шлюха не отставала, только постепенно снижала цену да сулилась «сделать для господина все, что он пожелает, и даже более». Уинтроу в конце концов вынужден был ответить ей без обиняков.

– Мне не нужно, – сказал он, – ни твоего тела, ни твоей хвори.

От такой жестокой прямоты его самого покоробило. Он хотел было извиниться, но уличная девка плюнула в его сторону, юркнула куда-то и исчезла. Уинтроу продолжил свой путь… Честно молвить, потаскуха перепугала его больше, чем городские стражники…

Все же он выбрался в самый центр города. Здесь были мощеные улицы, а каждый дом – богато украшен. Видимо, перед Уинтроу были общественные здания. Здесь принимались законы, вершился суд… Уинтроу шел медленно, порою задерживаясь или отступая на середину улицы в попытке увидеть все здание целиком. Особенно потрясали его каменные арки. Подобной работы он нигде еще не встречал.

Потом он достиг небольшого храма Одавы – Бога-змея. Для этой секты были характерны своеобразные склонности в зодчестве: круглые двери и окна. Уинтроу никогда не нравилось это проявление Са; и он еще не видал ни одного последователя Одавы, который признал бы, что его Бог-змей – всего лишь малая грань многоликой сущности Са. И тем не менее изящное строение зримо свидетельствовало и о божественном промысле, и о множественности путей, ведущих к истине. Зодчие так обработали камень, что швы оказалось едва возможно обнаружить даже на ощупь. Уинтроу провел перед храмом некоторое время, пытаясь, как его учили, мысленно постичь напряжения и гармонию здания. От храма исходило ощущение такого могучего единства и цельности, что оно казалось почти живым!… Уинтроу только головой от изумления покачал. И обратил очень мало внимания на людей в белых одеждах, отороченных зеленым и серым: они вышли из двери у него за спиной и теперь обходили его, бросая раздраженные взгляды.

Вернувшись к реальности, Уинтроу сообразил, что день катился к закату много быстрее, чем он предполагал. Это значило, что лучше поторопиться. Он обратился к женщине зрелых лет, очень вежливо спрашивая, как пройти к замку Айдиши. Женщина попятилась на несколько шагов, прежде чем ответить. Да и тогда лишь мотнула головой, указывая общее направление. Уинтроу сердечно поблагодарил ее и торопливо зашагал дальше.

Прохожих на улицах сделалось больше. Не раз Уинтроу ловил странные косые взгляды, брошенные на него из толпы, и крепко заподозрил, что одежда изобличала его здесь как чужака. Он улыбался и кивал людям, хотя спешка и вынуждала его воздерживаться от разговоров.

Замок Айдиши стоял в котловине на склоне холма; казалось, сама земля с любовью держала его на ладони. Уинтроу подошел к нему сверху. Зеленый лес позади замка выгодно оттенял белизну его купола и колонн. От сочетания диких зарослей вдали и четкой геометрии линий замка захватывало дух. Уинтроу замер на месте: вот зрелище, которое он желал бы унести с собой навсегда!… Люди входили в замок и выходили наружу. Большей частью на них были красиво ниспадающие одеяния холодноватых голубых и зеленых тонов. Никакие актеры не могли бы пожелать себе декораций прекраснее… Уинтроу смотрел и смотрел. А потом рассредоточил взгляд и стал дышать размеренно и глубоко, готовясь к медитации и духовному запечатлению. И вот тут тяжелая рука опустилась ему на плечо!

– Наш матросик, гля, опять заблудился, – насмешливо произнес тот из стражников, что был помоложе. Уинтроу даже головы повернуть не успел. Его так пихнули вперед, что он растянулся на каменной мостовой. Старший стражник смотрел на него сверху вниз и качал головой. Вроде бы даже с сожалением.

– Похоже, – сказал он, – придется нам самолично проводить мальца туда, где ему след находиться!

И послышалось в его негромком голосе что-то такое, отчего у Уинтроу облилось холодом сердце. Еще страшнее показались ему трое местных жителей, остановившиеся поглазеть. Они не говорили ни слова и не пытались вмешаться. Зря он с мольбой повернулся к ним, рассчитывая на заступничество. В их взглядах было одно безмятежное любопытство: интересно, что будет?

Уинтроу торопливо поднялся и стал пятиться прочь.

– Но я же никому ничего не сделал, – принялся он оправдываться. – Я просто хотел взглянуть на замок Айдиши. Мой дед видел его и…

– Нам тут ни к чему, чтобы прибрежные крысы шастали по улицам и глазели на горожан. Мы у себя в Крессе ни самомалейших безобразиев не потерпим!

Это сказал старший. Уинтроу повернулся и пустился было наутек. Здоровяк младший одним прыжком настиг его и сцапал за шиворот, чуть не задушив, а потом хорошенько встряхнул. Уинтроу почувствовал, как его приподняли над землей и вдруг вновь швырнули вперед. На сей раз он сумел вписаться в движение и удачно перекатился. В ребра ему угодил камень, торчавший из мостовой, но кость осталась цела. Кувырнувшись, Уинтроу сразу вскочил… но недостаточно быстро, чтобы спастись от здоровяка. Он вновь поймал Уинтроу, опять встряхнул – и бросил. В направлении набережной…

Мальчик врезался в угол какого-то здания, ободрав на плече кожу, но на ногах устоял. И, шатаясь, пробежал несколько шагов. Сзади поспевал ухмыляющийся стражник. Старший не спеша двигался следом, по ходу дела читая Уинтроу нотацию. Юнге показалось – эти речи были предназначены не столько ему, сколько зевакам, стоявшим по сторонам. Стражник словно объяснял им, что они с товарищем просто исполняли свой долг.

– Мы против моряков ничего не имеем, – рассуждал он, неторопливо шагая. – Особливо пока они держатся при кораблях, среди разных прочих паразитов, обитающих у края воды. Мы пытались выпроводить тебя подобру-поздорову, мальчишка, потому как ты есть еще сосунок. Если б ты сразу послушал доброго совета да отвалил на Моряцкий Выгул, было бы к лучшему. А теперь вот приходится тебя туда силком отводить. И что за охота себе и другим жизнь усложнять? Да еще синяками обзаводиться по собственной дурости!

От его спокойно произносимых увещеваний веяло еще большей жутью, чем от рвения младшего, для которого бремя его обязанностей было только в удовольствие. И он был быстр, точно змея. Вот он снова завладел многострадальным воротом рубахи Уинтроу. И шарахнул свою жертву о каменную стену. Уинтроу ударился головой, и перед глазами на миг стало черно, а во рту появился вкус крови.

– Я не моряк, – вырвалось у него. – Я священник… Я жрец Са!

Молодой стражник расхохотался. Старший с насмешливым сожалением покачал головой:

– Ого! Так ты не просто мусор прибрежный, ты у нас еще и вероотступник! Ты что, не слыхал, что последователи Одавы страсть как не любят всяких разных, которые, значится, рады подгрести их Бога как часть своего? Хотел вот я сказать Флаву, мол, хватит с тебя… А теперь вижу, что тебе очень не повредит еще подзатыльник-другой. Для пущего просветления!

Рука Флава тем временем уже смыкалась на рубахе Уинтроу, чтобы вздернуть его на ноги. С проворством отчаяния юнга продернул голову в слишком широкий ворот и одновременно выпростал руки из рукавов. То есть попросту вывалился из рубахи, которую Флав с силой рванул вверх. Страх придал Уинтроу необыкновенную резвость: он вскочил и мгновенно бросился прочь. Зеваки разразились смехом. Уинтроу успел заметить изумление на лице Флава и то, как Кентел пытался спрятать в бороде ухмылку. Его смех и гневный вопль младшего стражника прозвучали одновременно, но в ушах Уинтроу свистел только ветер – он мчался со всей скоростью, на какую был способен. Дивная мостовая, которой он только что завороженно любовался, теперь означала всего лишь дорогу назад к кораблю… к безопасности. Широкие прямые улицы, прежде казавшиеся такими гостеприимными, на самом деле не давали никакого укрытия от погони. Уинтроу шарахался от прохожих, те отскакивали прочь и потом с любопытством провожали его глазами. Он мчался голый по пояс и не смел обернуться: а вдруг его и в самом деле преследовали?…

Когда улицы сделались уже и стали петлять среди деревянных лабазов разноперых гостиничек и веселых домов, Уинтроу замедлил свой отчаянный бег. Его так и качало.

Он огляделся… Вот мастерская татуировок. Вот дешевая мелочная лавка. Таверна. Еще таверна… Заметив переулок, Уинтроу свернул туда, не обращая внимания на кучи мусора, которые пришлось преодолевать буквально вброд. Посередине переулка он прислонился к косяку какой-то двери и попробовал отдышаться. Спина и плечо, рассаженные о камни, так и горели. Уинтроу осторожно потрогал пальцами рот… Так и есть: губы уже начали распухать. Шишка на голове была просто шишкой, скверной, но не более того. Уинтроу затошнило при мысли о том, что в действительности хотел сделать с ним стражник. Череп ему расколоть? Или просто насмерть забить, если бы он вовремя бегством не спасся?… До него доходили слухи о том, как городская стража время от времени «цапалась» с матросами и всяким приезжим народом. Даже в Удачном… Теперь он себя спрашивал: не то ли, что с ним случилось, ласково называли «поцапаться»? Он-то привык считать, что это происходило лишь с пьяницами, буянами или еще какими-либо нарушителями общественного спокойствия…

И вот теперь это стряслось с ним самим. За что?… Почему?…

– Все из-за того, что я был в матросской одежде, – выговорил он тихо. И с ужасом предположил: «Уж не Са ли меня карает за то, что я не надел жреческого облачения?…»

Он отрекся от Са. И Са в наказание лишил Уинтроу своего покровительства…

«Нет, нет!» Уинтроу решительно отбросил недостойную мысль. Так рассуждали о Са только дети и маловерные. Для них Са был не Бог, а всего лишь что-то вроде очень могущественного и очень мстительного человека. Нет! Ему следовало извлечь из случившегося совсем другой урок. Какой же?… Теперь, когда миновала непосредственная опасность, разум Уинтроу искал прибежища в спасительной мысленной гимнастике. «Каждый опыт, пусть сколь угодно жуткий, дается нам в поучение… И, пока человек помнит об этом, нет ничего, что его дух не в силах был бы превозмочь. Дух оказывается сломлен только тогда, когда мы утрачиваем веру, и Вселенная предстает нам беспорядочным нагромождением жестокостей и злосчастья…»

Дыхание постепенно выравнивалось. Горло и рот Уинтроу совсем пересохли, но искать питье он покамест не собирался. Он отодвинул надобности плоти в дальний угол сознания и потянулся вглубь себя, к центру спокойствия. Сделал несколько глубоких вздохов – и распахнул свой разум для постижения. Обидам и прочим чувствам более не было места. Что же ему следовало вынести из своего опасного приключения? Какие уроки извлечь?…

Мысль, всплывшая из глубины, его попросту потрясла. Уинтроу совершенно ясно увидел собственную погибельную доверчивость. Он узрел внешнюю красоту города – и тотчас вообразил, будто здесь обитали люди столь же прекрасного и величественного духа. И принялся ждать радостного гостеприимства от народа, так щедро взысканного Са. И благополучно проморгал предостережения, которые теперь, задним числом, выглядели до предела очевидными. Сперва его пытались предупредить товарищи по команде. Потом была незаслуженная враждебность стражников и злобные взгляды прохожих на улице… А он вел себя точно несмышленый младенец, который лезет с объятиями к недовольно рычащему псу.

Сам виноват, что получил на орехи.

Уинтроу захлестнула волна сокрушительного отчаяния. Он оказался к ней полностью не готов. Куда только подевалось его духовное равновесие!… «Никакой надежды нет. Совсем никакой…» Он никогда не вернется в свой возлюбленный монастырь, к жизни в спокойном размышлении, которую так любил. Пройдет время, и он сам уподобится тем людям, от чьих воззрений ранее приходил в ужас. Жизнь научит его, что кругом только враги, жаждущие порвать тебе глотку, а дружба и любовь – так называемые! – порождаются соображениями выгоды и больше ничем. Как часто он слышал насмешки по поводу высшего устремления своей веры, гласившего: Са создал людей, положив им стать вместилищами добродетели и красоты. И вот Уинтроу горестно вопрошал себя: где же была добродетель Са в молодом стражнике, что с таким наслаждением швырял его о стены и оземь? И что за красоту следовало усмотреть в женщине с язвами на губах, которая желала возлечь с ним за деньги?…

Уинтроу внезапно ощутил всю свою молодость и глупость. И доверчивость, сыгравшую с ним такую жестокую шутку. «Я дурак. Какой же я дурак стоеросовый…» Эта боль оказалась покруче синяков, Уинтроу ощутил, как тяжело заломило слева в груди. Он закрыл глаза, исступленно желая все прекратить. Оказаться где-нибудь в другом месте… иным человеком, чуждым всему тому, что ощущал сейчас он…

Спустя некоторое время глаза пришлось все же открыть. Чуда не произошло. И самое скверное, что ему предстояло возвращение на корабль. Случившееся с ним было достаточно гадко и само по себе, даже будь у него возможность укрыться в безопасности мирных стен родного монастыря. Но… вернуться и снова выслушивать дурацкие перебранки матросов, терпеть намеренные грубости Торка и пренебрежение отца?… Ох, только не это!… Но был ли у него какой-нибудь выбор? Попробовать спрятаться, затеряться в Крессе… превратиться в нищего и всеми презираемого бродяжку? Уинтроу тяжело вздохнул, и сердце в груди упало еще ниже, хотя, казалось, дальше было уже некуда. Шагая через кучи гниющего мусора, он достиг выхода из переулка и взглянул на солнце, клонившееся к западу. Итак, посмотреть на красоты и редкости ему не удалось. Чем же занять пропасть времени, оставшегося до заката?… Уинтроу решил отыскать своих товарищей-моряков. Ничто другое в Крессе его больше не интересовало.

И он потащился по улочке, стараясь не замечать взгляды и ухмылки прохожих: люди, понятно, не оставляли без внимания ссадины и синяки, отчетливо выделявшиеся на его голом торсе. За очередным углом Уинтроу наткнулся на компанию матросов с какого-то другого корабля, также наслаждавшихся стоянкой в порту. Все они носили головные платки, некогда белые, с изображением черной птицы на лбу. Они хохотали и осыпали друг дружку веселыми непристойностями, шагая из борделя в таверну. Уинтроу попался им на глаза.

– Ох, бедолага! – воскликнул один из них с издевательским сочувствием. – Выгнала тебя, не иначе? Да еще и рубашку отобрала?

Остроумие матроса вызвало новый взрыв хохота. Уинтроу пошел дальше.

Миновав еще перекресток, он вдруг уверился, что действительно достиг Моряцкого Выгула. Прямо перед собой он увидел тот самый «Улетевший платочек». На вывеске была нарисована женщина, чьей единственной одеждой являлся тонкий платок, да и тот собирался унести шалунишка-ветер. В том, какого рода услуги предоставлялись внутри, никакого сомнения быть не могло. Примерно так же были оформлены и другие заведения поблизости. На вывесках красовались в основном похабно-реальные изображения – и почти никаких надписей. Видимо, тот, кто их делал, не очень-то рассчитывал на грамотность моряков.

А прямо посреди улицы можно было обнаружить и иные забавы, попроще и подешевле. Вот лоток, с которого продавали эликсиры и амулеты. Высушенные куски плодной оболочки – держи при себе, и нипочем не утонешь! Обрезки бычьего рога, чтобы мужская сила не иссякла в самый ответственный миг. Пузырьки настоящего волшебного масла, способного утихомирить самый лютый шторм…

Уинтроу прошел мимо лотка, бросив жалостливый взгляд на доверчивых простаков, раскупавших «чудотворные» безделушки.

Чуть подальше, на маленькой площади, собирал зевак уличный укротитель. Он предлагал всем желающим побороться с его медведем и выиграть кошелек золота. Медведь был в наморднике и со сточенными когтями, но, тем не менее, выглядел страшным противником. Его задние лапы сковывала короткая цепь. Другая цепь, более толстая, тянулась к ошейнику. Свободный конец ее дрессировщик держал в руке. Медведь не желал стоять смирно и все время беспокойно переминался. Маленькие глазки обшаривали толпу…

Уинтроу про себя подивился: неужто вправду сыщется недоумок, который даст себя уговорить и полезет за золотом?… Присмотрелся – и вздрогнул. Он увидел Комфри. Тот, крепко выпивший, держался за плечо сотоварища. И, ухмыляясь, разговаривал с укротителем. Кругом уже собиралась толпа, зеваки начинали биться об заклад…

Уинтроу испытал искушение тихо проскользнуть мимо и отправиться на поиски Майлда. Но тут же высмотрел его среди спорящих и, вздохнув, подошел. Майлд узнал его и радостно заулыбался:

– Эй, Уинтроу! Хватай удачу за хвост! Комфри собрался намять холку медведю! Поставь на него деньги – и вернешь вдвое! – И заговорщицки нагнулся к Уинтроу: – Валяй, дело верное. Мы только что видели, как один мужик выиграл. Всего-то и надо, что зверюге за спину проскочить, он тут же и сдастся. Хозяин евонный даже не хотел, чтобы еще кто пошел состязаться, но Комфри настоял! – Тут Майлд вдруг вытаращился на Уинтроу: – Э, а рубашка-то твоя где?…

– У городских стражей в лапах оставил. – Уинтроу попробовал отделаться шуткой, и, кажется, у него получилось. Он даже слегка обиделся, отчего Майлд не задал ему ни единого вопроса… но в это время унюхал, чем именно попахивало у его приятеля изо рта. А потом и увидел, как тот перекатывал какой-то шарик за нижней губой. Циндин!… То-то у Майлда зрачки были такие нехорошие… Уинтроу стало не по себе. Он знал, что на борту корабля дурман был строго-настрого воспрещен. И если Майлд появится там «с глазами в кучку» – беды ему не миновать. Циндин имел свойство придавать человеку бесшабашие и ложное ощущение вседозволенности. Вовсе не те качества, которые полезны благоразумному моряку. Уинтроу решил предостеречь Майлда, убедить его быть чуточку осторожнее, но нужных слов не нашел.

– Я, – сказал он, – просто хотел дать вам знать, что буду у шлюпки. Город я уже посмотрел, так что отправлюсь-ка я туда прямо сейчас.

– Нет, нет! Не смей уходить! – Майлд цепко ухватил его за руку. – Останься и посмотри, сейчас самая потеха пойдет! Пропустишь, потом жалеть будешь. Так ты правда не хочешь поставить монетку-другую?… Ставки все равно больше не вырастут – медведь-то выбился из сил. Устанешь тут! Он уже раз шесть боролся, вот!

– И последний человек выиграл у него? – Уинтроу начал поддаваться праздному любопытству.

– Ага! Точно! Как есть выиграл! Заскочил медведю за спину, а тот тут же и свернулся, ну точно спящий котенок. А уж как укротитель пыхтел, когда отдавал кошелек! Любо-дорого было посмотреть!… – Майлд подхватил Уинтроу под руку. – Я и поставил на Комфри все пять моих остатних медяшек. Ясно, у Комфри-то в мошне нынче побольше. Лихо ему в кости везло… – И Майлд вновь уставился на Уинтроу: – Так у тебя точно ни гроша нет, чтобы поставить? Мы-то всей командой на Комфри поставили…

– Какие деньги? – улыбнулся Уинтроу. – У меня даже рубашки, и той нет.

– Верно. Верно. Это ты точно сказал… Э! Смотри!

Комфри помахал рукой болеющим за него друзьям и вышел на огороженную площадку. Стоило ему перешагнуть черту, как медведь поднялся на дыбы. И пошел навстречу матросу. Скованные лапы заставляли его двигаться маленькими шажками. Комфри сунулся было в одну сторону… но это было обманное движение: он тут же метнулся в другую, стараясь проскочить мимо медведя и оказаться у него за спиной.

Ничего не вышло! Медведь крутанулся с таким проворством, как будто оттачивал этот маневр сотнями повторений. И прихлопнул Комфри к земле! Его могучие передние лапы оказались гораздо длинней, чем можно было предположить. Комфри, сметенный силой удара, въехал лицом в уличную пыль.

– Вставай, вставай! – хором взвыли матросы, и Уинтроу обнаружил, что кричит вместе со всеми. Медведь опустился на все четыре лапы и снова начал беспокойно приплясывать. Комфри приподнял голову. Из носу текла кровь, но, видимо, дружный крик приятелей его подбодрил. Комфри живо вскочил и кинулся мимо медведя.

Дата добавления: 2015-07-02