Питер Холквист

«ОСВЕДОМЛЕНИЕ - ЭТО АЛЬФА И ОМЕГА НАШЕЙ РАБОТЫ»:

НАДЗОР ЗА НЛСТРОЕНИЯМИ НАСЕЛЕНИЯ В ГОДЫ БОЛЬШЕВИСТСКОГО РЕЖИМЛ И ЕГО ОБЩЕЕВРОПЕИСКИЙ КОНТЕКСТ [1]

Осведомление - это альфа и омега нашей работы [...]

Центр тяжести нашей работы воз­лагается в настоящее время на осведоми­тельный аппарат, ибо только при усло­вии, когда ЧК будет достаточно осве­домлена, будет иметь точные сведения, освещающие как организацию, так и от­дельных ее членов, она сможет... принять своевременные нужные меры для ликви­дации как группы, так и отдельного лица, действительно вредного и опасного.

Из циркуляров ЧК, 1920-1921 гг.[1]

Когда открылись российские архивы, ученые получили, на­конец, более или менее свободный доступ к материалам, накопленным за годы советского режима. Один из видов " доступной сегодняшним исследователям документации вызывает осо­бый интерес: доклады и сообщения органов надзора за населением, делавшиеся в форме сводок о настроениях масс, выдержки из перехва­ченной переписки и отчеты о подслушанных разговорах. Интерес этот не так трудно объяснить. Имеющиеся материалы могут помочь отве­тить на вопрос, который исследователи, занимающиеся данной обла­стью советской истории, задают вот уже несколько лет: как люди в действительности воспринимали советскую власть [2]? (Хотя я не имею возможности рассмотреть здесь данный вопрос, я хотел бы отметить, что при исследовании данной проблематики обычно оперируют пред­положениями, которые почерпнуты из опыта американского обще­ства и не обязательно распространяются на Советскую Россию [3]).

Однако связанные с надзором за населением материалы должны служить не только ответом на вопросы, поставленные до того, как был открыт доступ к архивам, - вопросы, сформулированные в кон­тексте «холодной войны»; они также дают возможность иначе взгля­нуть на саму сущность режима, а следовательно, и переосмыслить зна­чение таких связанных с надзором материалов. В противном случае мы бы просто ограничились добавлением новых сносок к старым па­радигмам.

Таким образом, в дополнение к тому, что мы получаем обширные источниковые данные относительно людских настроений, эти столь важные для историка материалы дают богатую пищу для размышле­ний о том, что это за система, которая могла дать нам такое количе­ство информации в такой форме. Подобная переоценка требует ком­паративного исследования - хотя бы для того, чтобы избежать оши­бочной интерпретации тех черт, которые могут носить повсеместный, общеевропейский характер, как специфических для России или для российской версии социализма (оба этих аргумента использовались для того, чтобы дополнительно подтвердить «исключительность» или «самобытность» Советской России). Короче говоря, надзор за настро­ениями населения как тема для исторического исследования (а не про­сто как особый вид исторического источника) требует аналитическо­го подхода. А такой аналитический подход требует, чтобы исследо­вания проблемы надзора велись как в лонгитюдном, так и в компара­тивном контексте (под лонгитюдным контекстом я подразумеваю син­хроническое исследование в масштабе русской истории; под компа­ративным - диахроническое исследование в масштабе общеевропейс­кого. или даже всемирного, политического развигия).

В настоящей статье сделана попытка, во-первых, охарактеризовать те основные принципы, которые побуждали советское государство заниматься надзором за населением - практикой, в процессе которой и были накоплены столь интересующие сегодняшних историков ма­териалы; во-вторых, рассмотреть проблему надзора в более широком, общеевропейском контексте. Статья имеет целью доказать, что стрем­ление к получению и созданию подобных материалов фактически 0меет гораздо большее значение, чем сами эти материалы. Ибо, как показал Роберт Геллейтли в своем исследовании по нацистской Гер­мании, режим, глубоко заинтересованный в знании мыслей и чувств подвластного ему населения, не обязательно заинтересован в поддер­жке со стороны своих граждан или хотя бы их большинства - более того, он даже может и не нуждаться в такой поддержке. Для нацистс­кой Германии - как, несомненно, и для сталинской России - «"попу­лярность" системы не была решающим фактором»[4]. Можно со всей определенностью сказать, что понятия «популярность» и «обществен­ное мнение» (по крайней мере, в том аспекте, в котором их понимают в Америке конца XX века) не были основными мотивами осуществ­лявшегося надзора [5]. Советский и нацистский режим собирали соот­ветствующую информацию не для приведения своей политики в соот­ветствие с общественным мнением и не для того, чтобы заручиться поддержкой населения. Настроения, выявлявшиеся в процессе надзо­ра, возникали отнюдь не в рамках систем, признающих важность под­держки со стороны населения или уважающих общественное мнение (опять же, в том смысле, который мы вкладываем в данные понятия сегодня). Системы, о которых идет здесь речь, были заинтересованы не в этом, а в формировании и «взращивании» (этот удачный термин был использован Зигмунтом Бауманом) более совершенного, нрав­ственно безупречного общества, и в одновременном превращении образующего эго общество человеческого материала в более эманси­пированных, сознательных и вообще лучших индивидуумов, то есть в создании «нового человека». Поэтому надзор за населением был пред­назначен не просто для выявления мнений и настроений населения, как не сводился он и просто к контролю над этим населением; вся его Цель заключалась в том, чтобы воздействовать на людей, чтобы их изменить [б]. Так что мероприятия по надзору включают в себя в дан­ном случае и попытки сбора информации о настроениях населения, и меры, направленные на трансформацию этих настроений [7].

Надзор за настроениями населения, таким образом, надо понимать не просто как «русский феномен», а как вспомогательную функцию Политики современной эпохи (одним из вариантов когорой является тоталитаризм) [8]. С этой точки зрения большевизм действительно Может рассматриваться как нечто своеобразное. Но само его своеоб­разие было исторически обусловлено конкретным европейским кон­текстом. Итак, хотя большевизм и представлял собой особый тип ци­вилизации, он был далеко не уникален и не самобытен [9].

Донская область эпохи русской революции и гражданской войны представляет собой некое идеальное пространство, в рамках которо­го можно изучать осведомление как политическую практику, ибо имен­но здесь возможно провести необходимый сравнительный анализ (под «политической практикой» я подразумеваю совокупность мер, исполь­зуемых государством для реализации поставленных целей). Донская область не просто время от времени переходила под военный конт­роль то красных, то белых; она подолгу находилась под гражданским контролем то одной, то другой стороны. Кроме того. все стороны ос­тавили после себя обширную и разнообразную источниковую базу, документирующую их деятельность. Это важно, поскольку в ходе ана­лиза советского опыта зачастую утверждалось, что «идеология» иг­рала в нем абсолютно главенствующую роль; но лишь немногие ис­следователи занимались более или менее скрупулезной работой по выявлению специфики большевизма. Очень часто все объяснения сво­дились к следующему: «То, что делали большевики, было большевис­тским потому, что это делали именно большевики», то есть к обыч­ной тавтологии [10]. Тезис о своеобразии большевизма выдвигается часто, но редко подтверждается доказательствами. Совершенно иной взгляд на проблему складывается, если попытаться исследовать, на­сколько практика советской власти вырастала из мероприятий царс­кого режима (особенно его последней фазы - тотальной войны) и мож­но ли обнаружить некоторые параллели ей в мероприятиях современ­ных большевизму антисоветских движений.

Что включает в себя понятие надзора за населением? В том смыс­ле, в котором оно употребляется в данной статье, понятие это означа­ет особый тип сбора и обработки информации - информации о всей совокупности настроений населения для тех или иных политических целей (политика рассматривается здесь как сознательные усилия, на­правленные в первую очередь на то, чтобы изменить мир). То есть надзор за населением представляет собой сбор информации не ради простого описания состояния умов населения, а в целях управления этим состоянием и придания ему определенной формы [II]. С этой точки зрения надзор необходимо рассматривать как составную часть более глубокого процесса изменения целей власти: процесса смеще­ния акцентов с «территориальной» концепции власти на концепцию «правительственную». Строящееся на «правительственной» концеп­ции государство стремится не просто править землями, но управлять населением [12]. Конечно же, «население» всегда состояло из людей, но люди эти не всегда воспринимались в качестве отдельного, целост­ного объекта. Государство, основанное на правительственной концепции, стремится управлять подвластным ему населением не столько в соответствии с принципами законности и справедливости, сколько в соответствии с принципами эффективности и экономичности. Как только российская политическая элита стала рассматривать полити­чески организованную людскую массу как «население» (а не как, на­пример, установленную свыше сословную иерархию), ее долгом ста­ло служить стремлениям и нуждам этого нового средоточия легитим-ности [13]. В процессе изучения этих нужд при помощи различных механизмов (переписей, сельскохозяйственных обследований, данных статистической отчетности) политическая элита и создавала «населе­ние» как специфическую общность [14].

В России революция стала особенно резким водоразделом между прежним, территориальным государством, и новым государством, основанным на правительственном принципе. Николай II был импе­ратором «Всероссийским, Царем Польским, Великим Князем Финлян­дским и прочая, и прочая, и прочая». Он управлял территориальными единицами, а не общностью граждан. После 1917 года все политичес­кие движения (Временное правительство, Учредительное Собрание, Совет Народных Комиссаров и почти все антисоветские движения эпохи гражданской войны) претендовали на то, чтобы представлять не территорию, а проживающих на ней людей. И для наиболее про­дуктивного вовлечения населения в нужную им деятельность государ­ства нуждались в новой дисциплине, регулирующей мнения масс: в надзоре за настроениями населения.

Важно отметить, что понятие «надзор» не является изобретением историков, сделанным уже постфактум. Еще современники - как мож­но судить по употребляемой ими терминологии - различали «охрану порядка» (донесения о правонарушителях, недовольных и даже рево­люционерах - в индивидуальном порядке - с целью защиты существу­ющего строя) и «надзор» за населением (донесения обо всем населе­нии и накопление совокупных, а не отрывочных данных о настроени­ях масс с целью корректировки своего воздействия на общество) [15]. Меры по охране порядка были направлены на защиту членов обще­ства от вредных влияний - будь то какие-либо ереси, книги или идеи [16]. Надзор же, хотя он и продолжал выполнять полицейские функ­ции, по своему характеру выходил далеко за рамки полицейских мер с их чисто негативной направленностью. Идеал «правительственной» концепции власти заключался в том, чтобы вооруженное надлежащей информацией и правильно использующее ее государство могло изме­нять в лучшую сторону как общество в целом, так и отдельных граждан [17]. В то время как полицейские меры были направлены на «под­держание порядка» в обществе, надзор - как составная часть прави­тельственной концепции власти - был призван это общество транс­формировать.

Государство собирало сведения, необходимые для выполнения этой новой задачи, посредством двух основных механизмов. Во-первых, им были созданы непосредственно занимавшиеся надзором бюрократи­ческие структуры, в задачи которых входило составление регулярных донесений о настроениях населения. Во-вторых, государство занима­лось повседневной перлюстрацией почтовых отправлений (перлюст­рация включала в себя перехват и просмотр почты специально для того, чтобы знать, о чем люди пишут и что они думают, в отличие от цензуры, которая ставит своей целью контроль над содержанием). Создание специальных органов, перед которыми стояла задача кван-тификации и анализа настроений населения (как проправительствен-ных, так и антиправительственных или даже индифферентных настро­ений), было качественно новым мероприятием. Ведь такие категории, как «общественная поддержка» и особенно «апатия», попросту не яв­лялись (по крайней мере, до начала XX века) элементами образа мыс­лей царских бюрократов. Подданные были «благонадежными» или «неблагонадежными». Целью администрирования было добиться ус­тупчивости, а не убежденности. В противоположность этому, советс­кие чиновники проявляли жгучий интерес не столько к поведению людей, сколько к тому. что эти люди думают и во что верят [18].

Таким образом, надзор за настроениями населения важен для ис­торика не столько потому, что благодаря ему мы располагаем всевоз­можными материалами о состоянии общественного мнения или об­щественной нравственности, сколько потому, что само существова­ние практики надзора демонстрирует усиливающийся интерес госу­дарства к данной сфере. Поэтому мы должны исследовать не только сами эти источники, но и причины, по которым в таких материалах возникла потребность и по которым они смогли появиться. Изучение феномена надзора за населением не является вопросом моды или анах­ронизма. Надзор представлял собой комплекс мероприятий, для обо­значения которых современники активно изобретали новую терми­нологию, а для воплощения в жизнь создавали новые бюрократичес­кие структуры.

Дата добавления: 2015-06-27