Бор велик

Средневековая цивилизация развивалась в тени лесов, огромные массивы которых занимали бескрайние пространства Восточной и Западной Европы. Лесной океан покрывал почти всю нечерноземную полосу Древней Руси; рубеж между лесом и степью проходил по северной границе распространения чернозема. Даже Киев и Чернигов окружали дремучие дебри.

Лесной ландшафт господствовал и в Рязанской земле, где земледельцы осваивали только приречные территории. Центр Среднерусской области занят низменностью, разделенной меридиональной Касимовской грядой на две части: западную — Мещерскую сторону и восточную — Мокшинскую низменность по правобережью нижнего течения Мокши. К северу от Старой Рязани, где на дерново-подзолистых почвах низменного левобережья Оки ныне раскинулись сельскохозяйственные угодья, во времена Древней Руси шумели широколиственно-сосновые леса. А за рекой Прой начинается знаменитая Мещера — почти таежный край глухих сосновых боров на влажных песках и затерянных в лесной глуши озер с заболоченными берегами и заросшими протоками между ними. Это царство обширных, {29} местами непроходимых моховых болот, называемых мшарами.

По представлениям славян именно в таких дремучих лесах скрывались таинственные, враждебные силы. Что-то недоброе, зловещее чудилось в завалах из громадных полусгнивших елей, вывороченных корнях и обглоданных озерными волнами, мертвых побелевших стволах, в ядовитых болотных испарениях, невнятных, загадочных звуках, в уханье филина. В словно зачарованных непроходимых чащах стирались границы между реальным и фантастическим. Ключевский писал, что русский человек «никогда не любил своего леса»: «Безотчетная робость овладевала им, когда он вступал под его сумрачную сень. Сонная, «дремучая» тишина леса пугала его; в глухом, беззвучном шуме его вековых вершин чуялось что-то зловещее; ежеминутное ожидание неожиданной, непредвиденной опасности напрягало нервы, будоражило воображение. И древнерусский человек населил лес всевозможными страхами. Лес — это темное царство лешего одноглазого, злого духа-озорника, который любит дурачиться над путником, забредшим в его владения».

По представлениям восточных славян, бор, вплотную подступающий к городам и весям, жил своей непостижимой угрюмо-колдовской жизнью, в его сказочном царстве вновь и вновь оживали языческие поверья: в скрипучих деревьях мучились человеческие души, в чащобах хохотали лешие и свистели «соловьи-разбойники», стояла покосившаяся избушка бабы-яги и таились всякие лихие люди. Особенно боялись превращенных в волков людей-оборотней, уходящих из любого капкана, знаками почитания окружали медведя, хозяина лесных зверей; существо божественного происхождения, одаренное разумом.

Медведь поражал воображение охотника громадной силой и сообразительностью, умением ходить на задних лапах, что наводило на мысль о родстве человека и «бурого», «любителя меда». Кроме костей медведя на Старорязанском городище найдены амулеты из медвежьих клыков.

Жители Рязани поклонялись и вековым заповедным дубам — священному древу великого бога грозы Перуна, совершали жертвоприношения в пронизанных светом березовых рощах, ибо верили в целебную жизненную силу этого мифологического дерева, связывая с березой победу весны.

Лес не только разделял, служил естественной границей между островками, оседлого населения (например, Рязань от Владимира и Суздаля отделяли сплошные дебри), но с {30} появлением кочевников надежно защищал от врага. В представлении местных жителей лес — отнюдь не однородное пространство, исключительно враждебное, но сложный организм, состоящий из отдельных точно опознаваемых урочищ, дорог и троп. В самую глухомань проникали лесорубы, углежоги, охотники, собиратели воска и меда диких пчел, коры для дубления кож, целебных кореньев и трав, грибов и ягод — клюквы, брусники, черники, голубики.

В хозяйственной жизни русского человека роль леса огромна. Дерево — основное поделочное сырье и строительный материал. Оборонительные сооружения Рязани рубили из дуба, жилые, производственные и хозяйственные постройки — из сосновых и еловых бревен. Судя по раскопкам в Новгороде, где благодаря влажности слоя прекрасно сохраняется деревянная утварь, ее вырезали из сосны, ели, лиственницы, березы, яблони. Всем требованиям художественной резьбы удовлетворяла древесина липы. Многовековой опыт помогал разумно использовать свойства различных древесных пород.

Русские летописи заполнены сообщениями о жестоких недородах («глад был велик»), вызванных суровыми зимами, беспросветными летними дождями, сгноившими и сено и хлеб или, наоборот, засухами — «жарами велицыми», когда горели не только леса, но и болота, о нашествиях полчищ саранчи. В экстремальных условиях, когда, как в 1161 г., «пригоре всякое жито и всякое обилие», а затем мороз «уби всю ярь» и голод охватил Русь, охота на лесного зверя — «ловитва» — спасала от голодной смерти.

Определение костных остатков из раскопок Рязани показало, что «зверина» и «дичина» занимала важное место в рационе наших предков. Охотились на бурых медведей, диких кабанов, лосей, оленей, косуль, лисиц и зайцев. Основная часть добычи «ловы деющих» — характерные представители фауны лесной полосы Восточной Европы. Среди них на первом месте лось, а следом бобр — также довольно обычное блюдо. Ценнейший мех бобра шел на обшивку рукавов и на воротники. Специальная статья в своде законов — «Русской Правде» гласила: «Аже кто украдеть бобр, то 12 гривен» — такой же штраф, как за убийство холопа. Для ловли бобров сооружали запруды на реке или озере, где селились их колонии. В рязанских погребениях XI—XII вв. встречены и привески-амулеты из астрагалов (позвонков) бобра. Рязанская земля славилась «седыми бобрами», «черными соболями», «белыми горностаями», упоминаемыми в былинах. Для добычи лося вырывали тщательно замаски-{31}рованные ямы-ловушки. На крупных и опасных зверей — медведей, вепрей ходили с рогатинами, копьями, топорами — оружием, не отличавшимся от военного. Беспощадную борьбу вели с волками, грозой стад,— ночными хищниками, пробегавшими в поисках добычи большие пространства.

К доходным лесным угодьям относились борти — естественные пасеки в дуплах старых деревьев на нетронутых земледельцем полянах. Центральная часть междуречья Оки и Волги изобиловала «бортными ухожаями». Медом и воском диких пчел уплачивали дань, в огромных количествах эти продукты вывозили на международные торжища. О развитии бортничества в Рязани говорят медорезки — орудия в виде железной лопаточки с коленчатой рукояткой для извлечения меда. Из «Повести о Петре и Февронии Муромских» (XV в.) узнаем, что и отец и брат Февронии, крестьяне из села Ласкова Рязанской земли, промышляли бортничеством: «...яко отец мой и брат мой древолазцы суть, в лесе бо мед от древия емлют».

«ДИКОЕ ПОЛЕ»

Рязань — форпост русских земель на юго-востоке, где столкнулись лесная и степная стихии, существовала в жестоком мире междоусобных войн — «ненависти братьев к братьям» — и половецких набегов, опустошавших южные пределы княжества и оставлявших за собой пепелища пожарищ. И особенно актуально для рязанцев прозвучала речь Владимира Мономаха перед князьями и дружиной, записанная в летописи под 1103 г.: «Вот начнет пахать смерд и, приехав, половец ударит его стрелою, и лошадь его возьмет, а в село его приехав, возьмет жену и его детей, и все имущество». Земли южнее Пронска уже воспринимались русичами как граница между своим, праведным, находящимся под защитой добрых сил, и чужим, грешным «диким полем», откуда появляются «поганые» (т. е. язычники) половцы, «скорые на кровопролитье». Южные открытые рубежи Рязанщины — та грань, которая незримо отделяла безопасное от опасного, возделанные поля от зыбкого, текучего мира, где господствует словно слившийся с конем беспощадный лучник.

«Человечный» и «разумный» образ жизни, с его служением земле, которую надо ежегодно обихаживать, противостоял полудикому существованию кочевников, подвижных, как морской прибой. С опаской смотрели земледель-{32}цы и ремесленники в сторону «чистого поля», грозящего неисчислимыми бедами. Вместе с тем поле половецкое — место подвигов

Набег кочевников на славянский поселок. Рисунок из книги: Ваня З. Мир древних славян... {33}

былинных и реальных богатырей, дружинников князя, стоявших на «заставах богатырских».

Противостояние и взаимодействие двух типов культуры во многом определило и историю Рязанской земли. С одной стороны — оседлая цивилизация с ее городами, окруженными крепостными стенами, дорогами, с государственным аппаратом и дружинниками — «рыцарями», с щедрыми дарами землепашества. С другой — сильная племенная и межплеменная организация тюркских кочевников, преобладание скотоводческого хозяйства с постоянными территориями кочевания каждой орды или рода, подвижность «иноплеменников», войско которых состояло из конных воинов, превосходно владевших луком, неизменное состояние агрессивной войны-нашествия с целью захвата добычи — превращаемых в рабов пленных, скота, драгоценностей. Мир азиатских кочевников казался жестоким и коварным, погрязшим в заблуждениях шаманских культов.

Ныне к югу от Старой Рязани на возвышенном правобережье Оки, за валами, раскинулись обширные пашни, но в эпоху Древней Руси ландшафт был иной. Вплоть до XVII в. полоса лиственных лесов на так называемом северном сером черноземе ограничивалась с юга верховьями Оки, Тульской засекой, верхним течением Дона, Сапожковским водоразделом, Пензой. В 1388 г. митрополит Пимен, спускавшийся на судах по Дону до Азова, чтобы проследовать в Царьград, так описал местность между истоком Дона и устьем Быстрой Сосны: «нигде бо видети человека, точию пустыни велия, и зверей множество: козы, лоси, волцы, лисицы, выдры, медведи, бобры, птицы: орлы, гуси, лебеди, жаравли и прочая, и бяше вся пустыни великия».

Как видим, здесь обосновались и обитатели северных лесов, а степные животные проникали далеко на север: при раскопках в Рязани обнаружены кости сайги — типичного обитателя пустынно-степных пространств. В начале XVI в. бывавший в России немецкий дипломат Сигизмунд Герберштейн писал о Рязанской земле: «Эта область плодороднее всех прочих областей Московии; говорят, здесь из каждого зерна вырастают два, а иногда и больше колосьев; стебли их растут так густо, что ни лошади пройти через них, ни перепела вылететь из них не могут без извест-{34}ного труда. Там великое изобилие меду, рыб, птиц и зверей, а древесные плоды гораздо превосходнее московских; народ там в высшей степени смелый и воинственный». Другой немецкий путешественник Адам Олеарий (30-е годы XVII в.) отмечает в районе Оки ниже слияния ее с Москвой-рекой «такое количество дубрав, какое мы нигде в России не видели», указывая и на близость сухой степной местности.

К югу и юго-востоку от Рязани лежала дубово-березовая лесостепь. «Дубровы великия» и лесные острова шли полосами по рекам бассейна Дона — Воронежу, Битюгу, Медведице, Хопру и Вороне. Это были непролазные лиственные чащи с подлеском из кустарников и папоротников, лощины, заросшие веселым орешником, гигантские сосны и дубы. Хищническая вырубка лесов в XVIII и особенно в XIX в. и сплошная распашка степей привели к уничтожению богатейшего животного мира, к обмелению рек. Еще в XVI в. непрерывный водный путь связывал Старую Рязань с Доном. Он проходил вверх по Проне, Ранове и Хупте к волоку в районе Рясского поля и затем по Лесному Воронежу — притоку Дона.

В древности между лесными массивами южнее Рязани сохранялись обширные степные острова. Низменное открытое пространство за Пронском называли Половецким полем. Сюда доходили летние кочевья половцев, откуда они отправлялись зимовать в южную часть воронежско-донского междуречья. Половцы постоянно тревожили рязанскую «украину», южная граница которой, определяемая лишь приблизительно, в середине XII в. проходила через верховья Дона и Воронежа к месту слияния Цны с Мокшей до города Кадома. Небольшие группки степняков кочевали между правыми притоками Дона — Непрядвой (Куликово поле), Красивой Мечей, Быстрой Сосной. На южных склонах Куликова и Рясского полей, обширной поляны в бассейне Рясы — притока Воронежа уже серебрился волнующийся под жарким ветром ковыль, а еще южнее степь решительно оттесняла лес в лощины, балки и речные долины. Отсюда начиналось «дикое поле», «земля незнаемая», куда славянские поселения проникали лишь отдельными языками вдоль рек. То была девственная степь, усеянная то «яругами» — оврагами, то «шеломеньми» — холмами или курганами, увенчанными каменными изваяниями половецких вождей. Образное впечатление о ней прекрасно передают строки Ивана Алексеевича Бунина: {35}

От зноя травы сухи и мертвы.

Степь — без границ, но даль синеет слабо.

Вот остов лошадиной головы.

Вот снова — Каменная Баба.

Как сонны эти плоские черты!

Как первобытно-грубо это тело!

Но я стою, боюсь тебя... А ты

Мне улыбаешься несмело.

Весною черноземная степь покрывалась цветами и травами, пахучей полынью и седым ковылем. Травы питали скот кочевников — коней, овец, верблюдов, их топтали «вежи» (от глагола «везти») — половецкие повозки с кибитками. Искони степные «поля широкие» пересекались проторенными караванными путями и «неготовыми дорогами».

Для рязанцев почти необжитые степные просторы таили в себе постоянную угрозу внезапного нападения кочевников. Этому бедствию предшествовали необычайные небесные явления, отмечаемые летописцем: «В си же времена (1064 г.— В. Д.) бысть знаменье на западе, звезда превелика луче имущи акы кровавы, восходящи с вечера по заходе солнечнемь, и пребысть за 7 дний. Се же проявляше не на добро, посемь бо быша усобице многы и нашествие поганых на Русьскую землю, си бо звезда бе акы кровава, проявляющи крови пролитье».

Тюркская племенная группа половцев, как называли их русские, господствовала в причерноморских степях с половины XI в. и вплоть до нашествия монголов. Их византийское имя «команы», тюркское — «кыпчак» — общее самоназвание половецких орд. Орды с огромными стадами занимали тучные пастбища, слабозаселенные земли, пока их не вытеснял более сильный противник. Таборный способ кочевания половцев, высокая подвижность затрудняли борьбу с ними. У кочевников войско не отделялось от народа, грабительские войны были неразрывно связаны с их общественным строем. Раскопанные археологами подкурганные погребения половецких воинов содержат сабли (перенятые у кочевников русскими), луки и колчаны, кожаные и железные шлемы полусферической формы, копья, кольчуги. К бытовым предметам относятся ножики, кресала для высекания огня, ножницы. При захоронении воина приносили в жертву взнузданного и оседланного боевого коня.

Каменные статуи дают представление о внешности половцев, хорошо знакомой рязанцам. Мужчины носили косы, выбритую часть головы покрывали островерхими баш-{36}лыками или шапочками. Они брили бороды и носили длинные отвислые усы. К поясам кафтанов привешивали ножи, гребни, кошельки. Сапоги снабжали специальными ремнями и пряжками.

В «Похвале роду рязанских князей» читаем: «А с погаными половцами часто бились за святые церкви и православную веру. А отчину свою от врагов безленостно оберегали... И ласкою своею многих из неверных царей, детей их и братьев к себе привлекали и к вере истинной обращали». Брали «аманатов» — заложников из детей знатных ханских родов для предотвращения разорительных набегов и выполнения «неверными» условий мирных договоров.

Между русскими и половцами устанавливались сложные и неоднозначные отношения. Они были не только откровенно враждебными. Изнурительная борьба диктовала необходимость и спорадических мирных контактов, политического сближения, когда ханы становились союзниками русских князей в их междоусобных войнах. В период непрочных договоров о дружбе и взаимопомощи, о торговых связях кочевники беспрепятственно пропускали русских купцов через свои владения. В пограничных зонах, подобных Рязанской земле, укреплялось кровное родство местных князей и ханов, а также их подданных. «Династические» браки, увод в плен женщин и детей во время обоюдных набегов вели к этническому смешению.

Летописные известия о борьбе Рязани с половцами относятся к XII в., когда кочевья приблизились к границам Рязанской земли. Степняки нападали на Русь только летом, что позволяло проникать дальше на север. Часто половцам удавались их внезапные набеги, но как только рязанские князья собирали войско, они немедленно скрывались в степях.

В преследовании поганых русские дружины углублялись в половецкие земли. Так, в 1131 г. «князи Рязанстии и Пронстии и Муромстии много половец побиша», а в 1150 г. нанесли им поражение на реке Великой Вороне. По сообщению Никоновской летописи под 1156 г., «приходиша половцы на Рязань, на Быструю Сосну и многих пленивше поидоша восвоа; и не дошедше им своих, оплошишася, погоня же за ними прииде на спящих и полон отполони и их изби». Особенно успешно закончился поход 1205 г., когда рязанский князь Роман с «братиею» «избиша множество половець, а иных множество к собе приведоша и коний, и волов, и овец, а христиан немало отполониша, и пустиша {37} их во свояси». В этом сражении были взяты штурмом половецкие вежи — водруженные на повозки кибитки, составленные в круг или каре. Под прикрытием веж кочевники шли в наступление. В случае обороны внутри этого подвижного укрепления помещали семьи воинов, отбивавших приступ. Страшных потерь стоило разбить телеги, сокрушить «таборную защиту» и проникнуть внутрь лагеря.

Немало половецких пленников томилось в Рязани. Там принял крещение некий половецкий князь Амурат, там же убили «в загоне» печенежского богатыря Темирхози. Конечно, то был половчанин, как и те невольники, которых побил в Рязани тысяцкий Константин. Любопытнейшая находка, связанная с кыпчаками, обнаружена в землянке под фундаментами Спасского собора. Бронзовый четырехликий идольчик был прикреплен к деревянному столбу, перед которым обнаружены следы жертвоприношений — горшок, остатки пищи. Судя по аналогичным статуэткам, найденным в лесостепной полосе Среднего Поволжья и в бассейне Донца, обе половинки фигурки соединялись при помощи конической шапки, как на половецких каменных изваяниях. На ее женской груди изображено лицо младенца. Археологи полагают, что такие статуэтки-«уродцы» связаны с культом предков, с мифической генеалогией тюркских племен и почитались в семейных языческих святилищах.

Половцы своекорыстно использовали распри князей, препятствуя объединению земель Руси, снижая их обороноспособность. Они отваживались нападать даже на русские города, если князь и его дружина отсутствовали и не могли защищать их. Так, в 1187 г. половцы «воевали Рязань» в тот момент, когда войска рязанских князей были отвлечены на борьбу с владимирским князем Всеволодом. Но они не умели брать крупные города, редко их осаждали, ограничиваясь разорением малых городков и сельских поселений. Рязань оказалась для них неприступной твердыней.

Близость «чистого поля» как рубежа, пограничья, земли, где хозяйничали хитрые и коварные «нехристи», необходимость быть в постоянной боевой готовности, жить с оружием в руках формировали независимый характер рязанцев — удалых воинов, неоглядно храбрых в схватке — либо пан, либо пропал. Их отличали ратный дух и не чуждый авантюре беспокойный темперамент: летописи отмечали в обычаях рязанцев «буюю речь» и «непокорство». Дружинники — профессиональные конные ратники, чья {38} судьба не более чем «игралище слу-

Древнерусская рать Рисунок С. М. Харламова

чайностей»,— вполне под стать своевольным и «резвым» на походы князьям. Степное раздолье — естественная среда уже «младых лет», мир, открытый для подвигов, пределы знакомой земли. В плоть и кровь рязанцев вошла война, как у курской дружины «Слова о полку Игореве»: «А мои куряне бывалые воины: под трубами повиты, под шлемами взлелеяны, с конца копья вскормлены; пути их ведомы, яруги известны, луки у них натянуты, колчаны открыты, сабли наточены. Сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю — славы».

Рязанцы не уступали кочевникам в молниеносности военных операций. Стремительные кавалерийские атаки заставали противника врасплох. В борьбе со степняками пехотные ополчения играли второстепенную роль. От пограничной стражи, рыскавшей в поле, не укрывались передвижения половецких отрядов, ей были ведомы все степные пути и овраги.

Иногда отпор поганым давал и руководимый тысяцкими вооруженный народ, на время оставлявший работы в {39} поле и ремесленные труды. Чрезвычайно боеспособными являлись «бродники» — русские изгои, вольные люди, прообраз позднейшего казачества, селившиеся на нейтральном русско-половецком пограничье, в облесенных участках речных долин. Их поселения, обнаруженные археологами на Дону и Битюге, не имеют укреплений, что свидетельствует о мирных отношениях со степняками. Кроме того, археологическими исследованиями последних лет выявлены русские селения XII—XIII вв. в районе Куликова поля. Открыты и сторожевые крепости в опасной пограничной зоне на южных подступах к Рязанской земле, к примеру, Семилукское городище на Дону в Воронежской области. Их основывали пришельцы с востока Черниговской земли. Бродники, эти закаленные бойцы, вовлекались и половцами и русскими князьями в междоусобные столкновения.

Воинственным рязанцам покровительствовали и «военные святые» — «ратники господа»: Георгий, Борис и Глеб, даровавшие победу в боях с иноверцами.

Дата добавления: 2015-06-27