Симптоматика поражений 1 страница

Пролог

Меня подстрелили.

И оказалось, что пулевое ранение еще более неприятное, чем я представлял.

Моя кожа холодная и липкая; я прикладываю титанические усилия, чтобы дышать. Боль пронзает правую руку и мешает сосредоточиться. Я вынужден закрыть глаза, стиснуть зубы, чтобы сфокусировать свое внимание.

Хаос невыносим.

Некоторые люди кричат, кто-то прикасается ко мне, и за это мне хочется отрезать им руки. Они продолжают кричать: «Сэр!», словно все еще ожидают моих приказов, будто они понятия не имеют, что делать без моих команд. Попытки оставаться в сознании истощают меня.

- Сэр, вы слышите меня? - снова крик. И на этот раз я его ненавижу. – Сэр, пожалуйста, вы слышите меня?

- В меня стреляли, Дэлалью, - умудряюсь сказать я. Поднимаю на него глаза и смотрю мутным взглядом. – Я не оглох.

И вдруг шум исчезает. Солдаты замолкают. Дэлалью смотрит на меня. Взволнованный.

Я вздыхаю.

- Поднимите меня, - говорю я, немного смещаясь. Мир поворачивается и все становится на свои места. – Позовите медиков и подготовьте мою кровать. Но не убирайте руку от раны. Пуля пробила что-то, и мне требуется хирургическое вмешательство.

Дэлалью ничего не говорит, а мгновение длится слишком долго.

- Рад видеть, что все в порядке, сэр, - его голос нервный, шаткий. – Рад видеть, что с вами все в порядке.

- Это был приказ, лейтенант.

- Конечно, - быстро говорит он, склоняя голову. – Конечно, сэр. Куда я должен направить солдат?

- Найдите ее, - говорю я. Для меня это становится все труднее. Я делаю небольшой вдох и касаюсь дрожащей рукой лба. Я подмечаю, что слишком быстро потею.

- Да, сэр, - он двигается, чтобы помочь мне, но я хватаю его за руку.

- И последнее.

- Сэр?

- Кент, - говорю я неровным голосом. – Убедитесь, что они сохранили ему жизнь.

Дэлалью смотрит широко открытыми глазами.

- Специально для Вас, сэр?

- Да, - я пристально на него смотрю. – Я хочу лично иметь с ним дело.

Глава 1

Дэлалью стоит у моей кровати с блокнотом в руках.

Это уже второй визит ко мне за это утро. Первыми были медики, подтвердившие, что операция прошла успешно. Они сказали, что эту неделю мне лучше провести в постели, а новые препараты, которые они дали мне, помогут осуществить процесс восстановления. Они также сказали, что я смогу возобновить свою повседневную работу уже довольно-таки скоро, но перевязку придется носить еще около месяца.

Я ответил, что это интересная теория.

- Мои брюки, Дэлалью. – Я сидел, питаясь удержать голову и справиться с тошнотой от новых лекарств. Если по существу, то моя правая рука сейчас была бесполезной.

Я поднимаю глаза. Дэлалью смотрит на меня, не моргая, а кадык в его горле нервно дергается.

Я подавил вздох.

- Что такое? – левой рукой цепляюсь за матрас, удерживая себя в вертикальном положении. Это отнимает мои последние силы, и я цепляюсь за раму. Отмахиваясь от Дэлалью, который спешит мне помочь, я закрываю глаза от боли и головокружения. – Скажи мне, что случилось, - спрашиваю я. – Нет смысла откладывать плохие новости на потом.

Его голос надламывается дважды, когда он произносит:

- Адам Кент сбежал, сэр.

Мои глаза распахиваются, перед ними мелькают белые пятна, вызывая головокружение.

Я глубоко вздыхаю и пытаюсь провести рукой по волосам. Они спутанные, сухие и грязные от пыли, смешанной с моей собственной кровью. Мне хочется ударить уцелевшим кулаком об стену.

Вместо этого, я пользуюсь моментом, чтобы взять себя в руки.

Но внезапно замечаю атмосферу вокруг: запахи, шум, шаги за дверью. Я ненавижу эти хлопковые штаны, что на меня надели. Я ненавижу отсутствие носков. Я хочу помыться. Мне нужно переодеться.

Я хочу прострелить позвоночник Адаму Кенту.

- Выводы, - требую я. Двигаясь к ванной, я морщусь от холодного воздуха, касающегося моей неприкрытой рубашкой кожи. Пытаюсь сохранить спокойствие. – Скажи, что ты не принес мне информацию без выводов.

Мой ум является складом тщательно организованных человеческих эмоций. Я почти вижу, как работает мозг, как он функционирует, подавая мысли, и отгоняя образы. Я прячу то, что мне мешает. Сосредотачиваюсь лишь на том, что должно быть сделано: основные компоненты выживания и бесчисленные вещи, которыми я должен управлять в течение дня.

- Конечно, - говорит Дэлалью. Страх в его голосе немного жалит меня, но я закрываю на это глаза. – Да, сэр, - продолжает он, - мы думаем, что знаем, где он, возможно, может находиться, и у нас есть основания полагать, что Кент и девушка вместе с Кишимото сбежали вместе, сэр.

Ящики в моем сознании грохочут, намереваясь сломаться. Воспоминания. Теории. Шепот и ощущения.

Я скидываю их с обрыва.

- Конечно, вы так думаете. – Качаю головой. Жалею об этом. Закрываю глаза из-за внезапного головокружения. – Не снабжай меня информацией, которую я и так знаю, - успеваю сказать. – Мне нужно что-то конкретное. Дай мне точные данные, лейтенант, и не беспокой до тех пор, пока не раздобудешь их.

- Машина, - быстро говорит он. – Была украдена машина, и мы смогли отследить ее местоположение, но потом она исчезла с карты. Словно перестала существовать, сэр.

Я поднимаю глаза. Уделяю ему все свое внимание.

- Мы следовали по следам, что были указаны нашим радаром, - продолжает он, но уже более спокойно, - и они привели нас к полностью изолированному участку бесплодных земель. Мы осмотрели там все, но так ничего не нашли.

- По крайней мере, это уже что-то, - я потираю затылок, борясь со слабостью в теле. Я встречусь с тобой в комнате L через час.

- Но, сэр, - говорит он, обращая взгляд на мою руку, - вам требуется помощь, а процесс выздоровления должен проходить в спокойствии.

- Свободен.

Он колеблется, а после произносит:

- Да, сэр.

Глава 2

Мне удается помыться без потери сознания.

Хотя это было больше похоже на обтирание губкой, тем не менее, я чувствую себя лучше. У меня очень низкий порог расстройства – существует так мало того, что может оскорбить мое существование. Я принимаю душ регулярно. На день я ем шесть маленьких порций еды. Каждый день два часа я посвящаю учебе и физическим упражнениям. И я терпеть не могу ходить босиком.

Сейчас я голый, голодный, уставший и босой в собственном шкафу. Это не идеально.

Мой шкаф поделен на несколько отделов. Рубашки, галстуки, брюки, пиджаки и обувь. Носки, перчатки, шарфы и пальто. Все разложено по цветам и оттенкам. Каждый предмет одежды изготовлен на заказ, точно по размерам моего тела. Я не чувствую себя, пока полностью не буду одет; это часть меня и старта моего дня.

Сейчас я понятия не имею, как должен одеваться сам.

Рука трясется, когда я хватаю ею маленькую голубую бутылочку, полученную утром. Я кладу две квадратные таблетки на язык, позволяя им раствориться. Я не уверен точно, что они делают, знаю лишь то, что они помогают с восстановлением крови. Поэтому я прислоняюсь к стене, пока моя голова очищается, и чувствую силу в ногах.

Это такое обычное дело. Не то препятствие, что я ожидал.

Сначала я готовлю носки – просто удовольствие, в отличие от стрельбы в человека. Но интересно, что медики сделали с моей одеждой.

«Одежда, - проговариваю я себе, - только одежда. Я должен сосредоточиться только на ней. Ничего другого. Никаких подробностей».

Сапоги. Носки. Брюки. Свитер. Военная куртка с множеством кнопок.

Много же кнопок она вырвала.

Небольшое воспоминание выбивает меня из колеи.

Я пытаюсь бороться с этим, но, чем больше я пытаюсь игнорировать воспоминание, тем сильнее оно разрастается, превращаясь в монстра, которого я больше не могу сдерживать. Я даже не понимаю, что припал к стене, пока не чувствую холод, растекающийся по коже, глубоко вдыхаю и закрываю глаза, не в силах это терпеть.

Я знал, что она была просто в ужасе, напугана, но я никогда не предполагал, что те чувства были направлены конкретно на меня. Я наблюдал за ее развитием, пока мы были вместе; она, казалось, чувствовала себя более комфортно с каждой проходящей неделей. Счастливее. Свободнее. Я позволил себе поверить, будто она видела будущее для нас; что она хочет быть со мной, но считает это невозможным.

Я никогда не предполагал, что ее вновь обретенное счастье было благодаря Кенту.

Провожу здоровой рукой по лицу, прикрывая рот. То, что я сказал ей.

Глубокий вдох.

То, как я коснулся ее.

Моя челюсть сжимается.

Если бы это было только сексуальным влечением, я уверен, что не страдал бы от невыносимого унижения. Но я хотел больше, чем просто ее тело.

И вдруг я умоляю свой разум представить стены, и ничего кроме них. Стены. Белые стены. Блоки бетона. Пустые комнаты. Открытое пространство.

Я строю стены, пока они не рушатся, а после на их месте возвожу новые. Я строю и строю, остаюсь неподвижным, пока мой рассудок не проясняется, очищается, оставляя только небольшую белую комнатку. Лишь одна лампа, свисающая с потолка.

Чистая. Нетронутая. Безмятежная.

Я моргаю, когда весь потолок катастрофически давит на тот мир, что я построил, а страх подкатывает к горлу, не позволяя сглотнуть. Я толкаю стены, делая пространство в комнате шире, чтобы иметь возможность, наконец, дышать. Пока я не в состоянии стоять.

Иногда я жалею, что не могу выйти за пределы себя самого, хотя бы на короткое время. Хочу оставить это изношенное тело позади, но слишком много целей, слишком велик их вес. Эта жизнь – все, что у меня осталось. И я понимаю, что не буду рад собственному отражению в зеркале.

Я противен самому себе. Я должен покинуть эту комнату как можно скорее, иначе мои мысли ополчаться против меня. Я принимаю поспешное решение и впервые не обращаю внимания на то, во что одет. Натягиваю свежую пару брюк, но брезгую рубашкой. Продевая здоровую руку через рукав пиджака, а на второе плечо просто накидываю. Я выгляжу смешно, но подумаю об этом уже завтра.

Для начала мне нужно покинуть эту комнату.

Глава 3

Дэлалью единственный здесь, кто не испытывает ненависть ко мне.

Он по-прежнему съеживается от страха в моем присутствии, однако не заинтересован в моем свержении. Я чувствую это, хотя и не понимаю. Он, скорее всего, единственный человек в этом здании, кто рад тому, что я не умер.

Я придерживаю руку, чтобы держать солдат подальше, которые рвутся вперед, когда я открываю дверь. Это затрачивает большое количество концентрации, чтобы предотвратить дрожь в пальцах, а затем я стираю небольшой блеск пота со лба. Момент слабости недопустим. Этих людей не волнует моя безопасность; они только хотят быть ближе к зрелищу, которым я стал. Они хотят увидеть трещины в моем здравомыслии, но у меня нет ни малейшего желания показывать это.

Вести их вперед – в этом заключается моя работа.

В меня стреляли, но это не смертельно. Есть вещи, которыми управляют; и я буду управлять ими.

Об этой ране забудут.

Ее имя не будет произнесено.

Мои пальцы сжимаются и разжимаются, пока я направляюсь к комнате L. Я никогда раньше не задумывался, насколько длинные эти коридоры и сколько помещается в них солдат. Ни передышки от любопытных взглядов, в которых читается разочарование тем, что я не умер. Я даже могу не смотреть в них, чтобы узнать, о чем они думают. Но зная то, что они чувствуют, я ощущаю решительность к жизни, стремление прожить долгую жизнь.

Я никому не позволю наслаждаться своей смертью.

- Нет. – Уже в четвертый раз я отмахиваюсь от чая и кофе. – Я не пью кофеин, Дэлалью. Почему ты всегда настаиваешь на этом при подаче моей еды?

- Полагаю, что надеюсь, что Вы измените свое решение, сэр.

Я поднимаю глаза. Дэлалью улыбается своей странной, дрожащей улыбкой. Я не совсем уверен, но думаю, что он пошутил.

- Почему? - Я тянусь за куском хлеба. – Я вполне способен держать глаза открытыми. Только идиот надеется на энергию бобов или листьев, чтобы бодрствовать в течение дня.

Дэлалью больше не улыбается.

- Да, - говорит он. – Конечно, сэр. – И смотрит вниз на свою еду. Я наблюдаю, как его пальцы отталкивают чашку с кофе.

Я бросаю хлеб в свою тарелку.

- Это мое мнение, - обращаюсь я к нему, на этот раз спокойно, - ты не должен так легко отказываться от собственного мнения. Предъяви свои убеждения. Аргументируй все логически. Даже если я не согласен, ты не должен отказываться.

- Конечно, сэр, - шепчет он. Некоторое время он молчит, а после его пальцы вновь достигают чашки кофе.

Эх, Дэлалью.

Мне кажется, что он единственный мой путь к общению.

Первоначально он был назначен на этот сектор моим отцом, и с тех пор ему приказано оставаться здесь, пока он еще в состоянии выполнять свои обязанности. И хотя он, наверное, на сорок пять лет старше меня, все равно настаивает быть под моим командованием. Я знал лицо Дэлалью еще с детства; часто видел его возле нашего дома, сидя на многих совещаниях, которые проводились в те годы, когда Восстановление еще не приняло меня.

Было множество встреч в моем доме.

Мой отец всегда планировал такие беседы, такие обсуждения, частью которых мне не разрешалось быть. Члены этих заседаний сейчас стоят в правлении мира, и когда я смотрю на Дэлалью, я не могу не удивляться тому, почему он никогда не стремился к большему. Он был частью этого режима с самого начала, но, кажется, он доволен умереть тем, кем он сейчас является. Он всегда выбирает место подчиненного, даже когда я даю ему слово; он отказывается от всех предложений, даже когда я предлагаю высокую плату. Я ценю его лояльность, но меня нервирует его преданность. Кажется, ему не нужно больше, чем он уже имеет сейчас.

Я не должен доверять ему.

Но доверяю.

Но иначе я просто сойду с ума из-за нехватки общения. Кроме холодного общения, я ничего не могу предложить своим солдатам, и не потому, что они хотят видеть меня мертвым, а потому, что я ответственный лидер перед ними, и мой долг – мыслить объективно. Я приговорил себя к одинокой жизни, в которой нет ни коллег, ничего, кроме собственного ума. Мне удалось создать образ опасного лидера, и потому мне никто не перечит, никто не ставит под сомнение мой авторитет. Никто не будет говорить со мной иначе, нежели как с главнокомандующим и регентом сектора 45. Дружба – это не та вещь, которую я когда-либо испытывал. Ни будучи ребенком, ни сейчас.

За одним исключением.

Месяц назад я встретил исключение из этого правила. Есть один человек, который всегда смотрел мне прямо в глаза. Человек, который говорил со мной, не подбирая слов; тот, кто не боялся показать мне свой гнев, или проявить любые другие грубости в моем присутствии; единственный, кто осмелился бросить мне вызов, повысить на меня голос… Уже в десятый раз за сегодня я жмурю глаза. Разжимаю кулак и кладу вилку на стол. Моя рука снова начинает пульсировать, и я хватаюсь за таблетки, спрятанные в моем кармане.

- Вы не должны принимать более восьми таблеток в течении суток, сэр.

Я открываю крышку и бросаю в рот еще три таблетки. Жаль, что руки не перестают трястись. Мои мышцы слишком натянуты, слишком напряжены. Я на пределе.

Я не жду, пока таблетки растворятся сами. Жую их, чувствуя их горький вкус. Во рту возникает металлический привкус, благодаря которому я сосредотачиваюсь.

- Расскажи мне о Кенте.

Дэлалью опрокидывает чашку с кофе.

Помощники столовой покинули комнату по моей просьбе; Дэлалью не получает никакой помощи и своими силами пытается навести порядок. Я облокотился о спинку кресла, уставившись в стенку позади него, и мысленно подсчитываю минуты, которые утратил за сегодня.

- Оставь кофе.

- Я… да, конечно, прошу прощения, сэр.

- Стоп.

Пальцы Дэлалью выпускают салфетку. Его рука застывает на месте, паря над тарелкой.

- Говори.

Он сглатывает, колеблется. – Мы точно не знаем, сэр, - шепчет он.- То здание было невозможно найти, и тем более войти в него. Все было увешано ржавыми замками. Но когда мы нашли его, - продолжает он, - когда обнаружили, это было… дверь просто уничтожили. Мы не уверены, как именно это им удалось.

Я выпрямляюсь.

- Что ты имеешь в виду под «уничтожили»?

Он качает головой. – Это было… очень странно, сэр. Дверь была… выгнута. Будто какое-то животное повредило ее когтями. Лишь зияющая, рваная дыра в центре.

Я поднимаюсь слишком быстро, цепляясь за стол в качестве поддержки. И задерживаю дыхание, только при мысли о том, как это могло произойти. Этого не должно быть, но я позволяю себе болезненное удовольствие от воспоминания ее имени, потому что знаю, это должна быть она. Она, должно быть, сделала что-то экстраординарное, а меня даже не было там, чтобы зафиксировать это.

- Вызови транспорт, — приказываю я. – Я встречусь с тобой в Квадранте ровно через десять минут.

- Сэр?

Но я уже за дверью.

Глава 4

Рваная дыра в центре. Прямо как от животного. Правда.

Ничего не подозревающему наблюдателю это было бы единственным объяснением, но тогда в этом не было бы никакого смысла. Ни одно животное не может пробить себе проход сквозь многодюймовую арматурную сталь, не лишившись своих конечностей.

И она не является животным.

Она нежное, смертельное создание. На вид доброе, робкое, но внушающее страх. Она полностью потеряла контроль и теперь понятия не имеет, на что способна. И хотя она питает ко мне ненависть, я все равно очарован ею. Я очарован ее притворной невинностью; даже завидую силе, которой она обладает. Мне так хочется быть частью ее мира. Я хочу знать, через что она проходит, что у нее на уме, чувствовать то, что чувствует она. Кажется, такой груз нести очень тяжело.

И теперь она где-то там, выпущенная в общество.

Что за прекрасное несчастье.

Вожу пальцами по зубчатым краям отверстия, осторожно, чтобы не порезаться. В этом нет никакой определенности, задумки. Только мучительный порыв, особенно это очевидно по уланкам данной двери. И я задумываюсь, знала ли она, что делала в тот момент, или это было также неожиданно, когда она пробила бетонную стену, чтобы добраться до меня. Я подавляю улыбку. Интересно, как она запомнила тот день. Каждый солдат, который работал со мной, проходил моделирование и знал, что можно ожидать, но я намеренно держал эти детали в секрете от нее. Я думал, эксперимент должен быть максимально целостным; надеялся, что какие-то дополнительные, реалистичные элементы сделают ситуацию еще более подлинной. Больше всего мне хотелось, чтобы она имела возможность сама исследовать собственную природу – иметь возможность применять силу в безопасном месте – и, учитывая ее прошлое, я знал, что ребенок был прекрасным спусковым механизмом. Но я никак не мог ожидать таких разрушительных результатов. Ее действия были нечто большим, чем то, на что я надеялся. И хотя я хотел обсудить все это с ней позже, но когда нашел ее, она уже планировала свой побег.

Моя улыбка дрожит.

- Хотите войти вовнутрь, сэр? – Голос Дэлалью возвращает меня в настоящее. – Там нет ничего значительного, но интересно заметить, что дыра достаточно велика, чтобы в нее пролезть. Кажется, сэр, именно с таким намерением она и была сделана.

Я киваю, отвлекаясь. Тщательно исследую отверстие; пытаюсь представить, какого это было для нее проходить здесь. Мне так хочется поговорить с ней обо всем этом.

Мое сердце внезапно ёкает. В очередной раз я себе напоминаю, что ее больше нет рядом. Она больше не живет на базе.

Моя вина в том, что она ушла. Я позволил себе поверить в то, что ей тут хорошо, и это повлияло на мои суждения. Я должен был внимательнее следить за деталями. За своими солдатами. Я забыл о своем намерении, о большой цели, о причине, по которой привел ее на базу. Я был глуп. Неосторожен.

Но, по правде, я просто отвлекся.

Ею.

Когда она только прибыла, она была таким упрямым ребенком, но после нескольких недель пребывании на базе она, казалось, уже менее тревожилась, не боялась. Но я должен напомнить себе, что ее улучшения никак не связаны со мной.

Все дело в Кенте.

Но, так или иначе, предательство казалось невозможным. Невозможно, чтобы она оставила меня из-за роботопобоного, бесчувственного идиота Кента. Его мысли настолько пустые, что это бессмысленно; словно беседуешь с настольной лампой. Не понимаю, что он мог предложить ей такое, чтобы она увидела в нем не только инструмент для побега.

Она до сих пор не поняла, что в жизни обычных людей у нее нет никакого будущего. Она не принадлежит к обществу тех, кто никогда не поймет ее. И я должен вернуть ее.

И я понимаю, что последнюю фразу сказал вслух, прямо тогда, когда Дэлалью начал говорить:

- Наши войска ищут ее по всему сектору, - говорит он. – И на всякий случай мы предупредили соседние сектора, на тот случай, если они собираются пересе…

- Что? – я оборачиваюсь, говоря тихим, опасным голосом. – Что ты только что сказал?

Лицо Дэлалью исказилось болезненно-белым оттенком.

- Я был без сознания всего одну ночь, а ты уже предупредил соседние сектора об этом происшествии.

- Я думал, что вы хотели найти их, сэр, и я подумал, что они могут попытаться спрятаться в другом месте.

Мне требуется немного времени, чтобы вдохнуть и взять себя в руки.

- Мне жаль, сэр, я подумал, что так будет безопаснее…

- Она с двумя моими солдатами, лейтенант. Ни один из них не настолько глуп, чтобы вести ее к другому сектору. У них нет ни распоряжения, ни оружия, ни разрешения на пересечение границы.

- Но…

- Они в бегах только один день. Они ранены, и нуждаются в помощи. Они путешествуют пешком и с украденной машиной, которую не так легко выследить. Как далеко, - мой голос срывается, - они могли уйти?

Дэлалью ничего не говорит.

- Ты поднял национальную тревогу. Ты известил об этом другие сектора, а значит – вся страна уже знает. А это значит, столица тоже уже осведомлена. А это значит что? – я сжимаю здоровую руку в кулак. – Как вы думаете, что это значит, Лейтенант?

Кажется, на мгновение, он потерял дар речи.

- Сэр, - ахает он. – Прошу, простите меня.

Глава 5

Дэлалью следует за мной к двери.

- Собери войска завтра в Квадранте к десяти, - говорю я на прощание. – Я должен сделать объявление о последних событиях, и о том, что нас ждет.

- Да, сэр, - говорит Дэлалью. Он не смотрит на меня. Он не поднимал глаз с тех пор, как мы покинули склад.

У меня хватает забот для беспокойства.

Не считая глупости Дэлалью, у меня есть и другие дела, о которых я должен позаботиться сейчас. Я не могу позволить себе больше затруднений, не могу отвлекаться. Ни на нее. Ни на Дэлалью. Ни на кого-либо. Я должен сосредоточиться.

Отвратительно быть раненым в такое время.

Новости о сложившейся ситуации уже попали на национальный уровень. Гражданские и соседние сектора уже в курсе о нашем маленьком восстании, и мы должны притупить слухи как можно быстрее. Мне нужно снизить тревогу, которую разослал Дэлалью, и одновременно подавить любую попытку восстания среди граждан. Они уже охотно сопротивляются, и любое разногласие только зажжет их пыл. Умерло слишком много, и они, кажется, не понимают, что сопротивление Восстановлению несет еще больше разрушения. Жители должны быть усмирены.

Я не хочу войны в своем секторе.

Сейчас более чем когда-либо я должен взять под контроль себя и свои обязанности. Но мой ум рассеян, тело устало и ранено. Целый день я находился в нескольких дюймах от разрушения, и не знаю, что мне делать. Я понятия не имею, как исправить это. Такая слабость чужда для меня.

Всего за два дня одной девушке удалось покалечить меня.

Я принял еще больше этих отвратительных таблеток, но чувствую себя слабее, чем утром. Я думал, что смогу игнорировать боль и беспокойство, что исходят от травмированного плеча, но осложнения отказываются уменьшаться. Теперь я полностью завишу от чувства бессилия все последующие недели. Лекарства, медики, постельный режим.

И все это ради поцелуя.

Это почти невыносимо.

- Я буду в своем кабинете весь оставшийся день, - говорю я Дэлалью. – Пошлите еду в мою комнату и не беспокойте меня, если не будет никаких изменений.

- Да, сэр.

- На этом все, лейтенант.

- Понял, сэр.

Я даже не осознаю, насколько отвратительно себя чувствую, пока не закрываю дверь спальни. Шатаясь, я иду к кровати и цепляюсь за ее раму, чтобы не упасть. Я снова вспотел, и поэтому решаю снять с себя дополнительное пальто, которое надел для вылазки. Я дергаю за блейзер, что был наброшен на мое травмированное плечо этим утром, и падаю спиной на кровать. И вдруг мне становится холодно. Здоровая рука тянется к кнопке вызова медиков.

Мне нужно сменить повязку на плече. И съесть что-то сытное. Но больше всего на свете я хочу принять нормальный душ, который сейчас просто невозможен.

Кто-то стоит надо мной.

Я несколько раз моргаю, но так и не могу разобрать четкие очертания фигуры. Лицо продолжает проявляться, а потом вновь исчезать, пока я окончательно не сдаюсь. Мои глаза закрываются. Голова раскалывается. Жгучая боль пронзает мои кости и шею; перед глазами мелькают красные, желтые и синие пятна, сливаясь воедино. Я ловлю только кусочки из разговора, что происходит позади:

- видимо, поднялась температура

- … вероятно, нужно дать успокоительное…

- Как много он принял? …

Я понимаю, они собираются убить меня. Это прекрасная возможность. Я слаб, и просто не в состоянии оказать сопротивление, и кто-то, наконец, пришел убить меня. Вот и все. Мое время. Оно пришло. Но как-то я не могу принять его.

Я обращаюсь к голосам; какой-то нечеловеческий звук вырывается из моего горла. Что-то сильное соприкасается с моим кулаком и падает на пол. Руки хватают мое правое предплечье и удерживают на месте. Что-то сомкнулось вокруг моих лодыжек и запястья. Я мечусь, пытаясь освободиться от удерживающих меня средств, пиная ногами воздух. Темнота давит на мои глаза, уши, горло. Я не могу дышать, не могу слышать, четко видеть, а моментальное удушье тут же приводит меня в ужас, отчего мне кажется, что я сошел с ума.

Что-то холодное и острое щипает мою руку.

У меня лишь один миг, чтобы поразмышлять о боли, после чего она охватывает меня полностью.

Глава 6

- Джульетта, - шепчу я. – Что ты здесь делаешь?

Я полуодет, готовлюсь к очередному дню, но еще слишком рано для посетителей. Время до восхода солнца мое единственное, когда никто не должен беспокоить меня. Это кажется таким невозможным, что она сумела попасть в мои покои.

Кто-то должен был остановить ее.

Вместо этого, она стоит у моей двери и смотрит на меня. Я видел ее много раз, но сейчас что-то другое – я ощущаю физическую боль, когда смотрю на нее. Но, так или иначе, меня все еще тянет к ней, я желаю быть с ней.

- Я сожалею, - говорит она, пряча руки и отводя взгляд. – Мне очень, очень жаль.

Я замечаю, что на ней надето.

Это темно-зеленое платье с закатанными рукавами; простой крой выполнен из эластичного хлопка, который подчеркивает все изгибы ее фигуры. Я и не предполагал, что оно так подчеркивает ее глаза. Это одно из тех платьев, которое выбрал я. Я думал, что она сможет хоть чем-то насладиться, после долгого времени пребывания в клетке, словно животное. Я не могу это объяснить, но вдруг чувствую гордость, когда вижу ее в одном из платьев, которые выбрал сам.

- Мне очень жаль, - говорит она в третий раз.

И я вновь поражен тем невозможным фактом, что она здесь. В моей спальне. Смотрит на меня полуголого. Ее волосы такие длинные, доходят до середины спины; мне приходится сжать руки в кулаки, чтобы подавить желание скользнуть по ним. Она такая красивая.

Но я не понимаю, почему она продолжает просить прощения.

Она закрывает за собой дверь и идет ко мне. Мое сердце бьется сильнее, и это ощущение такое неестественное. Я так не реагирую. Я не теряю контроль. Я вижу ее каждый день, и мог сохранить какое-то подобие собственного достоинства, но что-то не так; это неправильно.

Она касается моей руки.

Она пробегает пальцами по изгибу моего плеча, и от касания ее кожи мне хочется кричать. Боль настолько невыносима, что я не могу говорить; я просто застыл на месте.

Я хочу сказать ей, чтобы она прекратила, чтобы ушла, но внутри меня бушует война. Я счастлив, что она рядом, даже если это приносит боль, даже если в этом нет никакого смысла. Но я не могу дотянуться до нее, не могу обнять, как всегда хотел.

Она смотрит на меня.

Она осматривает меня этими странными, голубовато-зелеными глазами, и я так внезапно чувствую себя виноватым, что даже не понимаю причины. Ну, есть что-то в ее взгляде, что заставляет меня чувствовать себя ничтожным, словно она единственная поняла мою внутреннюю пустоту. Меня ошеломляет то, что она нашла трещины в моей броне, которую я вынужден надевать каждый день. Словно эта девушка знала, как разрушить меня.

Она кладет руку на мою ключицу.

А затем она хватает мое плечо, впиваясь пальцами в кожу, словно пытается оторвать мне руку. Агония ослепляет настолько, что на этот раз я действительно кричу. Я падаю на колени перед ней, а она скручивает мою руку, поворачивает назад, пока я не поднимаюсь, принимая все усилия оставаться спокойным, не потеряться от боли.

Дата добавления: 2015-06-27