С помощью придаточной части сложноподчинённого предложении (придаточное предложение причины), используя союзы

• обратимся к факту (воспоминаниям кого-либо, научным данным и т. п.)

• подтверждением сказанному может служить следующий аргумент

• свидетельством этого служит такой (случай, пример, эпизод произведения и т. д.)

• данную мысль можно обосновать ещё одним примером (фактом, аргументом и т. п.)

• приведу ещё один пример, доказывающий актуальность поставленной проблемы

• докажем важность данной проблемы с помощью…

• убедительным доказательством справедливости высказанной мысли может служить…

• и ещё одна история (факт, свидетельство очевидцев) и т. д.

• во-первых …, во-вторых …, в-третьих … (Обратите внимание: в этом случае должен быть вывод!)

Связать вывод с аргументами можно с помощью следующих словосочетаний и вводных слов:

Никто не требует от учащихся безупречной логической формы обоснования истинности собственной точки зрения, т. к. подобное возможно лишь в научных работах, но на ЕГЭ учащиеся должны доказать экспертам, проверяющим их работы, несомненную важность нравственных проблем, рассматриваемых в исходных текстах.

Критерий 4 (аргументация экзаменуемым собственного мнения по проблеме) содержит требование: «Экзаменуемый выразил своё мнение по сформулированной им проблеме, поставленной автором текста (согласившись или не согласившись с позицией автора), аргументировал его (привёл не менее 2 аргументов), опираясь на знания, жизненный или читательский опыт».

Что можно считать жизненным опытом, а что – читательским?

1. Жизненный опыт

Реальные факты из жизни окружающих

Собственные наблюдения и выводы

Традиционно-исторический опыт

2. Читательский опыт

Художественная литература

Историческая литература

Научно-популярная литература

Те знания, которые вы приобрели в результате читательского и жизненного опыта, вы можете использовать, доказывая свою точку зрения, в качестве примеров, образцов и наглядных иллюстраций.

Аргументация с помощью	Цель использования	Отличительные особенности	Примеры
Примера	а) Помочь сформулировать общие выводы, положения (пример предшествует обобщению). б) Подкрепить сделанные выводы, обобщения, высказанные положения (обобщение, а затем следует пример).	а) Как правило, это реальный типичный факт (событие, ситуация) нашей жизни. б) Данный факт позволяет сделать обобщение.	За что отвечает человек? За всё, что происходит на земле? Или за что-то очень небольшое? Есть хорошая книга Рони «Борьба за огонь». Те, кто читал эту книгу, помнит содержание: мальчику поручили охранять огонь. Тогда люди не умели добывать огонь, они поддерживали его, не давая угаснуть. И вот мальчик заснул, и огонь погас. А это означало, что всё племя обречено на холод, голод, может быть, гибель… Доверив мальчику охранять огонь, племя доверило ему себя, свои жизни. Он же обрёк их на смерть. За это по тогдашним понятиям он сам был достоин смерти. Уже на этом примере можно убедиться в том хотя бы, что отвечать за других – это значит уметь отвечать за самого себя. Только человек, владеющий собой во всех обстоятельствах, способный поступиться своими интересами, только такой человек достоин высокого права отвечать за других. Д. С. Лихачёв
Иллюстрации	а) Создать образную картину какой-либо абстрактной мысли, какого-либо положения. б) Облегчить понимание высказанного положения.	Факт, событие, которое иллюстрируется другим, сходным по смыслу.	В уставшем от зимней тягости лесу, когда еще не распустились проснувшиеся почки, когда горестные пни зимней порубки еще не дали поросль, но уже плачут. Когда мертвые бурые листья лежат пластом, когда голые ветви еще не шелестят, а лишь потихоньку трогают друг друга, -неожиданно донесся запах подснежника! Еле-еле заметный, но это запах пробуждающейся жизни, и потому он трепетно радостный, хотя почти и не ощутим. Смотрю вокруг - оказалось, он рядом. Стоит на земле цветок, крохотная капля голубого неба, такой простой и откровенный первовестник радости и счастья, кому оно положено и доступно. Но для каждого, и счастливого, и несчастного, он сейчас - украшение жизни. Вот так и среди нас, человеков: есть скромные люди с чистым сердцем, "незаметные" и "маленькие", но с огромной душой. Они-то и украшают жизнь, вмещая в себя все лучшее, что есть в человечестве, - доброту, простоту, доверие. Г. Троепольский.
Образца (положительного или отрицательного)	Оценить какое-либо явление, факт, показать, как должно быть (или осудить его, дать антиобразец).	Факт, событие, личность как идеал, достойный подражания (или крайнего осуждения).	(1) Все мы хотим иметь друзей, хотим, чтобы нас уважали. (2) Но как пробиться к другому человеку? (3) Может быть, всё же есть какой-то секрет, что-нибудь вроде сказочного: «Сезам, откройся!»? (4) Однажды я видела, как Сергей Юрский, известный актёр, ставил на Ленинградском телевидении спектакль «Младенцы в джунглях» (по новеллам О. Генри). (5) В студии было поразительно тихо: все боялись помешать, а потому ходили на цыпочках и говорить старались шёпотом. (6) Когда отсняли первый эпизод, Сергей Юрьевич снял парик (он был в спектакле не только режиссёром, но и исполнителем главной роли – жулика Джефа Питерса) и сказал: «Спасибо операторам, спасибо Михаилу Петровичу… Спасибо всем. Перерыв пять минут». (7) Это я поставила три точки, а Юрский вспомнил и поблагодарил всех: осветителей, гримёров, техников, от знаменитого актёра до пятилетней девочки Алёны, которая на минуту появилась в кадре. (8) Это заняло совсем немного времени, но из этой и ещё многих подобных мелочей возникла в студии удивительная атмосфера. (9) Актёры, сыгравшие свой эпизод, не уходили, как обычно, а следили за работой товарищей. (10) Несмотря на то, что все декорации были готовы, пристроился в стороне художник: мало ли что понадобится. (11) И когда понадобилось вдруг придуманное режиссёром яблоко, сразу несколько человек без всяких просьб и приказаний кинулись его добывать. (12) Дружно! (13) Все сразу! (14) Это была трудная съёмка: с 10 часов утра до 7 часов вечера в душной, раскалённой студии. (15) Но люди работали без раздражения, обид, криков, работали с удовольствием. (16) Потому что режиссёр доверял каждому, прислушивался ко всем советам, для него не было людей главных и второстепенных, были единомышленники и люди «выкладывались». (17) «С Юрским хорошо работать, – сказал мне потом один из операторов. – Он точно знает, чего хочет, но всегда слушает других». (18) Чем крупней, значительней, талантливей человек, тем он доступней, проще, легче в общении. (19) Уважение к окружающим – его естественное состояние, оно постоянно. (По А. Алексеевой)

Н. Галь, автор известной книги о кацелярите «Слово живое и мертвое», чтобы аргументировать высказанное утверждение о том, что с читателем «надо говорить увлекательно, доступно, живо», использовала следующие примеры:

Известно: наш век – век науки. И как жадно поглощают читатели всех возрастов книги, брошюры, статьи, рассказы о самых разных областях знания! Особенно важно увлечь поэзией познания читателей молодых – уж наверно, они-то, сегодняшние студенты, школьники, и откроют в третьем тысячелетии многое, еще неведомое человечеству.

Но ведь ясно же, что с таким читателем надо говорить увлекательно, доступно, живо. Это вовсе не унижает науку. Как великолепно, каким образным, доступным по тому времени языком написана не просто статья – диссертация Чернышевского! Скольких юных читателей покорили на всю жизнь, помогли выбрать путь и профессию книги Фарадея, Тимирязева, Ферсмана! И разве искусство такого рассказа совсем утрачено? Прекрасно умели увлечь читателей, к примеру, Д. Данин, иные авторы альманаха «Прометей» или отлично придуманной страницы «Клуб любознательных» в «Комсомольской правде». Как просты, нужны и полезны рассказы о природе В. Пескова, статьи Я. Голованова – всех не перечесть.

А вот фрагмент из той же книги, когда обобщение делается на основе примеров:

Еще двести лет назад Хемницер в известной басне высмеял «метафизика», который, вместо того чтобы ухватиться за веревку и вылезти из ямы, философствовал: «Что есть веревка?.. орудие... слишком уж простое» и так надоел отцу глубокомысленными рассуждениями, что тот ушел и оставил «метафизика» сидеть в яме. Отсюда и пошла как насмешка над мнимой ученостью поговорка «веревка – орудие простое».

Посмеялся и Гоголь над школяром, что для пущей важности ко всякому слову приклеивал латинское окончание (лопата – лопатус!), пока не наступил на другое «орудие простое» и не получил удар по лбу. Тут уж латынь вылетела из головы и слетело с языка не «граблиус», а самое обыкновенное: «проклятые грабли!».

А нам не изменяет ли подчас это прекрасное чувство юмора?

«Композиция люстры базируется на лучших традициях отечественного люстростроения» – это ли не лопатус?

Нечто «имеет тенденцию быть результатом количественного сочетания трех факторов» – чем не вервие простое?

«Руководство совхоза, а также мастера высоких урожаев благодаря применению своей творческой инициативы изыскали в местных лесах большие залежи старого навоза» – не правда ли, форма соответствует содержанию?

И уж когда научный или технический термин необходим и незаменим, тем важней не окружать его другими мудреными, непереведенными словечками. Их надо избегать всегда и везде, если ту же мысль, то же понятие можно выразить по-русски.

«Причиной моего отказа дать им разрешение на немедленную консультацию с ним было то, что это время уже заранее было зарезервировано». Если тут уместна консультация, тем более не нужно второе иностранно-казенное слово (не забудьте, ни у reserve, ни у consult по-английски ничуть не обязательна строго официальная окраска!). И вполне можно все это сказать куда проще: я отказал им (не позволил, не дал им сразу поговорить), потому что на это время была уже назначена другая консультация (потому что в этот час на прием к консультанту должны были прийти другие).

На одной странице журнала ратуют за чистоту языка, а на другой (и не в переводе!) автор, человек ученый, резервирует за собой право вернуться к затронутому вопросу. Почему бы не – оставляет, сохраняет?

Как часто книги научно-популярные, брошюры, статьи в газетах и журналах пишутся (и переводятся) таким вот мнимо ученым, мнимо современным языком. А это попросту плохой язык, все тот же зловредный канцелярит. Право, даже самый серьезный доклад, самую что ни на есть ученейшую диссертацию вполне можно освобождать от многих мудреных, но вовсе не необходимых словес. Доклад, диссертация, слушатели и читатели от этого только выиграют. Ибо доходчивее станет мысль, выраженная ясно и отчетливо».

Иллюстрация позволяет представить абстрактное понятие в зрительной форме: так читателю легче понять авторскую мысль. Например, В. Солоухин часто использует её, наглядно аргументируя свою точку зрения:

Лютики цветут не только на лугу, на месте мутных весенних ручьев, но и в саду, и около дороги, и на лесных полянах. Они, выражаясь казенно, активно участвуют в создании летней цветочной гаммы и тем не менее как-то умудряются не бросаться в глаза. Мимо поляны, цветущей лютиками, пройдешь, не обратив на нее особенного внимания, как никогда не прошел бы мимо поляны, цветущей купальницами, ромашками и даже одуванчиками.

То же самое случалось у меня несколько раз со стихами и рассказами.

Про некоторые думаешь: включать их в сборник или не включать? Не очень-то удались. Без них и сборник как будто цельнее, крепче. Пожадничаешь и оставишь, не выбросишь. А потом приходит читательское письмо. Оказывается, одно стихотворение, которое не хотел включать, кому-то (пусть хоть одному человеку) понравилось больше других.

То же самое случается и с людьми. Смотришь – невзрачная, некрасивая девушка, пожалеешь даже ее, а она, глядь, замужем первее красавицы. Всегда найдется человек, который разглядит в ней некую, только ему видную красоту и полюбит.

Боль писателя В. Астафьева за судьбы русских деревень также можно увидеть именно из иллюстрации:

После сретенских морозов, когда разломится зима пополам и солнце повернет на весну, я, если живу в деревне, наломаю веток ольхи с сережками,

поставлю их в банку с водой и с удивлением наблюдаю, как эти черные, почти обугленные ветки, которых и солнце-то коснулось чуть, только чуть, да и солнце-то далекое еще, морозное, стронутые соком, встрепенулись, зашевелились в себе.

Немного тепла, немного чистой воды – вот уж лаковая чернота сережек

дрогнула, отеплилась багровым цветом, а ветви шоколадно заблестели и окропились бледными свечечными язычками набухших почек.

Одна, другая треснет почка, обнажит спрессованную в себе мякоть зелени и замрет, дожидая своего срока, пропуская перед собой краткую накипь цвета – листу родиться надолго, на все лето, лист может и должен подождать.

И сломаются в изгибах сережки, растрескаются, словно живые птичьи лапки, насорят буровато-желтого цвета, похожего на отруби, и, обмерев от свершенного таинства обсеменения, обвиснут в изнеможении, неслышным, последним выдохом развеют прах цвета, бесплотную пыльцу. Сережки, отдав себя грядущему празднику веснотворения, как-то опустошенно обвиснут, свернутся и упадут отгорелыми папиросными бумажками.

Однажды на исходе января шел я малонатоптанной узкой тропой, вижу: поперек нее лежит ольха, из снега желтеет пенек с красной каемкой. Кто-то наточил топор, пробовал острие и смахнул деревце.

Я наломал веточек с вершины срубленной ольхи, подумал и три-четыре ветки от пенька отломил.

Быстро приободрились ветки в комнатном тепле. Приободрились, да не все.

Те, что я от живого пенька отломил, – ожили, зацвели, семенем сорить начали, а на ветках, которые со срубленного ствола, сережки затвердели.

Висят каменно, словно летошний сорочий помет прилип к прутикам: не хватает им силы зацвесть, а судя по срубу пенька, и жили-то отдельно от корней не более недели. Измученная, дохлая, одна сережка наконец-то треснула, потом еще одна. Медленно, заторможенно, каждая по отдельности

пробовали цвести сережки со срубленной вершинки, но так на полпути и замерли, засохли в полуцвете, выдохнув из своей сиротской души чуть видную порошинку пыльцы – смолкла песня цвета на полуслове.

А в этой же банке, на том же свету пластали пестрые сережки на неподрубленных ветках, сливая животворящую силу с весенним разгулом цветения, распирало их силой нарождающейся жизни, рвало на них кожу, обнажало жаркую плоть.

Родная моя деревня, а как же ты там, в новых агрогородках, комплексах, отнятая от корней, с перерубленным стволом? И люди, русские люди, как же они-то? Уронят ли семя свое на новом месте, на железо, на кирпич, на цемент?

И познают ли радость цветения, без которого сама жизнь уже не жизнь.

Если проблемы, которые автор поднимает в тексте, позволяют оценить или осудить какое-либо явление, факт, можно использовать в качестве аргумента образец или антиобразец.

Я. Голованов, автор книги «Этюды об учёных», увидел образец гениальности в Леонардо да Винчи:

Несколько лет назад инженеры, взяв чертежи конструкций Леонардо да Винчи, решили построить по ним машины. Так, рожденные в веке пятнадцатом, пришли в век двадцатый вертолет и планер, первый самодвижущийся экипаж с пружинным механизмом, и парашют, и выдвижная пожарная лестница.

Страшное наводнение обрушилось на Флоренцию. Стали думать, как избежать затопления в будущем, и тут нашли проект Леонардо, проект защиты города от будущих наводнений — подарок из века пятнадцатого веку двадцатому...

В разные годы я прочитал разные книги о Леонардо, видел его картины в музеях Ленинграда, Лондона и Парижа. И всякий раз, читая эти книги и глядя на эти картины, думал о необыкновенном, фантастическом и, очевидно, единственном исключении, которое сделала природа для рода человеческого. Ей словно наскучила бесконечность обыденных характеров. Ее не удовлетворяли даже умы исключительной силы, отдавшие свой гений живописи или механике, музыке или ратному искусству. Она захотела соединить все эти таланты в одном человеке, наделив его одного таким разнообразием совершенств, каких хватило бы на добрый десяток людей, наверняка бы вошедших в историю прогресса, — таким был Леонардо.

По воспоминаниям современников, Леонардо — участник всех состязаний и турниров, прекрасный пловец, фехтовальщик, искуснейший всадник, шутник, острослов и блестящий рассказчик, эрудит-оратор, любезнейший кавалер, танцор, певец, поэт, музыкант и конструктор музыкальных инструментов, гениальный художник и теоретик искусства, математик, механик, астроном, геолог, ботаник, анатом, физиолог, военный инженер, мыслитель-материалист, далеко обогнавший свое время, — весь этот спектр сконцентрировался линзой эпохи Возрождения, породив какое-то почти волшебное празднество духовной расточительности, которое едва ли отмечается в календаре человечества чаще, чем один раз в тысячу лет.

Как невероятно много сделал этот человек в сфере научного и технического творчества! Мы знаем, что за 40 лет до Коперника он написал трактат о вращении Земли, за три века до Лавуазье говорил о «жизненном воздухе», который мы называем кислородом, почти на 100 лет обогнал он Кардано, изобретателя камеры-обскуры (принцип этой камеры используется в фотографии), на 300 лет — Соссюра, изобретателя гигрометра. Он стоит на пороге начал гигростатики, открытых Паскалем, шаг отделяет его от телескопа Галилея. Леонардо да Винчи ввел в математике знаки плюс и минус; бросая камни в воду, объяснил распространение звуковых волн; начертил со слов Америго Веспуччи первую карту Нового Света и высказал предположение, что «белый цвет есть причина всех цветов». Все окружающее было для него гигантской лабораторией, где исследовались мысль и чувство. «Одна только природа — наставница высших умов»,— пишет он.

В замке Кло Люсе есть очень интересный музей. По рисункам, чертежам и запискам Леонардо были восстановлены изобретённые им машины и механизмы. Невозможно пройти три комнаты полуподвала, чтобы еще раз не подивиться необычайной мощи этого гения, ломающего все наши представления об эволюции человеческой мысли и закономерностях научно-технического прогресса.

В музее — модель подвесного моста, монтаж которого занимал считанные минуты. Рядом — зародыш пулеметов и «катюш» — многоствольная установка. Механизм для забивки свай. Прибор для измерения скорости ветра. Гидравлическая турбина. Первый разводной ключ. Редуктор. Экскаватор. Парашют. Пожарная телескопическая лестница. И все работает! А на дворе было начало XVI века!

И если до нас дошло не более десяти его живописных работ, если в этом наследии есть такие гигантские потери, то как же велики они в сфере научного и технического творчества! Леонардо да Винчи в науке – это зарождение эпохи опыта, эпохи и ныне царствующей в исследованиях и проникшей в современные области науки, ещё не существовавшие во времена великого итальянца.

А для журналиста Ю. Роста образцом чести, гражданственности стал наш современник, академик А.Д. Сахаров:

Совесть — вещь обременительная. Ее не наденешь на себя к случаю, а все время таскать без привычки — тяжело. К тому же она мешает принятым всеми правилам игры.

Играют в футбол пацаны, и какой-нибудь игрок схватит мяч руками, а товарищи, несмотря на крики соперников, продолжают матч. Глядишь, через минуту и те, и другие забыли о нарушении. «Заиграно!» — кричат то у одних, то у других ворот.

Взрослеют игроки, в серьезные играют игры, а правила, точнее их нарушения, заигрывают что ни день…

Андрей Дмитриевич Сахаров вышел на наше в рытвинах, буграх и оградах поле, имея свое представление о природе и правилах игры. Он хотел справедливости и точности.

Он жил, как назначила ему природа: без страха и гордыни. Создав водородную бомбу, в чем никогда не раскаивался, считая ядерный паритет условием мира в то время, он постепенно шел к мысли, что становится инструментом сохранения власти, пропитанной агрессией и жестокостью к собственному народу. А осознав эту мысль, предложил родине отказаться от людоедской идеологии и ступить на порог цивилизованного мира. Но она не приняла предложение.

Лишившись собственной свободы, Сахаров продолжал отстаивать нашу. Он никогда не ощущал себя ни героем, ни борцом. Для него это была естественная жизнь: делать то, что велела ему совесть, и говорить то, о чем страна страшилась думать. Однако толпа игроков, смешавшись с болельщиками и судьями, не слышала тихого голоса.

Но Сахаров так не считал. Он шел против принятых нами обстоятельств в коротковатых брюках, с папочкой под мышкой, и они расступались, отступая. И уступая ему.

Он многим мешал своими негромкими словами. При нем было все-таки неловко, не забив гол, хватать мяч и бежать с ним в центр поля.

И врать неловко. И торговать убеждениями, если они были.

Он был хороший, нежный и несговорчивый человек. Не эталон, к счастью, но мне годился (не одному!). Я его любил. Мы не говорили о политике (и в ту последнюю ночь за три дня до его ухода, теперь пятнадцать лет тому назад). Видимо, я мало подходил для этого сорта бесед. Но если я встревал со словом, он ждал другого и третьего, потому что верил — человек наделен голосом, чтобы что-то сказать.

Он мне и теперь нужен. Он нужен всем в этом единственном для нас и безразличном мире. Ну хотя бы как пример человека чести.

Люди не виноваты в том, что природа не одарила их этим неудобным для удобного существования качеством. Многие не догадываются, что честь можно в себе вырастить; они не знают, как она выглядит, если нет безусловного примера.

Пример, дорогие мои, — не пастырь и не мессия… И смерть его — всего лишь освобождение от тонких нравственных пут.

Мой замечательный друг Сережа Купреев, потеряв нежно любимую маму, сознался однажды, что больше не испытывает душевного неудобства за поступки, которые мама не приняла бы.

С потерей Сахарова мы обрели свободу совести. Теперь она вольна посещать и покидать нас, когда нам вздумается.

Я написал эти строчки только для тех, разумеется, кого это касается. Остальные, надо полагать, совершенно безупречны и в примере не нуждаются. Ветер вам в парус.

Мы же через пятнадцать лет после потери Андрея Дмитриевича вспомним человека, для которого совесть и честь не были ни словами, ни путами. И оглянемся…

Для того чтобы доказательство достигало своей цели, нужно соблюдать некоторые требования, относящиеся к его элементам.